Ни одна другая религия не исповедует и не почитает божество, единое в трех лицах. Мусульмане и иудеи находят эту доктрину оскорбительной; унитарии и Свидетели Иеговы – достойной сожаления.
Сами христиане по большей части признают, что эта доктрина загадочна. Когда верующие на богослужении пытались отождествить Бога хоть с чем-то или обратиться к Нему, они неизбежно говорили об Отце, Сыне и Святом Духе. На вопрос, кого они встретили в христианском Писании, они отвечали в литургии и в проповедях: «Отца, Сына и Святого Духа». Если они думали более отвлеченно о том, на что похожа суть Господа, то отвечали, что Бог был цельным – единым. В IV веке христиан непрестанно волновала эта доктрина: так ученых волнует незавершенная часть исследования. Троица в Единице, Единица в Троице, одна и та же и все же различная?
Один епископ писал о том, что Константинополь кипит от споров:
Если в этом городе вы попросите у кого-нибудь разменять вам денег, он заспорит с вами, рожден ли Сын Божий или не рожден. Если спросите, свежий ли хлеб, вам ответят: «Бог Отец больше, Бог Сын меньше». А если выскажетесь насчет того, что неплохо бы сходить в баню, вам ответят, что «не было ничего, прежде чем был сотворен Сын Божий».
Таким был век, что сформулировал доктрину. Но что христиане имели в виду, говоря о Троице? В чем заключалось ортодоксальное христианское понимание триединого Бога?
После обращения Константина вера обрела огромное значение. Император, приняв христианство, надеялся, что Церковь вдохнет новую жизнь в изнывающую от скуки империю. Но для этого сама Церковь должна была стать единой. Расколотое, разрываемое спорами христианство не могло ее скрепить.
И Константин тревожился, получая со всех окраин донесения о том, какое ожесточение христиане проявляют в своих богословских вопросах. Те же самые верующие, что стали жертвами ужасного гонения, устроенного Диоклетианом и Галерием, теперь требовали от государства изгнать их же собратьев-христиан из церквей или заставить их замолчать – а все из-за расхождений во взглядах на те или иные пункты доктрины. И что мог сделать император? Только вмешаться и остановить этот непрестанный спор (а то и что похуже) и заставить своих христианских подданных прийти к согласию в их же собственной вере.