История Трапезундской империи

С постепенной стабилизацией византийской границы на востоке[540] некоторые изменения произошли в управлении фемами. Возросла роль дук. Первоначально они командовали отрядами войск, размещенными в одном городе или феме и подчинялись стратигу. Дуки Халдии известны с конца VIII в.[541] С последней четверти X в., по мере упадка фемного ополчения и замены его регулярными тагмами и иностранными наемниками, их роль повысилась. Дуки, как правило, назначавшиеся из Константинополя, сосредотачивали все больше как военное, так и административное управление провинциями, заменяя стратигов[542]. Ок. 1000 г. дукой Халдии был патрикий Василий, обладавший военным опытом и сведущий в науках. Однако большую часть времени он проводил не в Трапезунде, а в Кельтцине (Эрзинджане), ближе к театру военных действий, особенно во время похода Василия II в Ивирию. Одной из его задач было попечение за сбором налогов в царскую казну[543]. Сама же турма Кельтцины была сначала в ведении дуки Халдии, а затем, с образованием при Льве VI, как сообщает Константин Багрянородный, новой фемы Месопотамии, отошла наряду с турмой Камахи к ней[544].

В Трапезунде и на территории фемы Халдия были земли императорского фиска, служившие фондом для пожалований василевсами стратигов, оборонявших рубежи империи[545]. В Синоп и Амастриду императором Феофилом были переселены бежавшие в конце 833 г. из халифата персы-хуррамиты. Из них была создана «персидская» тагма примерно в 2000 человек[546] для борьбы с арабами. Впрочем, при попытке этих персов, подняв мятеж в 838 г., провозгласить императором их предводителя, свояка василевса и известного полководца патрикия Насра (именуемого греческими историками Феофобом), Феофил, подавив мятеж, расселил их из приморских городов, имевших особое стратегическое значение, в различные фемы, преимущественно Малой Азии[547].

Жители богатых внутренних областей Халдии, например долины Пайперта, приезжали в Трапезунд на праздники и снабжали монастыри (да, видимо, и города) морского побережья продуктами. Они, как явствует из сочинения Иоанна Лазаропула, занимали важные посты, например, в церковном управлении, как настоятель монастыря Св. Евгения Антоний, окруженный многочисленными и состоятельными родственниками, своего рода семейным кланом[548]. По косвенным данным можно судить, что отношения этих «пайпертцев» или, шире, «халдов» и жителей Трапезунда и его округи не были, несмотря ни на что, слишком хорошими. Антоний долго боялся открыть трапезундцам чудо с откровением св. Евгения о дате его рождения, опасаясь их недоверия и противодействия. Праздник сначала готовился Антонием лишь при содействии брата, племянника, иных кровных родственников, приглашенных на торжество и обеспечивших его деньгами. Лишь затем, при участии дуки Халдии и епископа Афанасия Демонокаталита, «изгонятеля бесов», праздник обрел свой официальный статус[549]. Но и тогда не обошлось без столкновения «местных» с «приезжими». Дело дошло до оскорблений настоятеля и монахов и попыток расправиться с «пайпертцами» (τους τ' 'εκ Πάΐπερτ). Конфликт имел и социальную окраску. Трапезундцы из низов упрекали настоятеля в том, что он созывал лишь знать и клириков, отвергая тех простых людей, которые много лет заботились о раке святого. Лишь вмешательство и вразумление мудрого архиерея, почитаемого чудотворцем, предотвратило кровавые эксцессы[550]. Не изгнание ли и этих бесов утвердило за ним прозвище, с которым он вошел в историю? Удивительно, что исследователи, как кажется, не оценили должным образом эти уникальные сведения о социальных антагонизмах на Понте в IX в., закрепившихся в памяти трапезундцев (а вероятно, и не изжитых) и в веке XIV, когда писал хлебнувший немало горя в гражданской войне преемник владыки Афанасия митрополит Иоанн Лазаропул. Между тем он называет их достаточно выразительно — 'ένστασις, это еще не мятеж или выступление, но противоборство, протест[551].

Постепенно монастырь приобрел в свою непосредственную собственность и значительные земельные угодья: в IX–XII вв. игумены монастыря Св. Евгения приезжали в районы Пайперта и Халдии для надзора за уборкой урожая на полях монастыря и доставки зерна в Трапезунд, прикупали новые проастии и земли, в том числе у местных клириков, собирали пожертвования и ренту[552].