История твоей жизни

Да нет, я не такая дурная, как рекламодатели! Я люблю Гарретта, а они просто хотят делать деньги. Но помните, как я говорила, что красота своего рода магическое заклинание? Она дает тебе преимущество, и, думаю, очень просто использовать такой дар во вред. А калли наделяет тебя иммунитетом от подобного колдовства. Поэтому мне, наверное, не следует сердиться, что у Гарретта будет иммунитет, ведь мне не следовало бы пытаться получить преимущество. Если он ко мне вернется, я хочу играть честно, чтобы он любил меня ради меня самой.

Знаю, мне не обязательно включать калли только потому, что он включил свою. Мне правда было приятно и интересно видеть, как выглядят разные лица. Но если у Гарретта будет иммунитет, мне кажется, что и у меня он должен быть тоже. Чтобы мы были на равных, понимаете? И если мы снова будем вместе, мы, может быть, заведем себе новые очки виртуальности, о которых все сейчас говорят. Тогда мы сможем отключать калли, когда останемся вдвоем.

И наверное, калли правда нужна и по другим причинам. Компании просто пытаются создать в нас потребности, которых мы не испытывали бы, если бы они вели честную игру, а мне это не нравится. Если меня ослепит какая-то реклама, то пусть это будет, когда у меня будет для этого настроение, а не когда они выплеснут ее на меня. А вот остальные агнозии, как, например, тональную, я себе заводить на собираюсь, во всяком случае, пока. Может быть, потом, когда появятся новые очки.

Это не означает, что я согласилась с моими родителями, которые заставили меня расти с калли. Я по-прежнему считаю, что они не правы. Они полагали, что, избавившись от красоты, смогут создать утопию, а я в это совсем не верю. Проблема не в красоте, а в том, как люди используют ее во вред. И вот тут-то нам и поможет калли: она создает броню от красоты. Не знаю, может быть, когда мои родители были молоды, такой проблемы не возникало. Но нам-то приходится ее решать.

История твоей жизни [26]

Твой отец вот-вот задаст мне вопрос. Это самый важный момент в нашей жизни, и я хочу слушать внимательно, чтобы не упустить ни одной детали. Мы с твоим отцом только что вернулись с ужина и представления, уже за полночь. Вышли во внутренний двор, чтобы посмотреть на полную луну. Потом я сказала твоему отцу, что хочу танцевать, а он согласился, и вот мы медленно танцуем, мужчина и женщина тридцати с небольшим лет, покачиваемся взад-вперед в лунном свете, словно подростки. Я совсем не ощущаю ночной прохлады. А потом твой отец говорит:

– Хочешь завести ребенка?

Мы с твоим отцом женаты около двух лет, живем на Эллис-авеню; когда мы переедем, ты будешь еще слишком мала, чтобы запомнить дом, но мы будем показывать тебе фотографии, будем рассказывать истории о нем. Я бы хотела рассказать тебе историю этого вечера, ночи твоего зачатия, но ее следует рассказать, когда ты сама будешь готова завести детей, а такой возможности нам не представится.

Рассказывать ее раньше нет смысла: на протяжении большей части своей жизни ты бы не согласилась выслушать такую романтическую – сопливую, как ты бы выразилась – историю. Я помню сценарий твоего появления на свет, который ты предложишь в двенадцатилетнем возрасте.

– Ты завела меня только для того, чтобы получить бесплатную служанку, – горько скажешь ты, вытаскивая из чулана пылесос.

– Совершенно верно, – отвечу я. – Тринадцать лет назад я знала, что ковры придется пылесосить, и завести ребенка казалось самым дешевым и простым способом решить эту проблему. А теперь, пожалуйста, принимайся за дело.

– Если бы ты не была моей матерью, это было бы незаконно, – с яростью скажешь ты, разматывая электрический шнур и втыкая его в розетку.

Это будет в доме на Белмонт-стрит. Я проживу достаточно долго, чтобы увидеть, как незнакомцы занимают оба дома: тот, в котором ты зачата, и тот в котором ты вырастешь. Первый мы с твоим отцом продадим через пару лет после твоего рождения. Второй я продам вскоре после твоей смерти. К тому времени мы с Нельсоном переедем на ферму, а твой отец будет жить с как-ее-там.

Я знаю, как закончится эта история; я много об этом думаю. Я также много думаю о том, как она началась, всего несколько лет назад, когда на орбите появились корабли, а на лугах – артефакты. Правительство молчало, таблоиды мололи языком.

А потом мне позвонили и предложили встретиться.

Я увидела их в коридоре перед моим кабинетом. Странная пара. Один коротко стриженный, в военной форме, с алюминиевым чемоданчиком. Казалось, он критически изучал обстановку. Другой – явно ученый: густая борода и усы, вельветовые брюки. Он просматривал мешанину листков на доске объявлений.

– Полковник Вебер, я полагаю? – Мы с военным обменялись рукопожатием. – Луиза Бэнкс.

– Спасибо, что уделили нам время, доктор Бэнкс, – сказал он.

– Не за что. Любой предлог, лишь бы избежать педсовета.

Полковник Вебер кивнул на своего спутника.

– Это доктор Гэри Доннелли, физик, о котором я упоминал по телефону.

– Зовите меня Гэри. – Мы пожали друг другу руки. – Мне не терпится услышать ваше мнение.