Читаем История украинского народа. Автобиография полностью
• «••KveBRBi8Ki VI. КИЕВСКОЕ ГОСУДАРСТВО В XI-XII ВЕКОВ. ПРОЦЕСС РАССЛОЕНИЯ
Время Владимира Св. или Великого было кульминационным пунктом во внешнем процессе образования Киевского или Русского государства, в его, так сказать, механической эволюции. Процесс, который можно в противоположности ему назвать химическим — процесс проникновения и углубления в жизнь провинций этого государства выработанных им политических, общественных, правовых и культурных форм, —развивался еще интенсивнее в течение последующих столетий. Но самый организм государства, очевидно, разрушался, ослабевала сила его внутреннего сцепления, его жизненная энергия и экстенсивная способность. Это — процесс разложения, такой же медленный, как и процесс созидания: с периодами ослабления и остановками он растянулся почти на два столетия.
Два момента обозначаются в этом процессе: обособление отдельных земель, входивших в состав Киевского государства, и ослабление самого центра — Киева. Следствием был полный упадок значения киевских князей. В этом направлении агония старого Киевского государства закончилась уже в первой половине XIII в., но, благодаря созданию нового политического центра, притянувшего к себе часть украинских земель {Галицко-Волынское государство), государственная жизнь в украинских землях продлилась слишком столетие.
Остановки или задержки в процессе разложения киевской государственной системы были результатами более или менее счастливых усилий отдельных членов киевской династии — восстановить старую государственную систему. Эти усилия почти в продолжение целого столетия по смерти Владимира задерживают или ослабляют процесс разрушения, но вернуть киевское государство ко временам Владимира не удавалось никому, как вообще не удаются такие попытки повернуть назад колесо исторической эволюции.
Сам Владимир умер перед заревом семейной усобицы, собираясь походом на непокорного сына Ярослава. Его смерть была началом кровавой борьбы за власть среди его сыновей, продолжавшейся несколько лет. Победа в ней достается тому же
1
Утверждается прочно на Киевском столе с 1019 г.@ 69
ляет ослабленное повторение правления его отца, характеризуясь тем же вниманием к западным границам государства, тою же борьбою с кочевниками и усиленными заботами, посвященными развито культурных начинаний, выдвинутых ею отцом. Однако, Ярославу не удается объединить в своих руках все земли, принадлежавшие Киевскому государству при его отце. Прежде всего, ему пришлось поделиться отцовскими землями с братом Мстиславом, победившим его в решительной битве: Ярослав уступил ему землю по левой стороне Днепра. Смерть Мстислава, не оставившего наследников, вернула Ярославу эти земли обратно (1036), но и после этого одна из значительных волостей осталась вне владений Ярослава — Полоцкая земля Изяслава Владимировича).
По смерти Ярослава {1054 г.) собранные им земли разделились на шесть частей между его потомством, и уже никому из его сыновей и внуков, несмотря на все их старания, не удалось собрать земли старого Киевского государства даже в той мере, в какой удалось это Ярославу. Династия все разрасталась, а вместе с тем все больше раздроблялось наследие Владимира. Из семьи Святослава Игоревича уцелел только один Владимир, из сыновей Владимира — уже два {быль и третий, но он был лишен владений); от сыновей Ярослава пошло уже целых пять династий! Распространение христианских понятий делало невозможным простое избиение претендентов, практиковавшееся прежде, и число князей возрастает беспрерывно.
С другой стороны, и земли, входившие в состав Русского государства, перестают быть безучастными зрителями княжеских отношений. По мере того, как государственная организация проникала глубже в жизнь земли, земли все более и более проявляют стремление не только приноровиться к новым государственным отношениям, но и приноровить их к своим интересам, и на почве нового, княжеско-дружинного уклада возобновить свою отдельную жизнь, обособиться в автономные политические тела. Княжеско-дружинный строй локализуется, из потомства Владимира В. образуются местные, земские династии, которые, не имея возможности опереться исключительно на свои, сравнительно небольшие дружины, ищут опоры в самом населении, в земле, прислушиваются к голосу ее веча, стараются приобрести симпатии ее и часто действительно успевают в этом. В результате киевским князьям, собирателям наследства Владимира В., приходилось вести борьбу не только с князьями отдельных земель, но и с самими землями, отстаивающими свою обособленность, и центростремительная энергия старой государственной машины ослабляется также и этими центробежными стремлениями земель.
На первых порах энергия собирателей все-таки преодолевала эти препятствия до некоторой степени, достигая от времени до времени значи-
70
651тельных успехов. Из трех сыновей Ярослава (Изяслав, Святослав, Всеволод), занимавших киевский столь, особенно младший
Сын Всеволода,
На киевском столе Мономах пользовался большим влиянием, держал в повиновении прочих князей и сумел передать Киев после себя непосредственно своему старшему сыну Мстиславу.
1
Половецкого хана2
Дербент3
Для кочевника, привыкшего питаться продуктами стада — самая жалкая пища@ 71
полков в помощь против Половцев, Мстислав лишил владений и выслал в Византию. Его личные владения, однако, были уже сравнительно вовсе не велики: кроме Киева, он владел Новгородом, Смоленском и после упомянутого инцидента — также Полоцком. Авторитет этого князя опирался больше на его личные качества и на почтительное отношение к нему братьев, получивших остальные земли из наследства Мономаха.
Брать
По смерти Всеволода (1139—1146) начинается еще более ожесточенная борьба князей за Киев. С линией Мстислава соперничают потомки младшего Мономаховича Юрия (линия суздальская) и черниговская династия Очень деятельное участие, особенно сначала, пока была надежда распутать эту усобицу, принимает в борьбе и само киевское население, желая помочь утвердиться на киевском столе династии Мстислава: Изяславу Мстиславовичу, потом его брату Ростиславу и сыну Мстиславу. Население хотело превратить Киевскую землю под владением этой династии в такое же обособленное и замкнутое государство, в какие превратились уже некоторые другие земли.
Но исключительное значение Киева, как самого большого и богатого города, старой столицы, с которой связывались традиции о первенстве и власти над прочими князьями, препятствовало этим стремлениям: другие династии не хотели донустить, чтобы Мстиславичи обратили Киев в свое исключительное владение. Положение запутывалось еще более вследствие отсутствия выработанного и признанного порядка преемства: принцип наследования в прямой линии (от отца к сыну) сталкивался с принципом родового старшинства (преемства от брата к брату, и только после младших дядей к старшим племянникам). Тридцать пять лет (1146— 1181) проходят в беспрестанных сменах князей и почти беспрерывных войнах за Киев, чрезвычайно тяжело отражающихся на благосостоянии города и земли, тем более, что некоторые претенденты (из династий суздальской и черниговской) призывали, в качестве союзников, половецких ханов в свои походы на Киев, и эти нападения половецких полчищ страшно разоряли землю. Несколько раз подвергается более или менее сильным погромам самый Киев.
Л/С
72 0
Киев и Киевская земля вообще в продолжение XII в. быстро приходят в упадок. Много причин способствовало этому. Тюркский натиск подорвал благосостояние Полянской земли: за исключением северного угла, она несколько раз превращалась в пустыню; население отливало; хозяйство было в расстройстве, и этот упадок благосостояния земли отражался, конечно, очень сильно на его старой столице. Торговля очень терпела от унадка южных и восточных торговых дорог, на которых движение было, если не прекращено вовсе, то сопряжено с большими трудностями и вообще ослабело после того, как тюркские орды утвердились в степях и вытеснили оттуда славянское население Обособление земель — бывших провинций Киева, развивших в себе свои собственные центры и оттянувших значительную часть военно-торгового класса, этой «Руси», безраздельно тяготевшей прежде к Киеву, влияло тоже на ослабление последнего. И к довершению всего — полстолетия беспрерывных смут, войн за киевский стол, разорений земли и самого города. Богатство и блеск Киева начали исчезать, а это, в свою очередь, отражалось и на его политической роли.
Младшая, суздальская линия Мономаховичей, сыновья Юрия, которые, как младшие дядья, по родовым счетам имели старшинство перед старшими племянниками из династии Мстислава, начинают пренебрегать Киевом. Они претендуют на старейшинство, требуют покорности от южных, украинских князей, но в Киеве княжить не желают. Они остаются в своих великорусских владениях — земле Ростово-Суздальской и стремятся поднять до значения нового политического центра эту свою волость и ее полую столицу — Владимир на Клязьме. Предоставляя Киев разным младшим родственникам, они и стараются всячески держать их и Киев в подобающем почтении и умышленно содействуют упадку Киева. В 1169 г. войско Андрея Юрьевича во время войны с киевским кня-
зем Мстиславом жестоко разорило Киев, очевидно умышленно, — чтобы еще более подорвать его значение. Когда в 1180—90 гг., после бесконечных войн, установился компромисс между династией Мстислава и черниговскими князьями, и в Киевской земле водворилось на некоторое время спокойствие, брат и преемник Андрея, Всеволод, умышленно перессорил южных князей, очевидно опасаясь, чтобы Киев и его князья не усилились и не вышли из-под его влияния. Его старания увенчались успехом, началась новая смута, новая борьба за Киев, и среди нее, в начале XIII в, Киев подвергся снова сильнейшему разорению. В первой половине XIII в. Киев уже совершенно отходит на второй план. Сильнейшие и более дальновидные князья, как упомянутый Всеволод или Роман, сын Мстислава Изяславича, уже пренебрегают им, как позицией безнадежною, и создают новые политические центры: Всеволод — в Ростово-Суздальской земле, Роман — в Галицко-Волынском княжестве, о котором будет речь ниже. Борьба за Киев идет дальше, но борются за него только менее значительные князья: из черниговской династии и из потомства Изяслава Мстиславича. Наконец, новое азиатское нашествие — Монгольско-татарской орды в середине XIII в. окончательно подрывает всякое значение Киева и разрушает государственную организацию земли, дезорганизуя княжеско-дружинный уклад на всем пространстве предстепного среднего Поднепровья.
Новое нашествие вышло из самой глубины центральной Азии, где в начале XIII в. зарождается монгольское государство Темуджина. Конфликта его с Ховарезмом (ныне Хива) обратил (в 1219 г.) его завоевательные планы на запад. Полководцы Темуджина выступили с проектом завоевания черноморских степей, представлявших продолжение только что покоренного Туркестана. Монгольское войско через Кавказский перешеек прошло в донские степи и здесь в 1222 г. разгромило Половецкую орду. Старый половецкий хан Котян обратился к украинским князьям с просьбою о помощи. Князья порешили помочь Половцам против новой орды, более могущественной и дикой, и двинули свои войска в донские степи. На реке Калке (теперь Калец, около Мариуполя) произошла битва, где Половцы и украинские князья потерпели страшное поражение (1223). Этот поход ввел западный Кинчак в завоевательные планы Темуджина, и его завоевание стало только вопросом времени. По смерти Темуджина осуществление этого плана выпало на долю его внука Бату.
С большим войском, составленным главным образом из тюркских народностей (в украинских и вообще восточно-европейских источниках они называются Татарами), Бату двинулся в Поволжье и, пройдя в продолжение 1236—8 гг. опустошительным походом все пространство до
74
'
верховьев Волги, повернул затем в черноморские Степи — покончить с Половцами. Более мелкие походы — на Кавказ и на пограничные украинские земли, на левой стороне Днепра, заняли Вату на некоторое время после половецкого погрома (1238—9 г.). Вовремя этих походов разорены были Чернигов и Переяслав и опустошены соседние местности. Затем осенью 1240 г. Бату двинулся со всеми силами на запад, за Днепр и в начале декабря обложил и взял Киев, несмотря на очень энергичное сопротивление Киевлян. Столицы Галицко-Волынской земли, Галич и Владимир, были также взяты и страшно опустошены. Весной 1241 г. Бату был уже в Венгрии и намеревался здесь прочно устроиться, но известие о смерти главного хана Огодая заставило его поспешить в Азию. Бату рассчитывал занять великоханский престол, но не успел.в этом и остался в Кипчаке. Его столицею сделался г. Сарай на нижней Волге, и здесь расположилась главная Орда. Другие три орды — в нисходящем порядке силы и значения — кочевали на Подонье и по обеим сторонам Днепра.
В литературе часто преувеличивали значение этого нашествия Бату для украинской колонизации. Дело представлялось так, что татарское нашествие обратило Киевскую землю и вообще среднее Поднепровье в совершенную кустыню, истребив огромную массу населения и разогнав, принудив к выселению остальное, так что эти земли надолго запустили и позже наново колонизировались; Киев совершенно запустел и т. под. В действительности до такой крайности не дошло; хотя онустошение было очень значительно и подорвало еще более экономический быт Поднепровья и вообще Украины, но до настоящего занустения оно, несомненно, не довело. Соседство Татарской орды не было чем либо более страшным юга тяжелым, чем соседство орды Печенежской или Половецкой. В качестве несколько организованного государства, считавшего восточно-украинские области своими подвластными землями, Татарская орда имела причины быть сравнительно сдержанной по отношение к ним, — насколько, разумеется, хватало на это дисциплины внутри самой орды.
Важнее было влияние нового фактора на политические и общественные отношения Украины. Киев еще более падает после погрома 1240 г.
Переяслав и Чернигов, соседние центры, — также. Жизнь здесь отодвигается на север, в леса северной Украины. Это особенно заметно в Северской земле. Экономический упадок и разложение государственного строя, о котором речь ниже, упадок княжеской власти и придворной жизни вызывают понижете культуры и духовной жизни в среднем Поднепровье, служившем очагом культурной жизни в прежнее время Перенесете митрополичьей резиденции из Киева в великорусские земли, в соседство нового государственного центра (1299 г.), служить симптомом этого упадка. Подробности о том, как Данило галицкий выбирал наиболее выдающиеся вещи
7 5
из киевских церквей для своих новых резиденций — другая мелкая, но характерная черта. Культурная жизнь отливала на север и на запад.
Пользуясь всеобщей паникой, произведенной Татарами в 1240 г,, население и, в особенности городские общины начинают разбивать рамки княжеско-дружинного уклада Они предпочитают зависеть непосредственно от Татар, чем от князей, давать дань Татарам («орать пшеницу и просо Татарам», как иронически говорить о них враждебный этому движению галицкий летописец), чем нести тяготы княжеской администрации, платить дани князю, принимать участие в утомительных, войнах князей между собою и терпеть вечные разорения во время княжеских усобиц. Ни угрозы, ни разорения от князей, испуганных этим грозным для них движением, не могли повлиять на население и возвратить его к прежним отношениям. Земля разлагалась на отдельные общины, управлявшийся своими мелкими князьями или советом старцев, возвращалась к старому состоянию общинной раздробленности предшествовавшей образованию централизованного Киевского государства. Наиболее определенные указания относительно этого интересного, движения мы имеем только для киевских земель, пограничных с Волынью. По всем соображениям, оно охватило также всю южную часть Киевской земли, вероятно с окрестностями самого Киева,
Переяславскую, может быть южную часть Черниговской земли Этим и объясняется, почему в Киеве и Переяславле после татарского нашествия 1240 с мы уже не видим и ие знаем никого из князей династии Владимира В., — их здесь и не было по всей вероятности, по крайней мере довольно долгое время.
В Черниговской земле княжеско-дружинный строй упелел, особенно в северных, полесских ее частях, но здесь он очень измельчал. Вследствие большой многолюдности династии, земли раздробилась на огромное множество мелких княжеств, из которых почти никому из князей не удавалось образовать более значительных и прочных владений, значительного государства; может быть, и татарская политика влияла в этом же направлении, не позволяя кому либо из князей усилиться и образовать более значительное владение. Государственная жизнь и традиции княжеско-дружинного уклада во второй половине XIII в. в полной силе сохранились почти исключительно в западной Украине, в государстве Галицко-Волынском.
Подробнее ИсторияУкраини-Руси, тII, гл 1 — 3 и8, тIII, гл 2 и 3
VII. КНЯЖЕСТВА-ЗЕМЛИ XII XIII ВЕКОВ. ГАЛИЦКО-ВОЛЫНСКОЕ ГОСУДАРСТВО
Разложение киевского государственного организма проявлялось, как было сказано, в ослаблении значения Киева и киевских князей и в обособлении земель под властью отдельных династий, выделившихся из потомства Владимира В.
Сама
В состав Киевской земли, кроме старой Полянской земли, входила еще земля Древлян, так что территория Киевской земли занимала, кроме нынешней Киевской губернии (исключив ее южную окраину), еще значительную часть губернии Волынской (восточную). Жизнь культурная и политическая сосредоточивалась на старой Полянской территории, преимущественно в ее северной части, около Киева, так как южная часть, слишком часто разоряемая кочевниками, пустела и в XII—XIII в. заселена была в значительной степени тюркскими военными колонистами, малокультурными и чуждыми местной жизни. Население Древлянской земли также жило особняком и не принимало деятельного участия в политической жизни Киева, в стремлениях и симпатиях киевского населения. Политические стремления этого последнего мы отчасти знаем: они были направлены к тому, чтобы дать утвердиться в земле симпатичной Киеву династии Мстислава и установить прочный порядок и спокой-
ствие в земле; но эти стремления не осуществились. Жизненный интерес для Киева представляла также организация «обороны и наступательной борьбы с Тюрками, так страшно подрывавшими благосостояние земли, и князья, обращавшие в эту сторону свою энергию, пользовались особенными симпатии населения.
Из городов земли {Еышгород, Белгород, Юрьев, Канев, Торчеек, Овруч) ни один не выдвинулся настолько, чтобы играть какую-нибудь самостоятельную роль. Киев даже и остатками своего богатства, культуры и славы вполне доминировал над ними. Только погром 1240 г. надолго подорвал его значение, и как было сказано, Киевская земля в значительной части разложилась тогда на ряд обособленных общин связь земли разрушилась.
Иначе сложились отношения в старой земле Северян. Ее наибольший центр Чернигов, подобно Киеву, также притянул территории с слабо развитою политической жизнью — земли Радимичей и Вятичей, ко
торые, также не играя выдающейся роли в политической жизни земли, остаются прочно связанными с Черниговом в продолжение ряда столетий. Но на самой северской территории, кроме Чернигова, развился другой старинный политический и культурный центр — Переяславль, и он оттянул к себе южную часть этой территории, так что последняя разделилась на два княжества, Черниговское и Нереяславское. Это раздвоение восходит к очень давним временам: вероятно, оно предшествовало влиянию киевской государственности и исходило из старинных городских организаций Уже в рассказах о событиях и отношениях начала X в., в договорах с Византией, Переяслав выступает, как равнозначный с Черниговом пункт, а тот и другой, —■ как наиболее важные после Киева центры в русской государственной системе на юге, как политические и культурные очаги украинских земель. При всяких политических комбинациях они получают своих особых князей, и если черниговские князья проявляют стремление присоединить к черниговским владениям Переяславское княжество, то переяславское население, очевидно, не имеет
79
ни малейшего желания примкнуть к единоплеменной Черниговской земле, хотя колонизационные условия земли заставляли его тяготеть к северу, к более защищенным естественными условиями местностям Черниговщины: стремление к политической самобытности берет верх над интересами экономическими и колонизационными.
Само по себе небольшое1
и ослабленное тюркским натиском, Переяславское княжество не могло играть выдающейся роли. Ему приходилось держаться настороже с одной стороны от претензий черниговских князей, с другой стороны — отделываться от киевских князей, которые тоже хотели держать его в зависимости от себя: и в первой половине XII в. Переяслав, действительно, поставлен был в положение киевской провинции. Избегая сферы влияния как тех, так и других, Переяславская община предпочитает брать князей из далекой ростово-суздальской династии, которая в силу отдаленности своих владений не могла превратить ее в свою провинцию. Но превратиться в замкнутый политический организм Переяславской земле не удалось до самого татарского погрома 1240 г., а после этого исчезают здесь всякие следы сколько-нибудь заметной государственной жизни.1
Если исключить слабо населенные окраины, нограничные со степью, то Переяславское княжество занимало северо-западную ноловину нынешней Полтавской губернии и южный край Черниговской.2
Она занимала нынешнюю Черниговскую губернию (кроме южной ее части), почти всю Орловскую и значительный части Могилевской, Калужской, Тульской и Курской.правда, попробовали было лишить сыновей Святослава отцовских земель по его смерти, но Святославичи, особенно талантливый и энергичный Олег, родоначальник последующей черниговской династии, опираясь на сочувствие земли и беззастенчиво пользуясь тюркскими ордами, как союзниками против, князей-обидчиков, так упорно боролись, причиняли такое беспокойство и такие опустошения своими союзными ордами, что в конце концов Черниговское княжество было возвращено Святосла-
ликты и войны между князьями разных линий династии Олега были сравнительно редки, и земля жила довольно спокойной жизнью. Но с умножением династии земля все более и более дробилась на мелкие княжества, все резче обособлявшиеся и дробившиеся в свою очередь в течение последующих столетий на еще более мелкие владения, по величине и характеру своему переходившие просто в большие вотчины. Такие мелкие княжества развились особенно в северо-восточной части Черниговского княжества, в старой земле Вятичей, куда отливает жизнь из южных Черниговских земель иосле монгольского нашествия. Чернигов теряет значение, выдвигается Брянск, в земле Вятичей. Из других городов более важными были Новгород Северский, вторая столица после Чернигова (она не обособилась, так как новгородский стол обыкновенно служил только ступенью к черниговскому), далее Любек — старый торговый город на Днеп-
вичам и осталось в их руках до конца. Претендуя на Киев и Переяславль и захватывая первый очень часто, вообще придерживаясь весьма агрессивной внешней политики, черниговские «Ольговичи» не допускали никого з других династий в свои» черниговские земли и умели удержать последние целиком в исключительном своем владении.
Династия эта была очень многочисленна (со второй половины XII в. это были исключительно потомки Олега — другие линии вымерли). Она отличалась довольно значительной солидарностью и выработала, хотя в очень несовершенном виде, некоторый порядок перехода столов, по принципу родовому. Благодаря этому конф-
ре, игравший роль в X в., но позже заглохший, и Курск — центр юговосточной части, превратившийся в пограничный со степью город в период развития тюркской миграции.
Волы искал
При разделе наследства Ярослава Волынь досталась одному из младших его сыновей, Игорю, но семье его не удалось удержать в своих руках это владение. Обстоятельства складывались так, что волынские земли от времени до времени все попадали в руки киевских князей и соединялись с Киевской землею. Только в середине XII в. Волынь обособляется прочно в руках потомков Изяслава Мстиславича, на которых местное население смотрело, как на свою династию, и чувствовало к ним живые симпатии. В руках внуков и правнуков Изяслава Волынь разделяется по своим составным частям на целый ряд княжеств, но постепенно эти многочисленные линии волынской династии угасают, и к середине XIII в. вся земля собирается в одних руках — кн. Василька Романовича.
Земля жила сравнительно спокойной жизнью. Устойчивость отношений, установившихся уже со второй четверти XIII в., способствовала образованию здесь крупных городских центров, богатого мещанства и родовитого, влиятельного боярства, в среду которого в XII в. приливает много служилых князей, малоземельных и безземельных. Так слагается могущественное сословие князей и бояр, впоследствии (в веках XIV—XVI и позже) сообщающее Волыни характер наиболее аристократической сре-
1
Старая Волынь заключала в себе большую (занадную) половину нынешней Волынской губ , части губернии: Люблинской, Седлецкой и Гродненской (земли по зап, Бугу) и северо-восточный угол нынешней Галиции.7 Зап. 35
ди украинских земель. Натиск тюркских орд не давал себя чувствовать здесь; фронт волынскон политики обращен больше на северо-запад, против Польши, с которой при постоянных, очень старых спорах за пограничные земли велись и очень оживленные сношения, существовали тесные династические связи и культурные влияния, сначала больше со стороны Руси, а позже, с XIV—XV вв., — со стороны Польши.
Земля
Династия Ростиславичей была немногочисленна. После того, как талантливый и беззастенчивый сын Володаря Володнмнрко правдами и не-
1
Эти «исторические права» венгерских королей, изложенные при оккупации Галиции в 1772 г. в особом официальном историческом трактате, послужили для ими. Марии Терезии основанием для присоединения Галиции к землям австровенгерским при нервом разделе Польши.83
правдами объединил галицкие волости в одних руках, они оставались долго нераздельными. Внутренние войны были здесь почти неизвестны, и земля под защитой искусной дипломатии своих князей жила такою спокойной жизнью, как никакая другая из украинских земель. Это дало возможность развиться экономическому благосостоянию земли и особенно повлияло на сформирование богатого, могущественного и тесно сплоченного боярства. Во второй половине XII в. зто боярство чувствует себя настолько сильным, что открыто стремится подчинить своим влияниям самого князя, и не останавливается перед дворцовыми революциями и самыми резкими действиями для достижения своих планов Так, во второй половине XII в. галицкие бояре несколько раз прибегают к дворцовым революциям, чтобы отделаться от нежелательных особ. В начале XIII в. призванные галицкими боярами князья Игоревичи (из черниговской династии), раздраженные самовластием бояр, задумали их перерезать, и действительно, много бояр было при этом убито, но оставшиеся в живых обратились за помощью к Венгрии и с помощью ее низвергли ненавистных князей; некоторые из этих князей-Игоревичей попали в руки венгерского войска, но бояре выпросили их и повесили, мстя за смерть своих товарищей.
Главными центрами Галицкой земли являются сначала Перемышль, Звенигород и Теребовль. Владимирко делает своею столицею Галич, сообщающий свое имя земле. В XIII в. в соседстве Звенигорода (после этого заглохшего совершенно) появляется Львов, в XIV в. приобретающий значение новой столицы.
Прекращение династии Володаря в Галицкой земле (в 1198 или 1199 г.) привело к соединению ее с Владимирским княжеством на Волыни, в руках владимирского князя Романа. Он еще прежде, во время борьбы галицких бояр с последним Володаревичем Владимиром, был призываем боярами на галицкнй стол, но не удержался на нем. Теперь, по смерти Владимира, он поддержал свою кандидатуру военной силою и сел на галицком столе вполне прочно. Это послужило началом объединения Галицкой н Волынской земли в одно государство и создало на Украине новую политическую силу, которая в руках такого энергичного н весьма талантливого князя, каким был Роман, казалось, была призвана занять место Киева, став политическим центром украинских земель.
Несмотря на очень короткую политическую карьеру, Роман произвел глубокое впечатление на Украине и вне ее; чрезвычайно быстро появляются о нем легенды и песни, остатки которых сохранились и доныне в украинской и белорусской народной словесности. На него, очевидно, смотрели, как на человека, призванного обновить расшатанный политический строй Украины.
7'
В Галицкой летописи сохранился любопытный отрывок похвалы.ему:
Упорная, острая борьба его с всесильным галицким боярством доставила ему популярность в народных массах. Когда в войне со своим тестем, киевским князем Рюриком, Роман приступил к Киеву, Киевляне открыли ему ворота, очевидно надеясь, что в сильных руках Романа Киев достигнет снова былой славы и могущества. Но надежды эти не оправдались: Роман не захотел оставить за собой Киев, предпочитая держать здесь, в зависимости от себя, разных второстепенных князей. Считал ли он киевские отношения безнадежно запутанными, или данный момент не представлялся ему удобным для того, чтобы вмешаться самому в эти отношения, — во всяком случае он предпочел обратить все свое внимание на Галицию, богатую, не истощенную, и здесь укрепить свое положение. Но без Киева его влияние остаюсь местным: Галицко-волынское государство было слишком западной экранной Украины, чтобы из Галича или хотя бы даже из Владимира держать в руках восточно-украинские отношения.
Случайная смерть, впрочем, прервала деятельность Романа прежде, чем он успел вполне обнаружить свои планы и укрепить свое положение: он был убит во время похода в Польшу, в 1205 г. После него остались малолетние сыновья: старшему Данилу было три года, младшему Васильку всего год. Придавленное Романом галицкое боярство поднимает голову. Опасаясь, что сыновья его унаследуют стремления отца к сильной власти, бояре выдвигают претендентов из разных княжьих династий, играя ими как пешками и не позволяя прочно утвердиться; была среди бояр и венгерская партия, предпочитавшая править землею иод номинальной властью венгерского короля; наиболее честолюбивые и смелые из бояр пробовали захватить не только управление, но и княжескую власть в Галиче в свои руки. Деятельное участие в этих смутах принимали также соседи — Венгрия и Польша, стараясь поживиться чем-нибудь из наследия Романа; в 1214 году был заключен между ними договор относительно раздела галицко-волынских земель, но он не получил прочного реального значения.
Эти смуты, захватившие и Волынь и проявлявшаяся иногда в очень острых формах, продолжались целых тридцать лет; только в 1230-х гг.
85
Данило с братом упрочили свое положение на Волыни и затем начинают заметно брать верх над враждебными партиями и в Галиции, проявляя редкую энергию и настойчивость в этом собирании своей «отчины». Татарский ураган 1240 г, только прервал их деятельность в этом направлении. Решительная победа под гор. Ярославом в 1245 г. над последним претендентом — зятем короля Ростиславом, князем из черниговской династии, обеспечила господство Данила в Галиции. Он отдал Волынь Васильку, но, благодаря редкой солидарности братьев, этот раздел владений был совсем не чувствителен.
Утвердившись в Галичине, Данило мог приступить к« осуществлению более широких планов. Он несомненно имел в виду расширить свое влияние на восточную Украину, взяв в свои руки Киев. Но на дороге этих планов стояли Татары и покровительствуемое последними движе
ние «людей Татарских», о котором упоминалось выше: оно охватило широкой полосою границы Волыни, а по всей вероятности широко распространилось и в ближайших к Киеву местностях. Данило очевидно понимал и принципиальную опасность этого движения для его власти и всего государственного строя, и специальное неудобство для Галицковольинского государства — иметь татарских вассалов непосредственно у самой границы. Татары стремились перенести это благоприятное для них движение в галицко-волынские земли и подчинить их непосредственно своей власти.
Вообще, отношения Татарской орды к Галицко-Волынскому государству были довольно неопределенны. Бостонно-украинские княжества и общины были приведены в тесную зависимость от Орды; они платили Татарам дань, и князья их обращались в Орда за утверждением. Данило, когда Орда обнаружила готовность поддержать одного из претендентов на галицкий стол, также явился с поклоном в Орда и признал над собою власть хана. Но роль татарского вассала внушала ему отвращение. Непосредственно после своей поездки в Орду он увлекается планом христианской лиги для борьбы против Татар, мысль о которой впушили ему папские послы, высланные к Татарам. Он входит в сношения с папою, сближается с венгерским королем и польскими князьями. Но реальной помощи все это ему не дало. Папа прислал ему коропу, но его планы крестового похода не имели успеха, и Данило прерывает свои сношения и переговоры о церковной унии.
Не дождавшись помощи от католической Европы, он собственными силами решается вступить в борьбу с Татарами, так как попытки их — поддержать или даже вызвать движение против князей в соседних волынских и галицких землях — грозили слишком явной опасностью. Данило начинает ряд походов на территорию «людей Татарских», стремясь террором и опустошениями подавить опасное движение (1254 — 5). Мягкий от природы, он тем не менее не останавливался даже перед разрушением целых городов и масоовыми избиениями, чтобы сломить упорство противников княжеско-дружинного уклада. В дальнейшем плане, после опустошения и приведения к покорности пограничных областей Случи, Тетерева и Южного Буга, Данило имел в вида поход на Киев', но какие-то другие заботы отвлекли его, а между тем Орда, обеспокоенная походами Данила и его сношениями с папою, двинула к границам Галицко-волынского княжества новые, более значительные силы под предводительством Бурандая. Поддерживая внешность добрых отношений, Бурандай, после нескольких рекогносцировок, как бы мимоходом по дороге в Польшу, вступил со своими войсками на волынскую территорию и потребовал от Данила и Василька разрушения всех городских укреплений. Захваченные врасплох, Романовичи не решились принять вызова, и целый ряд укреплений был сожжен и разрушен самими князьями (1259).
Это событие произвело страшное, подавляющее впечатление. Данило убедился в невозможности борьбы с Татарами. Рушились планы подавления «татарских людей», немедленно сбросивших с себя вынужденную покорность Данилу. Исчезла возможность расширения Галнцко-волынского государства на восток. Оно должно было ограничиться пределами западной Украины, восточная оставалась замкнутою для него рядом та-
^ 87
тарских вассальных общин, расположенных у восточных и южных границ Волыни.
Мысль об этой татарской неволе отравила жизнь Данилу. Его широкие планы относительно расширения границ Галицко-Волынского государства на счет польских и литовских владений также не увенчались особенными успехами, если не считать некоторых завоеваний на севере (приобретение Люблина от Поляков, покорение Ятвягов). Один из сыновей Данила, уже по его смерти, получил велико-княжеский стол в новосформпровавшемся Литовском государстве, но это был мимолетный успех, и Даннло уже не видел его: он умер вскоре после погрома Бурандая (1264).
Его наследники не вышли из пределов местной, галицко-волынской политики, обращенной, главным образом, на запад. Притом, с увеличением династии, галицко-волынские земли на некоторое время разделились на несколько владений, и былая солидарность галицких и волынских князей ослабела. Однако, в начале XIV в. галицко-волынские волости собрались снова в одних руках во владении Юрия Львовича. Сведения наши об этом государстве, впрочем, становятся очень бедными с прекращением последней из украинских летописей княжеского цикла — Волынской). Очевидно, продолжаются стремления к расширению галицко-волынских владений, но они не приносят никаких, существенных и прочных результатов Пользуясь ослаблением Польши и ее внутренними смутами, галицкие князья старались расширить на счет ее свои владения; кн. Лев даже старался завладеть краковским великокняжеским столом, но безуспешно, и успел овладеть только некоторыми пограничными округами, впрочем скоро отобранными Польшею обратно. Также незначительны и непрочны были приобретения, сделанные в закарпатских землях на счет Венгрии, где также начинаются смуты с прекращением династии. Участие галицко-волынскнх князей в литовских делах также не приносит никаких существенных результатов, и Литовское княжество с началом XIV в. становится грозным соседом западно-украинского государства. Татарские отношения в свою очередь тяжело тяготели на его политике.
При всем том зто было государство довольно сильное и благоустроенное, и ничто не предвещало его близкого конца. Сохранившиеся характеристики его за время Юрия Львовича, внука Данила, подобно своему славному деду также, невидимому носившего королевский титул, превозносят достоинства его правления, покой, которым пользовалась страна в его управление, и богатство, которым она отличалась «Тогда была в своей чести и времени земля Волынская, всяким обилием и славою прсимущая — а теперь по многих ратях не такова», характеризует время
Юрия в Галицко-волынском государстве житие волынского уроженца митр Петра, составленное в конце XIV века.
После смерти Юрия галицкие земли были разделены между его сыновьями. В начале 1320-х годов эти последние представители галицко-волынской династии умерли, не оставив сыновей Из разных претендентов галицко-волынское боярство, пользовавшееся и в это время большим влиянием, предпочло одного иэ польских князей, родственника угасшей династии по матери, галицкой княжне, Болеслава Тройденовнча. Этот боярский ставленник, принявший при этом православие и имя Юрия, однако не поладил с боярами, а его симпатии к католицизму и чужеземцам-католикам, которыми он окружил себя, подорвали его популярность и у населения и дали возможность боярам возбудить последнее против Юрия-Болеспава С другой стороны, его непрочное положение, в связи с неприязненной политикой относительно Польши, вызвало планы на галицкие земли у польского правительства. Оно сближается с Венгрией, по старой памяти считавшей за собою исторические права на Галицию, и между ними состоялось соглашение относительно совместных действий в галнцких делах. Но Юрий Болеслав не дожил до его реализации: против него организовался заговор среди бояр, и 25 марта 1340 г. он погиб от отравы, а пользовавшиеся его покровительством католики подверглись избиению.
Бояре прочили на его место его родственника из литовской династии, — князя Любарта Гедиминовича, женатого на галицко-волынской княжне. По смерти Юрия-Болеслава он был признан князем в землях Галицко-волынского государства. Но одновременно, при первой же вести о смерти Юрия-Болеслава выступили с притязаниями на галицко-волынские земли Польша и Венгрия, двинувшие свои войска в Галицию. Начинается упорная борьба за галицко-волынское наследство, послужившая началом похода Полыни в украинские земли, завершившегося полным их присоединением два столетия спустя — в XVI — XVII вв.
Подробнее об отдельных княжествах — История Украини-Руси, т. II, гл. 1. 4 — 7, история Галицко-волынского государства — т, III, гл. I.
£ К? ei Л Г* Ж 'S i«JI SJf # &
К S Л г, Я
VIII. ПОЛИТИЧЕСКОЕ И ОБЩЕСТВЕННОЕ УСТРОЙСТВО, ПРАВО И КУЛЬТУРА XI—XIII ВЕКОВ
Несмотря на механический характер связи, соединявшей земли старого Киевского или Русского государства, ее неустойчивость, частые перерывы и затем раннее обособление земель, она оставила глубокие следы в быте и культуре земель, входивших в состав названного государства. Такие следы культурного влияния, как распространение государственной христианской религии, русско-византийской книжности и искусства, которыми эти земли обязаны были указанной государственной связи, слишком осязательны и очевидны. Менее обращало на себя внимание глубокое проникновение в жизнь земель юридических институтов и норм, форм общественной и политической организации, выработанных Киевским государством. Что такое проникновение имело место действительно, это доказывается сходством юридических отношений отдельных земель, часто разительным, и параллелизмом в дальнейшем развитии областей северо-восточных, вошедших в состав Московского государства, и земель украинских и белорусских, вошедших в состав вел. княжества Литовского и Нолыпи1
. Сходство это объясняется общим наследием, полученным всеми названными землями от Киевского государства. Круг общих форм н норм, наблюдаемых нами, гораздо шире того, что мы имеем в сохранившихся сборниках киевского права (так называемая Русская Правда, в ее разных редакциях), и сравнительное изучение политн-1
В основании государственного и частного быта Московского государства лежат формы, выработанный Киевским государством. Это обстоятельство, вместе с династической связью, создавало в правительственных и литературных кругах московских сознание тесной связи с государством Киевским, превратившееся наконец в убеждение, что Московское государство является его естественным и непрерывным продолжением и единственным наследником после надения государственной жизни в украинских землях. В этом смысле создаются легенды (наир., сказание об императорских регалиях, привезенных Владимиру Моно маху на Византии и от него перешедших к московским князьям), разрабатывается историографическая схема в московских хрониках и летописных компиляциях; этими историческими правами доказывают московские великие князья свои права на украинские н белорусские земли великого княжества Литовского и т.д. Это же представление о Московском государстве, как непосредственном, органическом продолжении Киевского, легло в основу и новейшей историографии.6 За* 3S
М'С.
g°
ческих и общественных отношений, права ни быта этих земель открывает перед нами все новые и новые общие явления, восходящая к упомянутому общему наследству Киевского государства.
Мы бросим теперь взгляд на формы государственных и общественных отношений, выработанные столетиями государственной жизни украинских племен.
Систему земель Киевского государства связывала династическая идея: представление, что земли, входившие в состав этого государства, составляют исключительно владение рода св. Владимира, его монополию, Основу для такого воззрения создал сам Владимир, устранив всех значительных владетелей из других родов и раздав важнейшие центры государства своим многочисленным сыновьям. Потомки Владимира, за весьма небольшими исключениями, не ищут для себя владений вне пределов его наследия, но с другой стороны каждый из его потомков претендует на владение какою-нибудь частью в этом наследии. «Разве мне нет части в Русской земле?» — является формулою этих притязаний; и действительно, до времени полного разложения киевского государственного строя мы почти не находим в потомстве Владимира князей безземельных. Па почве этого представления о коллективных правах княжьего рода на земли Киевского государства возникает сознание коллективного интереса и обязалности заботиться о целости этого обще-родового достояния, не нозволяя чужеземцу или чужеродцу захватить какую-нибудь часть в «отчине» князей. Понятно также, что с точки зрения этого принципа, жесточайшею и опаснейшею ересью должно было представляться стремление населения обойтись вовсе без князи (такие стремления мы видели в народном движении XIII в.), как, с другой стороны, дикой и предосудительной является в глазах тогдашнего общества попытка галицкого боярина — сесть самому на княжьем столе. Земля не может быть без князя, а князем может быть только член киевской династии св. Владимира. Такое представление принято было в княжеско-дружинных кругах, и не только в них — оно было усвоено самим тогдашним обществом и отступления от этого принципа являются уже симптомом разложения старого строя.
Все князья, как члены одного рода и совладельцы, в принципе равноправны. В действительности, конечно, слабейшие князья находились в очень ощутительной зависимости от сильнейших, и различие между ними чувствовалось очень сильно, хотя и покрывалось терминологией родственных отношений, которая смягчала суровую действительность иллюзией этой родственности: более слабые князья «имеют в отца место» сильнейшего, повинуются ему не как суверену, а как старшему родственнику. Поэтому между наиболее мелким князем и наибольшим боярином ле-
жит непроходимая бездна, особенно в теории; князь не может быть «подручным-) , слугою другого князя, как боярин; все князья — «братья» между собою: эта терминология у них в большом ходу, и, как таковые, они считаются равноправными, хотя и неравносильны.
Эту видимость патриархальных отношений старательно поддерживали сами князья, чтобы сглаживать шероховатости своих отношений, усердно подогревали ее публицисты и моралисты, идеею братства и родовой общности стараясь удержать князей от внутренних войн и развить в них идею общегосударственного интереса. Но она все-таки уже в XI и XII в. была фикцией, и в действительности только прикрывала реальные отношения, зависевшие от большего или меньшего мосущества, от владений того или другого князя, а не его положения в родословной династии Владимира Великого.
Киевский князь становился «в отца место» по отношению к остальным, независимо от того, был ли он старшим в роде или нет: родовой термин и тут покрывал преобладание чисто политическое.
Такой «старейшина», являясь в отношении прочих князей патриархом, главою рода, должен был, по представлению современников, быть блюстителем справедливости, наделять волостями младших представителей рода, требовать от них отчета в проступках, судить (судом князей) и наказывать за доказанную вину, заботиться о благе рода и его общем достоянии — »Русской земле». «Младшие должны были оказывать ему почтение и послушание, «как отцу». Эти моральные права в руках могущественного и авторитетного князя превращались фактически в настоящую власть над прочими князьями, и только прикрывали ее; у князей слабых, невлиятельных, они оставались пустым звуком.
Во внутреннем своем управлении князь малый или великий, — не знал, однако, никакого вмешательства старейшины, вообще другого князя. Он являлся полным хозяином в своей волости — насколько самостоятельно умел поставить, себя но отношению к «земле» и к ее органу — вечу.
Княжеско-дружинный уклад в нериод своего развития вообще сильно придавил политическую, самоуправляющуюся силу земли, общины. Если в предшествующей стадии политико-общественных отношений княжеская аласть, где она существовала, стоить на втором плане сравнительно с советом, вечем общины, то из периода создания Русского государства это вече выходить в состоянии атрофии, бессилия. Князь со своею дружиной забрал в свои руки политику, суд и администрацию1
, и население так привыкло к этому, что чувствовало себя беспомощным, когда1
Здесь я не говорю об общинах, не имевших княжеских агентов и вполне □редоставленкых себе самим в своих местных делах.6-
князя в трудную минуту не было налицо, и некому было распорядиться. (■Тяжело было Киянам, не осталось у них ни одного князя в Киеве», — замечает местный летописец по одному такому случаю. Способности к управлению землею вече города в украинских землях с своей стороны не развило. Не показывает оно и охоты ограничивать политические и административные компетенции князя в свою пользу. Но пользуясь тем, что унадок княжеского могущества в период разложения политической системы заставлял князя искать опоры в самом населении его волости и прислушиваться к его голосу, оно поднимало свой голос в обстоятельствах необычайных, грозивших спокойствию и благосостоянию земли, или при каких либо резких аномалиях княжеско-дружинного управления. В такие моменты оно властно как настоящий хозяин, высказывало свои желания и требования князю.
Из украинских земель мы имеем наиболее подробные сведения о деятельности веча для Киева XII в.; несомненно, что в силу исключительных, тревожных уеловий, в каких находилась Киевская земля, вечевая деятельность здесь отличалась и наибольшею энергией. Из этих сведений видим, что и здесь вече не приобрело никаких определенных форм, ни постоянных и определенных функций, а осталось явлением экстраординарным. Оно иногда проявляло свою деятельность, когда дело шло о замещении киевского стола новым лицом: вече являло свое сочувствие кандидату на стол, или призывало князя более для него симпатичного, вмешивалось в борьбу претендентов, или прогоняло неугодного князя (такое напряжение энергии, впрочем, было очень редким). Но еще чаще перемены на киевском столе происходили без всякого участия веча, когда оно не было особенно заинтересовано никем из данных князей или не чувствовало себя в силах оказать влияние на ход событий, и хотя сами князья признавали за вечем право высказываться в вопросах о князе, но чаще всего эти дела решали между» собою, вовсе не справляясь с желанием веча.
Вне вмешательства веча все управление находилось в руках князя с его дружиною. Он мог свободно распоряжаться своею волостью, мог своею властью начинать войну и заключать мир, назначить и прекратить поход — вся военная организация была в его ведении, он издавал законы и распоряжения, в его руках была администрация и суд, который он творил пли сам непосредственно, или через своих чиновников и агентов, которых сам назначал, он распоряжался доходами земли, налагал новые подати и дани или изменял прежние; наконец, он принимал весьма деятельное участие в церковных делах. Личность князя пользовалась большим уважением, она считалась почти неприкосновенною, даже в тяжелых смутах и передрягах; такие факты, как убийство князя населением
в Киеве в 1146 г. или повешение князей галицкими боярами, озлобленными маисовым избиением бояр, были явлениями исключительными. Но с другой стороны и византийское учение о богоуставленности власти не успело распространиться в обществе.
Непременным участником княжьего управления был совет бояр, или, как называют его в литературе позднейшим, московским термином, — «дума*. Бояре считали своим существенным правом быть участниками не только княжьего управления, но и планов и замыслов князя, и если последний не исполнял своей обязанности «думать с дружиною», то это вызывало неудовольствие, уход бояр со службы, или даже восстания, как бывало в Галиции, где бояре слишком глубоко нустили корни в местной жизни, чтобы переходить в другую волость.
Кроме князя и его дружины, органом центрального управления был также княжий двор, в своей организации совмещавший функции государственного управления и княжьего хозяйства, — как обыкновенно бывало в таких примитивных государствах. Многочисленные «тиуны», часто набиравшиеся из рабов, заведовали хозяйством, но они же. как и прочие слуги князя, исполняли разные поручения государственного характера, выступали в роли княжьих агентов в местном управлении и т. д. Элементы центрального и местного управления соединяются в должности
Б меньших административных центрах встречаем
Вне этой административной схемы оставалась широкая область самоуправления сельских и городских общин, в которую княжьи чиновники вмешивались очень редко. Широким применением местного самоуправления объясняется, как государство могло обходиться с таким несложным административным механизмом. Управление, собирание податей, полиция и в известных размерах суд — все это составляло функции самих общин, или более сложных их организаций, вроде позднейших «коп». Есть основание думать, что общины иногда выкупали известной суммою у князя судебные пошлины своей территории, и тогда совершенно освобождались от вмешательства княжьих агентов не только в область управления, но и суда данной местности. К сожалению, о самоуправлении общин источники говорят очень мало.
Организацию суда, даже княжеского, мы знаем тоже мало, больше известен нам только процесс, судопроизводство княжьих судов. Роль су-
94 ^
дьи в процессе отличалась большою пассивностью. Следствие производить сама сторона, она же исполняет и приговор. Процесс имеет строго формальный, регламентированный характер, и субъективной оценке, судьи остается очень мало места, — явление вполне понятное, если вспомнить, что суд производили часто личные слуги князя (тиуны), иногда несвободные, и притом единолично. В качестве судебных доказательств широко употреблялись показания свидетелей и присяга; письменные доказательства в юридических сборниках XI—XII в. (Русская Правда) еще не фигурируют вовсе. Апелляции не существовало, потому что судья представлял особу князя, как его заместитель. Кроме суда княжьего и общинного, существовал суд доминиальный — господина над своими рабами и слугами, и суд церковный — в известных, соприкасающихся с религией делах н над церковными людьми.
Церковная организация была устроена по византийскому образцу и в этот период стояла в тесной зависимости от констаптинопольского патриарха. Даже стремлений к ослаблению этой зависимости мы не встречаем. Митрополиты присылались из Греции, по происхождению Греки же. Епископы избирались обыкновенно князьями, преимущественно из людей местных. Князья принимали вообще близкое участие в вопросах церковного управления, даже в религиозных спорах, и вообще, как в Византии, так и в старом Русском государстве православная церковь имела весьма сильно выраженный государственный характер, пребывала в тесном союзе и зависимости от правительственной власти и нисколько этим не тяготилась, усвоив византийское воззрение, что светская власть не только должна оказывать покровительство церкви, но и иметь надзор за, церковными делами.
В общественной организации отличались три категории — а) правящий класс, — люди княжьи, или дружина, б) правимое население — «люди» в тесном смысле, и в) категория, образовавшаяся с организацией православной церкви, — люди церковные, изъятые из власти общей администрации: духовенство и люди, питавшиеся при церкви или находившиеся под ее специальным покровительством. В каждой из этих категории резко отграничены классы людей свободных, полноправных, и несвободных, бесправных; но между этими двумя классами экономическими отношениями создаются группы людей, экономически зависимых и потому в своих гражданских правах ограниченны. Среди свободных отличаются
96
Имя дружины (от
Земская аристократия —
Эта имущественная аристократия, благодаря экономическому преобладанию, занимала влиятельное положение в общественной жизни и, входя в значительном числе в состав дружины князя, имела непосредственное влияние и на управление. Княжеско-дружинный строй, будучи изначала созданием этих богатых классов, и позже стоит с ними в тесном союзе и связи. Юридические кодексы киевские (Русская Правда) ясно указывают на близость правительства к богатым классам: охрану их интересов они имеют в виду прежде всего. Демагогия была чужда княжескому правительству.
Среди сельского населения ядро составляли так называемые
Относительно обложения крестьянского населения данями и повинностями, за недостатком современных данных, можем составить понятие из указаний позднейших (XV — XVI в.) о порядках, предшествовавших распространению крепостного права и барщинных работ. Из этих указаний видим что основанием обложения служила крупная хозяйственная единица, называвшаяся
Кроме крестьян-собственников, работавших на своем хозяйстве, существовали крестьяне безземельные, хозяйничавшие на чужих землях, или в качестве батраков работавшие на своего «господина», за плату или отрабатывая долг. Они называются
Тяжелые условия жизни, упадок торговли и земледелия под влиянием тюркских опустошений вели к уменьшению свободного крестьянства, мелкого свободного промысла и к увеличению числа безземельных батраков и несвободных. Разоренные крестьяне хозяйства увеличивали собою имения бояр, а их хозяева попадали в бессрочную службу закупничества, с тем, чтобы оттуда при первом случае быть переведенными в категорию холопей Условия кредита были очень тяжелы, 15% счита-
@ 99
лось очень легким, «христианским» процентом, а неоплатный должник попадал в закупы или неволю. Лишение свободы практиковалось даже по закону в целом ряде случаев.
Русская Правда указывает следующие источники рабства: если свободный или свободная вступили в брак с рабою или рабом, не выговорив себе свободы, или ноступали в дворовую службу без такой же гарантии; если банкрота признавался обанкротившимся по легкомыслию или недобросовестности (его продавали в рабство в пользу кредиторов);в рабство обращались закупы за разные проступки; туда же попадали лица, которые были не в состоянии заплатить судебного штрафа (эти штрафы были очень велики). Наконец, очень распространенным источником рабства был плен во время войны.
По древнерусскому праву раб — »холоп» не был юридическим лицом; закон имел в виду исключительно материальный ущерб, причинявшийся рабом или в его лице наносившийся его господину. Раб не несет никакой ответственности за свои поступки и не располагает никакими правами. Господин имеет над ним неограниченные права, и в зти отношения господина и раба закон не вмешивается вовсе.
Под влиянием общественного прогресса и христианской нроповеди такой принципиальный взгляд на раба не был однако строго выдержан Из случайных указаний видим, что в действительности рабы часто владели собственным имуществом, вели торговые операции и т д Если экономический процесс переводил в категорию несвободных все большие, массы людей полноправных и экономически самостоятельных, то с другой стороны улучшалось и повышалось положение этого все возраставшая класса несвободных.
Обращаясь от общественных и экономических отношений к быту и культуре украинских земель XI—XIII в., я остановлюсь лишь на некоторых более характерных сторонах их жизни, каковы право, религиозные идеи, книжность.
Источниками для изучения права служат, кроме договоров с Византией) X в., юридические кодексы, известные под общим именем Русской Правды; все они, очевидно, составлены в Киеве, частными лицами, на основании судебных решений и княжеских распоряжений Несмотря на то, что они дают картину юридических отношений только для первой половины рассматриваемого периода, киевское право и в них носит уже ясные признаки долгого развития и разработки
Общественное значение преступления признается уже вполне ясно. В оценке его преобладает взгляд материальный, по которому проступок оценивается по его результатам — но степени причиненного им вреда; но на ряду с этим начинает приниматься в расчет и напряжение злой воли
в проступке, сознательность невменяемость его: однако понятая рецидива и степени участия в проступке киевскому праву на данной ступени развития еще неизвестны.
В системе наказаний Русской Правды главное место занимали месть и денежный штраф. Месть или следует за приговором, или предшествует ему (последнее случалось, вероятно, чаще), и суд только решает, имел ли право на месть и не подлежит ли за нее наказанию мститель. В полной силе оставляет ее и последняя редакция Русской Правды. Если мстителя не было, или он отказывался от права мести, тогда преступление оплачивалось штрафом. Штрафом карались и проступки против прав собственности. Кроме штрафа в пользу пострадавшего взимался штраф в пользу правительства. Под влиянием византийского права правительство несколько раз пыталось ввести смертную казнь, но она всякий раз отменялась, слишком противореча, очевидно, обычаям и правосознанию общества. Телесное наказание практиковалось также исключительно только над рабами, за которыми человеческих прав не признавалось.
В сфере гражданского права обращают на себя внимание постановления о займе, свидетельствующие о широком развитии кредита. Законодательство оказывает специальное покровительство торговому кредиту, старается уменьшить формальности для кредитных сделок между купцами и делает всякие снисхождения для банкротств, происшедших без вины данного лица,
В наследственном праве многое остается неясным. Существует, наследование по закону и по завещанию, но круг наследников в обоих случаях собственно один и тот же: отец только править имуществом семьи и потому ограничен в распоряжении им. Больше прав имеет мать относительно своей части. Об экономических и юридических отношениях членов семьи при жизни отца. Правда не говорить почти ничего, очевидно — признавая за ним весьма широкую патриархальную власть в семье, за то много занимается отношениями, возникающими по его смерти. Для определения положения женщины интересен закон, постановлявший за ее убийство ту же пеню, что и за убийство мужчины; но если убивал муж виновную жену, то плата определялась только в половинном размере. При жизни мужа жена юридической роли не играет, очевидно, никакой, но по его смерти вдова получает большое значение, как глава семьи и опекунша, а право очень заботливо оберегает ее от притязаний детей и родственников.
В действительности и при жизни мужа жена пользовалась, несомненно, большим значением; так, мы видим, что княгини принимают» заметное участие в управлении, а Мономах в своем поучении сыновьям советует им не давать женам власти над собою. В бурную эпоху галиц-
кой жизни первой половины XIII в. боярыни принимают деятельное участие в политических и партийных отношениях и их советы решают иногда даже чисто военные вопросы. Вообще в семейных отношениях старого украинского быта было много здоровых задатков, и если позднейшее влияние христианства содействовало упорядочению и некоторой идеализации этих отношений, то с другой стороны аскетическое недоверие и презрение к женщине действовали в совершенно обратном, направлении, и вели семейные отношения не вперед, а назад.
Усвоение христианские идей и византийской церковности было главной чертою духовной жизни этой эпохи, В более значительных культурных центрах, где еще предшествовавшие культурные сношения подготовили почву новой религии и создали христианские общины задолго до официальной христианизации общества, это последняя сделала большие успехи в продолжение одного столетия. В Киеве уже в конце одиннадцатого века видим массу домовых церквей, многочисленные монастыри и людей, искренно и сильно преданных христианскому учению. Вне таких центров последнее, конечно, распространялось медленно и с количественным умножением последователей много проигрывало в своей чистоте, приноровляясь к остаткам старой религии, смешиваясь с ними, и таким образом превращаясь в смесь элементов христианских и языческих, получившую в старых памятниках характерное название «двоеверия ». Языческие праздники, приняв имя христианских или механически присоединенные к ним, существовали далее, вплоть до нашего времени; на христианских святых переносились свойства языческих божеств; к христианским обрядам присоединялись старые, языческие (напр. свадебные, поминальные и т. д.).
Но двоеверие было только более резким проявлением того сочетании христианской внешности и языческой жизни, которое в менее ярких формах совершенно ясно выступает и у меньшинства, с формальной стороны вполне усвоившего христианство и получавшего похвальные титулы «благоверных» и «христолюбцев». Обряд, внешняя набожность, как стороны легче усвояемые, главным образом и принимались обществом, да и самим духовенством часто рекомендовались так усиленно, что отодвигали на второй план нравственное содержание христианства. Построение церквей, посещение богослужения, пост, милостыня и приношения духовенству сделались главными проявлениями благочестия )1
, Что ка-1
Характерным проявлением этого преобладания внешнего благочестия служат споры о том, можно ли поститься в среду и пятницу, если в этот день приходится праздник: споры эти весьма сильно волновали духовенство и интеллигенцию украинских и великорусских земель во второй половине XII в.сается непосредственного воздействия на жизнь, то в этом отношении христианской проповеди удалось новлиять на ограничение свободы половых отношений, несколько упорядочить брак и сделать кое-что для улучшения семейных отношений, хотя в эту сферу она входила очень мало; несомненно также, что она повлияла на улучшение положения несвободных и, может быть, несколько смягчила крайности лихвы. Успехи христианской проповеди в этих сфорах облегчались содействием правительства и его законодательства, в значительной степени подчинившегося ее влиянию.
О силе влияния христианского учения на наиболее искренно отдавшееся ему меньшинство можем судить по распространению аскетизма, по характеру своему совершенно несвойственного природе первобытного Славянина. Христианизация Русского государства совпадает с эпохою чрезвычайного развития монашества в Византии и чрезмерного уважения к нему: монашество признавалось как бы нормою христианской жизни, а всякое благочестие в мире — только слабою копиею христианства. Эти воззрения перешли и в украинское общество и со всем пылом неофитов были усвоены людьми с более чутким моральным чувством, Уже в половине XI в. возникает целый ряд монастырей в Киеве. Но настоящим творцом монашества здесь был игумен Печерского монастыря Феодосий из Курска, Организованный им по византийским образцам Печерский монастырь сделался главным очагом аскетизма и образцом для всех монастырей восточной Европы. В XII и XIII в, монашество получает большое развитие. Центром его остается до полного своего упадка Киев, где в XII в. знаем до 20 монастырей; но они распространяются также и во всех остальных землях. Основание монастыря является почти обязательным делом для каждого выдающего князя. Возникают они и по инициативе самих монахов. Культурное значение их и влияние на христианизацию населения несомненны. Но сам по себе аскетизм имел и нежелательные стороны; уже самый принцип — что только вне мира возможно истинное христианское жиле, заставляя относиться к мирской жизни пренебрежительно, давал тот вывод, что к мирскому житию вообще невозможно предъявлять строгие нравственные требования. Это вызывало уже тогда со стороны более дальновидных моралистов протесты против увлечения монашеством.
Школа и книжность были принесены из Византии, как принадлежности христианства. Целью обучения являлось расширение сведений о христианском учении, возможность преуспевать в благочестии. В литературном запасе, который получала Русь готовым из Греции и Болгарии, преобладала церковно-учительная, литература, а то, что сообщалось из других областей знания, имело лишь служебное значение по отноше-
нию к ней и вообще было проникнуто церковностью. Это оказало свое влияние и на оригинальное творчество, запечатлев его на целый ряд последующих столетий тем же религиозным характером.
Об организации и приемах обучения нам известно мало. Оно производилось очевидно по византийскому образцу — в монастырских и кафедральных школах, где учили так наз. дидаскалы и маистры: такие школы должны были появиться и в украинских землях со времен Владимира и Ярослава, о которых летописи сообщают, что они собирали в большом числе детей для обучения. Кроме такого школьного обучения, имело место, конечно, и одиночное, когда желавший поучиться ученик поступал в учение к грамотею, «маистру». Большинство учеников не шло в науке далее умения читать. Письмо и счет были дальнейшею ступенью обучения. Все другие сведения почерпались из переводных византийских учебнике в и энциклопедий, чтение которых сопровождалось объяснениями наставника, если таковой имелся. Наибольшую сумму сведений они могли дать из истории {хотя и это были сухие и не всегда достоверные факты), меньше и хуже всего — из естественных наук.
Изучение греческого языка, открывавшее двери к оригинальной византийской литературе, было высшею степенью науки, а венцом ее считалось литературное образование, усвоение тайн риторики, стиля, чего очень трудно было достигнуть без руководства наставника. Мы действительно встречаем в XI—XII в. ряд людей, вполне овладевших и литературной манерою, и содержанием византийской образованности, и «стоявших вполне на ее уровне, как митр. Иларион, Кирилл еп. туровский, Климент Смолятич и некоторые анонимные авторы. Но эти «философы» составляли меньшинство сравнительно с людьми, писавшими «попросту», т. е. простыми, более или менее талантливыми начетчиками.
Об оригинальной литературе этого времени мы вообще располагаем очень отрывочными сведениями. Вследствие позднейших невзгод «и упадка культурной жизни в украинских землях в последующих столетиях, до нас дошло главным образом то, что сохранилось в землях северных, великорусских, и так как до половины XII в. великорусские земли стояли в более тесной зависимости от Киева, то и сохранились здесь главным образом произведения XI и первой половины XII в. Таким образом, мы имеем очень мало материала для суждения о литературном движении в украинских землях во второй половине XII и в XIII в., да и для предшествующего времени ни в каком случае не можем положиться на полноту наличного материала.
Сообразно общему характеру просвещения, наибольшее развитие получила литература учительная — поучения, в форме проповедей и посланий, и жития святых. Литература этого рода находилась, конечно, в тесной зависимости от византийских образцов: даже авторы житий идут
о
<§>
I
I
слепо за византийскими шаблонами, заимствуя из них не только приемы, но и целые эпизоды, даже просто приспособляя византийские жития к своим святым. Больше оригинальности и свежести видим в исторической литературе, получившей большое развитие, но сохранившейся для нас только в виде нескольких летописных компиляций XII — XIII вв. Здесь мы встречаем рассказы, целиком вышедшие, очевидно, из-под пера людей светских или со светскими интересами, участников политических событий и войн, и в них в полной свежести доходить до нас веяние жизни (такова напр., средняя часть Киевской летописи XII в., некоторые части Галицко-волынской). Литературная манера обыкновенно проста, беспритязательна; исключение составляет вступительная часть Галицкой летописи, в которой мы имеем, очевидно, произведение тогдашней украинской литературной школы, с ее красивым, образным, иногда слишком изукрашенным и тяжелым стилем, выработавшимся из слияния элементов византийского риторства и украинского поэтического творчества, К этой школе принадлежит целый ряд произведений конца XII и начала XIII в — окончание киевской летописи XII в. и галицкая XIII, слова Кирилла еп. Туровского, Моление Даниила и — знаменитое «Слово о полку Игореве».
«Слово о полку Игоревен является единственным сохранившимся в целости произведением поэтического творчества, но оно заключает в себе указания на целый ряд произведений и поэтов, да и самою своею техникою, своим стилем, усвоившим в изобилии элементы старого язычества, массою картин и образов сжатых, сведенных до намеков, свидетельствует о существовании поэтической традиции, очень старой, культивировавшейся в ряде поколений, опиравшейся, с одной стороны, на византийской литературе, в ее славянско-украинском одеянии, с другой стороны — на поэзии народной. Некоторые обломки этого поэтического творчества дошли до нас также и в наших летописных компиляциях.
Из сферы искусства в значительном количестве сохранились произведения архитектуры и живописи (фрески и миниатюры), к которым примыкают также мозаики и эмали, затем немного резьбы на камне и очень много декоративного искусства в области ювелирных изделий. В архитектуре и живописи, мозаике и эмальерстве украинские мастера являются учениками и подражателями Греков. Первые, старейшие местные памятники вышли из рук греческих мастеров, но уже во второй половине XI в. появляются свои местные артисты, ученики Греков; из первой половины XII в. мы имеем уже несомненные памятники работы местных мастеров (напр., в монастырских церквях, св. Михаила и св. Кирилла в Киеве). Нодражая византийским образцам, они вносили и новые, собственные особенности к свои произведения. С течением времени эти новые примеси и новые течения должны были выступать все рез-
че; но к сожалению и тут, как и в литературе, для наиболее интересного для нас времени, XIII—XIV вв., мы не располагаем почти никаким материалом. В жалких остатках церковной архитектуры Галиции видны следы западного влияния; о них говорят также литературные произведения. Это сочетание элементов местных, византийских и западных представляло бы для нас большой интерес, но материал слишком скуден, да и тот не собрать и не изучен достаточно.
Больше интереса и разнообразия представляют богатые остатки древнего прикладного искусства — в изделиях ювелирных. Тут с влияниями византийскими изначала смешиваются чрезвычайно старые и сильные на украинской территории влияния восточные, причем как те, так и другие, более или менее самостоятельно перерабатываются украинскими мастерами. Мы встречаем здесь большое богатство орнаментационной техники (гравировка, оксидировка, эмаль, филигран, зернь) и если для одних, мотивов могут быть указаны близкие образцы в искусстве византийском или восточном, то в других мы имеем очевидно оригинальные комбинации или только очень далекие отзвуки чужих образцов. Техника этих изделий украинских мастеров стоить очень высоко — иногда значительно выше аналогических западноевропейских изделий XI—ХП вв.
Вообще жизнь и культура украинских земель XI—XIII вв. отличается значительным развитием и большим разнообразием элементов, культурных течений и их влияний, встречавшихся на украинской территории. Тесно примкнув с концом X в. к византийской культуре, она с XIII в. все сильнее сближается с западом, и его влияние в галицких памятниках первой половины XIV века чувствуется очень сильно (князья употребляют печати западного образца, грамоты их канцелярии пишутся по-латыни и т. п.). Но подражанием не исчерпывалось содержание украинской жизни. В ней чувствуется внутренняя сила развития и движения и она могла дать нам весьма интересные результаты при более благоприятных условиях развития. Слабою стороной украинской культуры было то, что она опиралась на слишком незначительное верхнее меньшинство населения. Падение государственной жизни, в связи с упадком богатого городского и землевладельческого боярства, подорвало ее вполне, и из нее уцелели только те жалкие остатки, какие могли быть усвоены народными массами да темным сельским духовенством, — остатки, которые не дают нам никакого представления о богатом культурном содержании и развитии старой Руси и у соприкасавшихся с ними посторонних элементов создавали совершенно ложные понятия о последней.
Подробнее об общественном строе нуцрзвленыи — ИсторияУкраииы-Руси, т. III, гл. 3, об отношения экономических, быте и культуре — там же, гл. 1.
$ И Я & .* к I! £: 4 V* »
. » г ♦« г)
.:i ;*&!«*&*•* 4 «*#•«»
IX. ПАДЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ЖИЗНИ ПЕРЕХОД УКРАИНСКИХ ЗЕМЕЛЬ ПОД ВЛАСТЬ В. КН. ЛИТОВСКОГО И ПОЛЬШИ.
С падением государственной жизни в восточной Украине области ее постепенно становятся владениями литовских князей. Галицко-волынские земли, признавшие в 1340 г. своим князем Любарта Гедиминовича, на место убитого Юрия-Болеслава, — были не единственным приобретением литовской династии на украинской территории этого времени. Средние десятилетия XIV века были временем чрезвычайно деятельного и успешного собирания земель старого Русского государства, с их ослабленным или разложившимся вовсе государственным строем, князьями литовскими, представителями новой, только что формирующейся, неизжитой политической силы.
Сильно запоздавшая и в культурном и в общественном развитии своем, литовская народность в XIII в. начинает организоваться политически, совершает этот процесс чрезвычайно быстро и успешно, и одновременно притягивает к себе разбитые остатки старого Русского государства. Мендовг, считающийся основателем Литовского государства, только еще собирает литовские племена в более сильную и сплоченную государственную организацию, но одновременно владеет уже целым рядом мелких белорусских княжеств в бассейне Немана, Припети и Березины и старается распространять свою власть далее, на земли черниговские, смоленские, полоцкие (в середине XIII в). Галицко-волынские князья недружелюбно смотрели на эту новую политическую силу, но остановить ее роста не успели. Не удались и их династические планы путем союзов и браков провести своих членов на княжьи столы этого нового Литовского государства; один из сыновей Данила, Шварно, действительно получил было литовский великокняжеский престол от сына Мендовга — Войшелка, но умер вслед затем, и новые литовские династии вскоре освобождаются вовсе от всякого влияния галицко-волынских князей. С началом же XIV в. утвердившаяся в литовских землях династия Гедимина с удвоенной энергией собирает белорусские и украинские земли
Этот процесс собирания киевского наследия литовской династией очень мало известен в деталях. Проходил он большею частью без шума и громких событий, без больших войн и значительных перемен в строе присоединяемых земель, и потому очень мало оставил следов в источни-
ках, тем более, что из этих земель от XIV в. не сохранилось для нас никаких местных летописей и очень мало актового материала. Стоя гораздо ниже в культурном и общественном развитии сравнительно с народностью присоединяемых земель, украинской пли белорусскою, литовская народность подпадала влиянию славянского элемента, его государственных и общественных форм, религии, быта, письменности. Белорусский язык сделался языком письменности и делопроизводства в. кн. Литовского на все последующее время {литовский язык в письменности не употреблялся); право и политико-общественная схема, выработанная Киевским государством, легли в основу государственного права в. кн. Литовского; сама династия литовская сильно обрусела: между ее членами во второй половине XIV в. большинство князей было православных и совсем обрусевших, Влияние оказывала особенно белорусская стихия, так как белорусские земли раньше были присоединены и теснее связаны с в. кн. Литовским, чем земли украинские.
Отчасти в силу культурной бедности Литвы, отчасти из политических соображений, литовские князья и позже старались вносить как можно меньше перемен в строй и отношения своих славянских провинций: *мы старины не рушаем, а новины не уводим#, — было их лозупгом. На первых же порах литовская оккупация вносила лишь минимальные перемены в отношения присоединяемых земель: нетронутыми оставались все правовые нормы, общественный строй и жизнь: очень часто оставались на своих местах и прежние князья (где они были), и только в виде высшей власти являлся теперь среди них какой-нибудь член литовской династии, или сам великий князь, а отношение нового правительства к новой провинции ограничивалось, самое большее, требованием участия в военных походах. При таких отношениях и при бедности наших источников неудивительно, что мы иногда только позже узнаем о совершившейся перемене — присоединении той или другой земли к в. кн. Литовскому, а время и обстоятельства этого факта остаются совершенно неизвестными.
В первой четверти XIV в, большинство белорусских земель уже так или иначе было связано с в. кн. Литовским, и литовские князья протягивали руки и к землям украинским. Из позднейших известий и некоторых косвенных указаний выходит, что уже в первой четверти XIV в. (при последних Романовичах галицко-волынских, или в междуцарствие по их смерти), оторвана была от Галицко-волынского государства и присоединена к в. кн. Литовскому волость Версстейско-дорогичинская, т. е. земли по среднему течению Зал. Буга. Позднейшее генеалогическое сказание говорит, что один из литовских князей, которого оно называет Видом и помещает между Мендовгом и братом (и предшественником) Гедими-
@ 109
на Витенем, присоединил к в. кн. Литовскому значительную часть Древлянской земли, то есть северо-западной Киевщины. При Геднмине уже и Киев стоял, очевидно, в сфере политического влияния Литвы, хотя киевский князь формально находился еще под властью Татарской орды {источники называют киевским князем какого-то Федора, маленького князька, неизвестного происхождения). Под власть литовской династии Киев окончательно перешел уже при сыне Гедимина, Ольгерде, который отобрал его от последнего князя, упомянутого уже Федора, и посадил здесь своего сына Владимира {около 1360 г.). Вместе с Киевом в зависимость от него пришли и огромные, запустевшие пространства на левом берегу Днепра (земли старого Переяславского княжества и соседние с ним территории), и с тех пор, в XV—XVI вв. они причислялись тоже к Киеву.
При Ольгерде же приведены были в зависимости от великого князя Литовского и земли старого Черниговского княжества, а также кран по среднему течению Днестра и Южного Буга, который теперь получает имя Подолья. В этом крае первоначально соперничали влияния Киева и Галича, позже он был притянут Галицко-волынским государством, но движение «татарских людей & поставило его в непосредственную зависимость от Татарской орды. Когда у Ольгерда, в 1360-х годах, произошел разрыв с Татарами, его племянники, сыновья Кориата Гедиминовича, засели в подольских городах, укрепив их против Татар и образовали еще одно княжество, ставшее в известную зависимость от великого князя литовского.
В Черниговские отношения Ольгерд вмешался по связи их с смоленскими. Главнейшим из черниговских столов — Брянском — владели тогда смоленские князья, и Ольгерд, старавшийся овладеть Смоленском, захватил Брянск в 1350-х годах (около 1357—58 гг.). Это было началом его дальнейших приобретений в черниговских землях; подробностей их не знаем, но в последней четверти XIV в. видим все важнейшие столы западной части Черниговской земли (Брянск, Новгород, Чернигов, Стародуб) в руках нескольких князей из литовской династии, а в восточной — мелких князей из старой династии приведенных в зависимость от Литвы. Эту зависимость поддерживал здесь ряд крепостей, находившихся в непосредственной власти литовских князей.
Таким образом вся восточная Украина в последней четверти XIV века была подчинена великому князю литовскому. Этот блестящий результат был достигнут в сравнительно непродолжительное тремя, без больших хлопот и особенного напряжения. Население без сопротивления подчинялось великому князю литовскому; прежние князья оставались на своих местах, под верховенством князей из новой династии, или были без труда смещаемы, — слишком были они слабы, чтобы сопротивляться. Та-
тарская орда, считавшая эти земли своими «улусами», была слишком расстроена и ослаблена во второй половине XIV в., чтобы оказать серьезное противодействие. Из 1360 — 70-х гг. мы имеем известие о конфликтах Литвы с Татарами, вызванных, очевидно, этим движением ее в украинские земли, но эти конфликты не могли остановить литовской оккупации. Татарские ханы и потом считали восточную Украину своим улусом и претендовали на дань; эти претензии иногда до некоторой степени удовлетворялись, иногда же отражались вооруженной силою, но во всяком случае не мешали фактической оккупации украинских земель литовскими князьями, — впрочем совершенно уже ассимилировавшимися и превратившимися в украинских князей литовской династии.
Гораздо большего напряжения потребовалось от литовских князей, чтобы удержать в своих руках западные земли Украины, и им в конце концов не удалось собрать в своих руках все украинские земли.
Я уже упомянул, что еще, вероятно, при жизни Юрия-Болеслава между польским и венгерским королем состоялось соглашение относительно совместных действий в Галицко-волынских землях. Одновременный поход их в Галицию, при первой вести о смерти Юрия-Болеслава, наводить на мысль, что уже тогда существовало между ними соглашение в галпцком вопросе. Во всяком случае существование такого соглашения между ними позже не подложить сомнению, и если оно не было заключено перед смертью Юрия-Болеслава, то состоялось немногим позже. Это была династическая комбинация в роде компромисса 1214 г. Венгерский король предоставлял свободу действия Польше в Галицко-волынских землях. Польский король в случае отсутствия у него мужского потомства обещал передать после себя польскую корону венгерской династии. В случае же, если бы у польского короля явились мужские потомки, венгерский король, сохранявший и впредь свои «исторические права» на Галицию, выговорил себе право получить ее от Польши за уплатою военных издержек.
В силу этого соглашения Казимир в своей борьбе за Галицко-волынские земли находил более или менее деятельную поддержку в Венгрии; деятельным союзником его был также папа. Любарт же главным образом должен был опираться на местные, украинские силы Волыни: Ольгерд и прочие литовские князья лишь изредка имели возможность прийти ему в помощь, так как при всей своей чрезвычайной экстенсивности Литовское государство было слабо организовано не только теперь, но и позже: многочисленные и разноплеменные земли, собранные литовскими князьями, не были сконцентрированы в один сильный организм, и к сильным напряжениям .эта государственная организация не была способна; притом до самого XV в. ее силы и внимание постоянно были отвлека-
@ Щ
емы борьбою с немецкими рыцарскими орденами, неустанно опустошавшими литовские земли и стремившимися к завоеванию соседних литовских территорий. Польша же, потерявшая в это время свои западные провинции, напрягала все усилия чтобы вознаградить себя в украинских. В таких условиях развилась упорная и чрезвычайно важная своими последствиями, как начало оккупации Польшею украинских земель, борьба за Галицко-волынские земли.
Первый поход Казимира в 1340 г. не имел важных результатов: Дмитро Дедько, старейший из галицких бояр, правивший от имени Любарта Галицией, призвал на помощь Татар, и Казимир, в виду грозившего татарского нашествия, заключив договор с Дедьком, должен был отказаться от дальнейших притязаний на Галицию. Он их не оставил однако. Уже около 1345 г. видим в руках Казимира западную галицкую окраину — Саноцкую землю, а в 1349 г., обеспечив себе нейтралитет Татар, он, собрав значительные силы, внезапным походом захватил Галицию и большую часть Волыни. Любарт, правда, немедленно оправился, возвратил себе Волынь, и старался отнять у Казимира Галицию, но здесь польская оккупация держалась устойчивее.
Перемирие 1352 г. оставило в фактическом владении Казимира Галицию, в руках литовских князей Волынь, и несмотря на то, что борьба продолжалась после того еще четверть. Столетия, доходя по временам до очень сильного напряжения, только временами той или другой стороне удавалось подвинуть границу своей оккупации в ту или другую сторону, в главных же чертах владения спорящих сторон держались устойчиво в пределах, указанных первым перемирием Галиция, с Холмской землею, оставалась в оккупации польско-венгерской, волынские земли — во власти Любарга.
Причину этой неудачи Любарта в Галиции, кроме неравенства сил, нужно видеть также в том, что боярство, правившее здесь именем Любарта, не пользовалось популярностью. Казимир же с первою оккупацией) постарался конфискациями и репрессиями ослабить наиболее ревностных противников Польши и ввести новые элементы, в виде польских, немецких и иных колонистов и землевладельцев, имевших все поводы .благоприятствовать польской оккупации. Галиция осталась во власти Польши, Волынь во власти Любарта.
До смерти Казимира (1370) Галиция находилась в фактическом владении Польши. Так как у него не было сыновей, то, на основапии упомянутых соглашений, польская корона перешла к венгерскому королю Людовику, соединившему в своих руках Венгрию и Польшу. Но так как и у Людовика не было сыновей, а наследование но женской линии не было предусмотрено предшествовавшими трактатами и встречало довольно
112
сильные препятствия, то Людовик, не считая польскую корону вполне надежною, постарался обеспечить Венгрии владение Галицией и потому сначала (в 1372 г.) дал ее во владение своему верному человеку Владиславу, князю польскому (из онемеченных польских князей Силезии), как венгерский лен, а потом обратил в венгерскую провинцию и раздал в управление венгерским наместникам (1379 г.). Но в 1387 г., устроив брак кор. Ядвиги с Ягайлом, т. е. найдя новую точку опоры против Венгрии (которая к тому была тогда в чрезвычайно плачевном положении вследствие внутренних смут, польское правительство снарядило поход и окончательно присоединило Галицию к Польше.
До смерти Казимира (1370) Галиция находилась в фактическом владении Польши. Так как у него не было сыновей, то, на основании упомянутых соглашений, польская корона перешла к венгерскому королю Людовику, соединившему в своих руках Венгрию и Польшу. Но так как и у Людовика не было сыновей, а наследование по женской линии не было предусмотрено предшествовавшими трактатами и встречало довольно сильные препятствия, то Людовик, не считая польскую корону вполне надежною, постарался обеспечить Венгрии владение Галицией и потому сначала (в 1372 г.) дал ее во владение своему верному человеку Владиславу, князю польскому (из онемеченных польских князей Силезии), как венгерский лен, а потом обратил в венгерскую провинцию и раздал в управление венгерским наместникам (1379 г.). Но в 1387 г., устроив брак кор. Ядвиги с Ягайлом, т. е. найдя новую точку опоры против Венгрии (которая к тому была тогда в чрезвычайно плачевном положении вследствие внутренних смут, польское правительство снарядило поход и окончательно присоединило Галицию к Польше1
.В конце концов упорная борьба Польши с литовскими князьями, или, лучше сказать, с украинским населением, поддерживавшим этих князей в борьбе с польской оккупацией-, была прервана этой неожиданной династической комбинацией, которой суждено было иметь чрезвычайно важное влияние на всю дальнейшую историю восточной Европы.
1
Венгрия опротестовала это нарушение своих прав, во более энергично выступить тогда была не в состоянии. Вопрос о правах на Галицию подымался в а дипломатических конференциях, но решение его откладывалось все далее и далее, и наконец дело это заглохло в половине XV в. вовсе, и только когда был поднять вопрос о разделе Польши в XVIII в., выступили на свет Божий снова эти исторические права Венгрии на Галицию, и, как я упоминал. послужили поводом к присоединению последней в Австрии, вместе с соседними провинциями.@ 113
Польское правительство, т. е. малопольские паны, правившие Польшею по смерти кор. Людовика, устроили брак его наследницы на польском троне, королевы Ядвиги, с сыном и наследником Ольгерда на престоле велик, княжества Литовского, Ягайлом, и Ягайло, очень заинтересованный надеждою соединить под своею властью Литву и Польшу, для ее осуществления дал согласие на целый ряд условий, поставленных ему польскими правителями. Между прочим, он обещал присоединить к Польше на вечные времена земли вел. князя Литовского. В этом смысле выдана была им грамота, 15 августа 1385 г., в г. Креве (так называемая Кревская уния), и затем в 1386 г. последовал его брак с Ядвигой.
Па основании Кревского акта все земли великого княжества Литовского, в том числе все украинские земли должны были превратиться в польские провинции (не говоря о Галиции, которую польские правители сами непосредственно присоединили к Польше немного позже), а самое великое княжество Литовское, как отдельный политический орган должно было перестать существовать. Польская дипломатия одним почерком пера приобретала огромные пространства, превышающие территорию самого Польского государства. По этот триумф пока оставался только на пергаменте и реализировать такие дипломатические приобретения иногда бывает гораздо труднее, чем достигнуть их в трактатах. Так было и в данном случае.
Правда, князья, владевшие какими либо землями в границах великого князя Литовского, по приказу Ягайла беспрекословно выдавали грамоты, которыми обязывались не только быть верными Ягайлу, его королеве и детям, но и принадлежать к Нольскому королевству. Ягайло, занимая польский престол, соединял в своем лице особы польского короля и литовского великого князя и этим единством покрывал разницу между принадлежностью к Польше и к великому княжеству Литовскому. Пока в фактические отношения не вносилось никаких перемен, кревское обязательство могло спокойно существовать. Но как только польские политики захотели осуществить на деле кое-что из кревского акта, протест был неизбежен, и выразителем его явился Витовт, двоюродный брат Ягайла, сын убитого им Кейстута Гедиминовича.
стойко держалось Любарта и энергично оборонялось от польской оккупации (особенно выдзются в ваших небогатых источниках две осзды польско-венгерскими войсками Белза в 1352 и 1377 гг, когда его гарнизоны оказали необыкновенную стойкость и отвагу). Со свойственной литовским князьям податливостью для славянской культуры, Любарт очень скоро приноровился к местной жизни, и его правление было равносильно сохранению старых общественных и культурных отношений, между тем как польская оккупация несла смерть им под наплывом польской шляхты и польского права. В виду этого борьба имела глубокое народное значение.
9 За>. 35
Витовт сначала добивался от Ягайла только возвращения отцовских владений, Союз с крестоносцами дал, однако, ему такое сильное оружие, что он идет затем дальше в своих требованиях. Он приобретает позицию заместителя Ягайла в управлении великим княжеством, упрочивает свое положение, а в 1398 г., под влиянием раздражения, которое вызвали среди князей и бояр вел. кн. Литовского претензии краковского двора на некоторые внешние признаки зависимости земель вел. кн. Литовского от Полыни, провозглашается «королем литовским и русским». Однако, неудача постигшая Витовта вслед затем в большом походе на Татар (1399), заставляет его несколько ограничить свои планы. Оп удовольствовался признанием за собою со стороны Польши титула и значения великого князя Литвы и Руси, под номинальным верховенством польского короля (1400), и только неред смертью его снова был поднят вопрос о коронации Витовта королем и провозглашении полной независимости Литвы от Польши. Смерть Витовта (1430) прервала и на этот раз эти планы. Но во всяком случае политическая самостоятельность великого княжества Литовского, уничтоженная (чисто теоретически, конечно) Кревским актом, была всем этим восстановлена и утверждена трактатами (особенно Городельским актом 1413 года).
Кревское обязательство потеряло значение. Великое княжество Литовское имело и впредь существовать совершенно самостоятельно под властью отдельного великого князя, при чисто номинальном верховенстве польского короля. Вместе с тем теряло всякое значение и надежду на осуществление и заключавшееся в Кревском акте обязательство присоединения к Польше украинских земель — Подолья, Волыни, Киевских и Черниговских земель. Присяжные грамоты украинских князей, выданные с обязательством принадлежать к Польше, оставались единственным результатом дипломатического триумфа Польши.
Польское правительство не мирилось с такой неудачею своих планов. Скрепя сердце делало оно уступки Витовту, но крепко держало в памяти кревское обязательство, надеясь осуществить его при более благоприятных обстоятельствах». Почти на два столетия эта идея делается руководящей в польской политике. Поэтому в самых трактатах, утверждавших политическую самостоятельность великого княжества Литовского (даже в трактате 1413 г.), польские дипломаты повторяют фразу о присоединении к Польше земель великого княжества Литовского — теперь казалось бы потерявшую значение. По мере возможности они обставляют всякими неясностями вопрос о переходе великого княжества от одного великого князя к другому и, очевидно, надеются, что рано пли поздно польскому правительству удастся улучить удобный момент и действительно превратить земли великого княжества Литовского в польские провинции.
Осуществить этот план польское правительство надеялось уже в момент смерти Витовта; для этого была пущена версия, что Витовт, умирая, отказал великое княжество Ягайлу. Но вопрос о коронации так раздражил литовские правящие круги, что о низведении великого княжества на степень польской провинции нельзя было и заикнуться. Великим князем был избран брат Ягайло Свитриганло, и Ягайло должен был дать на этот выбор свое согласие. Вслед затем вопрос о Подолье (о котором я буду говорить ниже) привел к совершенному разрыву между великим княжеством Литовским и Польшею: началась война, и Свитригайло, оказавшийся очень щекотливым на пункте своей политической деятельности, и слышать пичего не хотел о каких-либо компромиссах и подчинении верховенству Польши. Польское правительство, после бесплодных попыток, решилось, наконец вовсе отделаться от Свитригайла и, пользуясь неудовольствием среди литовской аристократии на Свитригайла за его симпатии к «русским» (белорусам и украинским) элементам, подготовило государственный переворот (1432 г.). Но превратиться в подданных Польского королевства не имели ни малейшего желания и противники Свитригайла. Поэтому, польское правительство должно было согласиться на выбор вместо Свитригайла другого великого князя и ограничиться только надеждами на уступчивость своего ставленника. Литовские земли, восстав против Свитригайла, провозгласили вел. князем брата Витовта, Сигизмупда, и он был утвержден польским правительством в великокняжеском достоинстве. Но белорусские и украинские земли остались верны Свитригайлу, и с их помощью последний несколько лет боролся с Сигизмундом, стараясь восстановить свою власть над всем великим княжеством (1432—1435).
Пока Свитригайло держался в землях великого княжества, Сигизмунд должен был показывать всяческую уступчивость по отношению к поддерживающему его польскому правительству и послушно подписывал обязательства, какие оно ему диктовало. Но это была вынуждепная покорность, и с полным падением Свитригайла (1438) Сигизмунд сейчас же подымает голову, ища опоры в заграничных союзах против Польши и ее претензий. Он погибает впрочем вслед затем от заговора (1440), но на его место великим князем был избран младший сын Ягайла Казимир, и независимое положение Литвы при этом подчеркивается еще яснее: Казимир, или, вернее, руководившие малолетним князем литовские правители, совершенно разрывают сношения с польским королем Владиславом, желавшим видеть в Казимире только своего наместника в Литве и самовольно здесь распоряжаться, и одно время (1443) Литва стояла опять перед перспективою войны с Польшею.
Последовавшая вскоре затем гибель Владислава (1444) давала великому княжеству Литовскому прекрасный случай вполне и навсегда ра-
зорвать династическую связь с Польшею. Но в силу той двойственности, какую вообще проявляла в отношениях к Польше литовская аристократия (об этом я буду говорить ниже), последняя не решилась на такой резкий шаг. Вместо того, чтобы повлиять на Казимира в смысле отказа от всяких прав на польскую корону, литовские правители после долгих проволочек согласились на выбор Казимира польским королем, связав его лишь различными обещаниями относительно сохранения литовской автономии и целости земель вел. княжества.
Падеясь и впредь сохранить полное влияние на своего воспитанника, они даже не постарались обеспечить полную самостоятельность великого княжества Литовского выбором отдельного великого князя. Скоро обнаружилось, насколько это было ошибкой с их стороны, так как поставленный между противоположными стремлениями польской и литовской политики Казимир не замедлил выйти из-под влияния литовских кругов и решительно склонился на сторону Польши. Пользуясь своим влиянием в правящих кругах Литвы, он не допускает и выбора отдельного великого князя, к чему стремились потом в великом княжестве, и вообще всячески ослабляет резкую но отношению к Польше политику правящего класса вел. княжества.
До самой смерти (1492) Казнмир удерживает в личной унии, под своею властью, Польшу и великое княжество Литовское. Но дальше личной упии дело все таки не шло: великое княжество остается совершенно отдельным и самостоятельным государством, связанным с Польшею исключительно личностью государя, и раздраженные неуступчивостью польского правительства в вопросе о спорных землях и в переговорах о новой формуле государственных отношений Литвы и Польши, литовские правители при каждом случае умышленно подчеркивали свою полную отдельность от Польши, хотя и не умели пойти дальше довольно безвредного будирования.
Встретив такие препятствия в осуществлении своей программы, выраженной в Кревском акте, польское правительство должно было в конце концов, убедиться, что включение в состав Польши великого княжества Литовского в целом объеме — цель слишком далекая. Не отрекаясь от нее, а только отлагая ее осуществление до более благоприятного момента, польские политики решили прежде всего отобрать от вел. княжества Литовского земли, издавна служившие предметом притязаний Польши, т.е. украинские земли старого Галицко-волынского государства, которых ей не удалось добыть в долгой борьбе за галицко-владимирское наследие: Волынь, Подолье и Берестейско-дорогичинскую землю среднего Буга1
.1
Этз старзя Дорогой и некая земля, расширенная на севере, вероятно, колонизацией ятвяжских земель.Подолье было на короткое время, в начале XV века, превращено в польскую провинцию Ягайлом; но Витовт потребовал его обратно. В момент смерти Витовта польские шляхтичи Галиции и Подолья, проникшие сюда особенно во время упомянутого только что короткого господства Польши на Подолье, заранее подготовив заговор, захватили столицу Подолья — Каменец и присоединили Подольскую землю к Польше. Это именно и привело к разрыву между Свитригайлом и Ягайлом. Ягайло, по настоянию Свитригайла, задержавшего его у себя в плену, дал распоряжение возвратить Подолье великому князю литовскому, но этот приказ выполнен не был. Восточного Подолья, среднему течению Южного Буга, с городами Браславом и Винницею, Полякам, впрочем, не удалось удержать в своих руках: Свитригайло непосредственно затем возвратил его себе. Но западное Подолье, пограничное с Галицией, где польская шляхта была уже довольно многочисленна, держалось Польши, и Свитригайлу, не удалось отобрать его от Поляков. В 1440-х годах такое разделение устанавливается уже прочно: восточное Подолье принадлежит великому княжеству Литовскому, западное — Польше, хотя литовское правительство долго не мирилось с этою утратою.
Ободренные захватом Подольской земли, польские политики задумали воспользоваться разрывом с Свитригайлом, чтобы завладеть также и Волынью. Летом 1431 г. Ягайло с большими силами двинулся сюда и захватил оставленный Свитригайлом Владимир. Но на осаде Лупка разбились энергия и силы Поляков и им пришлось отказаться от своих притязаний: заключая перемирие с Свитригайлом, они выговорили себе владение западным Подольем, но должны были вовсе умолчать о Волыни, и даже потом, диктуя разные условия Сигизмунду Кейстутовичу, не решились требовать у него отречения от Волыни. Но мысли о присоединении ее Поляки все-таки не оставляли. Когда Свитригайло, совершенно ослабленный, старался разбить как-нибудь союз Польши с Сигизмундом, в переговоры с ним вошла галицкая шляхта, в своих интересах и на свой страх особенно энергично поддерживавшая планы присоединения к Польше соседних украинских земель (ее делом был захват Подолья, и теперь она усиленно занялась Волынью). Она обещала Свитригайлу поддержку против Сигизмунда, и Свитригайло в своем отчаянном положении обещал за эту цену передать Польше Волынь, где он еще держался. Польское правительство не признало этого условия, не желая разрывать с Сигизмундом, но несмотря на это в польских кругах смотрели на Волынь, как на близкую добычу, и надеялись по смерти Свитригайла вступить во владение ею. Но Свитригайло, не получив из Польши никакой реальной поддержки, не считал себя ничем обязанным ей, и перед смертью, верный государственной идее великого княжества Литовского, пе-
редал Волынь не Полякам, а великому князю литовскому (1452). Это возбудило чрезвычайное негодование в Польше. Поляки даже готовились к походу на Волынь, но Казимир своим влиянием несколько охладил этот воинственный жар, и в конце концов взаимные притязания Литвы и Польши, встретившись, нейтрализовались: Волынь осталась за великим княжеством Литовским, Западное Подолье — за Польшею.
П о дроби ее: История Укранни-Руси. т. IV гл. 1—3,
X. УКРАИНСКИЕ ЗЕМЛИ В XV XVI В. СОБИРАНИЕ УКРАИНСКИХ ЗЕМЕЛЬ ПОЛЬШЕЮ
Таким образом единственным реальным приобретением Польши из той широкой программы, которую она поставила себе в унии с Литвою, было пока Западное Подолье, Остальные украинские земли входили в состав великого княжества Литовского, сохранявшего свою самостоятельность и стоявшего только в шаткой и слабой связи с Польшей.
Но эта шаткая и слабая связь, эта личная уния с Польшею оказывала весьма сильное воздействие не только на общественный строй и право (о чем будем говорить ниже), но и на все направление внутренней политики великого княжества Литовского. Произведенные ею изменения создали чрезвычайно опасное раздвоение, этнографический раскол Руси и Литвы, весьма скоро сказавшийся и чрезвычайно пагубно отразившийся на государственной жизни великого княжества Литовского.
Пока не сказались эти перемены во внутренних отношениях великого княжества Литовского, украинские, равно как и белорусские земли чувствовали себя здесь у себя дома. Ими правили в большинстве случаев вполне обрусевшие, вполне искренно ассимилировавшиеся с ними князья Гедиминовой династии. Старый строй земли оставался без значительных перемен. Бели в центральном управлении великого княжества играли главную роль литовские роды, то и они стояли под сильным влиянием славянской, старорусской культуры, глубоко проникавшей весь склад великого княжества. А главное — центральное управление не оказывало особенно ощутимого влияния на жизнь земель, живших своею замкнутою, почти вовсе самостоятельной жизнью под управлением своих князей. Украина состояла, главным образом, именно из таких больших, почти самостоятельных княжеств, в дальнейшей эволюции политической системы великого княжества Литовского имевших все шансы превратиться в отдельные государства, почти несвязанные ничем между собою (т. е. повторить историю разложения Киевского государства). Волынь составляла владение Любарта, потом его сына Федора: Киевская земля — Владимира Ольгердовича; Подольем владел Федор, последний из Кориатовичей, племянников Ольгерда; в Черниговских землях были две значительные волости Ольгердовичей: Дмитрия и другого Димитрия-Корибута.
С концом XIV в. во всем этом складе в. кн, Литовского происходит ряд глубоких перемен. Во-первых, правительство Ягайла-Витовта, силь-
ное сознанием опоры, которую давало ему еще ненарушенное объединение Литвы и Польши, в 1390-х гг,, рядом сильных и хорошо рассчитанных ударов, без церемонии уничтожает все наиболее сильные удельные княжества в землях великого княжества Литовского и обращает их в простые провинции. Так, между прочим, отобраны были от ДимитрияКорибута его Черниговские земли (еще раньше потерял свои владения, эмигрировав в Москву, другой Димитрий Ольгердович). В несколько приемов отнята была Волынь от Федора Любартовича (взамен дали ему владения в Черниговских землях, но это была такая жалкая замена, что обиженный князь даже не принял ее), С Подолья Витовт согнал Федора Кориатовича. Киевская земля была отнята от Владимира Ольгердовича, получившего взамен маленькое Слуцкое княжество в Белоруссии, и, пройдя через несколько рук (Скиргайла. Ивана Ольгимунтовича), превратилась в начале XV в. в простую провинцию. После этого, в первой половине XV в., в украинских землях единственным значительным владением осталось княжество, составленное из Черниговских волостей для беспокойного претендента Свитригайла (1420 — 1430); кроме того были второстепенные княжества, как Ратненское (в северной Волыни) Федора Ольгердовича, Пинское — одного из потомков Гедимипа, Острожское — одного из уцелевших родов старой киевской династии и т.д. Для государственной системы великого княжества Литовского эти и им подобные княжества, конечно, никакой опасности не представляли.
Это превращение сильнейших княжеств в простые провинции, розданные в управление обыкновенным наместникам, не только спасло единство великого княжества Литовского от грозившего ему разложения, но имело и чрезвычайно важное значение в эволюции политических и общественных отношений украинских (и белорусских) провинций, отдав их под непосредственную власть центрального правительства и открыв последнему более широкий путь к воздействиям его внутренней политики на склад и отношения этих земель. Ибо хотя государственная система великого княжества Литовского до полной централизации никогда не дошла и довольно значительная провинциальная обособленность земель, с широким участием в управлении местных элементов (княжеских и панских) существовала и позже, — все же в смысле воздействия внутренней политики центрального правительства была большая разница между этими провинциями и прежними, почти независимыми, княжествами.
А во внутренней политике правительства в это время постепенно давал себя чувствовать важный нерелом.
В Кревском акте Ягайло между прочим обязался крестить в католичество всех некрещеных Литовцев и исполнил это обещание. Он органи-
зовал католические епархии в литовских землях и, очевидно, под влиянием своих польских, католических советников, придал ново-организованной католической церкви значение церкви государственной, господствующей, покровительствуемой сравнительно с православной церковью Литовской Руси.
Под влияпием, вероятно, тех же советников Ягайло стремится создать из литовских бояр-католиков новый привилегированный класс; польские политики, а с ними и Ягайло, очевидно, рассчитывали, что, будучи обязана своим привилегированным положением Польше и католичеству, эта литовская католическая аристократия сделается верным приверженцем и хранителем унии Литвы с Польшею. Расчет был совершению верный, и с точки зрения унии политика эта была совершенно последовательна. Однако в этом же направлении пошел и Витовт, хотя был противником унии: вероятно, его увлекали фамильные традиции, связывавшие его семью ближе с литовским элементом, и он, без всякой настоятельной надобности, усиленно старался выдвинуть литовскую аристократию и на нее опереться, в противовес православным княжеским и боярским родам: белорусским, украинским и ассимилированным ими литовским. Сойдясь на этом пункте, хотя и из совершенно противоположных побуждений, Ягайло и Витовт энергически создают новую литовскую аристократию: провозглашают уравнение бояр-калголцков (т. е. Литовцев) в правах с польской шляхтою, признают за ними исключительное право на государственные должности, лишь их допускают до наиболее важных государственных актов, как унионные трактаты. Витовт в качестве фактического правителя в. кн. Литовского всюду выдвигает Литовцев католиков оттесняя православные роды от всякого влияния.
Это, конечно, чувствовалось. Литовская Русь сознавала, что ее оттесняют на второй план, лишая всякого политического значения; католическая же литовская аристократия входит очень скоро во вкус своего привилегированного положения и, понимая, что такое исключительное положение ее основано на поддержке Польши и унии, действительно начинает ценить связь с Польшею, Отсюда начинается та двойственность политики литовской аристократии, о которой я упоминал: правящие литовские круга, с одной стороны, желают сохранить автономию великого княжества Литовского, потому что с превращением последнего в июльскую провинцию они потеряли бы значение его правителей; с другой стороны, они хотят обеспечить возможно тесную связь с Польшею, так как, разрывая с последней, они были бы вынуждены искать опоры в самом великом княжестве, а в таком случае им пришлось бы дать соответствующее место и значение элементам славянским, аристократии украинских и белорусских земель. Эта двойственность и была причиной
8 За* 35
122 ^ __
нерешительности и слабости литовской политики по отношению к Польше. Останавливаясь на полдороге, она тем самым облегчала польской политике осуществление ее планов по отношению к Литве.
Облегчал последние, конечно, и указанный национальный раскол. Когда Свитригайло, заняв место Витовта, задумал исправить его ошибку и, не лишая значения литовских вельмож, хотел дать соответствующее место Литовской Руси, это вызвало чрезвычайное неудовольствие среди литовской аристократии. Она не хотела делиться своим исключительным положением, и пошла навстречу интригам польского правительства против Свитригайла, провозгласив великим князем Сигизмунда Кейстутовича, Это была большая услуга польской нолитике со стороны литовской аристократии: не ее вина, если реальных выгод из этой услуги Польше извлечь тогда не удалось.
Сигизмунда признавали литовские земли; белорусские и украинские остались верными Свитригайлу, Этнографическое раздвоение стало фактом очевидным и было подчеркнуто современниками, которые называют Сигизмунда великим князем литовским, Свитригайла — вел. князем русским. Последующая борьба Свитригайла с Сигизмундом должна была решить — остается ли литовская аристократия господствующею, или центр тяжести передвинется в сторону элементов белорусских и украинских. Последние это понимали, и потому православные князья и бояре с чрезвычайной энергией поддерживали Свитригайла, бывшего издавна их союзником и другом1
. Но при большой энергии и настойчивости, Свитригайло оказался плохим полководцем, и дело литовской «Руси» было проиграно. В 1435 г, Свитригайло потерпел решительное поражение: в битве над р. Святою, около Вилькомира, погибло его войско, одних пленных князей летописи насчитывают 26, а множество их легло на месте.Но и литовская аристократия в выборе Сигизмунда не была счастлива. Он оказался врагом аристократии вообще и старался выдвинуть людей худородных, а родовитых преследовал, как рассказывает позднейший летописец, представитель аристократических воззрений. По то словам, Сигизмунд «сильные жестокости чинил подданным своим, а особенно над родом шляхетским: немилостиво их хватал, и тяжкие жестокости над ними чинил, невинно карать и убийства чинить, — а те подданные его, шляхта, терпели как верные рабы от господина своего, ничего злого не учинили и не мыслили, он же, окаянник, князь великий Жигимонт не насытил злости своей и мыслил в сердце своем весь род
1
Народным массам эта борьба осталась чуждой, Она была делом князей и бояр, борьбою двух аристократий. Народ был только пассивным участником ее.шляхетский погубить, и кровь их разлить, а поднять род хлопекий, «псю кровь». Поэтому Сигизмунд вскоре погиб от руки аристократов, составивших заговор на его жизни князей русских и панов литовских, волю которых осуществили два брата Черторыйские. Положение было снова поколеблено и только с провозглашением великим князем малолетнего Казимира правление переходит в руки кружка литовских аристократов, захвативших бразды правления прочно и основательно.
Еще на первых порах, в виду тех трудностей, какие окружали их в данный момент: опасных движений внутри государства, острого разрыва
с Польшею, грозившей войной, и опасностей со стороны других соседей — литовские правители считали нужным кое-что сделать и для удовлетворения «Руси*. Волынь оставлена в руках ее и героя — Свитригайла, Киевскую землю отдали сыну бывшего киевского князя Владимира — Олельку, очень умеренному представителю украинского княжья, близко стоявшему к литовской аристократии. Сын и преемник Олелька на киевском столе, Семен, был женат на дочери одного из виднейших литовских вельмож Гаштовта. бывшего главы регентства, и в силу этих родственных связей и своей «умеренности» был даже выставлен кандидатом и на пост великого князя со стороны литовских правителей. Все это давало некоторую иллюзию национальной гармонии — признания со стороны литовской аристократии значения «Руси» в государстве.
0*
Но исключительные обстоятельства скоро прошли, положение литовских правителей упрочилось и они уже не находили нужным кокетничать с белорусско-украинской аристократиею вел. княжества; поэтому этой последней, как и вообще Литовской Руси, пришлось вскоре очень ощутительно почувствовать свое унижение. Когда в 1470 г. умер киевский князь Семен Олелькович, литовские правители не согласились на предоставление киевского стола его брату Михаилу и потребовали от Казимира, чтобы он обратил Киевскую землю в обыкновенную провинцию, а наместником туда назначил Литовца — католика Гаштовта. Казимир исполнил их желание, и это чрезвычайно огорчило Киевлян. Они заявили, что предночитают погибнуть, чем принять наместником Литвина, притом не княжеского рода, и усиленно нросили Казимира дать им в Киев кого-нибудь из князей, если не православного, то хотя бы даже католика, лишь бы поддержать традицию киевского стола. Но литовские правители стояли на своем, а с ними и Казимир, и Киевляне в конце концов должны были принять Гаштовта.
Рассказывая этот эпизод, Поляк-современник Длугош прибавляет, что вражда Руси и Литвы в это время вообще так обострилась, что Казимир опасался смут и умышленно продлил свое пребывание в вел. княжестве, чтобы предотвратить конфликт. По его словам, Киевляне и вообще Литовская Русь горько жаловались на то, что Литва — давний данник Руси — превратилась теперь в ее повелителя.
Обойденный киевским столом, Михаил Олелькович с несколькими другими князьями составил заговор. Насколько можно судить из скудных известий, заговорщики ставили своей целью завладеть великокняжеской властью, носадив на престоле в. кн. Литовского одного из русских князей, может быть — самого Михаила Олельковича. Они рассчитывали на помощь московского вел. князя и намерены были заплатить за нее восточной окраиной вел. княжества Литовского, Но заговор был открыт: некоторые участники успели бежать в Москву, а Михаил с другим участником, князем Гольшанским, были схвачены и казнены (1481).
В этом эпизоде очень интересны отмеченные сейчас надежды на помощь из Москвы. Как литовская партия опиралась на влияние и силы католической Польши, так обойденные украинские и белорусские аристократы начинают обращать своп взоры в сторону православной Москвы, этого извечного соперника вел княжества Литовского в собирании земель старого Киевского государства. Московские князья, по исторической и династической традиции, издавна считали себя наследниками Киевского государства, хотя лишь с концом XV в. открыто включили этот пункт в нрограмму своей политики; с другой стороны, вел. князья литовские, пока уния с Польшей не свела их с этой дорога, тоже созна-
тельно стремились к объединению под своею властью всех земель старого Киевского государства. Во второй пол. XIV в. соперничество этих двух собирателей обозначилось вполне ясно, и в. кн, Литовское, проникавшееся все глубже культурным наследием Киевского государева, соперничало с Москвою в собирании его старых провинций весьма успешно, хотя ему и не доставало выдержки московской политики Перемены, произведенные унией во внутренних отношениях в. кн. Литовского, убили его притягательную силу, какую имело оно для земель старого Киевского государства, да и внимание литовского правительства обратилось на иные вопросы. Но пока Московское государство переживало при двух Василиях время своего застоя и упадка, заметного особенно в сравнении с импозантным правлением Витовта, и позже, даже в первой половине правления Казимира, — перемена в шансах старых соперников не была ощутительна. Только в конце правления Казимира Литва начинает сознавать свою слабость, созданную внутренним раздвоением. Как раз теперь извечный соперник поднимался из долговременного упадка и, став грозным соседом Литвы, заявлял претензии на украинские и белорусские провинции в. кн. Литовского. Тягоготение в сторону Москвы среди аристократии этих провинций становилось чрезвычайно опасным явлением, Литовское правительство вполне сознавало опасность. Тот же Длугош говорит, что Казимир удерживал литовских правителей от вмешательства в новгородские дела, во время борьбы Новгородцев с Москвою, указывая, что Литовская Русь, на случай войны с Москвой, может взять сторону последней и обратиться против литовской партии, чтобы свести счеты с нею. Последующие войны с Москвою открыли всю глубину унадка Литвы с ужасающей очевидностью, и московское правительство оценивая отношения, теперь уже выступает открыто с программою присоединения всех земель старого Киевского государства, как отчизны московские князей. В 1493 г, в. князь московский начинает титуловать себя в сношениях с литовским «государем всея Руси», а во время переговоров 1504 г. домогается «Киева, Смоленска и прочих городов», грозя не оставить иначе Литвы в покое.
Симптомом происшедших перемен в реальном соотношении сил обоих противников послужило Черниговское пограличье.
С 1470-х гг. начинает ясно сказываться тяготение к Москве на этом северо-восточном пограничье старого Черниговского княжества, где издавна соперничали влияния Литвы и Москвы. Здешние мелкие князья из старой черниговской династии начинают переходить со своими владениями из под власти вел. кн. литовского под власть вел. кн. московского. Раньше литовское правительство, сознавая свою притягательную силу, признавало за князьями, в своих собственных интересах, полную
126 @
свободу перехода; теперь, напуганное этим движением, оно начало отрицать законность таких переходов. Открылись военные действия, но успехи московских войск, благодаря указанному тяготению, оказались настолько значительными, что литовское правительство поспешило прекратить их перемирием. За Москвою признаны владения перешедших князей, но на будущее время решено таких переходов не допускать (1493).
Они, однако, возобновились вскоре (очевидно —не без согласия Москвы), в еще более грозных размерах. Мотивом, несомненно подсказанным из Москвы, выставлено религиозное гонение на православных в вел. кн. Литовоком; национальная причина была таким образом подменена
религиозной. Под этим благовидным предлогом Москва продолжает принимать князей, между которыми переходят со своими землями уже владетели большего калибра, потомки московских эмигрантов — Семен Можайский, державший от вел. кн. литовского Чернигов, Стародуб и пр„ и Василий И1емяч1гч, владевший Новгородом Северским. Черниговская земля целиком переходила под власть Москвы, и вел. кн. московский поспешил выслать свои войска, которые и докончили присоединение черниговских земель. Среди полного упадка духа литовское правительство заключило в 1503 г. новый договор с Москвою, признав за последнюю все ее приобретения, в том числе почти всю старую Черниговскую землю, за исключением небольшой приднепровской полосы.
^ 127
Затем несколько лет спустя организует заговор и восстание, рассчитывая на помощь в. князя московского и крымского хана, украинская княжеская семья Глинских, обиженная новым вел. князем и королем Сигизмундом, Во главе ее стоял Михаил Глинский, чрезвычайно влиятельный любимец вел, кн. Александра, попавший в немилость при его преемнике, представитель русской аристократии в вел. кн. Литовском, считавшийся ее вождем и главою. Это был эпизод, аналогичный с княжеским заговором 1481 г., и имел, очевидно, целью посадить Глинского на престоле вел. княжества, Но хан вовсе не поддержал восстания, а московский вел. князь поддержал весьма слабо, и оно очень скоро было подавлено, не вызвав сколько-нибудь значительного движения даже среди украинского и белорусского княжья и боярства, не говоря уже о народе, Усилия Глинских поднять Киевскую землю были безуспешны, соседняя Волынь, эта земля князей — осталась совершенно равнодушной, Вожди заговора ушли на московскую территорию (1508), и единственным ощутительным последствием его для в. кн. Литовского была потеря Смоленской земли, занятой московскими войсками в войне, разгоревшейся между обоими государствами при содействии Глинского.
Это восстание было последней конвульсией русской (украинско-белорусской) партии в вел. кн, Литовском. Оно показало полную неспособность украинских и белорусских магнатов к какому-нибудь энергическому действию, отсутствие среди них солидарности, сплоченности, энергии, Их песня была уже спета с падением Свитригайла — сами они не в состоянии были вступить в борьбу с литовской партией. Их тяготение к Москве также не имело в себе никакого более глубокого, сознательного содержания, вполне определенной программы; в лучшем случае Москва рассматривалась только как союзник для переворота в вел, кн, Литовском. Это были движения небольших кучек, слепая реакция без определенного плана и программы. Большинство князей и бояр помирилось с тою второстепенной ролью, какую оставляла ему литовская аристократия (главным образом в местном управлении белорусских и украинских земель) и, довольствуясь ею, отложило мысль о борьбе.
Впрочем, движения конца XV и начала XVI в. не остались без влияния на литовско-польское правительство: испуганное тем применением религиозных мотивов, какое делалось противниками, в особенности московским правительством, оно становится более осторожным в отношении украинских и белорусских элементов и, напр., оставляет занимавшую его перед тем мысль об осуществлении унии своих православных подданных с католической церковью.
Не остались эти события без влияния и на дальнейшую судьбу вел. кн. Литовского. После страшных потерь, понесенных в борьбе с Москвою
128 @
(утрата Черниговской и Смоленской земли), Москва делается кошмаром вел, кн. Литовского, Сознание национального раздвоения убивает нравственную силу последнего. Притом еще, кроме Москвы, выдвинулся и другой сосед, по отношению к которому литовское правительство почувствовало себя совершенно бессильным, — Крымская орда, показавшая свою страшную разрушительную силу на украинских землях Литвы и Польши одновременно с завоеваниями Москвы. Выделившись при разложении старой Татарской орды, «Кипчака», и окончательно сформировавшись в половине XV в., под владычеством Хаджи-Гирея, она стояла сначала в весьма дружественных отношений к в. кн. Литовскому, однако происки в. кн. московского, стремившегося поссорить ее с Литвою, и неловкая политика в. князей литовских, особенно их старания быть одновременно в союзе и с Крымом, и с злейшим, врагом крымских ханов — Золотою ордою, скоро разбили эту дружбу. Сын Хаджи-Гирея, МенглиГирей, упрочив свое положение признанием верховной власти Турции, с 1482 г. изменяет свои отношения к Литве и Польше и начинает своими набегами опустошать их земли. Крым становится на два столетия чрезвычайно важным и пагубным фактором в истории украинской жизни.
Слабость государства, в виду внутренних и внешних опасностей, входит в общее сознание правящих кругов вел. кн. Литовского, и это обстоятельство в конце концов дает возможность польским политикам осуществить свои заветные планы относительно Литвы.
Несмотря на удары, падавшие на вел кн. Литовское, литовская аристократия твердо держалась программы, которую диктовали ей ее классовые интересы: поддерживать возможно тесную связь с Польшею, но в то же время охранять автономно и политическую самостоятельность вел. кн. Литовского.
В 1499 г., когда Польша хотела во что бы то ни стало заручиться содействием Литвы против Турок, польские политики дали даже согласие на применение формулы унии в духе полной равноправности и независимости вел. кн. Литовского, как желали того литовские автономисты. Благодаря тому, что последующие великие князья (бывшие одновременно польскими королями) — Сигизмунд и Сигизмунд Август, также не были сторонниками унии, Литва в продолжение всей первой половины XVI в, упорно отклоняла все попытки Поляков — привести к осуществлению свой старый план инкорпорации вел, кн. Литовского, так что в продолжение всей первой половины XVI в, этот вопрос казался совершенно безнадежным. Даже собраться на общий сейм с Поляками, рассчитывавшими в таком случае найти союзников среди самых представителей вел. кн. Литовского, особенно среди низшего дворянства — шляхты, литовские правители не соглашались под разными предлогами.
Но в 1560-х годах начинается поворот, неблагоприятный для литовских правителей, Литва неосторожно навлекла на себя войну с Москвою, вмешавшись в ливонский вопрос, и эта война, неудачная для Литвы, требовавшая чрезвычайного напряжения сил и огромных расходов на военные нужды, вызвала здесь чрезвычайное неудовольствие, особенно среди низшего дворянства. Допущенное незадолго перед тем к участию в представительном правлении вел. княжества, оно постепенно выходит изпод влияния магнатов и начинает подымать голос за тесную унию вел. кн. Литовского с Польшей, так как за проведение ее обещало участие Польши в войнах и других нуждах вел. княжества Литовского, а также расширение шляхетских вольностей по польскому образцу и уничтожение преимуществ магнатства, всевластно правившего в вел. княжестве Литовском, Бел. князь и король польский Сигиэмунд Август, до сих пор равнодушный к вопросу об унии, под влиянием этих же и, может быть, еще иных мотивов становится также горячим сторонником инкорпорации вел. княжества Литовского. Литовские магнаты очутились таким образом в очень трудном положении, подвергаясь давлению сверху и снизу. Но такова была сила этой всевластной, тесно сплоченной магнатской олигархии, что она все-таки не уступала этому давлению и держалась своей автономной программы, не допуская до созвания общего сейма и удерживая представителей шляхты на конференциях с Поляками в полном подчинении. Даже поколебавшись на первых порах ц сделав ряд уступок на конференции 1504 г., она затем взяла их обратно и совершенно затормозила вопрос об унии.
Когда после бесплодных сеймов 1565 — 66 гг,, в конце 1568 г. по вопросу об унии в Люблине был назначен новый сейм с участием представителей литовских сословий, литовские магнаты и здесь умели, удержать представителей шляхты в полном послушании и свели общий сейм к конференциям двух отдельных сеймов. Заметив же, что король намерен энергично поддержать польские стремления и под влиянием Поляков готов даже оказать давление на представителей Литвы, литовские магнаты ночью на 1 марта 1569 г. тайком уехали из Люблина вместе с представителями прочих сословий вел кн. Литовского, надеясь таким образом «сорвать» сейм. Но расчет их оказался неудачпым, Поляки, раздраженные долгими безуспешными переговорами, теперь, имея на своей стороне короля, решили идти напролом и покончить с Литвою, установив новую формулу унии без ее участия. Однако, под впечатлением энергической оппозиции литовских магнатов, они решили несколько отступить от первоначального плала, оставив некоторую тень литовской автономии, но за то отобрав от вел. кн. Литовского и присоединив к Польше спорные земли, на которые издавна имело виды польское правительство.
130
Непосредственно по отъезде литовских представителей, польские сенаторы на конференции с королем, в присутствии шляхетских депутатов1
, выступили с проектом — постановить относительно унии заочное решение, без литовских представителей, как самовольно и незаконно оставивших сейм, а прежде всего присоединить к Польше Волынь и Подляшье, немедленно опубликовать грамоты об этом присоединении и призвать сенаторов и шляхетских депутатов названных провинции к участию в сейме. Король заявил, что находит эти предложения вполне справедливыми и, принимая их, готов их осуществить, хотя бы против воли литовских представителей. На всякий случай решено было приготовиться к войне с Литвою и для этого постараться привлечь на свою сторону Татар. О присоединении к Польскому королевству Волыни и Подляшья немедленно были разосланы в эти провинции грамоты, в которых местным сенаторам и депутатам приказано явиться на сейм под угрозою отнятия имений и должностей,Затем сейм приступил к редакции постановлений о присоединении этих земель; они были составлены почти одинаково, с полным пренебрежением к историческим фактам, Король, от имени которого эти постановления писались, заявлял, что он, памятуя свою обязанность — возвратить Польше принадлежавшие ей издревле земли, в виду напоминаний и просьб собранных на сейме представителей, решил присоединить к короне Польской Подляшье и Волынь, как земли принадлежавшие ей издавна и только во время правления Казимира Ягайловича, бывшего одновременно вел. князем литовским и королем польским, насильственно присоединенные к Литве. В действительности в XII — XIII в. Поляки во время войн за пограничные территории лишь на короткое время захватывали части Подляшья. Поляки привыкли смотреть на Подляшье, как на свою провинцию вследствие того, что мелкая мазовецкая шляхта, переселяясь сюда, в значительной степени полонизировала его уже в XV в. Об усилиях Поляков захватать Волынь я говорил уже: до сих пор все эти попытки были безуспешны, и Волынь Польше не принадлежала никогда. Но о таких мелочах, как исторические факты, теперь менее всего был кто-либо склонен думать серьезно и хотя редакция этих хартий подверглась затем различным изменениям с участием представителей Подляшья и Волыни, но историческая мотивировка так и осталась в том же противоречии с историей: ей тогда никто не придавал значения, раз решено было ступить на почву насильственного осуществления вековых стремлений польской политики.
1
Польский сейм состоял нз двух палат — сената, где заседали епископы и высшие чины, и палаты носольской, где заседали выборные денутаты шляхетского сословия.@ 131
Сенаторы и депутаты Волыни и Подляшья долго не являлись; главным образом их удерживал страх репрессий со стороны вел. кн, Литовского, да притом и слишком уж внезапно и странным образом все это произошло. Король, наконец, приступил к конфискации имений и должностей ослушников, и эта мера оказала ожидаемое действие.
Сенаторы и денутаты явились, Они очень неохотно присягали на верность Польской короне, особенно некоторые волынские магнаты, то требовавшие, чтобы были обеспечены права их народности, их религия и сословные преимущества1
, то просто уклонявшиеся от присяги. Но угроза конфискацией в конце концов сделала свое дело: присяга была принесена, и представители новоприсоединенных провинций заняли среди представителей других польских провинций «издавна принадлежавшие им места», как выражалась Поляки.Волынским обывателям оказаны были разные любезности: на Волыни оставлено в силе и на будущее время доселе действовавшее право (в виде второй редакции Литовского статута, получившей вследствие этого имя Волынского статута). Местный язык (собственно — выработанная канцелярской практикой вел. кн. Литовского белорусско-украинскопольская смесь) сохранен в местном делопроизводстве и в сношениях центрального правительства с местными учреждениями. Шляхте «греческой веры» предоставлены одинаковые права с католиками, даны обещания назначать православных на все должности, местные должности должны были раздаваться только местным уроженцам.
Правители в. кн. Литовского, со стороны которых опасались вооруженного противодействия и польские политики и население Волыни и Подляшья, в конце концов не решились на энергический протест против произведенного Польшею захвата Положение их действительно было крайне тяжелое: над Литвою продолжала тяготеть разорительная война с Москвою, шляхетское сословие противилось политике магнатон, и даже на солидарность магнатов украинских земель, на которые наложила теперь руку Польша, не могли рассчитывать литонские олигархи вследствие исключительности своей политики и старо го раздвоения Литвы и Руси. И вместо войны, которой ждали от них, в конце концов явилась на сейм депутация литовских правителей с жалкими словами по поводу присоединения Волыни и Подляшья и с заявлением готовности продолжать переговоры об унии.
1
Интересна была речь кн. Вишневецкого, требовавшего, чтобы нравославные роды не ставились ниже католических и чтобы старинные княжеские роды оставлены были нри своих ночетных прерогативах; он указывал на то, что княжеское и магнатские роды украинских земель и вообще украинский народ («русский» по тогдашней терминологии) не уступают в благородстве и славе «никакому другому народу на свете».Такой легкий успех и безнаказанность ободрили польских политиков, и шляхетские денутаты, вообще более смелые и предприимчивые в своих планах, чем сенаторы, выступили с требованием, чтобы к Польше были присоединены также восточное Подолье, незадолго перед тем сформированное в особое Браславское воеводство, и Киевская земля. Проект присоединения Браславского воеводства был принят и сенаторами и королем очень сочувственно. Его немедленно включили в постановление о присоединении Волыни как часть волынских земель1
; браславским сановникам велели присягнуть, и в продолжение каких-нибудь двух недель присоединение Браславщины было совершенно, не встретив никаких затруднений.Не то с Киевской землею. О правовой стороне, конечно, никто не думал. Но эта обширная, малонаселенная, подвергавшаяся непрестанным нападениям Татар и порубежная с страшным Московским государством страна более хладнокровным польским политикам представлялась непосильным бременем, каким и оказалась действительно для Польши, с ее чрезвычайно слабой государственной и военной организацией. Поэтому большинство сенаторов с королем во главе несочувственно приняли этот проект шляхетских депутатов. Но последние настаивали энергично, и их настойчивость увенчалась успехом. Следует упомянуть, что их поддерживали и Волыняне с Браславянами; новоприсоединенные к Польше провинции имели все причины желать, чтобы с присоединением не разрывалась их связь с прочими украинскими землями — чтобы поэтому и они были вместе с ними присоединены к Польше. На другой день после присяги браславского воеводы (3 июня) состоялась конференция, на которой шляхетским депутатам удалось склонить на свою сторону многих сенаторов и короля. Король заявил, что он решил присоединить к Польше Киевскую землю и прикажет киевскому воеводе принести присягу. Тем же днем датирована и грамота о присоединении Киенской земли, которая в этой грамоте представлена такие провинцией, издревле принадлежавшей к Польше. Для успокоения киевских обывателей им представлены были те же гарантии, что и волынским.
Литовские представители, прибывшие как раз перед тем на сейм, не имели анергии протестовать против этих новых захватов: они чувствовали, «что у них обрезаны крылья», как они выразились. После тщетной и довольно слабой оппозиции, приняли они предложенную формулу унии, добившись только незначительных уступок в ней. Прежняя личная упия заменена очень тесной реальною: Польша и Литва отныне должны со-
1
Исторически это было совсем неверно, но в XVI в, Браславщина действительно стояла в близкой связи с Волынью.ставлять одно государство, с одним, сообща избираемым главою, с общим сеймом; только отдельные министерства сохраняются в Литве.
В половине августа окончился этот сейм, так памятно записавший свое имя в истории Восточной Европы: в несколько заседаний на нем было осуществлено, то, чего не могли достигнуть долгие войны и столетия дипломатических переговоров и ухищрений. Прославляемый позднейшими польскими историками, как акт любви и братства, в действительности он был цепью насилий над чужими правами и убеждениями, осуществленных давлением правительственной власти и тяжелых обстоя-
тельств, какими была война с Москвою, ослабление вел. княж. Литовского, его внутреннее раздвоение, и т. п. Все это, впрочем, отнюдь не делает и литовских автономистов мучениками идеи: ими руководили также эгоистические мотивы — интересы олигархии, во имя которых они подавляли сопротивление своей шляхты, стремившейся к благодатям польских шляхетских привилегий,
Итак, Польша собрала под своею властью почти все украинские земли. Вне границ ее, кроме Руси Угорской и украинских округов Молдавии (Буковины), после 1569 г, оставались только: территория по среднему Бугу и верхней Припети — земли Брестская и Пинская, составившие Брестское воеводство, оставшееся в составе вел, кн. Литовского, — и Черниговские, в это время принадлежавшие Московскому государству1
. Но вел. кн. Литовское после 1659 г. находилось под таким сильным воздействием польского правительства, права и культуры, что упомянутая Берестейско-пинская территория все равно что принадлежала к Польше. Черниговская земля, с 1503 г. принадлежавшая Московскому государству, в начале XVII в, во время московского смутного времени, была захвачена Польшею и осталась за ней по последующим * договорам* с московским правительством, Из нее было сформировано особое Черниговское воеводство. Правда, владение этою землею продолжалось недолго, только до великого восстания 1648 г. Но все таки, хоть на время, Польше удалось собрать украинские земли почти целиком.Вел. кн. Литовское послужило для них лишь как бы ступенью в переходе под власть Польши, в сферу влияния ее государственного строя, права и быта.
Подробнее: ИсторияУкраини-Руси, т VI, гл 3—5
1
Административное деление на воеводства и поветы, окончательно установившееся перед 1569 с, разделяло украинские земли на 8 воеводств: 1) Русское (Галиция), в свою очередь состоявшее из четырех земель Львовской, Галицкой, Перемышльской и Саноцкой, сюда же номинально причислялась земля Холмская, имевшая самостоятельное устройство, столица воеводства Львов; 2) Воеводство Белзское (столица Белз); 3) Воеводство Подольское (столица Каменец); 4) Воеводство Волынское (столица Луцк); 5) Воеводство Подляшское, подразделявшееся на земли Дрогочинскую Мельницкую и Бельскую; 6) Воеводство Верестейское (Брест); 7) Браславское (Винница); 8) Воеводство Киевское (Киев). Позже к ним присоединилось девятое, сформированное в 1635 г. — воеводство Черниговское.XI. ОБЩЕСТВЕННЫЕ И КУЛЬТУРНЫЕ ОТНОШЕНИЯ XIV—XVII ВЕКОВ. ПРИВИЛЕГИРОВАННЫЕ СОСЛОВИЯ
С точки зрения общественных отношений, состояние украинских земель под властью великих князей литовских в составе великого княжества Литовского, послужило для них тоже лишь ступенью в переходе в круг влияния польского общественного строя и польского права. Западная часть украинских земель — Галиция, земли Холмская, Белзская и Подольская, присоединенные непосредственно к Польше в продолжение второй половины XIV и в первой половине XV века, ужо в это время подпадают воздействию польского строя. Центральные украинские земли в продолжение всего XV и большей части XVI в. находились под воздействием юридического строя в. княжества Литовского. Но его право, создавшееся на основе права древне русского, выработанного Киевским государством, со времени унии 1385 г. развивалось и видоизменялось под сильным воздействием право польского, особенно во второй половине XV и в XVI веке. Таким образом пребывание в области действия литовского права тоже вводило эти земли в сферу воздействий права польского, с тем лишь различием, что через фильтр литовского государственного строя эти воздействия проникали сюда в разжиженном виде и влияние польского строя распространялось здесь в замедленном темпе сравнительно западными украинскими землями. Ту эволюцию, какую последние прошли во второй половине XIV и в первой половине XV в., центральные переживали в течение XVI в., а восточная Украина — Черниговские земли, принадлежавшие в XVI в. Москве, и Переяславские — лежавшие впусте весь XVI век, вступили в ее сферу лишь на несколько десятилетий XVII в, непосредственно предшествовавших движению 1648 года.
Впрочем, и западные украинские земли, вошедшие в состав Польши, не сразу были перестроены по польскому образцу. И в них оставалось на первых порах довольно много от прежних порядков, так что позже это переходное время даже называлось «нременем русского права*. Полное уравнение этих провинций с польскими и введете польского права было провозглашено лишив 1434 г„ по смерти Ягайла.
В вел. княжестве Литовском систематическая перестройка по польскому образцу государственного строя, администрации и сословных отношений падает на середину XVI в,, окончательно же центральные украинские земли организуются на польский лад и подвергаются глу-
136 @
бокому влиянию польского быта только с 1569 г., когда присоединяются непосредственно к Польше, Эта же дата имеет значение и для Брестской земли: хотя формальным образом последняя и не вошла в состав Польши, но с 1569 г. она со всеми землями в кн. Литовского подпадает весьма сильному воздействию польского строя и права. Правда, здесь, как и на Волыни, н Браславской и Киевской землях прежнее право формально оставлено и на будущее нремя: но его значение с подчинением ноному сеймовому законодательству, при массовом движении польских привилегированных элементов в эти земли и распространении польских порядков, становится вскоре совершенно призрачным, и можно сказать, что в последней четверти XVI в. вся Украина до самого Днепра была организована соответственно польскому праву и польским порядкам, а в первой половине XVII в. польское право и порядки переходят и за Днепр, почти достигнув в своем распространении крайних пределов украинской колонизации на востоке.
Политический и общественный строй Польши именно в XIV—XV вв. слагался окончательно. Его характерной особенностью, имевшей важное значение в дальнейшем воздействии на строй украинских земель, было чрезвычайное развитие сословности в связи с необыкновенным преобладанием дворянства. После того, как городское сословие было совершенно выделено из государственной организации и сделалось государством в государстве (об этом ниже), остальное население уложилось в два резко разграниченных общественных контраста: всевластное дворянство и бесправное крестьянство. Под влиянием разнообразных условий, о которых здесь не место распространяться, права государства по отношению к крестьянину всецело переходят к помещику: не только права на всякого рода повинности, поступавшие прежде государству, но и суд и административная власть. Крестьянство исключается из-под власти государетвенных чиновников, права которых переходят к помещикам; государственная подать ограничивается ничтожной платою
Развитие парламентаризма в XV в. дает шляхте голос и влияние в общественных вопросах, и в дальнейшем движении он с одной стороны — ослабляет значение родовой и служебной аристократии панов сенаторов, с другой — подкапывает окончательно силу короленской власти. В результате этого процесса Польша к концу XVI в, окончательно формируется в шляхетское государство, монархию только по имени, где правит исключительно шляхетское сословие, прилагающее лишь к себе имя «народа» («народ шляхетский»). Узурпировав все права по отношению к прочим сословиям в своей среде, шляхта заботливо проводит принцип равенства (своеобразный «шляхетский демократизм) и направляет законодательство, общественное устройство и экономические отношения исключительно в интересах своего сослония.
В этом направлении, под непосредственным влиянием польского права и посредственным (через законодательство и практику великого княжества Литовского) видоизменялся в XIV—XVII вв. строй украинских земель. Разнообразие общественных классов и групп, с их незаметными переходами при отсутствии резких сословных границ, отличавшее древнерусский общественный строй, заменяется резко отграниченными сословиями — привилегированным шляхетским и бесправным крестьянским, Город, бывший прежде центром жизни земли и ее представителем, исключается из земского строя и теряет значения. Самоуправляющаяся земля заменяется самоуправляющимся шляхетским классом1
. Эти изменения общественных отношений усугубляются еще тем, что привилегированным классом в украинских землях становятся все более и исключительнее Поляки, а в положении не привилегированном оказывается туземное, украинское население. Социальная несправедливость обостряется национальной рознью, сознанием национального гнета, подмениваемым чувством совпадающего с ним гнета религиозного. Поляки и ополяченые туземцы захватывают в свои руки всю власть, всю силу, все доходы, все землю. Туземная Русь обращена, в обнищалую, обобранную, презираемую массу польских слуг и чернорабочих; ее культура, рели-1
В старом самоуправлении земли, которого особенно идеализировать тоже не следует, преобладали также правящие классы. Но это преобладание было только фактическое, в разных обстоятельствах далеко не одинаковое, и принципиальное нраво на участие в самоуправлении земли было достоянием всего свободного населения. Сами правящие классы не были так резко ограничены, не были такой наследственной кастою как польская шляхта, и их, преимущества, не были санкционированы законом так определенно, как безграничные в своей исключительности права шляхетского сословия Польского государства,гия, правовой и экономический быт доведены до полного упадка и унижения этим польским господством. Все это придает, еще большую жгучесть неудовольствию обделенных слоев и групп туземного украинского населения и усиливает интенсивность последовавшей борьбы.
Таковы были главные черты общественного процесса, развивающегося в украинских землях в. кн. Литовского и Польши в XIV—XVII в. Как сказано уже, в землях, принадлежавших к в кн. Литовскому, этот процесс был отсрочен или замедлен. Но в большинстве случаев общественная эволюция в кн, Литовского шла в направлении к польским порядкам — частью более самостоятельным процессом, частью прямо воспринимая нормы польского права, вследствие унии с Польшей,
Общественное устройство в. кн. Литовского исходило от права и общественного строя, выработанного киевским государством1
. Но при всем уважении к ним литовского правительства и принципиальном консерватизме его, этот старый общественный строй очень рано начинают подвергаться весьма существенным изменениям под влиянием государственного строя вел, княжества Литовского. Это государство с сильно ныраженным военным характером, с широкими завоевательными плацами, окруженное соперниками и врагами, всю энергию внутренней политики обращало на выработку возможно большей военной силы. Оставляя присоединяемым украинским и белорусским землям их старый строй и порядки, их автономию, оно ставило им одно существенное требование — чтобы все эти земли и все сословия их принимали возможно большее участие в военных предприятиях и тягостях государства. Последовательное проведение этого принципа приводило к весьма существенным последствиям для правовых и общественных отношений. Основанием для военного обложения сделалась земля, землевладение, и в интересах военной службы последнее подвергается чрезвычайно сильному контролю правительства, так что ограничивается самое право собственности и распоряжения недвижимыми имуществами. Правительство допускает последнее лишь в таком объеме и постольку, поскольку это согласуется с интересами военной службы, и собственником земель в сущности становятся само государство. Владелец может пользоваться своею землек) только до тех пор, пока в состоянии нести службу, связанную с этим владением; он может передать наследникам или произвести отчуждение своего имения только с ведома и разрешения правительства, следящего за тем, чтобы новый владелец был способным к службе. Эта практика переносится на все роды военно-служебного землевладения, будет ли то владение, данное правительством под условием службы, или унаследован-1
См выше, гл. IX.@ 139
ное. То же возрасте переносится также в на землевладение не военнослужебное — крестьянское. Создается убеждение, что крестьянин сидит не на земле своей, а лишь пользуется государственною, под условием исправного отбывания связанных с ней повинностей в нользу государства или того лица, которому правительство переуступить права на крестьянские повинности взамен военной службы. «Своего ничего не маем, одно божье да государево», так говорили даже сами крестьяне в XVI веке. Какие огромные перемены в общественном строе производили такие воззрения в их применении на практике, увидим ниже,
Прежде всего остановимся на судьбе военно-служебных, привилегированных классов.
В присоединенных украинских и белорусских землях литовское правительство нашло известные над общественные группы: княжеских военно-служебных людей, высшая категория которых носила имя бояр; земскую, землевладельческую аристократию, называвшуюся также боярами (эти две аристократии — служебная и земская, несомненно, местами слились очень тесно); затем мещан, крестьян-собственников и другие группы, которые над пока не нужны.
Отметим прежде всего, что к верхним, аристократическим слоям в. кн.
Литовское присоединяет еще одну, самую верхнюю и аристократическую — класс князей. Мы уже отчасти знаем этот класс и его происхождение. Это бывшие владетельные князья из старой династии и потомков Гедимина, а также несколько родов из других старых литовских династий, совершенно обрусевших. С сплочением в. кн. Литовского и особенно после конфискации сильнейших княжеств в 1390-х гг., эти князья все более и более превращаются в крунных вотчинников. Правда, сильнейшие нз них поддерживают еще некоторые старые традиции — пишутся «божьей милостью», удерживают резвые атрибуты государственной вла
М.С
товта это только аристократия, а отнюдь не государи; немногие исключения — как Свитригайло, Олельковичи киевские не изменяют общей картины, да и им далеко до всей полноты государственной власти. Со времени Витовта вообще было употреблено много стараний для того, чтобы подорвать значение этого класса, а с упадком Свитригайла он окончательно теряет даже влияние на государственное (центральное) управление, которое переходит к аристократическим не-княжеским литовским родам, собравшим огромные богатства, в виде громадных имений. Вместе с некоторыми украинскими и белорусскими, наиболее выдающимися боярскими родами, эти литовские магнаты составляют, наряду с князьями, вторую категорию высшей аристократии в. кн. Литовского; ее состав выражается и в ее названии; «князья и паны», — так обыкновенно обозначаются orat в законодательных и иных памятниках в, кн. Литовского.
Из украинских земель гнездом этой аристократии была Волынь, кишевшая княжескими родами, так что мелкого дворянства и государственных имений было здесь сравнительно мало. Она была вообще наиболее княжеской землею в в. кн. Литовском, между тем как литовские и белорусские земли бассейна Немана были гнездом панских родов, менее многочисленных, но в общей сложности еще более богатых. Па Волыни находились родовые гнезда кн. Острожских, Сангушков, Черторыйских, Дубровицких, Збаражских, Вишневецких, Порицких и Воронецких, Четвертинских, Жеславских, Корецких и т. д., и нескольких богатых пинских родов, как Еоговитины, Монтовты, Кирдеи, Загоровские, Семашки. Княжеские и панские роды Волыни, по сохранившейся переписи 1528 г., высылали около трех четвертей всего военного контингента, выставлявшегося Волынью, и только одна четверть приходилась па долю прочих землевладельцев. Наоборот, царством мелкой шляхты было Подляшье (в особенности северный — Бельский повет) и киевское Полесье, а в районе верхней Припети — княжествах Кобринском и Пинском, рядом с мелким боярством (существовавшим и в других латифундиях) был развить также класс государственных крестьян, превратившихся в государственных с тех пор, как эти княжества превратились в государственные, «господарские* волости с прекращением княжеских династий.
Княжеско-панская аристократия, владельцы больших имений, пользовались разными фактическими и даже юридическими преимуществами — в сфере суда и административно военного устройства. В их же руках сосредоточено было все управление: должности центрального управления распределялись в тесном кругу фамилий, преимущественно литовской аристократии, должности местные — между аристократией дан ной земли (это даже было гарантировано правительством во многих уставных земских грамотах). Но с середины XVI в мелкое дворянство
141
выступает против преобладания аристократии, одновременно и правительство, следуя польскому устройству, проводит ряд реформ, поднимавших значение мелкого дворянства и уравнивавшие последние с князьями и панами. Однако фактического значения и преобладания аристократии все это, конечно не уничтожило.
Сословие мелкого, рядового дворянства формировалось в великом княжестве Литовском под влиянием польского строя. Приложение польских норм не обошлось, однако, без больших затруднений. Литовское правительство прилагало усилия к тому, чтобы привлечь к военной службе возможно большее число населения. Не только крупные и средние землевладельцы, но и мещане и более состоятельные крестьяне переводились «па боярскую службу», т. е. освобождались от всяких иных обязанностей и податей, взамен которых должны были по первому призыву власти являться в поход, нз свой счет снаряжаясь и содержа себя во время похода.
В таких условиях этот класс военнослужилых людей, конечно, не мог отличаться большою устойчивостью, в него входили постоянно новые разночинные элементы и таким же образом выходили, когда военная служба становилась им несподручной, с боярской службы переводились на «службу тяглую» иди облагались иными невинностями, но собственному желанию или по распоряжению властей, если последние находили данное лицо неспособным к отправлению «боярской* службы. Кроме того, класс лиц, несших боярскую службу, был связан с крестьянством разными посредствующими категориями — в виде так называемых слуг, несших военную службу в насколько меньших размерах и иснравлявших разные обязанности при замках, различных ремесленников, также привлекавшихся к военным походам, и т. д. Заключить эту обширную, разношерстную массу в резко определенные границы, по образцу польской шляхты, было очень трудно.
Правительство сначала имело намерение по образцу Польши создать и в Литве юридически привилегированное сословие из Литвинов-католиков, и в этом направлении сделало было насколько попыток. Непосредственно после крещения Литвы в католичество, в 1387 г. Ягайло издал жалованную грамоту для бояр католического исповедания (следовательно, литовской народности), в которой признавал за ними различные привилегии, принадлежавшие шляхте польской. Но затем очевидно, правительственные круги спохватилась, что распространение нривилегии польской шляхты на всю многочисленную категорию бояр литовского происхождения нанесло бы слишком чувствительный удар государственному обложению. Поэтому последующий, Городельский акт 1413 г. поставил другие, более тесные границы привилегированному сословию.
Чтобы пользоваться сословными привилегиями, ближе разъясненными этим актом, недостаточно было быть боярином-католиком, — нужно было сверх того иметь герб, что достигалось лишь пожалованием великим князем и принятием к своему гербу каким-нибудь польским шляхетским родом. Эти процедуры, однако, не привились вследствие уже одной своей сложности. При том же оказалось, что при сформировании такого привилегированного сословия невозможно обойти вовсе роды православные — белорусские и украинские. Желая ослабить Свитригайла и отвлечь от него его православных сторонников, в 1432 с, непосредственно после избрания великим князем Сигизмунда, послы Ягайла подписали грамоту об уравнении православной русской шляхты с литовской в пользовании шляхетскими привилегиями, а два года спустя и князь Сигизмунд опубликовал грамоту уже от себя об уравнении православных кпязей и бояр в шляхетских привилегиях с католиками; Русины по этой грамоте получают право, с согласия польских шляхетских родов, усвоять себе гербы их, как и Литвины, Однако план сформирования специальной гербовой аристократии, так называемых «клейнотников», не привился, а доцустить всю огромную и разношерстную массу землевладельческого сословия, несшего военную службу, до сословных привилегий постепенно возраставших и расширявшихся по польскому образцу — правительство решительно стеснялось. Земский привилей 1447 г. освободил крестьян, сидевших на шляхетских землях, от юрисдикции государственных чиновников и подчинил их юрисдикции помещика. Практика XV в., закрепленная земскими привилегиями украинских земель начала XVI в., давала важные преимущества членам привилегированного сословия на суде, изложенное в Литовском статуте 1529 г, право великого княжества Литовского очень настойчиво проводило принцип юридических преимуществ шляхтича. Литовский статут в новой редакции 1566 г. имеет еще резче выраженные черты шляхетского кодекса, покровительствующего шляхетскому сословию, и подтверждает весьма важные права, предоставленные последнему в сфере государственного и местного управления: обязательное участие шляхетских представителей в сеймах с правом решающего голоса, учреждения провинциальных шляхетских сеймиков и выборных шляхетских судов — вполне приближавшие строй земель, входивших в состав великого княжества Литовского, к строю шляхетского Польского государства.
Жалуя шляхетское сословие такими важными прерогативами, литовское правительство действительно имело причины озабочиваться точным установлением круга тех лиц, которые могли пользоваться этими прерогативами, и искало критерия для определения границ этого класса. Я не буду останавливаться на всех попытках его. В конце концов про-
ф 143
изведенная в середине XVI в. (разновременно и в различных формах) ревизия государственных земель и прав на владение выяснила до известной степени наличный состав привилегированного землевладельческого сословия. Так, одновременно с расширением привилегий дворянства перед 1569 г., более или менее определился и состав его.
Низшие категории боярства — малоземельные, захудавшие роды, или бояре, несшие кроме военной службы разные другие натуральные повинности, остались вне привилегированного сословия, сохранив старое имя бояр. Вследствие слишком широкого своего объема это имя было при-
144 @
знапо непригодным для обозначения привилегированного сословия, и оставшись в качестве обозначения для групп полупривилегированных, уже начиная со второй половины XV в. по отношению к классу привилегированному вытесняется другими, заимствованными из Польши названиями — «земян» и особенно — «шляхты».
Таким образом к 1569 г. шляхетское сословие в. кн. Литовского очень близко подошло уже к своему образцу — шляхетскому сословию Польши. 1569-й год завершил его развитие в центральных украинских землях, принесши местному шляхетству окончательное уравнение с польской шляхтою в двух чрезвычайно существенных пунктах: в освобождении шляхетского землевладения от связывавших его ограничений и самой шляхты от военной службы и государственных повинностей, какие сохранились еще до тех пор.
Гораздо быстрее совершился этот процесс в землях, присоединенных к Польше непосредственно уже в XIV и первой половине XV века.
Польское правительство, как мы уже знаем, не спешило вводить здесь польскую систему администрации и сословных отношений во всей полноте, хотя с появлением здесь привилегированных польских колонистов и переходом всей высшей администрации в руки Поляков, польское право и практика стали широко проникать в местные порядки и отношения сами собою, даже независимо от правительственных мер. Отчасти, может быть, в виду исключительных условий, в которых стояли эти земли, отчасти просто в интересах управления и государственного фиска, правительство не вводило даже в наиболее рано присоединенную Галицию шляхетского земского самоуправления, оставляло население в исключительной власти своих наместников — воевод и старост, и в подробностях администрации и суда сохраняло многое из старой, галицко-волынской практики. Местная шляхта, без различия происхождения и национальности, должна была нести военную службу в гораздо больших размерах, чем те, какие существовали в польских землях; шляхетское землевладение подвергалось здесь разным ограничениям, неизвестным в польских землях и аналогичных тем какие мы видим еще в более сильных и развитых формах в в. кн. Литовском.
Конечно, все это очень тяготило шляхту украинских провинций Польши, особенно шляхту польскую, пришедшую из польских провинций. В своих сословных интересах, без различия национальности, местные землевладельцы были заинтересованы в полном уравнении этих провинций с чисто-польскими и хлопотали перед правительством в таком направлении. Ягайло дал было обещания в этом смысле, но окончательное уравнение украинских провинций Польши с провинциями польскими провозглашено было только новым королем Владиславом, в 1434 г. Шляхта освобождалась теперь от местных повинностей, а в управлении и
145
суде вводились польские порядки и во второй половине XV в, Галиция, Подолье и Белзкая земля уже вполне организуются на польский лад, местная шляхта усваевает польские права и порядки и одновременно в значительной степени полонизируется.
Туземный, украинский элемент оказался здесь в совершенно иных условиях, чем украинские провинции великого княжества Литовского. Эти последние долго оставались почти совершенно незатронутыми в своих внутренних отношениях; сюда ночти не проникали чуждые им в культурном и национальном отношении элементы; управление осталось в руках местной аристократии; местное право и культура пользовались полным уважением власти, а Русь имела всякое основание считать себя стоящей к культурном и правовом развитии выше, чем правящая национальность. И даже позднейшие реформы в духе польского права, вплоть до присоединения украинских земель к Польше, не наносят непосредственного ущерба украинской национальности: местная украинская жизнь перестраивается на польский лад, не переставал еще быть украинскою; сформированное по образцу польской шляхты шляхетское сословие, как и старая аристократия, не разрывает своей связи с своей национальностью, остается украинским.
Совершенно иначе было с западными украинскими землями. Они вошли в состав государства, с выработанным строем и порядками, которое поэтому не имело поводов относиться с особенным почтением к побежденной национальности. Вся высшая администрация новых провинций с самого же начала сосредоточивается в руках чужеземцев, главным образом Поляков, склонных смотреть на местное право и культуру, как на нечто низшее, хотя бы без всякого другого основания, кроме того, что это были покоренные провинции, право и культура которых им не импонировали, как Литве. Точно так же относилась к местному украинскому элементу иноземная, главным образом польская шляхта и немецкопольское мещанство, в большом количестве, привлеченное польским правительством в эти провинции. Эта колонизация вместе с польской администрацией вносила в местные отношения польские воззрения, польское ираво, и благодаря этому последнее, еще прежде чем было введено формально, стало фактически господствующим. Перспектива освобождения от тяжелых государственных повинностей и сильной власти правительственной администрации делала введение польского нрава и польского строя весьма симпатичным и желательным даже для украинских землевладельцев края. Сословные интересы таким образом заставляют их сближаться с Поляками-пришельцами и сплачиваться с ними в одну классовую грунпу. Нужно впрочем иметь в виду, что эти украинские землевладельцы — потомки старых боярских родов, были ослаблены политическими конфискациями и отобранием таких земель, на которые вла-
11 Эак. 3S
дельцы не могли доказать своих прав документально; отобранные земли, на основании королевских пожалований, переходили обыкновенно в руки пришлых элементов, и украинские элементы в землевладельческом сословии были таким образом ослаблены очень рано, и это также весьма существенным образом затруднило сплочение украинского боярства в особую и сильную группу.
Благодаря указанным обстоятельствам, прежде чем национальные интересы успели сплотить остатки украинского владельческого сословия, оно уже увидело себя залитым польской шляхетской колонизацией, оттесненным от власти, от влияния в шляхетском самоуправлении. Вместе с сознанием своего бессилия оно постепенно подпадает и культурному влиянию польского элемента, усваивая воззрение Поляков на украинский элемент и украинскую культуру, как на нечто низшее в сравнении с польскою, и денационализируясь в весьма сильной степени,
Полный упадок украинского элемента под влиянием этих условий в занадной Украине обозначился вполне ясно уже в первой половине XV в. Во второй половине исчезают остатки старого строя, самая память о нем. Большинство старого украинского боярства — все, что было в нем более богатого, влиятельного, принятого в польскую среду, тонет и растворяется в ней. Остатки украинской шляхты остаются в таком меньшинстве, что с ними вовсе перестают считаться. Украинскую национальность — и то в виде темного стихийного чувства или сознания религиозной обособленности — сохраняют лишь крестьяне, мелкое мещанство и православное духовенство, — сословия, не имевшие голоса ни в государственной жизни, ни в местном управлении. Единственным, ведь, признанным представителем земли служит шляхта, а она приобрела уже яркую и довольно цельную польскую окраску. Украинское население живет в украинских провинциях Польши только как этнографическая масса, а не нация, и православная «русская* церковь остается единственным учреждением, носящим национальную форму. Это совершенно ясно выступает уже в XVI в., даже в начале его. «Пет Руси, есть только попы и хлопы», могли бы сказать «обыватели* (т. е. шляхтичи) «Русского воеводства* в XVI н„ как говорили потом в XIX,
1569 год широко отворил двери из западных воеводств в центральные украинские земли этой польской шляхте, которая, сидя на украинской земле и живя трудом украинского крестьянина, привыкла в то же время игнорировать все туземное, смотреть на украинский народ, как на рабов польской народности, на его язык, культуру, традиции, право — как на нечто неизмеримо низшее сравнительно с польским, так что всему туземному, несколько поднимавшемуся над общим жалким уровнем, по ее искреннему убеждению, была одна дорога — самоскорейшего перехода в польский лагерь, перечисления в польскую национальность.
® ш
Бесконечной вереницей потянулись эти носители польской национальности на Волынь, в Киевщину и за Днепр, захватывая должности, основываясь на выпрошенных от правительства пустых или отобранных от «безправных» владельцев землях, на полученных за женами в приданое имениях, на огромных коронных землях, раздававшихся им в пожизненное владение, и распространяли с наивным высокомерием людей «высшей расы* презрительное понятие обо всем туземном, вытесняя его и заменяя правом, культурой и бытом польским.
Одновременно с этим польским потоком, имевшим чрезвычайно важное значение в процессе ополчения центральных украинских земель, высшие слои украинского общества новоприсоединенных к Польше (в 1569 г.) провинций, в силу своей непосредственной принадлежности к Польскому государству, приходят тоже в соприкосновение с польским обществом, польским правом и, культурою. Это право, уже раньше имевшее притягательную силу для шляхты в. кн. Литовского благодаря своим заманчивым шляхетским привилегиям и служившее образцом для реформ в в. кн. Литовском уже перед униею, и эта культура, находившаяся как раз в периоде своего расцвета подчиняют своему влиянию украинскую шляхту новоприсоединенных провинций очень быстро. Это ведь был золотой век польской литературы, золотой век польской общественности, золотой век парламентаризма, и все это носило печать шляхетских стремлений, шляхетской программы, шляхетских интересов. Развитие польской литературы во второй половине XVI в. стояло в тесной связи с развитием общественной жизни и в частности — общественным движением среди шляхты, создающей для себя в это время первую роль в современной политике Польши.
Понятно обаяние, какое имела польская общественная жизнь и литература для украинской шляхты, льнувшей к польским порядкам в силу своих сословных, шляхетских интересов и введенной в круг польской жизни как раз в момент ее апогея, Я упоминал уже, что гарантированное центральным украинским землям право Литовского Статута само собою очень скоро вышло из употребления, заменившись правом польским. Высший судебный трибунал, организованный для украинских земель, очень скоро прекратил сам собою свое существование. Организация и право полонизируются вполне. Повторяется тот же процесс распыления высших украинских классов, имевший место пред тем в западной Украине. Весь строй жизни и отношения высших сословий украинских земель денационализируются быстро и глубоко: в первой четверти XVII в. мы видим этот процесс уже в полном развитии.
Подробнее: ИсторияУкраини-Руси,т. V,гл.I(общаяхарактеристика), организация и управление — там же гл. 5, эволюция шляхетского сословия.
и
XII. КРЕСТЬЯНСТВО
Оборотной стороной процесса развития шляхетского сословия и его привилегий была эволюция крестьянского сословия на Украине, — народной массы, за счет прав которой и создавались главным образом привилегии шляхетского сословия.
Мы знаем, как представлялась эта народная масса в эпоху Киевского государства. Основное ядро населения состояло из свободного и экономически независимого крестьянства, но оно в сильной степени истощалось неблагоприятными экономическими условиями; за ним следуют категории свободных, но экономически зависимых безземельных, и несвободных — возрастающие за счет класса крестьян-собственников. Оскудение сословия крестьян-собственников и развитие за их счет — с одной стороны, категорий безземельных и несвободных, с другой — боярского землевладения, распоряжавшегося трудом несвободных и безземельных, характеризуют судьбу крестьянского сословия в XII — XIII вв. Дальнейшая история крестьянства, в XIV—XVI вв., сводится к последующим главным моментам. Несвободные исчезают постепенно, переходя преимущественно в категории безземельных, зависимых крестьян. С другой стороны положение крестьян-собственников понижается до уровня тех же безземельных, экономически зависимых категорий; их личная свобода, граждане и имущественные права подвергаются ряду ограничений, и рядом с прежними данями развивается недельная, барщинная повинность. Одновременно проводится строгая регламентация крестьянского землевладения и хозяйственных отношений, разрушающая прежние формы крестьянского хозяйства, более сложные экономические единицы, и низводящая их к мелким дворам-хозяйствам, причем развитие господских запашек, фольварочного хозяйства все более уменьшает величину крестьянского участка и создает чрезвычайно тяжелые формы эксплуатации крестьянского труда.
Пачнем с несвободных. Когда, после долгого перерыва, мы получаем, в середине XV в., довольно значительный документальный материал, в украинских землях Польши несвободных уже нет: юридически они не существуют, а фактически встречаются только в виде редких исключений. В землях великого княжества Литовского такие остатки несвободного состояния существуют дольше, не только в XV, но и XVI в. (так назыв. «паробки*, «челядь невольная» или просто «челядь»); право впол-
149
не признает их существование и лишь постепенно ограничивает источники рабства. Но жизнь шла впереди законодательства, и XVI в. для земель в. кн. Литовского является временем вымирания рабства на практике и наконец Литовский Статут 1588 г., уничтожив все иные категории рабов, кроме взятых на войне невольников, предписывает перевести рабов других категорий, равно и детей полоненников, на крестьянские участки и считать их за крестьян-отчичей (крепких земле).
Это постановление, как и вообще практиковавшийся в продолжение XVI в. перевод остатков рабов на крестьянские участки, в категорию тяглых крестьян, объясняют нам ретроспективно, как исчез этот, некогда так многочисленный класс несвободных: он перешел в категорию крестьян, сидевших на господских землях. Однако этот переход многочисленного класса несвободных в категорию безземельных крестьян, сидевших на господских землях, не проходить без последствий. Он — позволю себе так выразиться — отравляет рабскими свойствами своего юридического и экономического положения упомянутую категорию крестьянства, а по мере того, как исчезала граница между свободными и экономическими независимыми крестьянами-собственниками и крестьянами безземельными, сидевшими на господских землях, особенности несвободного и экономически зависимого состояния несвободных и безземельных переносятся и на эту свободную массу крестьян-собственников.
В XVI в. в более чистом виде это первоначальное свободное крестьянство сохранилось только местами — именно там, где не было усиленной земледельческой культуры, фольварочного хозяйства, господских занашек, — в Полесье пинском и волынском, в Киевской земле и за Днепром (там, где существовала оседлая колонизация). Здесь повинности ограничивались данями, весьма, впрочем, значительными; издельных работ не существовало, кроме городовых и самое большее — «толок», т. е. некоторого участия в полевых работах княжеских и господских дворов, где последние существовали; личные и имущественные права крестьян вообще не подвергались значительным ограничениям. Наоборот, в местностях с более значительной земледельческой культурою все более и более распространялась и возрастала барщина, «панщина», и в зависимости от этого — тип крестьян «работных», «тяглых», обремененных работою и всячески ограниченных в своих прежних правах.
Причина развития барщины лежала в усиленном распространении фольварочного хозяйства, господских запашек с конца XV в. Это было время всеобщего развития земледельческого хозяйства в Северной Европе, вызванного экономическим переворотом — развитием морской торговли, упадком цены денег, оживлением оборота капиталов. Совершенствуются способы земледелия, развивается интенсивное хозяйство и под
150
влиянием этих условий чрезвычайно расширяется площадь господских запашек. Участвуя в общем экономическом движении, Польша находилась под влиянием еще и специальных условий, содействовавших оживлению хлебной торговли, а следовательно и усиленному распространению помещичьего хозяйства. В 1466 г. она приобрела собственный морской порт в Данциге (Гданске), и это оживило ее вывозную торговлю. Шляхта, которая в это именно время приобретает решающий голос во внутренней политике и законодательстве, проводит ряд законов, направленных к облегчению вывоза продуктов своего хозяйства: отменяются пошлины на предметы шляхетского хозяйства, облегчается торговля и движение по сухопутным дорогам и т. д. Это сказалось развитием вывоза в балтийские порты (преимущественно в Данциг) продуктов сельского хозяйства — лесных товаров, волокна и особенно хлеба. Цены на хлеб быстро растут: в 1514 г. корец ржи стоил 65 грошей, в 1564 г. — 186 грошей, между тем ценность монеты уменьшилась за это время только в 1 Va раза, следовательно цена хлеба возросла за эти пятьдесят лет вдвое. Потребность в рабочих руках приводит к чрезвычайному развитию барщины и, благодаря изъятию крестьян из-под правительственной власти и юрисдикции, помещики без затруднения облагают крестьян усиленными работами.
Все это приводит к чрезвычайному оживлению фольварочного, господского хозяйства в землях Польши, а затем и в. кн, Литовского. Расширяются заиашки: отчасти путем обработки новых пространств, но гораздо более — посредством принудительного отчуждения земли из крестьянских рук в форме покупки или перевода крестьян на новые уменьшенные участки, увеличивается площадь господских земель. Число фольварков возрастает чрезвычайно быстро. Прежде существовали на Украине целые волости, большие группы сел без единого фольварка, а там, где последние существовали, главным назначением их, как и всего вообще господского хозяйства, служило производство для собственного потребления — прокормления господской семьи, слуг и инвентаря. Теперь сельское хозяйство имеет в виду заграничный вывоз, а фольварки основываются везде, где скопляется мало-мальски значительное числа крестьянских рук. Все господское хозяйство ведется крестьянским, крепостным трудом, и возрастание этого хозяйства происходить ценой прогрессивного увеличения панщины, барщинных работ.
В XV в. в Галиции, где эти перемены скорее и сильнее давали себя чувствовать сравнительно с остальными украинскими землями, еще очень часто встречаем весьма небольшую панщину, по несколько дней в год; но замечаем уже и еженедельную — по одному дню в неделю. В конце XV в. панщина начинает сильно возрастать. Шляхта Холмской земли на своем
151
сеймике 1477 г. постановила, что, кроме денежного чинша и хлебной дани, крестьянин, занимающий лан земли, отныне должен во всех имениях работать не менее одного дня в неделю на своего помещика и кроме того исполнять целый ряд дополнительных работ, в общей сложности дающих около двух дней в месяц, и столько раз приходить «на толоку» (работу на господских харчах), сколько пожелает помещик. На сеймах 1519 и 1520 гг. шляхте удается провести уже для всего государства, не только относительно помещичьих, по также государственных и духовных земель, постановление, что крестьяне должны работать на владельца самое меньшее один день в неделю, и что от этого постановления могут быть свободны только те из крестьян, которые докажут письменным документом, что панщина была у них переведена на деньги. Если это постановление не было проведено в таком виде повсеместно, то с другой стороны в действительности, как на это намекают сами сеймовые постановления, панщина давно уже перешагнула указанную норму и продолжительность ее увеличивалась все более и более, В половине XVI в., как видно из правительственных распоряжений, в коронных (государственных) землях нормальною, правильнее сказать, — минимальной панщиной считалась двухдневная панщина с дана: в 1570 г. правительственные ревизоры в тех селах, где панщина не дошла еще до этой высоты, вводили двухдневную панщину, совершенно не считаясь с фундацийными грамотами и всякими привилегиями. Но очень часто встречается уже трехдневная работа в неделю, и даже ежедневная, с тем лишь ограничением, что в поеледнем случай крестьянин работал на помещика не целый день. При этом, с дроблением крестьянских участков параллельно с возрастанием господских запашек, двухдневная или трехдневная панщина считается уже не с дана, а с хозяйств Полупановых или еще более мелких. И в добавок одновременно с возрастанием панщины и раздроблением хозяйств, дани и чинши не только не уменьшаются, но также обнаруживают тенденцию к возрастанию.
В общем вторая половина XVI в. была временем чрезвычайного и резкого роста панщины в западной Украине. Актовые книги Галиции переполнены жалобами государственных (королевских) крестьян на отягощение их работами вопреки прежним порядкам и документам1
, Правительство однако оказывало жалобщикам очень слабую поддержку: референдарский суд, ведавший эти дела, быль слишком тяжелой машиной, да и решения его точно также как и королевские распоряжения, запрещавшие старостам и державцам отягощать крестьян, очень плохо исполня-1
Крестьяне помещичьи не имели права приносить жалоб на своих помещиков, и никакая инстанция не имела нрава их принимать.@ 153
лись. В украинских же землях, более удаленных от правительственных центров, крестьяне даже и не пробовали искать защиты у правительства, хотя и здесь — более медленно, и с большими колебаниями в связи с местными условиями, развивался тот же процесс роста панщинных работ (двухдневную панщину с лана ввел в государственных имуществах в. кн. Литовского уже «Устав на волоки* 1557 г.).
Параллельно с этим превращением крестьянина в рабочую силу помещика и в значительной зависимости от тех же экономических факторов, которые приводили к развитию панщины, происходило ограничение личных и имущественных прав крестьян, доканчивавшее их обращение в своего рода помещичий инвентарь. Здесь можно указать три главных момента: а) изъятие крестьян из под власти государственных властей и подчинение полной и безапелляционной власти и юрисдикции помещика, б) ограничение личной свободы и права передвижения; в) ограничение или полное уничтожение права крестьянина на землю.
В Польше изъятие помещичьих крестьян из-под правительственной нласти и юрисдикции государственных органов было уже совершившимся фактом в то время, когда польское право начало распространяться в западных украинских землях. В землях, не принадлежавших вел. кн. Литовскому, оно было установлено жалованной грамотою Казимира 1449 г. Завершил же это изъятие и подчинение крестьянина полной и босконтрольной власти помещика принцип, провозглашенный в польской правительственной практике уже в первой половине XVI в, — что государственные суды не могут принимать жалоб крестьян на своего помещика и что в их отношения не может вмешиваться никакая власть, даже сам король. Этот принцип был усвоен также практикой вел, кн. Литовского, и право жалобы сохранилось только за государственными крестьянами, по отношению к управителям и держателям государственных имений. Но, как я уже упомянул, референдарский суд, ведавший подобные дела, был организован крайне бюрократично, и обращение к этой инстанции было для крестьян связано с такими трудностями, что предоставленное им право жалоб существенной пользы им не приносило, а крестьянство центральных и восточных украинских земель и вовсе им не пользовалось.
Ограничение личной свободы крестьян стояло также, с одной стороны, в тесной связи с развитием барщины, с другой — с вопросом о праве крестьянина на землю. В Польше, где крестьянин считался вообще сидящим на господской земле, донускалась значительная свобода передвижения; позже, законодательством Казимира Великого, в половине XIV в., передвижение было значительно ограничено, но еще не уничтожено. В западных украинских землях шляхта в XV в. допускает передвижение крестьян, но под своим контролем: крестьянин выходит не сам, а его
ЮЗак. 35
154 @
выводит помещик того имения, куда крестьянин имеет намерение перейти; он же рассчитывается за своего нового «подданного» с его прежним помещиком по всяким обязательствам.
С кондом XV в. развитие панщины ведет к особенно большим ограничениям крестьянских передвижений, и к этой общей тенденции польской шляхты присоединяется теперь и шляхта западных украинских земель. До сих пор регулировался выход только крестьян-хозяев; младшими членами крестьянских семейств законодательство не занималось. С распространением барщины помещику стало выгоднее переводить их на мелкие участки, облагая панщиной и не выпуская из села. Сейм 1496 г, постановил, что крестьянские сыновья могут выходить из села в ограниченном числе и не иначе как с согласия помещика; из хозяев не может выйти из села больше одного в год. Сейм же 1505 г. вообще обусловил всякий выход крестьянина из села разрешением, «доброю волею» помещика, другими словами, — упразднил вовсе право выхода.
В этом же направлении, хотя и иными дорогами — не путем законодательства, а практики — слагались отношения и в землях вел. княжества Литовского.
Пока права крестьянина на землю признавались, свободный выход крестьян, сидевших на собственных землях, создавал чрезвычайные трудности для владельцев, получавших от правительства этих крестьян и их земли, как источник доходов взамен военной службы. Ноэтому правительство в интересах служилого землевладения всячески ограничивает право передвижения крестьян-собственников. А так как граница между крестьянами, сидевшими на собственных землях, и крестьянами поселенными на землях господских, в это время уже сгладилась, то в конце концов были закрепощены и те, и другие. И как давность владения и сумма труда, вложенного в землю, создавали права крестьянина на землю, так давность стала критерием его закрепощения; термин «отчич», указывавший собственно на наследственные права крестьянина на данный участок земли, превратился в термин для обозначения крестьянина, «засидевшего» в продолжение нескольких поколений и потому потерявшего право выхода. Для такого крестьянина законодательство вел. кн. Литовского, уже в Литовском Статуте 1529 г., не делает различия от «челядина» и совершенно не вмешивается в его отношения к «господину».
Таким образом практика великого княжества Литовского и здесь встретилась с практикой и законодательством Польши То же видим и в вопроси о правах крестьянина на землю.
На этом пункте была значительная разница, даже полный контраст между обычным правом украинских земель и современным правом польским: первое знало крестьянина-собственника, второе — крестьянина, пользующегося господской или княжеской землею. Эти воззрения встретились в западных украинских землях, и если практика делала уступки обычному праву туземцев, то по праву за крестьянами признавалось только владение, а не собственность, и в случае надобности их земли бесцеремонно отчуждались, отбирались и т. п. Особенно в период распространения господских запашек, фольварочного хозяйства принудительное отчуждение широко практиковалось — с согласия правительства в государственных землях, волею помещика — в частных. Это вызывало, конечно, чрезвычайное озлобление и развитие побегов среди крестьян, которые не могли расстаться с воззрением на разработанную ими землю как на полную свою собственность; даже принимая в новопоселяемых селах участки для разработки, крестьяне затем, разработав их, считали своею собственностью, к удивлению королевских ревизоров, встречавшихся с такими странными в их глазах притязаниями во время ревизий.
101
Так было в украинских провинциях. Польши В землях вел, кн. Литовского с одной стороны права крестьянина на землю были подкопаны отмеченным уже условным характером землевладения вообще, с другой стороны тем обстоятельством, что раздачами населенных земель стерта была граница между крестьянами-своеземцами и безземельными, сидевшими на господских землях. Крестьяне, правда твердо сознают свои права, и практика допускает за ними право распоряжения землями; но законодательство постепенно вырабатывает весьма суровый взгляд на крестьянское владение. С полной определенностью это выступает в документах половины XVI века, может быть, не без влияния польского права в своей окончательной формулировке. «Кметь и вся его маетность наша есть*, говорит устав 1557 года.
Таким образом, параллельно с ограничением личной свободы ограничены были самым решительным образом и имущественные права крестьянства.
Этот процесс закрепощения крестьянина, лишения прав и превращения в рабочий инвентарь помещика развивался в продолжение XVI в. из укранпских земель главным образом в землях западных и в бужско-припетском Полесье. Поднеировье, до 1569 г. недоступное польской шляхте да и непривлекательное для шляхетского сословия благодаря своим специальным колонизационным условиям (о них ниже), этим процессом до самого конца XVI в. было весьма мало затронуто. Только с улучшением колонизационных условий в конце XVI в. начинается движение из соседних провинций крупных землевладельцев, приобретающих в Поднепровьи разным путем огромные имения в чаянии грядущего заселения. 1569 год открыл сюда дорогу польской шляхте, с жадностью бросившейся на здешние плодородные пространства, выпрашивая у правительства грамоты на земли «пустые» (т. е. не имевшие владельца с королевской грамотою, хотя бы и заселенные) и пожизненные «державы», устраивая здесь фольварки и пересаживая сюда приемы барщинного хозяйства эксплуатации крестьянина и все те понятия о бесправии крестьянина, развитие которых мы только что представили.
Но насаждение здесь шляхетской культуры не легко дается, Местное крестьянство, составившееся из беглецов, бросивших насиженные места и ушедших в эти нустынные пространства, под татарскую стрелу и аркан, для того, чтобы избавиться от крепостных пут, среди тревожной и трудной жизни выработало в себе независимость и отвагу. Крайне враждебно встречало оно всякий намек на крепостные порядки, грозило бегством, объявляло себя козаками, и все усилия сломить это противодействие только приготовляли горючий материал для народных движений.
Здесь складывалась социальная основа народных движений XVII в., — между тем как окраска национальной борьбы, усвоенная ими, ведет свое начало прежде всего из отношений городских. Город был нервым очагом национальной борьбы, слившейся затем с массовым социальным движением крестьянства.
Подробнее; История Украини-Руси т. V, гл 3 (эволюция крестьянства), там же в гл. 5 — сельское управление, в т VT л 1 и 2 — экономические отношения.
XIII. ГОРОДА. РЕЛИГИОЗНО-НАЦИОНАЛЬНОЕ И КУЛЬТУРНОЕ ДВИЖЕНИЕ XVI—XVI! вв.
В жизни украинских городов влияние польских порядков выразилось в преобразовании их по типу саксонских общин «магдебурского права». Правда, начатки такой организации, в особенности по отношению к немецким колониям, мы встречаем в Галицко-волынском государстве еще перед польским завоеванием. Но только в эпоху польского господства начинается систематическое преобразование старых городских общин и основание новых по «Магдебургекому праву», — отчасти под влиянием общего увлечения этими немецкими формами, отчасти из политических видов, чтобы этим путем ввести в городское (и даже сельское) население украинских земель иноплеменные, приверженные к польскому господству колонии. В начале XV в. все более значительные города Галиции и целый ряд второстепенных городов, местечек и даже сел имели уже немецкое устройство. Затем, из тех же политических мотивов и под влиянием польских порядков, хотя и гораздо медленнее, оно распространяется также и в землях в. кн. Литовского: в начале XV в, в Побужье, в XV—XVI вв. на Волыни, а в землях Киевской и Брацлавской — главным образом уже после 1569 г.
Это преобразование по немецкому праву производило коренной переворот в жизни города. Старый украинский город (как вообще города в старом славянском быту) был тесно связан с землею; можно было сказать; город — это земля; он быль ядром, где более плотно группировались те же общественные клеточки, из которых состоял и организм земли. В Германии же городской быт организовался в форме иммунитета, исключения из общеземского строя и этот институт усвоился теперь украинским городам. Связь города с землею, с общим государственным устройством совершенно разрывалась этим городским иммунитетом; каждый город существовал сам по себе, как маленькое государство, даже без связи с другими городами.
Для самого города исключение его из общеземской организации приводило лишь к самыми печальным результатам. Обособленные, лишенные взаимной связи городские общины, за исключением нескольких наиболее сильных, попали в полную зависимость от старост или помещиков, и скоро от их независимости остался пустой звук. Таким же пустым звуком оказалось самоуправление, муниципальная свобода, так
как все, что оставалось свободным от вмешательства местной администрации (старост) или помещиков, оказывалось или во власти наследственного войта, или тесного кружка мещанских фамилий, державших в своих руках выборные должности. Выборные коллегии райцев (административный совет) и лавников (судебная коллегия) часто превращались в их руках в пожизненные, замкнутые корпорации. Наконец, отстраненные от участия в парламентарной жизни и законодательстве государства, подпав законодательной власти шляхетского сословия, города подвергаются целому ряду тягостных ограничений и оказываются в конце концов в таких условиях, которые делали вообще невозможным никакое экономическое развитие.
В результате, под влиянием этих условий города под польским режимом Украины постепенно хиреют и упадают, как и города коренной Польши1
. Утрачивают свое значение культурных центров, нищают и отстают все более от современного прогресса экономической и культурной жизни и вместе с тем приобретают все более инородный характер. Уцелевшие жалкие остатки торговли и промысла попадают в руки Евреев, несмотря на все направленные против них запрещения и ограничения. Как элемент наиболее выносливый, умевший приспособиться к невозможным условиям этой городской жизни и обойти стеснительные условия разными кружными путями, они даже вытесняют прочие национальности, так что города и местечки занадной Украины получают и до сих пор сохраняют преобладающий еврейский характер. Это был один из ощутительнейших результатов прославленной «культурной миссии* Польши в украинских землях.В особенно тяжелых условиях оказался при новых городских порядках туземный, украинский элемент. Не говоря уже, что при введении магдебургского права последнее часто становилось уделом только привилегированной колонии, составленной из Немцев и Поляков2
, а туземное население лишалось гражданских прав и всякого участия в муниципальном управлении (так наз. «предмещаве»), — вообще магдебургское право оказалось весьма неблагоприятным для туземцев. Оно основано было на принципе вероисповедном: к участию в гражданской жизни и муниципальном управлении допускались исключительно христиане; а так как1
Прежде всего в западной Украине, в городах Подиенровья дольше концентрировалась народная жизнь, и города на правом берегу Днепра получили свой позднейший характер уже после падения коэачества.а
Немцы, впрочем, вследствие религиозного единства с польским населением в конце концов, ополячивались, так что вопрос сводился собственно на отношения «Руси* и Поляков, оставляя в стороне Евреев и армянские общины некоторых городов.160 0 ___ М.С,
по средневековым понятиям христианином был только католик, то туземное, украинское население, как «схизматики», очень часто вовсе не допускалось к участию в городском управлении, к занятию выборных должностей к участию в цехах, т. е., говоря иными словами, лишалось права заниматься ремеслами и торговлею, или было стесняемо разными ограничениями. Встречаются даже по отношению к украинскому населению наравне с Евреями запрещения права жительства вне дозволенных кварталов, нубличного отправления православного богослужения и церковных церемоний.
Конечно, с этими ограничениями украинское население старалось бороться и собственными силами,
Обстоятельства сложились так, что борьба эта, вне чисто сословных и местных интересов и стремлений, отливалась прежде всего в религиозную форму. Это было отчасти следствием того, что и неравенство в мещанских правах основывалась на религиозном различии; отчасти сказывалось здесь обстоятельство, что национальное различие Руси и Польши, совпадая с различием религиозным, вообще подменивалось этим последним, так что споры и борьба национальная понимались как борьба религиозная — более понятная для массы, благодаря более определенным своим признакам.
Местные религиозные отношения давали много поводов для национального обострения. С переходом западных украинских земель под власть Польши, а в центральных — с переходом в католичество Ягайла и новой политикой литовского правительства, православная церковь, привыкшая к роли церкви господствующей, государственной, переходит в положение церкви только терпимой, а позицию государственную, господствующую занимает церковь католическая, По первоначальному плану римской курии и польского правительства, католическая церковь собственно должна была совершенно вытеснить и заменить православную: последняя должна была вовсе прекратить свое существование, после того как православные кафедры будут замещены католическими епископами. Но осу-
ществить этот план оказалось невозможным. Католические епархии пришлось организовать в украинских землях рядом г православными, они были обеспечены отобранными от православных имениями и новыми пожалованиями. Затем православную церковь пробовали привести к соединению с католической подчинением папе и признанием католических догматов. Первая попытка в этом смысле предпринята была Ягайлом в 1396 г. и затем подобные старания польских королей и в. кн. литовских идут через весь XV в. — во время собора Констанцкого, Базельзкого, Флорентийского, затем в 1470-х и 1490-х гг. Но после того употребления, какое из этих попыток и вызванного ими неудовольствия среди православных сделала Москва, увидевшая в них благовидный предлог для вмешательств во внутренние отношения в. кн.
Литовского, — польско-литовское правительство сделалось осторожнее. Унионные опыты прекращаются на долгое время. Православная церковь оставлена была в покое, в положении особой, хотя и низшей церкви.
Это приниженное положение православной церкви и неравноправность православных сравнительно с католиками давали себя чувствовать на каждом шагу. Православные епископы не входили в состав сената и сейма, как епископы католические. Духовные доляспости православной церкви правительство, замещавшее их, рассматривало не с точки зрения церковных интересов и канонических условий, а раздавало за денежные «челобитья» или разные услуги, ничего общего с церковными интересами не имевшие. Православное духовенство облагалось податями, неизвестными духовенству католическому. Религиозные обряды подвергались разным оскорбительным стеснениям — налр., считалось недозволенным, даже с разрешения правительства, строить новые православ-
162 0
ные церкви (хотя в действительности это обыкновенно и не соблюдалось). Переходы католиков в православие были воспрещены, и смешанные браки обставлены были разными стеснениями. Считалось правилом, что православные не должны быть донускаемы к занятию сенаторских и даже вообще всяких должностей; о неравноправности в городских общинах я уже говорил.
Все это и многое другое давало себя чувствовать православным очень сильно. Но православная иерархия, от которой прежде всего следовало бы ожидать протеста, выказывала полную неспособность к нему, отсутствие энергии к борьбе и полный недостаток инициативы в улучшении положения православной церкви. Отчасти это было следствием старой привычки, укоренившейся среди православной иерархии, — опираться на правительственную власть; по старой традиции вие правительственных сфер, в самом обществе она как-то не умела найти для себя точки опоры. Но в очень сильной степени здесь сказывалось также и последствия права патроната, присвоенного королями и в. князьями относительно православных церковных должностей: высшая иерархия, назначаемая правительством по своему усмотрению, чувствовала себя вполне зависимою от него. Благодаря тому же обстоятельству, на высшие должности в православной церкви попадало множество людей, вовсе для этого неподходящих, неспособных не только порадеть об улучшении церковных отношений, но и сколько-нибудь сносно исполнять самые элементарные свои обязанности, и вследствие этого весь строй православной церкви в XVI в. пришел в сильнейшее расстройство.
Движение в пользу реформы церковных отношений вышло из среды светской, главным образом — из среды мещанства. История возобновления галицкой православной кафедры в 1530-х гг. дает первый исторический пример всенародного участия в делах церковной организации; иерархический вопрос делается вопросом национальным и объединяет для солидарной деятельности духовенство, православную шляхту н мещан. Хотя при этом духовенство и шляхта фигурируют на первых местах, но несомненно главными организаторами, сплотившими вокруг себя остатки православных шляхетских родов, были мещане — православная Львовская община, Из мещанской же среды выходят специальные организации, посвященные улучшению религиозных и иерархических отношений — так ваз. братства,
Корни этого любопытного явления идут далеко в глубину; начало их восходит к языческим празднествам, совершавшимся известными группами родов, связанных родовыми традициями с данным культом. Когда христианская религия заняла место языческой, а храмовые праздники — место языческих паров, родовые или территориальные группы семей свя-
зываются с известной церковью, Жизненным нервом этих организаций были пиры в храмовые праздники, где потреблялось огромное количество меду, а доходы от этих праздничных пиров — в виде платы участников, так же как и постоянные взносы этих приходских организаций, «братств» — поступали в пользу церкви, Древнейший устав такой организации известен в Новгороде в XII в,, но в нем можно видеть следы влияния западных гильдий, между тем как самые братства — явление вполне туземное. О «братчинах», братских пирах имеем известия в летописях XII в, и в северных былинах. Позже — для XV—XVI в., мы имеем об этих братствах документальные данные, особенно относительно белорусских земель: братства имели право варить в храмовые праздники мед, продавать его беспошлинно, а доходы от этого беспошлинного корчемства обращались в пользу церкви и братства. Несомненно, такие братства были широко распространены и в украинских землях; в Львове в XVI в, было их несколько, встречаем их и в провинциальных городах. Обыкновенно сведения о них доходят до нас по случаю утверждения братских статутов церковной или светской властью, самые же братства существовали гораздо раньше, Братчики вносят известную небольшую сумму при вступлении, затем платят периодические взносы; гости, приглашавшиеся на храмовые пиры, делают также известные вклады в братскую казну. Братства поддерживают свои патрональные церкви, помогают бедным и впавшим в несчастие сочленам своим и корпоративно провожают на место упокоения умерших своих членов.
Но по мере того, как церковные вопросы начинают возбуждать «интерес в обществе, братчики не ограничиваются уже тесным кругом вопросов, связанных с праздничными службами и похоронами сочленов, а начинают поднимать голос в вопросах церковной организации, дисциплины и нравственности. С другой стороны — под влиянием оживления церковных интересов к братствам примыкают православные шляхетские, даже наиболее знатные роды, и сообщают их голосу тем больший вес и значение.
Этот поворот в деятельности братств совпадает g подъемом интересов к просвещению и литературной деятельности, вызванным умственным и религиозным движением современной Европы и отразившимся ведьма сильно в землях Польши и вел. кн. Литовского. Религиозная борьба протестантов и католиков, православных и католиков отражается в культурной жизни усиленным издательством, усиленной литературной производительностью. Школу и просвещение начинают ценить, как оружие религиозной или национальной борьбы. Протестанты и иезуиты усиленно занимаются организацией школ, той же дорогою идут и православные. Автор интересного полемического трактата «Пересторога* (как предпо-
164 (g)
латают — львовский мещанин, писавший в начале XVII в.) высказывает в сильных выражениях общее убеждение, что главной причиной печального состояния православной Руси был недостаток хорошо организованных школ. Богатые меценаты, как кн. Острожские, Ходкевичи, Виленские мещане Мамоничи и др., основывают типографии, поощряют литературный труд. Гор. Острог на Волыни в 1580—90-х гг. делается выдающимся центром литературы и просвещения: здесь основывается типография и православная академия, группируется кружок литераторов {Гер. Смотрицкий, Василий, автор книги «О единой вере», Хр. Вронский, анонимный клирик острожский и др.). Он откликается на волновавшие православных события и вопросы: отсюда выходят полемические сочинения против реформы календаря, отвергнутой православными, как новшество, противное традициям православной церкви, а десять лет спустя — против несравненно более важного мероприятия, церковной унии.
На тот же нуть просветительной и литературной деятельности вступают и братства. Львовское братство приобретает в 1585 г. типографию, в 1586 г. организует школу с славянским и греческим языками. Оно признается старейшим из украинских братств и служит образцом для прочих, организованных во всех важнейших городах (из этих младших украинских братств наиболее замечательны луцкое и особенно — киевское).
Б своих стремлениях к очищению и поднятию уровня религиозной жизни и церковных отношений братства очень скоро очутились в натянутых отношениях к епископам. Во Львове между епископом и братством завязалась очень упорная и шумная война. Братства ищут опоры у константинопольских патриархов, составлявших высшую власть для украинской церкви. Константинопольские и другие патриархи, в это время в своих финансовых нуждах предпринимающие довольно частые поездки в украинские и белорусские земли, по дороге за московскими подаяниями, обращают при этом внимание на расстроенное состояние украинской церкви, и решительно берут сторону братств, как ценных органов обновления церковного строя. Освобождают их из под власти епископов, сообщая им право так наз. ставропигий, подчиненных непосредственно патриарху, дают широкие права надзора за церковной жизнью и вообще покровительствуют братскому движению. Одновременно с тем стараются с своей стороны прекратить административными мерами и карами непорядки в украинской церковной жизни, и в 1589 г. патриарх даже низлагает тогдашнего митрополита киевского, как незаконно поставленного.
Но эти вмешательства патриархов и оказываемое ими покровительство братствам вызывает только величайшее неудовольствие среди епископов, и среди них является мысль — отделаться вовсе от власти патри-
@ 165
архов, Уже в 1589 г. львовский епископ Гедеон Балабан под впечатлением поддержки, оказанной константинопольским патриархом Львовскому братству в его распре с владыкою, обратился к местному католическому архиепископу, заявляя о своем желании освободиться от власти патриарха и перейти в католическую церковь. В 1590 г. четыре украинских епископа (львовский, луцкий, холмский и туровский) на съезде в Белзе решили присоединиться к католической церкви, мотивируя это желание злоупотреблениями натриархов, самовольными их распоряжениями, смещениями епископов и покровительством братствам. Они вошли в переговоры с королем, выразившим полное сочувствие их намерению. В ближайшие годы к этому соглашению примкнул митрополит и два остальных украинских епископа (перемышльский и владимирский,), и в
1594 г. епископы рискпули уже выступить со своим планом открыто. В
1595 г, епископ луцкий Терлецюй и владимирский Потий, по поручению остальных, вступили в открытые переговоры с королем, затем явились в Рим, чтобы публично заявить папе о своем соединении с католической церковью, а в октябре 1596 г, собран был в Бресте собор для окончательного, торжественного превозглашения упии украинско-белорусской церкви с католическою.
Когда первые слухи об этих намерениях епископов проникли в украинское общество, они вызвали чрезвычайное смятение и открытые протесты. Православные магнаты, — во главе их кн. Константин Острожский, раньше в принципе вполне сочувствовавший соединению церквей, — протестовали против того, что епископы сами, без участия духовенства и мирян и без соглашения с остальной православной церковью, вошли в единение с Римом. Протестовали духовенство и братства. Между тем как православные магнаты и шляхта делают своею ареной сейм и, заключив союз с протестантами, домогаются удаления епископов с их кафедр, — духовенство и братства развивают агитацию против епископов и их упии в широких кругах общества. Созванный для провозглашения унии собор в Бресте разделился на два отдельных и враждебных собора — православный и у татский, и православный собор, с участием патриарших делегатов, объявил перешедших в унию епископов низложенными. Но правительство продолжаю поддерживать епископов-упиатов: оно объявляет упию правосильной и признает за епископами-униатами власть над протестующим православным духовенством.
Этот вопрос о правосильности упии, о границах епископской власти, об отношении к ней мпрян и собора вызывает чрезвычайный интерес и оживление. Возникает небывалая литературная деятельность. Так, самому Брестскому собору посвящено до десяти полемических сочинений с православной и униатской сторон в 1596—1604 гг.; наиболее замечатель-
166
ное произведение этого периода — «Апокрисис» Вронского, одного из членов упомянутого острожского кружка, сочинение выдающееся основательным разбором церковных вопросов, волновавших современников (об отношениях паствы и епископов, собора и иерахии и т. п.). К этому же времени относится литературная деятельность Ивана из Вышни (Вышенского), замечательного полемиста, отличающегося необыкновенной искренностью чувства, силою иронии и сарказма, но не всегда умеющего оценить запросы времени (напр., он довольно неблагоприятно относится к современным стремлениям к просвещению). Новое оживление полемической литературы имело место около 1610 г., наиболее замечательное произведение этого цикла Frnvox, плач православной церкви по поводу отступничества от нее ее детей, покидающих ее для унии и католичества. Оно принадлежит одному из талантливейших писателей этого периода, Мелетию Смотрицкому, колебания которого между унией и православием остались красноречивым свидетельством, как нелегко было даже выдающимся людям того времени найти выход в запутанных церковных отношениях. Затем в начале 1620-х гг. появляется новая серия сочивений, венцом которых является замечательный церковно-исторический трактат Захария Копыстенского «Палинодия*, написанный в 1622 г., но оставшийся не напечатанным в свое время.
Эта оживленная литературная деятельность является показателем современной культурной жизни. Украинские и белорусские земли покрываются сетью братств, В большом числе организуются шкоды и типографии. Взамен захваченных униатами церквей и монастырей, получивших теперь особенно важное культурное и национальное значение, — усиленно создаются новые. Движение переходит все в более и более широкие круги общества, переносится на улицу, доходя до вооруженных столкновений {наиболее громкий эпизод — убийство во время уличного движения 1623 г. полоцкого униатского архиепископа Купцевича, озлобившего православных своими резкими насильственными мерами). Возрос о сохранении православной церкви получаеть значение всенародного, национального дела и надолго сообщает украинской культурной жизни, оживленной этим движением, сильно выраженный религиозный, собственно — вероисповедный характер. Религиозная полемика и апологетика в нродолжение всего XVII в. господствуют в ней почти безраздельно, и светской украинской литературы почти не существует, за исключением немногих исторических компиляций и мемуаров.
Надежды православных отстоять свою церковь и уничтожить упию законодательным путем, путем сеймового законодательства, не осуществились. Правда, после долгих и бесплодных усилий православной шляхте на сейме 1607 г. удалось, благодаря благоприятному стечению обстоя-
тельств, достигнуть законодательного признания существования православной церкви с отдельной иерархией; король, имея против себя враждебное движение польской шляхты, т. н. рокошан, не решился отклонить открыто требования православных. Но он самым бесцеремонным образом нарушил утвержденный им закон, продолжая назначать униатских кандидатов на православные кафедры; православной церкви грозило прекращение иерархии и с ним — полный упадок и разложение. Положение было тем серьезнее, что успехи на сеймах 1607—9 гг., достигнутые православными, грозили быть первыми и последними, вследствие чрезвычайно быстрого и широкого ополчения православной шляхты и магнатов.
Я уже упоминал, что оживление культурной жизни в Польше во второй половине XVI и начале XVII в. обнаружило большую притягательную силу для высших слоев украинского общества. Оживление католической церкви в Польши, наступившее в конце XVI в., после реформационного движения, и созданное главным образом иезуитами, распространившими свои общины и школы также в украинских и белорусских землях, не осталось тоже без весьма серьезного влияния. Православное, украинское просветительное и культурное движение заноздало; старания пойти за современным польским движением пришли слишком поздно, чтобы удовлетворить потребности высших слоев украинского (и белорусского) общества в образовании и культурной жизни: эти высшие слои оказались уже увлеченными польской культурою, когда украинская делала первые шаги в своем возрождении.
Воспитываясь в польских и заграничных католических, часто — Иезуитских школах, связанные с польскими шляхетскими родами семейными, брачными связями, увлекаемые польской государственной и культурной жизнью, представители украинских магнатских и шляхетских родов в конце XVI в. и начале XVII в. массами принимают католичество и становятся Поляками. Сыновей ревностных борцов за православную церковь 1590-х гг, видим в 1620 — 1630 гг. уже ревностными ♦католиками, чуждыми всяких национальных украинских интересов. Смотрицкий в своем Треносе 1610 г, спел настоящую надгробную песнь украинской аристократии, перечислив бесконечный ряд магнатских и шляхетских украинских родов, уже оставивших свою национальность и национальную религию.
Без магнатов-братчиков и покровителей, при легализированном преобладании католиков, предоставленные сами себе мещанские братства оказывались бессильными в оборене православной церкви и национальных интерееов против союза правительства с католическим обществом и ренегатами украинской национальности.
И вот в таком критическом, казалось — безвыходном, положении борцы за православие обращаются к новой силе — созданной процессом социальным и экономическим — козачеству. Они закрывают глаза на социальный характер этой силы, весьма мало им симпатичный, и, видя в ней только оппозиционную силу, связанную с ними единством национальности и исповедания, ищут у нее отклика в этом единстве. Казачество действительно откликается на религиозно-национальный клич. Из Львова и Вильны центр борьбы за старую религию и национальность переносится в Киев, в ближайшее соседство козачества. При его содействии киевское духовенство и мещанство дают отпор униатской иерархии. Киевская Лавра, древний Печерский монастырь, под руками новых деятелей из Галиции, как Плетенецкий, Копыстенский и др., превращаются в крупнейший очаг церковно-национальной деятельности. Рядом с ней в 1615 г. основывается братство, в которое казацкий гетман вписывается «о всем войском Запорожским», и оно скоро занимает первенствующее место в современной культурной и религиозной жизни украинского народа; основывается при нем школа, из которой вырастает киевская академия, служащая в продолжение XVII и XV1I1 в, высшей украинской школой. Под охраной казацкого войска возобновляется в 1620 г. православная иерархия и держится под той же охраной, пока правительство не было принуждено иризнать ее существование, и т.д., и т.д.
Религиозно национальное движение сверху, начатое мещанством, поддержанное дворянством и духовенством, украшенное блестящими именами первейших вельмож и князей логикой событий сходится с движением снизу, с общественным брожением, созданным бездомными беглецами, уходившими из-под гнета панщины и шляхетского всевластия. Козачина делается представителем и обделенных социально-экономическим процессом народных масс, и разбитого на арене политической, религиозной и национальной борьбы духовенства и мещанства. Это слияние элементов социальной и культурно национальной оппозиции происходит на границе первой и второй четверти XVII в, и в это время входит в новую стадию история украинского народа. Ее главным фактором становится козачество.
Подробнее —о городских отношениях История Украини-Руси в т. V, гл. 3 и 5, об отношениях церковных там же гл. 3 и б, о современном национальном, религиозном и культурном движении — т. VI гл., 3 — 6, о киевском периоде его — т. VII гл. 7.
■ iMiKiiDutiiitiittatMitMiiiiof aMi
XIV. КОЗАЧЕСТВО ЕГО ПРОИСХОЖДЕНИЕ И РАЗВИТИЕ
Козачество — явление очень интересное, но весьма сложное. Вследствие своей оригинальности, а также и благодаря громкой роли, сыгранной им в истории Восточной Европы, оно обращало на себя внимание издавна, им занимались, немало, но невыясненного все же оставалось в нем до последнего времени очень много, и в литературе по этому вопросу высказывались и высказываются нередко суждения очень смутные и ошибочные.
Очагом козачества было среднее Поднепровье, его предстепная полоса, ниже Киева, входившая XIV—XV в. в состав Киевского княжества, позже — Киевского воеводства, а почву для него приготовили колонизационные условия этого края.
Начиная с половины X в. он жил тревожною, воинственной жизнью, на границе оседлой колонизации; в вечной борьбе с кочевниками. К населению его как нельзя более приложима поэтическая характеристика, данная Словом о полку Игореве порубежникам Посемья:
И слово «козак» — тюркское слово, издавна жившее в устах кочевого населения наших степей, известное уже в половецком словаре 1303 г. в значении «сторож», »воин» — вполне приложимо было в этом значении к порубежному населению, этой передовой страже Украины. Вместе с воинственностью и выносливостью порубежная жизнь развивала личность, чувство свободы. Предоставленные княжеско-дружинным правительством своим собственным силам, эти пограничники очень чутки были к его притязаниям. В XIII в. как раз пограничные со степью территории видим среди «людей Татарских», и эти пограничные враги княжеско-дружинного строя являются полным нрототипом козачества, а союз их с ордою предвосхищаем политику вождей козачества XVI—XVIII в. в их стремлениях нами в турецко-татарских силах помощь против социально-политического строя Польши и централизационной политики Москвы.
170 ^
С упадком государственной жизни в Поднепровье в середине XIII в., население этих пограничных со степью пространств было еще более предоставлено себе, а жизнь под татарской протекцией) не отличалась спокойствием, особенно в периоды разложения Орды. В. кн. Литовское, присоединив эти пространства, также очень мало занималось ими, а восстановленное под властью князей Гедиминовой династии Киевское княжество очень слабо насаждало здесь привилегированное владельческое сословие и еще слабее прививало формы и результаты социальной эволюции в. кн. Литовского. Страшные периодические набеги Татар Крымской орды Менгли-гирея, с 1482 г. обрущивающиеся на украинские земли и затем в несколько ослабленных формах продолжающиеся почти все XVI стол., смели с лица земли и эти слабые результаты правительственных попечений и вместе с ними — всю оседлую колонизацию предстепной полосы Поднепровья, — вплоть до Киева, Чернигова, Житомира, Винницы, Летичева.
Территория по обеим сторонам Днепра до Киева и даже выше его превратилась в совершенную нустыню и в таком виде пролежала до последней четверти XVI в. Единственными оседлыми поселениями были городки, снабженные замками, небольшими гарнизонами и яртиллериею — Киев, Канев, Черкасы, Житомир, Браслав, Винница, — на правой стороне Днепра, Остер и Чернигов — на левой. Под стенами этих укреплений ютилось все население этих обширных пространств: здесь жили крестьяне соседних сел и отсюда выходили, на полевые работы. Все население жило под постоянным страхом татарских набегов, на военном положении: мещане и крестьяне этих пограничных местностей обязаны были иметь коней и принимать участие в походах и погоне за Татарами, и они действительно « имеют ружья и умеют хорошо стрелять», как свидетельствуют ревизоры пол, XVI в. Земледельческое и всякое другое хозяйство вне стен города велось вооруженной рукою — как описывает путешественник конца XVI в, пограничных крестьян Волыни: «выходя на работу, он несет на плече ружье, а к боку привешивает саблю пли тесак».
Но природные богатства этих девственных стран на обеих сторонах Днепра увлекали население далеко от замков, в так называемые «уходы» — рыбные ловли и места охоты, к устроенным в степном приволье бортям и пасекам. Тут эти промышленники проживали по долгу, соединяясь в вооруженные партии, строя для обороны блокгаузы, городки и засеки. Оборона в этих степях, соседивших с кочевьями Татар, в районе их нападений незаметно переходила в нападения на таких же промышленников противной татарской стороны, в мелкие степные войны — «лупленье татарских чабанов», как они технически назывались. Каждый год,
@ 171
весною, пограничное население и промышленники из более отдаленных местностей, привлекаемые привольем и природными богатствами этого края расползались по этим «уходам» на десятки миль, до днепровских порогов, Ворсклы, Орели, Самары и т. п.; они проживали здесь целые месяцы, предоставленные себе самим, не зная никакой власти, и возвращаясь в замки только на зиму. Это подвижное, кочевое, закаленное в невзгодах военно-промышленное население и составило основу козачества.
Первые такие известия о козаках, в которых можно подозревать Козаков именно украинских, относятся к 1470 гг. (колебание в этом случае возможно потому, что имя «Козаков» прилагалось также к добычникам татарским и к степному населению великорусскому, в бассейне Дона, где позже формируется донское козачество). Вполне ясные документальные указания на Козаков киевской территории носят даты 1492,1463 и 1499 гг. Это тюркское слово, означавшее в тогдашнем употреблении легковооруженного добычника, бродягу1
-воина, только столетием позже приобрело значение официального, общепринятого имени для известной группы украинского населения, известного сословия. Первоначально оно означало занятие, род жизни, и притом, кажется, с некоторым оттенком пренебрежения к такому несолидному времяпрепровождению. Во всяком случае, сначала это не сословие, не класс людей; это люди, занимающиеся «козачеством», ходящие «в козаки», а не козацкое сословие. Для большинства такое «хождение в козаки» не было постоянным занятием — ему предавались временами, особенно смолоду, чтобы потом перейти к другим, более серьезным занятиям. Официально оно означало хозяйственные промыслы в «диких полях», неофициально — удалые походы на Татар, «лупленье чабанов», купцов и всяких проезжих, и с этим двойным характером выступает имя Козаков уже в первых известиях — 1492-3 и 1499 гг.Среди этих степных авантюристов оказывались люди разных общественных классов и национальностей. Встречаются люди с именами восточными — очевидно, разные забулдыги из Татар же, разные «Москвитины», «Литвины», «Ляхи». Когда козачество приобрело себе громкую военную славу, молодые люди шляхетских фамилий принимали участие в козацких походах, в этой очаровавшей их своими опасностями и удальством жизни; в первых казацких движениях встречаем в качестве участников и даже предводителей представителей местных, украинских шляхетских фамилий. Но инородные элементы были лишь сравнительно незначительной примесью среди козачества1
, а люди из высших об-1
Довольно распространенное до сих нор воззрение, что ядро козачества составилось из тюркского населения степей, основано на ошибочных известиях и недоразумениях.щественных классов — временными гостями. Главный и наиболее постоянный контингент «козаковавших» все время поставляло пограничное украипское крестьянство и мещанство — наиболее закаленное и выносливое, привычное к жестоким лишениям и неудобствам неразлучно связанных с этим занятием.
На протяжении XVI в. очень медленно слагается из этих «козаковавших» козацкое сословие. В половине XVI в. видим только начатки этого процесса; в главном гнезде козачества — Черкасах ревизия 1552 г. записывает прихожих Козаков «о полтретьяста* (около 250), — только всего. Но «коэакуют» местные крестьяне, мещане, мелкая шляхта и бояре местного происхождения. Этим поясняется то обстоятельство, что между тем как вся эта «Украина* в XVI в. полна известий о козацкпх походах и своевольствах, мы в современных документах почти не можем отыскать Козаков, как известную постоянную группу населения — козацкое сословие, козацкий класс. Документы, говорящие о козацких своевольствах и обращающиеся по поводу их к мещанам погравичных городов, или известия, поясняющие состав «козацких* экспедиций, участниками которых оказывается в конце концов мелкая украинская шляхта, — разъясняют эту загадку; в это время были в большом числе люди козаковавшие, но почти или и вовсе еще не было козацкого сословия. Последнее формируется только в конце XVI и начале XVII в., благодаря чрезвычайно быстрому возрастанию козачества и под влиянием, с одной стороны, колонизационного роста украинского предстепья, а с другой — идеи козачьего иммунитета.
Усиленный прилив сельского населения в юго-восточную часть Украины, был вызван тем же улучшением колонизационных условий; отпор, который козачество дало татарским набегам, и самое уплотпение населения, умножение укрепленных поселений создали более обеспеченное существование местному хозяйственному населению. С другой стороны повлияли специальные обстоятельства, усилившие бегство крестьян из занадной Украины и Полесья: ухудшение положения крестьянства в этих областях, развитие панщины, отчуждение крестьянских земель. Все это вызвало чрезвычайное усиление побегов из гуще заселенных и вкусивших уже всю сладость помещичьего хозяйства занадных и северных областей Украины. На ряду с природными богатствами, привлекавшими этих беглецов в восточную Украину в конце XVI в, притягательной силою становится козацкий иммунитет, идея которого сложилась оюггь-таки под воздействием целого ряда таких условий, как вечная борьба козаковавших авантюристов с городскими и провинциальными властями, протекция, которую оказывали им местные администраторы в своих интересах; еще более важное значение в ее формировании имели здесь
пробы организации козацкого сословия самим правительством: сначала главным образом литовским, а позже с 1569 г. — польским, и наконец — сознание собственной силы у самого козачества.
Условия колонизации и обороны сыграли и здесь главную роль. Татарские опустошения, превратившиеся в страшное хроническое бедствие украинских земель с 80-х гг. XV в., не нашли никакого отпора в литовско-польском правительстве; оно только увещевало и задаривало Орду, а к энергическому противодействию и обороне оказалось совершенно неспособным. Был даже проект — предложить крымскому хану поголовную подать с населения земель Киевской, Волынской и Подольской, т. е. возобновить даннические отношения этих земель, прекратившиеся со времен Битовта, чтобы откупиться от татарских набегов. Этот проект не осуществился, но ежегодная дань, хотя не в такой откровенной форме, а под мягким именем «упоминков» (подарков), действительно стала обязательной в отношениях польско-литовского правительства в Крыму. Однако эти «упоминки» не прекращали татарских набегов, и начальники пограничных украинских провинций, предоставленные центральным правительством их собственному промышлению, приходят к мысли организовать систематическую оборону из этих «козаковавших» авантюристов, по собственному побуждению занимавшихся мелкой войной с Татарами. Разновременно, в больших и меньших размерах такие попытки образования козачьей милиции видим на протяжении почти всего XVI в. Эти опыты обращали на себя внимание и центрального правительства: в 1524 г. вел кн. Сигизмунд поручал правительству вел. кн. Литовского заняться организацией постоянного корпуса из Козаков; напоминая, что он не в первый раз обращает внимание правительства на них, он проектирует на этот раз навербовать 1 000—2 000 Козаков, взять их на жалованье и составить из них несколько гарнизонов по Днепру. Но этот проект не был осуществлен, также как и аналогичный проект, предложенный позже, в 1533 г., польскому сейму черкасским старостою Евст. Дашковичем уже от себя1
.Несколько позже однако жалобы крымского правительства на козацкие набеги и его объяснения, что татарские нападения на украинские земли служат лишь местью за козацкие погромы, дают другой оборот отношениям центрального правительства к козакам: в 1514 г. тот же в. кн. Сигизмунд выслал своего «дворянина» с поручением переписать ко-
1
Этот Дашкович и другой пограничный староста Предслав Лянцкоронский (староста хмельницкнй) попали в позднейшие реестры козацких гетманов благодаря тому обстоятельству, что они оргавиэовали из Козаков экспедиции иа Татар.заков киевских, каневских и черкасских и поручить их усиленному наблюдению местных старост. Конечно, из этого ничего не могло выйти, уже по тому одному, что козачество вовсе еще не сложилось в определенную группу. Преемник Сигизмунда, в. кн, Сигизмунд-Август в целях обуздания Козаков, вернулся к старому проекту отца; взять их на правительственную сдужбу. По его поручению коронный гетман1
действительно навербовал из Козаков отряд; эти козаки получали из казны содержание, были освобождены из-под власти и юрисдикции всех иных, властей и подчинены назначенному правительством «старшему и судье всех низовых Козаков» (1570)2. В этот небольшой отряд вошла только небольшая часть козакующих, всего 300 человек, но так как помянутому старшому вверен был надзор над всем козачеством, то логически изъятие из всякой иной юрисдикции и подчинение специальному козацкому суду распространялось и на все козачество не включенное в официальный реестр. Таким образом это первое сформирование козацкого войска, не оказав никакого влияния на прекращение «ксзацкого своеволия», сыграло немалую роль в прогрессе сформирования полупривилегпрованного козацкого сословия, тем более что было затем повторено несколько раз на протяжении последней четверти XVI в. Набор небольшого трехсотенного отряда, как я сказал, не повлиял нисколько на самовольные козацкие походы. Козаки продолжали свои набеги на Татар и на земли, стоявшие под властью Турции, особенно Молдавию, бывшую ареной постоянных внутренних войн. В1577 г. отряд таких своевольных Козаков ходил походом на Молдавию, и ответом на этот поход был набег на Украину Татар (1578) и ультиматум Турции польскому правительству: усмирить коза-1
Гетманом (от немецкого Hauptmann) назывался главнокомандующий и военный министр; эта должность почти одновременно появляется в Польше и великом княжестве Литовском в начале XVI в. Польский гетман называется великим коронным гетманом или просто коронным (♦ корона» «коронный» вообще значит «польский»), его помощник — гетманом польным; гетман литовский — наивысшим (яозже великим) литовским, его помощник — дворным (позже вольным) литовским. По примеру их и предводители Козаков, с сформированием козацкого войска, уже с 1570-х гг., также называются гетманами, не только в частном обиходе, но н в правительственных актах; если было одновременно несколько козацких предводителей, их также сплошь да рядом называли гетманами всех. Но2
«Низом» называлось ннжнее течение Днепра; так как козаки занимались промыслами в этих краях, им усвояется название «низовых».175
ков, вывести их с «Низу», взяв на службу лучшую их часть, а остальных задавив репрессиями. На эти требования и советы новый король польский Стефан Баторий ответил скептическими замечаниями, свидетельствовавшими, что недостаточность рекомендованных ему мер была ему достаточно ясна. Однако он сделал все, чтобы показать свою готовность удовлетворить желания турецкого правительства: навербовал из Козаков отряд в 500 человек (которым воспользовался в войне против Москвы), а против остального козачества издал ряд суровых распоряжений, которые однако могли служить администрации поводом для придирок и взяток с Козаков, но совершенно не могли остановить «козацкого своевольства*. Чтобы исполнить правительственные распоряжения, поручавшие ловить и арестовывать участников козащшх походов, нужна была полицейская и административная власть, которой не было на Украине, где старосты покровительствовали и делились добычею с козаками, не говоря уже о низовых просторах, куда никакой надзор за козаками не мог проникнуть, А сформированный в 1578 г. отряд распался с окончанием московской войны, так что в 1583 г. нужно было сделать новый набор — не с большим успехом произведенный, чем первый. Таким образом эти распоряжения Батория, совершенно аналогичные с мерами 1570 и 1590 гг. никакого особенного значения в истории козачества не имели в свое время, и совершенно незаслуженно сделались эпохою в его истории в позднейшей исторической традиции: от них выводили позднейшую организацию козачества, козацкий реестр из 6 000, разделение на полки и т. д. — все явления значительно позднейшие.
В 1580 гг. коэачество как раз начинает сильно возрастать в численности, Появляется ряд козацких предводителей — гетманов, как их называют. Козаки продолжают свои походы на турецкие и татарские земли, особенно на Молдавию, принимая участие в борьбе разных претендентов на нее. Турки и Татары грозят войною. Испуганное этими угрозами польское правительство еще раз решается повторить ту же, столько раз испытанную и оказавшуюся негодной меру. Оно поручает организовать козацкий отряд, возможно больший (наибольшая численность его достигала трех тысяч). Эти козаки имели очистить «Низ» от своевольных Козаков и занять гарнизоны на степном пограничье. Но, очевидно, не надеясь на осуществимость такого очищения Низа, правительство одновременно отдало приказ не нускать никого на Низ, хотя бы на промыслы, не впускать в города и местечки людей, приходящих с Низу, не продавать им никаких припасов, арестовывать тех, которые будут приносить из степей какую-нибудь добычу и т. д. (1590),
Все эти правительственные мероприятия, не достигая цели, какую имели в виду — т.е. прекращения козацких походов на соседние земли,
176
@усмирения «украинного своеволия», производили эффект, о котором я уже упомяпул выше: все эти опыты правительственной организации козачества весьма существенно повлияли на сформирование идеи козацкого иммунитета. Они дали ей известное юридическое оправдание. Принимая Козаков на службу, правительство освобождало их из-под власти всяких «урядов»: отныне они подлежали власти и суду только своих, козацких властей. И хотя эта привилегия собственно предназначалась только для Козаков, вписанных в правительственный реестр1
, в действительности на нее претендуют все, причислявшие себя к козакам, все «козаковавшие». Они уже и прежде очень неохотно и слабо подчинялись всяким властям; теперь изъятие реестровых Козаков давало известное юридическое оправдание стремлениям козачества к полной независимости от всякой правительственной или помещичьей власти. Создается убеждение, что всякий козак по роду своих занятий свободен от всяких властей: от власти старосты, если он сидит на земле, входящей в непосредственное ведение правительственных чиновников, от власти городского магистрата — если он сидит на территории общины магдебургского права, от власти помещика — если сидит на земле помещичьей; он не подлежит их юрисдикции, свободен от всяких далей, оплат и работ на них вместе со своим хозяйством и семьею, потому что он несет службу королевскую: оберегает границы и воюет со врагами государства. Нужды нет, внесен ли он в реестр или нет: ведь н в этом последнем случае он не перестает себя считать козаком, ничем не уступающим реестровому: все козаки считают себя привилегированным военным сословием, взамен своей пограничной службы освобожденным от всяких иных обязанностей. Оправдание такому взгляду дает само правительство, так как в тех случаях, когда ему нужны были более значительные военные силы, оно без разбора привлекает к участию в походах и военных действиях реестровых и нереестровых. И если реестровые должны были, в принципе по крайней мере, подчиняться своим специальным властям, назначенным от правительства, то вся остальная масса козачества, оставшаяся вне реестра, не признает над собою иной власти и юрисдикции, кроме выборной козацкой старшины.Можно себе представить, какой переворот производит в общественных отношениях юго-восточной Украины эта идея, когда она входит в сознание населения — что мы видим в конце XVI и начале XVII в. В это время, под сильнейшим воздействием указанных представлений о привилегиях, связанных с козацким званием, окончательно формируется
1
Отсюда термин «реестровых» Козаков — состоящих на правительственном жаловании и легально пользующихся привилегиями коаацкого звания.понятие о козачьем сословии, и к нему начинают причислять себя в этих пограничных краях все общественные элементы, желавшие освободиться от стеснительных рамок польской общественной схемы: крестьяне помещичьих и государственных имений, мещане городов самоуправляющихся и подчиненных власти старость или помещиков, даже боярство и мелкая шляхта, привлекаемая старостами к тяжелой замковой службе1
. И так как на это время падает, с одной стороны — небывалый до тех пор прилив крестьянского населения в юго-восточную Украину, а с другой — распространение в них польских порядков, господство шляхты и крепостных отношений, от которых считали себя освобожденными все причислившиеся к козачеству, — то козачество необыкновенно быстро растет, увеличиваясь с сотен на тысячи и десятки тысяч. Ведь и колонизационные условия были того рода, что каждый поселенец все равно должен быль одновременно быть воином. В виду этого совершенно не составляло затруднения причислиться к военному сословию, если оно давало такие важные общественные и экономические привилегии.Но, конечно, ни правительство, ни тем менее — местные помещики и державцы государственных земель не имели ни малейшего желания признавать этой узурпированной свободы и привилегий. В их глазах «покозалившиеся» их «подданные» были только «непослушныекрестьяне», «непослушные мещане», как они часто и обозначают их в тогдашних актах, Они старались припудить их к послушанию, к отбыванию повинностей, но это удавалось плохо, вследствие слабости исполнительной власти, и только увеличивало обоюдное раздражение.
Бестолковая же политика правительства, которое то старалось задавить строгими репрессиями все козачество, за исключением горсти реестровых, то, нуждаясь в войске, обращалось к помощи нереестровых и даже, случалось, приглашало вступать в козаки всех желающих, — окончательно лишала местную администрацию и помещиков возможности положить предел «украинному своеволию». Давлением военной силы правительство иногда принуждало «непослушных» к повиновению помещикам и старостам, разгоняло «своевольных» Козаков и заставляло их бежать в степи или притаиваться на время, но такой «порядок» держался очень недолго. Только в десятилетие перед восстанием Хмельницкого, после больших народных движений 1637 и 1638 гг., сделаны были
1
Как было сказано выше (в гл. VI), нижние слои военно-служебных категорий не были допущены к привилегиям шляхетского звания и остались в полу привилегированном состоянии, из которого всячески старались выбиться, достигнув шляхетских нрав, и в этом смысле вели упорную борьбу со старостами. На Украине было несколько больших гнезд такой непривилегированной шляхты.13 Зак. 35
178
серьезные усилия, чтобы задавить козачину и это удалось на довольно продолжительное время (почти целое десятилетие); но было уже слишком поздно: фермент был уже настолько силен, что этот правительственный гнет только увеличил сиду народной реакции.
В своей политике по отношению к козачеству правительство имело вообще двоякие мотивы. Так как «набеги казаков на татарские и турецкие земли давали Татарам повод оправдывать ими свои набеги, а Турция серьезно грозила за них войною, которая страшно пугала Польшу о ее вечным недостатком денег и войска и казалась неотразимым бедствием, — то временами, под впечатлением этих угроз, правительство хотело во что бы то ни стало задавить козачество и не жалело для этого суровых циркуляров и военных экспедиций. Но вполне задавить козачество было невозможно, потому что козаки уходили в степи, совершенно недоступные польским войскам. Там устроили они себе неприступные убежища на нижнем Днепре, ниже порогов, на островах, которые образует здесь Днепр; одинаково недоступные и для польских войск, и для турецких судов, старавшихся иногда проникнуть сюда с моря, эти острова давали козакам вполне безопасное убежище1
, Также неприступными были и «уходы» в глубине заднепровских пространств, откуда в особепно тяжелые времена украинские козаки уходили даже за границу, на Дон, в московские земли. Таким образом в наилучшем случае польским войскам удавалось очистить от своевольного украинского козачества только заселепные пространства Поднепровья, так называемую тогда «волость*, но не уничтожить козачество совершенно.Однако с другой стороны, польское правительство не могло серьезно полагаться на уверения Татар, что их набеги прекратятся с прекращением козацких нападений, и так как козаки служили собственно главною, а иногда и единственной защитою восточной Украины от Татар, то правительство полного уничтожения козачества никогда не желало. По своей дешевизне и сноровке, отваге и выносливости это были незаменимые войска, и извеетную часть козачества, более дисциплинированную, правительство всегда желало оставить для государственной службы. Эта легальная часть Козаков, по планам правительства, имела служить также для обуздания остальной, своевольной массы козачества; она должна была удерживать ее в повиновении и не допускать ес походов на чужие земли.
1
На этих островах устраивались укрепленные засеками городки так называемые «сичн», они переносились с острова на остров; так «сич» разновременно была на уроч Базавиуке, Чертомлыке, Микитном Роге. Томаковке. От этих убежищ низовые козаки назывались также запорожскими, и в XVII в. «Запорожское войско» становится их официальным именем,Но тут вечное безденежье польской казны создавало новые трудности: правительство не имело средств взять на жалованье более значительное число Козаков ; оно брало их на службу одну — две тысячи, самое большее, да и тем платило так плохо и неисправно, что они должны были искать себе иных источников пропитания. По этой причине даже этих служилых, «реестровых» нельзя было содержать в послушании и дисциплине, а о том чтобы сделать их действительными блюстителями порядка на Украине, нечего было и думать. С несколькими сотнями реестровых нельзя было ни организовать обороны Украины, ни тем менее — удержать массы нереестрового козачества. В интересах обороны польские старосты и военачальники были вынуждены, постоянно обращаться к помощи нереестровых; часто обращалось к ним, как было сказано, и само центральное правительство, и это все, конечно, обращало в пустой звук проекты обуздания украинского своеволия. Вообще польские правящие сферы не были ни
13
180
достаточно сильны, ни достаточно дальновидггы, чтобы или уничтожить коэачество. или дисциплинировать и организовать его (восточной Украине они вообще очень мало уделяли внимания в своей внутренней политике). Репрессии и кровопролития не останавливали роста козачества и лишь раздражали его наиболее воинственную часть.
Если значительная часть Козаков — зти покозачившиееся мещане и крестьяне — ценили в козачестве его сощальные и общественные привилегии и, состоя под козацким «ггрисудом», спокойно хозяйничали на своих землях, то для иной, значительной массы козачества война была его настоящей стихиею, главным источником пропитания, а походы на татарские и турецкие земли — таким же незаменимым ресурсом, как рыбные и звериные промыслы. В интересах поддержания добрых отношений с Турцией и Крымом польское правительство хотело прекратить эти походы, Но в таком случае нужно было дать иной исход энергии этой воинственной части козачества и одновременно нужно было подыскать для нее иной источник пропитания. Без этого удержать Козаков от походов не могли и наиболее влиятельные вожди козачества. Правительственные же запрещения, стеснения и преследования со стороны украинских старость и помещиков только возбуждали в нем раздражение и ненависть. Чувствуя невозможность при таких условиях установить прочные отношения к правительству и нонимая, что только фактическая сила козачества не дает правительству и шляхте возможности его сломить, вожди козачества стремятся возможно увеличивать численную силу последнего, расширять его территорию все далее и далее вглубь оседлой колонизации, привлекая в его среду все новые и новые массы украинского крестьянства. С другой стороны, раздражения на стеснения и репрессии выливаются в борьбе с пограничными старостами и панами.
Так начинаются первые козацкие войны. В них обыкновенно идут солидарно козаки реестровые и вся масса вольницы. Правительство, как я уже сказал, не было в состоянии дисциплинировать реестровых; притом эти последние чувствовали, что их сила и значение лежит в массе вольницы, стоявшей за их спиной. Поэтому только временами правительству удавалось разъединить эти две категории козачества, по большей же части между ними не было никакой ощутительной границы, и самый реестр очень часто существовал только на бумаге или даже в воображении.
Подробнее происхождение и дальнейшая история козачества изложены в VII т. Истории Украини-Руси, гл 1—3 и 5
XV. КОЗАЧЕСТВО И КОЗАЦКИЕ ВОЙНЫ ДО 1648 г.
Уже на исходе 80-х ггXVI в, после недавних репрессий кор. Стефана Батория и его попыток организовать козачество, под шум борьбы польских нартий по его смерти, чрезвычайно учащаются козацкие походы в Крым, Молдавию и в турецкие владения на черноморском нобережье, где рядом набегов разорены были Очаков, Тегиня, Козлов в Крыму, и одновременно происходят наезды, «мелкая война «на волости», в смежных с козацким районом частях воеводств Киевского и Браславскаго. Козачество, очевидно, начинало раздвигать свою территорию на север и занад. Ответом была известная уже нам новая попытка организации козачества 1590 г., проект репрессий против своевольных элементов и раздача земельных местностей наиболее выдающимся вождям «лучшей» части его. Меры эти однако совершенно не достигли своей цели, и уже в 1591 г. гетман коэацкий Криштоф Косинсюй, представляющий интересы Козаков, взятых правительством на службу, так называемых позже реестровых, жалуется, что козаки обещанного жалованья не нолучают и поэтому, грозил он, будут сами о себе промышлять. Сам этот козацкий предводитель, вероятно — украинский шляхтич по происхождению, незадолго перед тем получивший за свою службу в козачьем войске пожалование на имение в южной Киевщине, из-за этого имения столкнулся с кн. Ян. Острожским, владевшим соседним Белоцерковским староством, и начал вооруженную борьбу со своими обидчиками и поддерживавшими их магнатами.
В конце 1591 г. Косинский с козацким войском напал на Белоцерковское староство и затем в продолжение целого 1952 г. его козаки хозяйничали в панских имениях и державах Киевского воеводства и прилегающих местностях Волыни. Документальные сведения мы имеем только о разорении панских имений, но современники приписывали Косинскому очень широкие и радикальные планы: по их словам, он намеревался заручиться помощью крымского хана и московского царя и уничтожить шляхту на Украине. Насколько это справедливо, трудно сказать, так как деятельность Косинского слишком скоро окончилась. В начале 1693 г. он перенес свою деятельность в Волынское воеводство; кн. Острожские, которых Косинский снециально преследовал своими нападениями и опустошениями, собрали значительные силы из своих имений и других местных магнатов и с ними наголову разбили Косинского под
местечком Пяткою. Козаки капитулировали, обещав сместить Косикского и не нападать на имения Острожских и их союзников-магнатов. Но, отступив, Косинский собрал новые сплы и с ними двинулся снова ноходом вверх по Днепру. Он приступил к Черкасам, чтобы свести счет с черкасским старостою Вишневецким {одним из ближайших союзников Острожских), но ему здесь приготовлена была засада, в которой он и был убит.
Войско его отступило, но движение не прекратилось. Оно продолжалось весь 1593 г. в Киевском и Браславском воеводствах (между прочим, козацкое войско взяло и Киев). На короткое время внимание Козаков отвлечено было в иную сторону: имп. Рудольф обратился к ним {весной 1594 г.) с приглашением принять участие в его войне с Турцией, и козаки действительно произвели диверсию: нанали на Очаков и разрушили его, потом опустошили Молдавию. Но затем они обращаются снова к походам на панские имения Украины, Рядом с низовым войском, во главе которого стоят в эти годы Микошинский, Лобода, Шаула, организует еще более своевольные полчища Наливайко, бывший служебник кн. Острожского, разошедшийся с Запорожцами из за кампании Косинского, в которой Наливайко стоял на стороне Острожского. Наливайко со своими коэаками также занимается походами в Молдавию и наездами на панские имения Украины. Оба войска хозяйничают в Киевском, Браславском и Волынском воеводствах, отсюда проникают в белорусские земли, собирая контрибуции, принимая участие в наездах и домашних войнах панов, разоряя шляхту и мещан, которые не хотели войти в союз с ними и отдаться под их протекцию, и привлекая все новые массы населения в свои ряды (1595 г.). Таким образом огромная территория восточной Украины оказалась фактически во власти Козаков в продолжение почти пяти лет; шляхетское хозяйство было разрущено, крестьяне в огромных массах покозачились.
Правительство все это время оставляло местную шляхту ее собственным заботам и силам и лишь освободившись от молдавской войны (1594 — 95), обратило серьезное внимание на козацкое движение. В начале 1596 г. польный гетман Жолкевский получил приказ идти на Козаков. Жолкевский, один из лучших польских полководцев, быстро двинулся в поход, надеясь напасть на Козаков раньше, чем отдельные партии их соединятся, Но это ему не удалось. Наливайко, на которого он обрушился прежде всего, успел ускользнуть и ушел в стееь, и затем войдя в соглашение с Запорожцами в виду грозившей опасности, присоединился к ним. Жолкевскому не удалось разъединить бывших реестровых и «своевольных», ни посеять раздор между их вождями, как он хотел. Козаки успели объединиться и стянуть свои силы к окрестностям Киева. Но все же они в значительной степени были захвачены врасплох, не приготовленными к войне. Около Белой Церкви произошел ряд упорных битв, после которых козаки, сильно потерпевшие, несмотря на свою численность, от лучше
184 @
Af.C.
организованного и вооруженного польского войска, отступили за Днепр, к Переяславу и заняли своими отрядами берега Днепра, не позволяя Полякам переправлялся через Днепр. Однако Жолкевскому удалось устроить переправу ловкой диверсией и тогда козаки, бросив оказавшуюся неудобной позицию около Переяслава, начали отступать в глубину Поднепровья, тогда еще очень слабо колонизированного. Жолкевский, решившись искоренить «своеволю», замышлявшую, по его словам, уничтожить шляхту и разбить Польшу, двинулся следом за козаками и опасаясь, чтобы они не задумали перейти границу, перерезал козакам дорогу и принудил их стать лагерем на довольно неудобной позиции около Лубен, у реки Суды, на ур, Солонице.
Сильно уменьшившееся во время предшествовавших переходов, притом отягощенное большим обозом, в котором находились козацкие семьи, козацкое войско с большим трудом выдерживало блокаду, подвергаясь беспрестанным нападениям Поляков и артиллерийскому огню; внутренние несогласия между нредводителями Низовцев и Наливайковцев, не изгладившиеся и после их объединения в одно войско, также оказывали очень вредное действие. Однако козаки держались стойко, и только после двухнедельной осады, потеряв надежду получить подкрепление, так как Низовцы, пришедшие на помощь, не могли пробиться под Лубны, осажденные начали переговоры. Жолкевский обещал амнистию под условием, что козацкое войско выдаст предводителей, артиллерию, казну и разойдется по домам. Козаки исполнили это требование, но тогда польское войско вероломно наняло на них и множество народу перерезало. Предводителей казнили в Варшаве; особенно жестоко поступили с Наливайком: его четвертовали, а позже сложились легенды, что его короновали раскаленной железной короной, как претендента на украинскую корону, или сожгли в медном быке. Сейм объявил всех Козаков врагами отечества, лишенными охраны законов: все привилегии их были отменены. Но козачество не было уничтожено: Низовцев, в их недоступных степях, невозможно было преследовать, и их оставили в покое.
Впрочем, лубенская бойня и на них произвела впечатление: на некоторое время Запорожье притихает, и среди него обозначается партия более умеренных, ставившая целью прежде всего добиться восстановления козацких привилегий. Это ей удается действительно, так как скоро козаки снова понадобились Польше. Уже в 1599 г., вмешавшись в молдавские дела, правительство обратилось к низовому козачеству с приглашением приять участие в войне. Те потребовали полной реабилитации, восстановления старых порядков и возвращения привилегий. Их обнадежили, и они приняли участие в молдавской войне, а в 1601 г. сейм, имея пред собою новую войну, шведскую, и рассчитывая опять-таки на Козаков, восстановил козацкую организацию, И хотя он оговорил при этом,
12 За*. 35
что козацкие права восетановляются лишь для участников шведской кампании и что власть помещиков и старость над козаками должна остаться в силе, но эта оговорка не имела никакого значения: козаки, почувствовав, что правительство в них пуждается, становятся снова хозяевами в юго-восточной Украине, так что несколько лет спустя правительство видит себя вынужденным опять опубликовать разные распоряжения «об обуздании украинского своеволия». Но одновременно ему же приходится констатировать, что зти распоряжения не имеют никакой силы, что козаки не признают власти старость и помещиков, организовали свое собственное выборное управление и принимают под свою власть и в свой «присуд» не только отдельных крестьян и мещан, но и целые города. Участие польского правительства в московских делах так наз. смутного времени, потребовавшее больших военных сил и затянувшееся в долгую, хроническую войну, заставляло его в значительной степени смотреть сквозь пальцы на козачество, так как оно постоянно нуждалось в нем для этой воины, и многочисленные постановления сейма против козацких своеволий издавались больше для уснокоения шляхты украинских земель, сильно терпевшей от Козаков.
Они действительно хозяйничали как дома в шляхетских имениях, ссылаясь на надобности войска в припасах и амуниции для королевской службы. Судебные акты наполнены жалобами шляхты на козацкие своевольства и поборы; с другой стороны слышим о частых нападениях Козаков на татарские и турецкие владения. Не довольствуясь сухопутными походами на Крым и турецкие города на северном берегу Черного моря, козаки пускаются на своих утлых ладьях (так наз. чайках) в далекие морские экспедиции, с невероятной отвагой и пренебрежением к опасностям.
В народной украинской поэзии сохранились чрезвычайно живые картины этих опасностей, которым подвергались козацкие экскурсии:
Второе и третье десятилетие XVII было героической эпохою этих морских походов, когда козаки держали в страхе все Черное море, «окуривали мушкетным дымом» стены Константинополя и Синопа и заставили дрожать того самого султана, пред которым дрожала Польша, да и остальная Европа. В1614 г. они разрушили Синоп и сожгли его цейхгауз, причинив убытку на 40 мил. В начале 1615 г. они на 80 ладьях напали на окрестноети Константинополя, сожгли гавани Мизевны и Архюка, безнаказанно опустошили местность и ушли, а когда турецкий флот нагнал их около устья Дуная, смело бросились на турецкие корабли, овладели ими и сожгли в виду Очакова. Турки отомстили, выслав Татар на Волынь и Подолье, но турецкий флот, отправленный против самих Козаков, был разбит ими в Днепровском лимане, причем козаки взяли больше десятка больших галер и множество более мелких судов, а вслед затем напали и сожгли Кафу, и т. д., и т. д.
Эти походы и следовавшие за ними угрозы Турок и набеги Татар сильно раздражали нольское правительство против Козаков, так же как и хозяйничанье их на Украине: но они были нужны, а главное — не было сил принудить их к новиновению. В виду слабости польских военных сил, экспедиции на Козаков, предпринимавшиеся несколько раз в продолжение второго десятилетия XVII в. — так наз. компост, оканчивались обыкновенно тем, что козацкие вожди давали обещания прекратить походы на Турок и Татар и нападения на шляхетские имения, привести к порядку и повиновению Козаков «на волости», исключить всех «своевольных» из своей среды и т. д. Эти уверения приходилось принимать за чистую монету, а фактическое положение вещей не изменялось, и козакн оставались далее господами положения юго-восточной Украины — всей южной части огромного Киевского воеводства.
Одновременно с этим небывалым доселе развитием сил козачества, его славы и значения, развивалась его организация и расширялась программа. Первые козацкие движения конца XVI в. имеют еще очень хаотический характер: в нем трудно видеть что либо большее, кроме оппозиции шляхетским польским порядкам и стихийной экстенсивной силы. Проблески более определенной политической программы, вроде уномяпутых выше планов, приписывавшихся Косинскому, трудно считать общим мерилом. Более сознательное идейное содержание, хотя несколько иное и даже более узкое сравнительно с теми зародышами, социальной программы, которые мы видим в первых козацких движениях и которые в такой же зародышевой форме остаются и в дальнейшем, — коэачество получает в связи с союзом с духовенством и вообще украинской интеллигенцией. Этот союз, заключенный во имя общих религиозных и национальных интересов, причем на первом плане фигурировала именно
12'
138 (3?)
религия, прикрывая национальные стремления и интересы, — получает свое полное осушествление как раз в зтом периоде козацкой силы и славы, во втором и третьем десятилетиях XVII в,
Уже в движении Наливайка видели известную связь с оппозицией православных, против унии, но эта связь очень слаба и сомнительна, хотя противники и прозывали после зтого православных «Наливайками». Более красноречивый эпизод, с определенно выраженным характером сохранили нам источники из более позднего времени: в 1610 г. тогдашний козацкий гетман Тискиеевич, очевидно, под влиянием сообщений из киевских православных кругов, прислал письмо киевской администрации с предостережением, что если уполномоченный униатского митрополита будет препятствовать православным в свободном отправлении богослужения, то он на такой случай уже дал приказ козакам убить его «яко пса». История эта окончилась тем, что упомянутого униатского администратора козаки позже действительно утонили в Днепре; для нас же интересна, так сказать, программная сторона этой первой коэацкой декларации. Козаки заявляют, что они вместе с представителями украинского дворянства и всем народом будут непоколебимо стоять при старинной своей православной вере и защищать ее и ее духовных представителей не щадя своей жизни, С своей стороны представители украинской интеллигенции объявляют Козаков непосредственными преемниками традиций старой киевской культуры и государственности — «племенем старого народа Русского», наполнявшего восточный мпр своею славою во время Олега и Владимира и создавшего православную русскую церковь и культуру — естественными, традиционными покровителями церкви и ее интересов.
Благодаря заступничеству всесильного в восточной украине козачества, киевские православные отстояли себя, так что униатский митрополит киевский ГГотий не решался даже показываться здесь. Во втором десятилетии XVII в. в Киеве, как мы видели, организовался под покровом козачества новый центр религиозно национальной и просветительной деятельности, а в 1620 г. киевское духовенство и тогдашний гетман Петр Сагайдачный воспользовались проездом из Москвы иерусалимского патриарха Феофана, чтобы восстановить православную иерархию. Сагайдачный сделался вершителем ее судеб и умел воспользоваться своим положением в ее интересах. Так как польское правительство и без того очень подозрительно относилось к Феофану, подозревая в его путешествии политические планы, то Сагайдачный взял его под свою специальную охрану, и затем под такой же усиленной охраною, с разными предосторожностями, осенью этого года были посвящены патриархом митрополит и несколько епископов. Такое самовольное, без разрешения прави-
@ 189
тельства, восстановление православной иерархии было шагом очень смелым, даже и при покровительстве Козаков. Но обстоятельства благоприятствовали ему: Польша в этот момент нуждалась в козаках более, чем когда бы то ни было, и, раз они сделали из восстановления православной иерархии свое дело, правительство, предпринимая различные репрессии против восстановленной иерархии в других областях, не решилось наложит руку на главные очаги нового движения, находившиеся под охраной козачества. По отношению к последнему польское правительство считало пужным быть особенно сдержанным, потому что как раз в зто время Турция, после неоднократных угроз, двинула наконец свои войска против Польши. Козаки или вовсе не приняли участия в войне, или если и приняли, то очень слабое: среди них в это время одержала победу партия крайних, решительно враждебная польскому правительству; Сагайдачеый, вождь умеренных, устранился от дел и тоже не принял участия в кампании. Жолкевский, выступивший навстречу Туркам со своим малочисленным войском, был разбит под Цецорой и сам пал в битве. Ожидали нового, еще более грозного похода Турок на следующий год; Польша была в страшной панике, и единственная надежда была на Козаков. Киевские кругл надеялись заставить правительство, за цену участия козацкого войска в турецкой кампании, признать новопоставленную православную иерархию. Сагайдачный и его партия старались удержать козацкое войско от участия в кампании, пока требования православных не будут исполнены правительством. Сам Сагайдачный отправился к королю, чтобы предложить ему требования православных. Однако козацкое войско, не ожидая благоприятного решения вопроса, уже двинулось на театр войны. Сагайдачный был принужден удовольствоваться довольно общими обещаниями короля и решил сделать как можно больше в предстоящей кампании, чтобы тем более обязать правительство по отношению к козачеству и его требованиям.
До нас вообще дошло мало подробностей об этой выдающейся личности, оставившей такой заметный след в истории козачества. По происхождению украинский шляхтич из Галиции, из-под Самбора, он является ближайшим сподвижником галицких представителей религиознонационального движения, перенесших в это время свою деятельность в Киев и под покровительством гетмана-земляка создавших новый центр его в Киеве. Сам воспитанник острожской школы, Сагайдачный вполне искренно и глубоко сочувствовал и разделял стремления и планы своих земляков Галичан — как Плетенецкий, Борецкий, Копыстенский и др., вводивших это движение в новый фазис и заключавших тесный союз с козачеством для ограждения церковных и национальных интересов украинского народа. К сожалению вся предшествующая деятельность Са-
190
гайдачного погибла для нас. В наших источниках он упоминается очень поздно — уже в качестве козацкого гетмана, предводителя в смелом морском походе 1616 г. на Кафу. Искусный и отважный полководец, он одновременно обнаруживает большие таланты политика и администратора. Очевидно, в значительной степени благодаря его влиянию, все второе десятилетие первой четверти XVII в , бывшее временем наибольшего развития козацких сил и значения, проходить без всяких серьезных конфликтов с правительством. Будучи представителем умеренной козацкой партии, старавшейся избегать конфликтов с правительством, Сагайдачный ценой обещаний и внешних уступок успешно охранял козацкие приобретения от правительственных репрессий. Он успешно лавировал между неисполнимыми желашями правительства — с одной стороны, и требованиями крайней козацкой партии — с другой, стараясь дать исход энергии козацкой вольницы вне конфликтов с правительством. Правда, обстоятельства ему благоприятствовали, так как Польша в это время очень нуждалась в козаках, но нужно было много умения, чтобы использовать эти обстоятельства. Включение в козацкую программу религиозно-национального вопроса было, несомненно, в значительной степени делом Сагайдачного и это обнаруживает в нем патриота с довольно широким кругозором. Роль, какую он сыграл в турецкой войне 1621 г., дала ему возможность закрепить успехи своей политики даже для последующих годов, и они пережили его смерть, хотя и не надолго,
В войне 1621 г., так называемой Хотинской кампании, козаки под предводительством Сагайдачного сыграли главную роль. Его партия устранила вождя крайних — Бородавку и объединила в руках Сагайдачного все силы коэачества. Козацкое войско оказывало чудеса храбрости в битвах, и успешное окончание этой кампании в Польше открыто признавали заслугою Козаков. Сагайдачного считали спасителем Польши от страшной опасности, грозившей ей от Турок, Но он только несколькими месяцами пережил этот триумф, скончавшись от раны, полученной во время этой войны.
При Сагайдачном сила и значение козачества в Польском государстве; в рамках его государственной системы, достигли своего апогея, Преемники власти и политики Сагайдачного оказались однако в трудном положении, Хотинская победа освободила Польшу от страха турецкого нашествия; козаки более не нужны были правительству. Походы же их на турецкие и татарские земли продолжались по-прежнему, и, когда в польских кругах изгладились первые впечатления признательности за хотинскую услугу, выдвинулся снова вопрос об обуздании украинского своеволия для поддержания добрых отношений с Турцией и успоковрия украинской шляхты, жестоко терпевшей от усиления козачества. Рели-
191
гиозный вопрос оставался неразрешенным, правительство решительно уклонялось от удовлетворения требований православных, а вмешательства Козаков в религиозную борьбу вызывали сильное раздражение в правительственный) сферах. В начале 1625 г. козаки произвели в Киеве восстание, во время которого были убиты киевский войт Ходыка, осмелившийся поддерживать унию, и униатский священник Юзефович; после недавнего убийства в Полоцке униатского архиепископа Кунцевича этот инцидент вызвал тем большее раздражение. С другой стороны большую тревогу в польских правительственных кругах вызвали политические замыслы козачества, неожиданно принявшие чрезвычайно широкие размеры. Козаки заключают тесный союз с крымским ханом Махметом и его братом Шагином, восставшими против своего турецкого сюзерена, затем среди них появляется претендент на султанский трон Александр Яхия, С планами христианского союза против Турции и организации восстания среди христианского населения Балканских земель. Пользуясь этим случаем, киевские православные круги и предводители козачества входят в сношения с московским правительством, чтобы побудить его к деятельному вмешательству в польско-украинские отношения; послы православного духовенства заводят речь о принятии Украины Москвою в свою протекцию и вооруженном вмешательстве ее в грозивший Украине конфликт козацкого войска с польским правительством. Темные слухи о сношениях козачества с Москвою и Крымом времен Косинского таким образом получали теперь вполне конкретную планомерную форму.
Все это чрезвычайно встревожило польское правительство. Козакам предъявлен был ультиматум: прекратить набеги на соседние государства и исключить из своей среды всех не вписанных в реестр. Но это вызвало только взрыв негодования в козацких кругах. Снова верх взяла партия крайних; гетманом был выбран один из ее представителей — Жмайло. Вместо обещаний покорности, козаки заявили, что их вовсе не обязывают трактаты Польши с Турцией и начали готовиться к войне. Тогда правительство поручило кор. гетману Конецпольскому двинуть против них войска, и осенью 1625 г., задарив Гиреев и обеспечив их нейтральность, он действительно открыл поход на Козаков.
Кампания 1625 г. служит типическим образчиком козацко-польских войн. Козачество было тяжелою машиною. Чтобы стянуть рассеянных в степях на премыслах Низовцев, тем более — чтобы мобилизировать земледельческое оседлое козачество, жившее в государственных и частных имениях на огромном пространстве юго-восточной Украины, нужно было много времени. Не успела еще мобилизоваться эта козацкая масса, как Конецпольский быстрым походом, стягивая на пути силы, прошел правобережную Украину, остановив козацкую мобилизацию и заставив мел-
*
кие козацкие отряды отступить на юг, к Запорожью, и, прежде чем Жмайло с Низовцами «выгребся на волость*, он стоял уже под Черкасами. Жмайло поджидал Козаков, отправившихся в морской поход, затем много времени потерял, добиваясь помощи от хана, согласно договору; но хан, получив большие суммы от Польши, изменил союзу. Козаки, собравшиеся около Черкас, старались переговорами протянуть время, и за это время Жмайло действительно подоспел с Запорожья «с арматою» — артиллериею. Конецпольский предложил ему условия правительства: число Козаков будет ограничено старыми постановлениями (1000—2000), остальные вернутся в крестьянское или мещанское сословие; старший козацкий будет назначаться правительством; войско прекратит на будущее время морские походы и сношения с иностранными правительствами и выдаст их участников. Козаки отказались принять эти условия, действительно неосуществимые: Козаков считалось до 50 000, и какойнибудь двухтысячный реестр в виду этого был просто иронией. Начались военные действия.
Первая битва, около Крылова, очень упорная, окончилась нерешительно; козаки отступили и около Курукова озера (у теп. Крюкова) расположились хорошо устроенным укрепленным лагерем. Конецпольский предпринял ряд штурмов козацкого лагеря, но козаки защищались очень упорно, и Поляки были отбиваемы с большими потерями. Положение Поляков становилось очень рискованным, и Конецпольский возобновил переговоры. Под влиянием понесенных потерь и среди Козаков тоже одержали верх умеренные элементы, стремившиеся восстановить добрые отношения с польским правительством, тем более, что перспектива близкой войны Польши со Швецией подавала надежду, что в действительности требования польского правительства не будут строго осуществляться. После обоюдных торгов и уступок, козаки согласились на шеститысячный реестр и дали обещание не производить походов на соседние государства. «Старшим» правительство утвердило предложенного ему вождя умеренной партии, уже раньше занимавшего этот пост — Михаила Дорошенка, человека, несомненно способного, талантливого администратора и полководца.
Перед лицом расквартированного на Украине польского войска, от которого всем было желательно избавиться как можно скорее, составление реестра прошло без сколько-нибудь серьезных осложнений. Эта реформа, грозная сама по себе, из десятков тысяч козачества при козацких правах оставлявшая только шесть тысяч вписанных в реестр, а остальных обращавшая в «послушных подданных» своих помещиков и старост, в действительности, несомненно, не была проведена сколько-нибудь строго, и затем массу «выписчиков», т. е. исключенных из реестра казаков,
взяло на службу для шведской войны само правительство, уничтожив таким образом собственными руками результаты кампании 1625 г. С другой стороны, Дорошенку удавалось удержать Козаков от морских походов, благодаря тому, что исход их воинственной энергии дали вновь обострившиеся крымские междоусобия: борьба Махмет и Шагин-гирея с турецким правительством и его ставленниками. Участие Козаков в этой крымской усобице не было противно планам польского правительства и не грозило конфликтом с последним: польское правительство, не решаясь открыто вмешаться в эту усобицу, находило желательным поддерживать непокорных Турции Гиреев.
Но в крымском походе 1628 г, Дорошенко был убит. Его преемник, Гринько Саввич Чорный, не обладал, очевидно, тактом и способностями Дорошенка и не умел держать в повиновении выписчиков, несмотря на благоприятные условия, созданные вмешательством польского правительства в крымские дела. Если Дорошенко, будучи гетманом по назначению, тем не менее был представителем национальных интересов, как показывают его петиции в интересах православия, и пользовался большим авторитетом среди козачества и украинского общества вообще, то в Чорном видели лишь правительственную креатуру. Крайние элементы скоро усилились на Запорожье настолько, что Чорный вынужден был выйти оттуда «на волость», а на Низу появляются самовольно выбранные выписчиками гетманы, не признающие Чорного. В их сторону обращаются симпатии украинского населения и интеллигенции: не к Черному, а на Запорожье обращается православный митрополит за содействием против новых мер правительства, предпринятых в интересах унии.
Крайняя партия — запорожские «выписчики»: — разрывает с лояльной политикой Дорошенка, предприняв большой морской поход на малоазиатское побережье и возобновив самостоятельные политические сношения. Положение доетигает еще большего напряжения, когда с окончанием шведской войны правительство возвращает на Украину навербованные козацкие полки и одновременно — гетмана Конецпольского с польским войском. Конецпольский, раздраженный нарушением куруковских статей, горел желанием залить игровые козацкие своеволия. Под его влиянием или опираясь на его помощь, Чорный делает попытку подавить противную партию, но этим только ускоряет развязку. Низовцы под предводительством своего гетмана Тараса Федоровича весною 1630 г. вступают в пределы Киевского воеводства. Чорный, прибывший к ним по их приглашению, был ими убит; большинство подчиненных ему Козаков присоединилось к Ниэовцам. В народе распространялись грамоты Тараса, приглашавшие население восставать против правительства и присоединяться к козакам. Польские войска, отказавшиеся по
требованию Тараса выйти из своих квартир, подвергались избиениям со стороны восставших Козаков и крестьян.
Восстание захватило Конецпольского врасплох, почти без войска. Он однако поспешил против Козаков, собирая по пути шляхетские ополчения. При его приближении козаки из-под Киева отступили за Днепр и расположились лагерем около Переяславля. Повторилась кампания, напоминавшая события 1625 г., но гораздо более благоприятная козачеству, так как последнее на этот раз не было захвачено врасплох. Польское войско делало усилия взять козацкий табор, но это ему не удалось. Понесши огромные потери, Конецпольский принужден быта начать переговоры: положение его было тем затруднительней, что восстание отрезало ему сообщение с западными провинциями. Но и среди козацкого войска, очевидно; наступило раздвоение — умеренные элементы начали опять поднимать голос. В конце концов козаки согласились принять условия Куруковского трактата 1625 г., взамен чего Конецпольский должен был признать полную амнистию для всех участников восстания. Молчаливым соглашением было установлено, что в фактические отношения козаков и Украины Конецпольский не будет вмешиваться. Выписчики обещали разойтись по домам. Официальным гетманом был назначен некий Орендаренко.
Таким образом, если козакам и не удалось добиться юридического расширения козацких привилегий, к которым стремился Тарас, требуя отмены куруковских ограничений, то фактически они удержали свои позиции. Некоторые формальные уступки также были ими достигнуты, что, может быть, было ответом на петицию Козаков правительству. Реестр был увеличен до 8 000, что представляло, впрочем, цену лишь в смысле прибавки жалованья, так как фактического значения реестр не получил; обещано было удовлетворение «как относительно их прав, таки в вопросе религии».
Война с Москвою, затем со Швецией заставляла польское правительство дорожить козаками: выписчики были призваны на службу и все куруковские ограничения остались в забвении. Но более дальновидные в политическом отношении представители козачества не удовлетворяются уже этой фактической свободой от правительственных ограничений, а стремятся легализировать ее и доставить козачеству влияние на государственную жизнь Польши. Эту программу особенно ясно видим у тогдашнего гетмана Петражицкаго-Кулаги (1631 — 2) Во время безкоролевья по смерти Сигизмупда III (1632) козаки выступают с требованием допущения их к участию в выборе короля и с своей стороны заявляют сыну Сигизмунда Владиславу о своей готовности поддерживать его кандидатуру даже вооруженной силою. При этом они выступают не как репре-
зентанты только своих сословных интересов, а как представители украинского народа; в петициях, присланных на избирательный сейм 1632 г„ они на первом месте ставят требования, чтобы «народ наш русский пользовался принадлежащими ему правами и привилегиями», а православное духовенство нигде не подвергалось ограничениям в свободном отправлении своих функций и пользовании церковными имуществами и не терпело притеснений от униатов. Для себя козаки ходатайствовали только о прибавке жалованья и обеспечении прав Козаков, проживающих и помещичьих имениях: нужно сказать, что эти столкновения козачьих «вольностей» с помещичьими правами составляли один из наиболее щекотливых пунктов в общественных отношениях юго-восточной Украины, Помещики никак не хотели отречься вполне от своих прав по отношению к «покозачившимся» подданным, и вопрос этот постоянно всплывал при определении козачьих отношений.
Эти козацкие петиции, поддержанные вдобавок вооруженными манифестациями, не остались вполне бесплодными. Несомненно, они сильно повлияли на благоприятное решение вопроса о православной иерархии, как он был поставлен в так называемых «пунктах успокоения русского народа», выработанных сеймовою комиссиею. Главными борцами по этому вопросу выступили украинские парламентаристы посольской палатыволынские, браславские и киевские депутаты, давно уже, в виду непреклонности в религиозных вопросах кор. Сигизмунда, поставившие своею задачею, добиться улучшения религиозных и национальных отношений в момент бескоролевья. Украинская шляхта, уже сильно разреженная маосовым отпадением своих сочленов от веры и народности своих предков, напрягла все свои силы и действительно с чрезвычайной энергией и самоотвержением выступила с своими требованиями, главным образом в вопросе о признании православной иерархии и прав православных. Владислав, носившийся с планами войны с Москвою и обеспокоенный известями об агитации в пользу Москвы, которую вели среди Козаков представители киевских духовных кругов, с своей стороны энерги. чески поддерживал требования православных и несмотря на упорное сопротивление клерикально настроенного сената провел помяпутые «пункты» . Этими пунктами, подтвержденными присягой новоизбранного короля, официально признавалась рядом с униатской восстановленная православная иерархия и православная церковь, свободное исповедание православия и т. д.
Мир однако ее был продолжителен. Крайние элементы среди коэачества были так сильны, что с ними трудно было совладать. Кулага-Пстражицкий, напр., навлек на себя упреки в излишней уступчивости правительству, хотя в действительности это обвинение не имело за собой ника-
ких данных. Он был сменен, а потом и убит; главной Причиной неудовольствий были его усилия удержать Козаков от морских походов, которые предпринимались Низовцами и грозили испортить отношения к правительству и воспрепятствовать осуществлению лояльной программы умеренных. На ряду с этим имела также решительное значение и агитация со стороны киевских духовных кругов, непримиримо настроенных по отношению к правительству и враждебных всякому оппортунизму. Официальное признание православной иерархии и назначение новых епископов (между прочим Петра Могилы, сменившего представителя непримиримых, Исаию Копиеского), положили конец этой агитации и улучшили положение представителей умеренной политики. Последним удалось еще продержаться несколько лет, хотя положение их становилось все более затруднительным. Набеги Козаков на турецкие земли вызывали ряд новых сеймовых постановлений против них; между прочим, решено было построить крепость на Днепре, чтобы воспрепятствовать походам Козаков на море. Подобные планы возникали и раньше, но на этот раз такая крепость была действительно построена, у первого порога и, названа Кодаком. Помещенный здесь гарнизон не замедлил дать себя почувствовать козакам разными притеснениями и придирками. Все это вызвало сильнейшее раздражение среди Козаков.
Рассчитывая на шведскую войну, начинавшуюся тогда на балтийском побережье и потребовавшую сейчас же и козацких контингентов (польское правительство рассчитывало воспользоваться козаками на море, за полным отсутствием флота у Польши и козацкие чайки действительно произвели здесь большой эффект) — козаки решили воспользоваться этим моментом, чтобы отделаться от ненавистного надзора. Козацкое войско, под предводительством героя морских походов, Сулимы, неожиданным нападением захватило Кодак, разорило, а гарнизон избило.
Козаки надеялись, что правительство, нуждаясь в козацком войске, не будет очень строго к такому своевольству. Но сейм, весьма неблагоприятно относившийся к военным планам Владислава и пресекавший одну за другою все войны, какие он начинал, успел в самом начале прекратить и шведскую войну. Представители польского правительства, поддерживавшие сношения с козацким войском — в особенности Лука Жолкевский (брат гетмана) в качестве переяславского старосты игравший роль главного комиссара по козацким делам, начали стращать Козаков новым походом Конецпольского, с другой стороны нустили в ход подкупы среди козацкой старшины, и достигли того, что последняя не допустила восстания. Реестровые удержали Низовцев и выдали предводителей козацкого погрома — Сулиму и других, они были отосланы в Варшаву и казнены.
Эта некорректность однако только усилила недовольство против представителей умеренной политики. Брожение все усиливалось и охватывало все более широкие круги. С окончанием московской и шведской кампаний козаки отпущены были по домам, на Украину, а наемные польские войска расположились в юго-восточной Украине на квартиры. Такие моменты вообще содействовали скоплению горючего материала: расквартирование польских войск приводило к утеснению украинского населения и вызывало среди него крайнее озлобление, переходившее очень часто в ссоры, схватки и стычки. Козаки были раздраженны тем, что за целый ряд лет им не было выплачено жалованье; притом возвращение по домам большого числа Козаков придало новую остроту вопросу о козацкой оседлости, отношениях к помещикам, старостам и пр. Поход в Крым, организованный одним из участников похода Сулимы Павлюком (полное имя его было Павло Бут, но он известен под этим уменьшительным именем), несколько ослабил напряжение: вмешательства в крымские смуты не были противны политике правительства, а между тем отвлекали внимание Козаков. Умеренные, во главе которых стоял гетман Томиленко, между тем старались петициями склонить правительство к удовлетворению козацких претензий и жалоб. По последнее совсем не кстати стало неуступчивым: уменьшило жалованье, не согласилось удовлетворить просьбы Козаков относительно некоторых прав их — между прочим злобою дня было воспрещение помещиками козакам свободного винокурения для собственного потребления.
Когда Павлюк, вернувшись из крымского похода весной 1637 г., начал агитацию в духе крайней оппозиции, это направление начало одерживать верх. Козацкую «армату» сторонники Павлюка насильно забрали из Черкас и перевезли в Запорожье, где начало организовываться движение против правительства, Правительственная партия ускорила развязку, сменив Томиленка, подозреваемого в сочувствии Пав люку, и выбрав нового гетмана Кононовича. Ответом была прокламация Павлюка, объявлявшая Кононовича и его сторонников изменниками и приказывавшая арестовать их. Кононович со всею старшиной были арестованы и приведены в лагерь Павлюка; некоторых из них козаки казнили, прочих подвергли другим наказаниями. Отряды Павлкжовых Козаков, рассеявшись по юго-восточной Украине, принялись разорять панские имения, возбуждая население к восстанию. Были распространены воззвания, приглашавшие всех исповедующих «благочестивую» (т. е. православную) веру к восстанию против Поляков, замышляющих уничтожить Козаков и обратить всех в своих невольников. Везде формировались отряды восставших, так что шляхта принуждена была спасаться бегством.
198 0 ___ _ М-С.
Ее жалобы понудили правительство обратиться к решительным мерам. Польный гетман Потоцкий получил приказ отправиться для усмирения восставших. Ему удалось пройти до Днепра раньше, чем из Запорожья прибыл с Ннзовцами и арматою Павлюк, который за это время старался привлечь на свою сторону Крым и упустил момент, когда мог овладеть территорией Киевского воеводства. Часть реестровых присоединилась к войску Потоцкого; среди самих восставших не было единства плана и решимости продолжать борьбу во что бы то ни стало. Перейдя р. Рось у Днепра, Потоцкий встретил Павлюка у с. Кумеек, и здесь 6 (16) декабря произошла битва. Козаки ударили на Поляков, окружив себя подвижной стеной возов (так наз. табором); но их нападение было отбито, и Поляки перешли сами в наступление. Козаки начали отступать; польское войско пошло по их следам. Застав в Мошнах оставленных козаками раненых и отставших и перебив их, оно настигло около Боровицы войско Павлюка. Понесенные козаками значительные потери подорвали энергию в козацком войске. По словам польского дневника похода, козаки выслали депутацию к Потоцкому с просьбой о мире, затем по его требованию выдали Павлюка и Томнленка, обещали сжечь чайки и выгнать из Запорожья своевольную «чернь». На этих условиях состоялся мир. Польские комиссары составили реестр; Потоцкий, чиня жестокие экзекуции над восставшими — казня и сажая на кол, прошел по Украине, и для поддержания спокойствия расположил свос войско на зимние квартиры.
Но из Запорожья Козаков выбить не удалось: туда укрылись рассеянные отряды, и там производились деятельные приготовления к новой войне. Гетманом выбрали Острянина. С наступлением весны (1638 г.) он двинулся из Запорожья и на этот раз перенес театр восстания на левый берег Днепра. Обойдя польское войско, старавшееся преградить ему дорогу, Острянин прошел до впадения Голтвы в Псол и устроил здесь свой лагерь на чрезвычайно удобной позиции. Поляки предприняли несколько попыток атаковать его, но в конце концов вынуждены были отступить с огромными потерями. Увлеченный успехом, Острянин пошел по их следам, надеясь во время похода соединиться с отрядами Козаков, подходившими ему на помощь. Но здесь его постигла неудача: Поляки перехватывали и громили отряды, подходившие на помощь Остряниину, и сам Острянин, вступивший в битву под Лубнами, потерпел большой урон и начал отступать на юго-запад, к Днепру. После ноной неудачной битвы, он бежал из козацкого войска, боясь в случае окончательной неудачи быть выданным Полякам, и затем с большим числом земляков эмигрировал за московскую границу, в так наз. Слободскую Украину.
Козацкое войско не смутилось потерею вождя и не оставило позиции. На место Острянина был выбран Дмитро Гуня. Он успел отступить
199
к Днепру и окопался здесь в очень удобной позиции. Это отступление и последовавшая затем шестинедельная осада составляют одну из замечательнейших страниц козацких войн и завершили славу Гуни как замечательного вождя, прославившегося уже в предшествовавшей войне искусным отступлением из-ггод Кумеек. Козаки чрезвычайно стойко выдерживали канонаду, отбивали приступы и терпеливо переносили недостаток припасов, надеясь на подкрепления и транспорт, которые вел изза Днепра полковник Филонепко. Но Поляки перехватили в дороге этот транспорт, и Филоненко пробился к осажденным с пустыми руками. Это решило участь кампании. Козаки должны были принять тяжелые условия, которые поставил им сейм. Они надеялись еще, что, быть может, депутация их, высланная к королю, что-нибудь изменить в их пользу, по надежда оказалась напрасной. Единственно, чего достигло козацкос войско своим упорным сопротивлением — это полной амнистии для участников восстания (поскольку, впрочем, не перерезали их в предшествующих битвах польские солдаты, обнаружившие в этой войне вообще крайнее ожесточение). Но в общем положение козачества сравнительно с предшествующим сильно ухудшилось вследствие этого неудачного восстания.
Козаки потеряли свое самоуправление — все высшие должности в их войске стали замещаться по назначению, и притом польскими шляхтичами, относившимися к козачеству весьма недружелюбно. Было включено также немало посторонних козачеству элементов и в реестр, возвращенный к старому шеститысячному составу. Козакам разрешено было жить только в пределах старосте Черкасского, Корсунского и Чигиринского, и все, не вошедшие в реестр, были фактически исключены из козачьего звания. Козачество таким образом было локализовано и поставлено под строгий контроль. Возобновленный Кодак преградил козакам дорогу на Запорожье: без паспортов от своего начальства козаки не должны были пропускаться в степь и на Запорожье. Расквартированные на Украине польские войска имели следить за поддержанием этого порядка и спокойствия.
Благодаря тому, что в польской внешней политике наступило довольно продолжительное затишье и ни войска, ни Козаков правительству не требовалось, ему удалось в первый раз выдержать характер и поддержать новый порядок довольно долго — в течение целых десяти лет. Король Владислав, мечтавший об организации европейской лиги против Турок, имел, правда, планы направить против Турции Козаков, чтобы впутать Польшу в войну с Турцией и принудить сейм, по прежнему враждебно относившийся к воинственным планам короля, к ассигнованию кредита на войну. Он даже вошел по этому вопросу в секретные сношения с козаками: осенью 1646 г. козацкие старшин, в том числе Хмельницкий при-
200 0
езжали но его приглашению в Варшаву, получили от него грамоту, разрешавшую им набор войска для морского похода и деньги на постройку лодок — из субсидии, полученной королем для этой цели от венецианского правительства. Но казацкая старшина была настолько терроризирована тогдашним режимом, что не решилась откликнуться на эти секретные приглашения короля, и последние сыграли свою роль только впоследствии, в агитации Хмельницкого, когда явились легенды о том, что король, выражая свое сочувствие утесненному козачеству, советовал Хмельницкому и его товарищам пустить в дело свои сабли и оружием отвоевать свои вольности от всевладного магнатства.
Однако все указанные репрессии, несмотря на свою интенсивность, явились слишком поздно. На Украине скопилось столько горючего материала, предшествовавшие войны так расколыхали народные массы, что нужен был только толчок, чтобы привести их снопа в движение. И этот толчок был сделай в 1648 г. человеком, с именем которого связано величайшее народное движение Украины, произведшее переворот в ее жизни и в политических отношениях всей Восточной Европы. Это был чигринский сотник Богдан Хмельницкий.
Подробнее — История Украиныт. VII, гл4,6 н 7ит. VIII. гл 1—5.
XVI. ХМЕЛЬНИЧЧИНА
Украинский мемуарист, так называемый Самовидец, описавший великое украинское народное движение XVII в. по личным воспоминаниям и представляющий взгляды украинской буржуазии, стоявшей в стороне от чисто козацких интересов, указывает следующие причины восстания: недовольство своим положением Козаков выписчиков, обращенных в крепостных крестьян и слуг; гнет и несправедливости, испытываемые реестровыми под управлением польских шляхтичей в роли старшины; раздражение крестьян, «хотя и богато живших», на «вымыслы» помещиков, старост и арендаторов-Евреев, и наконец — притеснение православия и распространение унии и католичества в восточной Украине после подавления козачества.
Указания сделаны довольно полно и верно, хотя сравнительное значение указанных причин автор учесть при этом не старался. Главную массу участников восстания дало крестьянство, которое сильно возросло численно в юго-восточной Украине (это было время наибольшего развития крестьянской колонизации в Поднепровьи и Заднепровьи, наполнившей их огромными слободами, где скоплялся наиболее свободолюбивый и энергичный элемент, с развитием шляхетских польских порядков среди десятилетнего затишья на Украине проникавшийся острым раздражением против польско-шляхетского господства: помещичье обложение, сравнительно с западными и северными областями, совершенно задавленными крепостным ярмом, здесь, в юго-восточной Украине было очень невелико, но оно раздражало, как симптом ненавистного режима, от которого спасались в эти пустыни крестьяне эмигранты. Значительный материал доставила масса выписчиков, лишенных козацких прав и особенно живо чувствовавших на себе давление польских порядков. Буйства и притеснения расквартированных на Украине польских солдат создавали вечно новую и обильную пищу этому раздражению. Религиозные притеснения дали клич, объединивший в борьбе против польских порядков всех недовольных ими, без различия сословных и экономических интересов, во имя интересов национальных1
, а к украинским элементам прн-1
Даже о православных епископах говорили, что они посылали военные запасы Хмельницкому во время восстания; эти слухи дают понятие об общем убеждении в солидарности самых различных общественных элементов на ночве религиозно-национальных украинских интересов.мыкали и польские или ополяченные, обойденные новым режимом, водворявшимся на Украине — как напр., мелкая шляхта, не только украинская, но и польская по происхождению, недовольная господством магнатов, этих «королевят», захвативших в свои руки восточную Украину — она сыграла потом большую ноль в восстании и в позднейших козацких отношениях, в большом числе присоединившись к Хмельницкому, Толчок к движению вышел из среды реестрового козачества, раздраженного притеснениями со стороны поляков-начальников, установленных ординацией 1638г., обращавшихся в большинстве случаев с козаками надменно, грубо и своекорыстно. Самовидец передает позднейшую память о, том, как эти шляхтичи-полковники утаивали козацкое жалование, присылавшееся из коронного скарба, употребляли Козаков для сво-
^ 203
их домашних надобностей, отбирали у них добычу: «если козак приходил из степи, добыв у Татар доброго коня, отнимали у него; из Запорожья через дикие степи не жалели посылать бедного козака с соколом, ястребом, орлом или хортом (гоичей собакой) в подарок кому-нибудь в города — хотя бы пришлось ему и погибнуть от Татар; а если бы татарского пленника поймали козаки, то с этим пленником к коронному гетману полковник посылает своего жолнера, а козацкая храбрость остается в неизвестности*.
Типическим образцом этих притеснений, этого унижения козачества, было дело Богдана Хмельницкого, заставившее его открыто выступить против водворившихся на Украине порядков и, связав свою личную участь с участью других обиженных этими порядками, искать отклика у всех угнетенных польско-шляхетским режимом.
Богдан Хмельницкий, происходил из мелко-помещичьей, считавший себя шляхетской Чигиринской семьей; он получил для своего времени довольно хорошее образование, издавна служил в козацком войске и достиг в нем выдающегося значения. Последующая деятельность обнаруживает в нем опытного и искусного воина и человека вообще очень талантливого, но импульсивного, порывистого, без большой выдержки и настойчивости. Даровитый полководец, гениальный, можно сказать, администратор, искусный политик-дипломат, он не способен был к созданию и последовательному проведению планов, далеко идущих в даль будущего, тем более что и сам он не возвышался над уровнем политических и общественных воззрений вырастившей его среды. Его деятельность до восстания известна нам очень мало, В момент ликвидации восстания 1637 г. встречаем его в должности войскового писаря, т. е, правителя войсковой канцелярии; при организации 1638 г., когда все высшие посты в козацком войске были замещены Поляками, он получил должность чигринского сотника — одну из высших должностей, какая была доступна для Козаков в нововведенных порядках, и в 1646 г. в
204
числе наиболее влиятельных старшин он был вызван для секретных переговоров в Варшаву. Но, несмотря на заслуги и значение Хмельницкого, когда у него произошло столкновение с администрацией чигринского староства, в котором он проживал, ему пришлось подвергнуться целому ряду тяжелых обид и материальных утрат: у него было отобрано отцовское имение, сын его забит на смерть плетьми при наезде на егс дом, устроенном его недругом подстаростою, сам он был арестован и жизнь его подвергалась опасности. В конце концов, выпущенный из под ареста, он бежал на исходе 1647 г. в запорожские убежища и начал возбуждать выписчиков и своевольных Козаков, скитавшихся здесь к восстанию против порядков, созданных реформою 1638 г. Его слова нашли на Запорожье сочувственный отклик — недовольство существующим порядком было сильным и всеобщим, а Хмельницкий в качестве участника секретных переговоров с королем, обнадеживал в сочувствии самого короля угнетенному козачеству. Создавались легенды о том, что король, раздраженный самовластием магнатов, лишивших его всякой инициативы, ищет помощи козачества для борьбы с ними, желает видеть восстание в интересах защиты православной веры и козацких прав и готов поддержать его с своей стороны. Независимо от такой агитации среди недовольных элементов Украины, Хмельницкий для успеха восстания старался заручиться, как и целый ряд его предшественников, помощью Крыма и ему действительно удалось то, что не удавалось его предшественникам. Обстоятельства сложились благоприятно для него. Крымский хан Исламгирей был раздражен на Польшу, за неаккуратную уплату «упоминков», в Крыму только что прошла очень опасная смута, свирепствовал сильный голод, и Татарам непременно нужна была война и добыча. Хан обещал Хмельницкому помощь и действительно исполнил обещание; правда, сам он не захотел принять участия в войне, но поручил одному из сильнейших мурз, Тугай-бею перекопскому, помогать Хмельницкому. Это была очень важная гарантия успеха: благодаря помощи Татар, Хмельницкий успел удачно выдержать первые столкновения с польскими войсками и овладеть театром восстания. Обещание же Татарами, помощи, несомненно, с самого качала повлияло и на решимость к восстанию среди низового козачества, к которому присоединился также гарнизон, расположенный на Запорожье и состоявший из реестровых.
Между тем, вести о приготовлениях к войне вызвали сильнейшее брожение на Украине, — как ни была она, казалось, основательно придавлена. Шляхта требовала помощи от коронных гетманов, призывала их к репрессиям против готовящегося восстания. Король в своих письмах советовал гетманам не доводить до войны, пустить Козаков «-на море», чтобы их энергия нашла исход в походе на Турцию. Великий гетман Ник, Потоцкий принимал меры предосторожности — «отбирал оружие
205
у украинского населения, мобилизовал польские войска и реестровых Козаков и одновременно вел переписку с Хмельницким, призывая его к покорности. Вопреки ходившим позже анекдотам о самонадеянности Петоцкого, вообще не придававшего, дескать, значения восстанию, — он очень серьезно смотрел па дело, не разделяя оптимистического настроения короля. Требования, поставленные Хмельницким — отмена ординации 1638 г, и вывод из Украины польских войск, были им признаны невозможными, оскорбительными, и война была решена.
В половине апреля 1648 г. оба гетмана — великий (Потоцкий) и польный (Калиновский) двинулись со всеми силами на Хмельницкого. Вперед, чтобы преградить Хмельницкому путь на волость, жаждавшую восстания, был послан сын Ник. Потоцкого Стефан с отрядом польского войска и реестровые козаки под предводительством своего комиссара Шемберга; другой отряд Козаков с польскими войсками был посажен в лодки и послан по Днепру. Но реестровые козаки не замедлили перейти на сторону Хмельницкого, двинувшегося с своей стороны навстречу Потоцкому. Сначала возмутились они в отряде, плывшем по Днепру, у ур. Каменный затон, а затем в отряде Потоцкого и Шемберга. Присоединились к Хмельницкому и навербованные из украинского населения драгуны. Оставленные ими Потоцкий и Шемберг защищались некоторое время в своем укрепленном лагере на р. Желтых водах от окруживших их войск Хмельницкого, затем пробовали отступить, но тугих отряд был смят и совершенно уничтожен в ур. Княжий Байрак. Стефан Потоцкий был взят в плен, Шемберг убит. Покончив с передовым отрядом, Хмельницкий двинулся против главной польской армии. Гетманы почувствовали опасность, хотя вести от передового отряда до них и не доходили, и заблаговременно начали отступать, разрушая города и местечки, «чтоб не достались врагам». Но под Кореупем настиг их Хмельницкий с Татарами: отступая, польская армия шпала в устроенные козаками на ее пути рвы и засеки и была совершенно уничтожена 16 (26 мая); Потоцкий и Калиновский попали в плен и были отданы Татарам.
Это было событие сенсационное, в польско-казацких отношениях небывалое. Между тем как недоброжелатели Потоцкого и его партии изощрялись в обвинениях его в распутстве и пьянстве, которыми он погубил кампанию, а мелкая шляхта, не терпевшая его и ему подобных за магнатское высокомерие, насмехалась над трагическим оборотом его судьбы, украинское население торжествовало небывалое поражение польского режима;
Польско-шляхетский режим Украины остался беззащитным — войска были уничтожены, вожди очутились в плену. Восстание беспрепятственно охватило правый берег Днепра и Заднепровье, значительно колонизированное. в течение предшествовавшего десятилетия. Ватаги восставших крестьян под предводительством выписчиков жестоко расправлялись с шляхтою, Евреями-арендаторами и со всеми причастными ненавистному режиму и присоединялись к козацким войскам. Уцелевшая шляхта спасалась бегством. Иеремия Вишневецкий, самый крупный магнат левобережной Украины — изменивший своей народности потомок старого волынского рода, организовал сильный отряд, но не был в состоянии совладать с массой восставшего крестьянства и едва успел пробраться из-за Днепра в Киевское Полесье, а оттуда на Волынь. В какойнибудь месяц вся восточная Украина — воеводства Киевское, Черниговское и Браславское — была вполне охвачена восстанием и находилась во власти Хмельницкого, о котором ходили слухи, что он замышляет образовать новое государство, украинскую монархию, принять титул великого князя, и тому подобное.
Но о таких планах Хмельницкому тогда вовсе еще и не снилось. Мы знаем, какие условия ставил он Потоцкому перед восстанием; только отказ Потоцкого привел его к войне. Разгром польскигь войск мог столько же радовать Хмельницкого, сколько и беспокоить; это был удар слишком сильный сравнительно с его непосредственной целью — произвести на польское правительство давление для отмены ординация 1638 г. Он мог раздражить польское правительство и затруднить разрешение вопроса, и Хмельпицкий главным образом был озабочен тем, чтобы смягчить впечатление от такого резкого выступления. Остановившись после Корсунской битвы лагерем под Белою Церковью, он пишет отсюда письма к влиятельным в Польше особам, оправдывая свое восстание и прося для Козаков защиты от притеснений. В иетиции, посланной правительству от козацкого войска, козаки просят увеличения реестра до 12 тыс., угг-
1
Из летописи Гр, Грабянкя — образец литературного творчества энохи (е нужно читать как и).@ 207
латы задержанного жалованья и отмены постановлений 1638 г. относительно замещения высших должностей в козацком войске Поляками. Как видим, желания очень скромные, тем более, что увеличение реестра до 12 тыс. проектировал сам король в своих планах войны с Турцией, и это, вероятно, послужило основанием для данного пожелания. Но нужно помнить, что полувековая практика научила Козаков в сношениях с шляхетским правительством, в виду его неуступчивости, довольствоваться малым, на бумаге по крайней мере.
На беду, как раз в это время (20 мая) умер король Владислав, к которому питали большое доверие как сам Хмельницкий, так и козаки вообще. Ни временное правительство, ни сейм не имели в их глазах достаточно авторитета, и отлагали решение козацкого вопроса до выбора короля, а тем временем уполномочили для переговоров с Хмельницким воеводу Ад. Киселя, старого специалиста по коэацким делам (одного из немногих уже сенаторов Украинцев) для переговоров с Хмельницким, чтобы добиться прекращения военных действий с его стороны, обещая амнистию и возвращение старых порядков. Хмельницкий, охотно прервавший военные действия уже после первых обращений к нему Киселя, распустил войска, отступив «на обычные места, к Чигрину; но его отступление не прервало движения восстания, со стихийной силою продолжавшего развиваться, двигаясь все далее на занад. Героем его на этом западном пограничье был знаменитый Кривонос, воспетый в народной иесне-марше под именем Перебийноса:
Иеремия Вишневецкий, прибывший в своем странствовании из-за Днепра на этот театр восстания (на киево-браславском пограничьи), еще более подлил масла в огонь, вступив в кровавую борьбу с восставшими, и своею бесчеловечной расиравою дав новый имнульс и оправдание кровавой энергии восстания. Хмельницкий увидел себя вынужденным выйти из своей пассивной роли, чтобы не дать возможности восстанию пойти
своими дорогами помимо его. В июле он двинулся на этот новый театр восстания, передвинувшийся еще далее к западу, на волынско-подольское пограничье. Из миссии Киселя нечего не вышло — ему даже не удалось прибиться к Хмельницкому среди бушующего боя народной войны.
Когда польские войска, наново организованные и порученные целому штату комиссаров с бездарнейшим Волынским магнатом — кн. Домиником Заславским (наследником Острожских) во главе с своей стороны перешли в наступление, произошла новая катастрофа. 20 сентября польское войско напало на Хмельницкого под Пилявцами (в южной Волыни), но после первого же сражения, довольно неудачного для Поляков, в польском лагере среди приготовлений к отступлению распространилась паника, и в безграничном страхе это большое войско разбежалось, куда глаза глядят.
Польша опять очутилась без войска. Волынь и почти вся Подолия оказались во власти восстания. Движение скоро распространилось и в Галиции. Здесь, в западной Украине, — на Волыни, Подолье и в Галиции восстание имело, впрочем, переходящий успех: не поддержанное с достаточной энергией козаками, оно не развило значительных сил и было подавлено шляхтою; во власти Хмельницкого осталось позднее только восточная Украина — Киевское, Браславское и Черниговское воеводства.
Хмельницкий гго инерции двигался на запад, приступил ко Львову и прекратил его осаду, получив незначительный окуп; затем двинулся к Замостью и осадою последнего занял на несколько недель внимание своего войска в ожидании окончания бескоролевья. Наконец выбран был король — брат Владислава Ян-Казимир, кандидатуру которого поддерживал также и Хмельницкий, хотя, как оказалось, худшего выбора он не мог сделать: подобно своему отцу новый король был враждебно настроен и к козачеству и к украинскому элементу. Хмельницкий, конечно, этого предвидеть не мог, а выбор давал ему выход из положения, которое его самого очень тяготило. Получив от новоизбранного короля уведомление об избрании, с просьбою прекратить восстание и ожидать решения козацкого вопроса, которое сообщат ему королевские комиссары, Хмельницкий воспользовался этим поводом, чтобы прекратить поход и вернуться в Киев, куда должны были прибыть королевские послы для установления новых отношений.
До сих пор движение, вызванное Хмельницким, только своими размерами и небывалым дотоле успехом отличалось от предшествующих козацких движений. Оно исходило из интересов козачьего сословия и, хотя оперпровало крестьянскими массами, все же вращалось в рамках козацкой сословной программы, с некоторым только оттенком общенациональных требований, сообщенным ей уже со времен Сагайдачного. Мы видели требования восставших — они не выходили за границы чисто козацких
@ 209
интересов; позже Хмельницкий присоединил к ним еще требование отмены уши, но собственно настоящей целью движения оставалась отмена стеснений, введенных в 1638 г, и восстановление козачьих вольностей, так что Хмельницкий пока являлся только непосредственным преемником Сагайдачного, Дорошенка, Тараса Федоровича и др. Только в Киеве, но возвращении из победоносной кампании, почувствовал он разницу в положении. Его подхватила волна небывалого народного воодушевления и под влиянием последнего происходит перелом во взглядах Хмельницкого, а вместе с тем входить в новый фазис и все освободительное движение.
Хмельницкого в Киеве встретили не как простого козацкого вождя, а как национального героя. «Весь Киев» оказывал ему почести гораздо большие, чем какому-либо воеводе, с горечью отмечает свидетель-шляхтич. Депутации от киевских школ приветствовали его как «украинского Моисея», освободителя от «лядской неволи», посланного Богом и в знак того «Богданом названного». Высшее духовенство, во главе с гостившим тогда в Киеве иерусалимским патриархом, встретило его знаками глубокого уважения, как провиденциального спасителя православия. И вот среди этого общего энтузиазма, под влиянием бесед с высшими представителями интеллигенции тогдашнего культурного центра Украины, мысли Хмельницкого начинают выходить за горизонта чисто козацких интересов. Конечно, на сцену выступал прежде всего религиозный вопрос — тогдашнее боевое национальное знамя. Но на нем мысли Хмельницкого не остановились и, раз выйдя из атмосферы чисто козацких требований, шли гораздо дальше. Перед его взором поднимался образ возрождения украинского народа, совершенно освобожденного от польского господства и устроенного на новых началах, под охраной козацкого войска. Он начинал сознавать возможность создания иных политических и общественных отношений, чем те, какие давала политико-общественная схема польской Речи Посгголитой. Трудно без волнения следить за подъемом политической и общественной мысли у этого даровитого человека, олицетворявшего в себе современное ему украинское общество, весь украинский народ, неожиданно вырвавшийся из связывавший его вековых пут политического, экономического и национального порабощения, с восторгом и смятением созерцавший открывавшиеся перед ним горизонты и открывавший в них возможность совершенно новых, немыслимых перед тем общественных и политических отношений.
Когда в феврале 1649 года прибыли к Хмельницкому королевские комиссары, чтобы вручить ему знаки гетманского достоинства, впервые официально признанного за козацким вождем, и установить новую козацкую ординацию, — вместо уверений в верности и преданности королю и Речи Посполитой польской, которые так щедро расточал Хмельницкий в прошлом году, они услышали от него совершенно иные речи.
15 Зак. 35
210
@Он не хотел уже вступать ни в какие договоры, заявлял решимость «выбить из лядской неволи весь украинский народ», опершись на крестьянстве и для охраны его организовав многотысячное козацкое войско. Он называл себя главою Руси, «русским самодержцем», упоминал об украинском государстве «по Львов, Холм и Галич» и грозил прогнать Поляков за Вислу.
В этих словах, вырывавшихся у гетмана в минуты возбуждения, конечно, нельзя искать какого либо вполне определенно, окончательно обдуманного плана. Его и не было еще у Хмельницкого. Он и его сподвижники постоянно сбивались с этих широких планов на старую козацкую программу, ограничивавшуюся интересами козачества и православной церкви. Но все же было теперь ясно видно желание выйти из рамок польско-шляхетского режима и козацких ординаций и поискать новых условий существования для всего украинского народа.
Отказавшись от переговоров, Хмельницкий деятельно приготовлялся к войне. В Польше также почувствовали, что это будет борьба не на жизнь, а на смерть. Сам король двинулся в поход. Но перевес сил и таланта был несомненно па стороне Хмельницкого. Театром войны оказалась снова южная Волынь. Неосторожно двинувшиеся против него польские войска Хмельницкий окружил под Збаражем, в очень неудобной для них позиции, и довел до крайности, а когда на отчаянный призыв осажденных двинулся на выручку король во главе шляхетского «посполитого рушения» (всеобщего ополчения), он попал в руки Хмельницкого. Последний следил за движениями короля и, перерезав ему путь недалеко от Збаража, под Зборовым, поставил короля с его армиею в безвыходное положение Но в этот момент, когда Хмельницкий готовился уже диктовать королю свои условия, вее планы его разбились об измену Татар: Полякам удалось подкупить хана, находившегося со своею ордою в лагере Хмельницкого; последний очутился между двух огней и должен был пойти на уступки. Под Зборовым, в половине августа 1648 г., заключен был трактат между Хмельницким и королем. Козацкий реестр установлялся в размере 40 тыс., в него могли быть вписаны козаки, жительствовавшие в коронных и помещичьих имениях воеводств Киевского, Браславского и Черниговского; на территорию этих воеводств не могли быть вводимы польские войска, в них не могли жить ни Евреи, ни иезуиты. Православная церковь должна была получить удовлетворение в своих жалобах на униатов на ближайшем сейме; православный митрополит получал место в сенате; на все должности в упомянутых трех воеводствах впредь должны были назначаться только православные.
Все это было огромным триумфом, если сравнить с первоначальными требованиями Хмельницкого, но полным фиаско — в сравнении с теми более широкими планами, для осуществления которых он возобновил
211
войну. Если в Польше были возмущены чрезмерностью уступок, сделанных Зборовским трактатом козакам, то на Украине он возбудил негодование против Хмельницкого, как измена целям восстания.
Действительно, трактат возвращал все к старой программе козацких движений: обеспечивались права козачьего сословия, весьма тщательно оговоренные в трактате, а также интересы православной религии, — и совершенно игнорировались интересы крестьянства, которое должно было вернуться в прежнюю зависимость от помещиков. Народные массы, так дружно двинувшиеся на призыв Хмельницкого, почувствовали себя обманутыми и отвернулись от него. Можно сказать, что со Зборовским договором Хмельничина теряет характер свободного народного движения, народной войны. Хотя народная масса принимает участие и в дальнейших войнах под влиянием вражды к Полякам, под. давлением обстоятельств, иногда даже гго прямому принуждению, но в ней нет уже былого одушевления, и во время последующих войн Хмельницкого развивается массовая колонизация украинского населения, разочарованного неудачею восстания: массы народа двигаются на восток, вне сферы досягаемости польского режима, за московскую границу, в Слободскую Украину.
Хмельницкий некоторое время делал возможное для выполнения Зборовского трактата: составил реестр — оставшийся, впрочем, только на бумаге, опубликовал универсалы против «своевольных бунтовщиков* — крестьян и т. д Но очень скоро он должен был убедиться в невозможности выполнить этот трактат в действительности, т. е. восстановить прежний польско-шляхетский режим. Война была неизбежна, тем более, что и с польской стороны не было искреннего желания установить какие-либо сносные отношения. Но Хмельницкий не решался опереться исключительно на народные силы, тем более, что перемена в настроении масс для него не была секретом, и потому искал помощи извне. Он замышляет очень сложную систему союзов против Польши: входить в непосредственные сношения с Портою и, признав себя вассалом султана, заручается оттуда наказом для крымского хана — помогать Хмельницкому против Польши. Кроме того, старается втянуть в войну с Польшею Москву, и одновременно с подобными же целями входит в сношения с господарем Молдавии, с энергическим владетелем Трансильвании Юрием Ракочи, а несколько позже и со Швецией.
Однако Хмельницкому пришлось разорвать отношения с польским правительством раньше, чем эти дипломатические ходы доставили ему реальное содействие новых союзников. Война возобновилась уже в 1650 г. Единственным союзником Хмельницкий имел только хана, да и тот помогал ему неохотно, подчиняясь распоряжениям султана, у него были иные планы: он замышлял войну с Москвою, в союзе с Польшею и Хмельницким, и — снова испортил кампанию Хмельницкому.
15-
212
@Начало кампании было очень благоприятно для Хмельницкого, ознаменовавшись погромом под Винницей гетмана Калиновского, неосторожно, без приготовлений, вступившего на козацкую территорию, Хмельницкий, исподволь приготовлявшийся к войне, готовился дать жестокий урок Польше, но медленность хана, которого он поджидал гга помощь, заставила его упустить удобный момент для войны. Когда хан наконец явился и Хмельницкий, соединившись с татарским войском, приготовлялся к решительному сражению с Поляками под Берестечком (в северной Волыни), Татары ушли от Хмельницкого в критический момент, и вдобавок хан захватил и самого Хмельницкого, когда он прибыл в татарский лагерь, чтобы уговорить хана принять участие в сражении. Оставшись без предводителя, козацкое войско начало отступать и было почти уничтожено при переправе через болота. Кампания закончилась Белоцерковским трактатом, который представлял собою ухудшенную, обрезанную копию Зборовского и, конечно, еще меньше мог установить прочные отношения, чем последний.
На этот раз Хмельницкий не мог, конечно, иметь ни минуты иллюзий относительно возможности установления отношений на основании этого договора, но воевать не решался в виду отсутствия союзников и сильного ослабления и апатии народных масс. Он снова принужден был политиканить и лицемерить перед Польшею. Снова составляется реестр, производятся экзекуции над непокорными крестьянами, не мирившимися с возвращением на Украину шляхты и с возобновлением постоев польских войск и, после нескольких месяцев такого невыносимого мира — снова открывается война. Военные действия возобновились летом 1652 г. Холодное ожесточение сменило былое воодушевление. Обе стороны, утомленные бесплодной борьбою, напрягали последние силы, стремясь добить противника. Однако ни та, ни другая сторона не осмеливалась сделать первый шаг к решительной битве, и почти два месяца стояли обе армии на Подолии в бездействии, пока измена Татар (6 декабря 1653 г.) не прервала еще раз кампании. На этот раз однако Хмельницкий ие придавал уже значения такому обороту: его дипломатический комбинации начинали приносить плоды. В это именно время, после долгих колебаний, решилась вмешаться в его борьбу с Польшей Москва. Об установлении отношений к Польше Хмельницкий в виду этого больше не думал.
Хмельницкий вошел в сношения с Москвою почти в самом начале своего восстания. Когда он решился начать с Польшей борьбу на жизнь и на смерть, он всячески старался втянуть в эту борьбу и Москву, направив последнюю на Польшу, и не щадил для этого обещаний и возможно соблазнительных для московского правительства перспектив. Он предлагал признать над собою верховную власть царя (как он уже признал, для
той же цели, власть султана), завоевать для него Крым и т. п. Но московское правительство не решалось нарушить свой мир с Польшей, вступив в рискованную войну, и отвечало на все предложения Хмельницкого ничего не стоящими комплиментами. Однако обстоятельства скоро заставили московское правительство призадуматься. С одной стороны, польские политики обнаруживали намерение направить Козаков и Татар против Москвы, чтобы отвлечь их силы в эту сторону, и Москва имела все основания опасаться, что Хмельницкий при всем желании в конце концов гге будет в состоянии уклониться от этой войны, потеряв силу сопротивления. С другой стороны неудачи, которые терпела Польша в борьбе с козаками, возбуждали в московских политиках желание воспользоваться ее затруднительным положением, чтобы вознаградить себя за утраты, понесенные в эпоху Смутного времени. Под влиянием этих соображений московское правительство решило в конце концов выйти из своего нейтрального положения, и созванный по этому вопросу земский собор вполне одобрил его намерения — принять Украину под свою протекцию и объявить гго этому поводу войну Польше. О принятом решении немедля известили из Москвы Хмельницкого, а вслед затем было выслано на Украину чрезвычайное посольство — привести население Украины к присяге на верность московскому царю.
Мы не знаем, как представлял себе Хмельницкий свои отношения к Москве, но все заставляет сомневаться в том, чтобы он думал о создании какой либо прочной и тесной связи. Союз с Москвою, к которому он стремился, был только составной частью целой системы союзов, которую он приготовлял против Польши. Так как Москва представляла себе этот союз не иначе, как в форме присоединения Украины к Московскому государству, то Хмельницкий, стараясь попасть ей в тон, высказывал готовность признать над собою власть московского царя, обещал ему доходы с украинских земель и заявлял готовность предоставить московскому правительству подобную же роль во внутренних отношениях Украины, какая ранее принадлежала правительству польскому. Ближайшею целью Хмельницкого было — втянуть московское правительство в войну с Польшею, и для достижения ее он не находил нужным считаться с обещаниями и заглядывать в далекое будущее. Но когда, наконец, московское правительство решилось на этот шаг, Хмельницкому пришлось весьма скоро убедиться, что он сделал очень двусмысленное приобретение для осуществления своих планов.
Недоразумения возникли на первых же порах, когда конституционные привычки украинского населения столкнулись с самодержавными принципами Москвы. Когда козацкая старшина приносила, по желанию московского правительства, присягу на верность царю, она потребовала, чтобы царские послы также присягнули от имени царя в исполнении
214 .
принятых им на себя обязательств по отношению к Украине. На это последовал отказ: послы заявили, что царь, как самодержец, не связывает себя присягою по отношений к своим подданным. Это заявление привело старшину в полное недоумение, так как совершенно противоречило ее понятиям о государственных (конституционных) отношениях. Она ссылалась на пример польских королей, приносивших присягу при избрании, но в конце концов увидела себя принужденной отказаться от своего требования. Правда, это была пока формальность, а формальностям в козацких кругах не привыкли придавать значение, но вслед за тем начали обнаруживаться расхождения уже вполне реальные.
Жизнь украинского общества шла впереди теорий. Идее автономного украинского государства, замкнутой украинской территории, только начинала формироваться в умах украинских вождей, но фактически уже несколько лет Хмельницкий был главой государства, обнимавшего восточно-украинские земли и жившего вполне самостоятельной жизнью. Эти фактические отношения Хмельницкий и козацкая старшина хотели оставить в силе и под московской протекцией, хотя и не ставили этого требования вполне определенно (в своих переговорах с Москвою они, впрочем, ссылались на примеры вассальных владений султана — Молдавии и Валахии). Но московские политики схватились за заявление Хмельницкого, неосторожно сделанное им в том смысле, что московское правительство должно утвердить сословные привилегии — козачества, шляхты и православного духовенства, а в остальном может править Украиной, заняв место правительства польского. Московское правительство в виду этого не хотело дать никаких гарантий автономии Украины. Прежде всего другого оно распорядилось поставить в Киев сильный гарнизон, устроив для него отдельную крепость, целый особый городок, и посадив воеводу, который являлся непосредственным представителем московской власти на Украине. Затем таких воевод московское правительство намеревалось ввести и во все более значительные города Украины, чтобы передать им администрацию и сбор налогов.
Когда Хмельницкий и козацкая старшина уяснили себе эту перспективу, понравиться им она никак не могла, но, дорожа союзом с Москвою и не желая сразу же портить свои отношения к ней, они не решились резко поставить вопрос. Когда вслед за приведением Украины к присяге царю, пришлось выяснить дальнейшее положение Украины под московской протекшею, и московские послы направили украинскую старшину к центральному правительству1
, Хмельницкий со старшиной в1
Они советовали явиться в Москву самому Хмельницкому, но тот уклонился под предлогом грозящей войны с Поляками.петициях, предложенных московскому правительству (в марте 1654 г.), не ставя вопроса по существу, хотели обойти его и рядом оговорок по возможности свести на нет участие московского правительства во внутреннем управлении Украины. Но в Москве оказались очень несговорчивыми относительно этого пункта и хотя по московской осторожности в виду заявлений козацкой старшины отложили дальнейшее, осуществление своих планов непосредственного управления Украиною, но ответили отказом на все те желания козацкой старшины, которые имели целью ограничить роль Москвы во внутренних отношениях Украины.
Эти мартовские резолюции на петиции Хмельницкого и старшины, под именем «статей Богдана Хмельницкого», сыграли весьма важную роль, став основою устройства Украины в течение целого столетия. Но такая роль придала им совершенно незаслуженно: нетиции не заключали в себе никакой продуманной программы, были составлены наскоро (о весьма существенных вещах козацким послам высланы были наказы уже вдогонку), многое вошло сюда просто по традиции договоров с польским правительством. Такой традиционный характер в значительной степени имеют пункты о казачьем войске, которому посвящено в этих петициях главное внимание — все эти подробности о казацком реестре, установленном в размере 60 тыс., о правах казачьих семейств, о содержании казацких чинов и т. п., вопросы вовсе второстепенные в сравнении с теми, какие в действительности выдвигала теперь жизнь об общегосударственной власти гетмана, об автономии Украины и т. п.
Этой последней сферы касаются только немногие пункты, содержащие следующие постановления: гетмана выбирает войско и только извещает царское правительство об избрании; гетман и войско могут сноситься с прочими государствами и извещают царское правительство только о том, что ближайшим образом его касается. Высказано было пожелание, чтобы московское правительство получало известный доход с Украины в круглой сумме, — в таком случае гетман удержал бы в своих руках управление страною, и не было бы надобности в московских воеводах (этот пункт, впрочем, был поставлен очень неясно, так что разъясняется лишь устными петициями козацких послов, кроме того обставлен был разными оговорками на случай несогласия московского правительства, и действительно не нашел у него сочувствия). Затем есть несколько пунктов, касающихся отдельных сословий — о сохранении прав сословий светских и духовного, о сохранении за шляхтою, которая принесет присягу царю, всех преимуществ и сословных учреждений, катая существовали при польском управлении, о сохранении в городах выборного управления.
Несомненно, мы составили бы очень невыгодное понятие об уровне политического развития казацких правящих кругов, если бы хотели
216 Щ)
искать в этих петициях полного образа их политических стремлений. Но петиции не договаривали до конца очень многого, чтобы не расстраивать только что налаживавшихся отношений.
Но благодаря этим недомолвкам с обеих сторон, между Украиной и Москвою этими мартовскими статьями 1654 года устанавливались довольно неопределенные отношения. В некоторых отношениях за гетманом были признаны права верховной, суверенной власти (напр., право сношений с иностранными государствами); фактически оставлены были за ним функции общегосударственного управления1
. Но московское правительство принципиально оставляло за собою право непосредственного управления и осуществляло действительно такие акты, которые входили в эту сферу. И при этом, в противоположность стремлениям козацкой старшины к расширению и упрочению украинской автономии, оно имело в виду именно расширять со временем свое непосредственное участие во внутренних отношениях Украины, превращая ее постепенно в обыкновенную провинцию Московского государства.Сам Хмельницкий очень скоро почувствовал тяжесть своей зависимости от Москвы. Этот искусный игрок-дипломат, получив карту, которой так долго желал, неожиданно заметил, что она совершенно спутала ему игру. Этим объясняется загадочное на первый взгляд поведение Хмельницкого после осуществления союза с Москвою. Вместо того, чтобы с новыми силами, при помощи Москвы, решительно ударить на Польшу, он избегает войны, уклоняется от походов, проектируемых московским правительством, или ведет себя в них двусмысленно.
Театром войны сделалась Белоруссия, которой московское правительство задумало теперь овладеть. В оккупации Белоруссии принимал участие и козацкий корпус, высланный Хмельницким по требованию московского правительства. На этой почве возник дипломатический конфликт, не улаженный, а насильственно разрешенный по смерти Хмельницкого: занятые ими в соседстве с Украиной белорусские земли козацкое войско хотело оставить в своем владении, а московское правительство на это не соглашалось. Одновременно с оккупацией Белоруссии оно поручило Хмельницкому открыть также военные действия на Украине и соединиться с московской армиею, действовавшею в Белоруссии, но
1
Опираясь на эти признаки, анализировавший эти отношения покойный го сударе тв овед проф. Сергеевич определил Украину, как государство, связанное с Москвою только личной унией (см. его «Лекции и исследования по дренней истории русского права», изд 1903, стр. 106 — 107); вроф. Дьяконов готов видеть здесь скорее реальную унию (Очерки обществ, игосуд. строя, иэд. 1910 г. 258), Коркунов, Мякотнн и др. — отношение вассальное.Яс/пдрцд
217
Хмельницкий этого поручения ие исполнил и подвергся упрекам со стороны Москвы, Только наступление польских войск на Бреславщину. зимою 1654 года, принудило его к отпору, но, отразив их (в битве под Охматовым, в начале 1655 г.), он не воспользовался удобными обстоятельствами и прекратил военные действия.
Летом 1655 г. Хмельницкий двинулся на Западную Украину, так как этого требовало не только московское правительство, но и новый союзник, шведский король, начавший войну с Польшей и желавший диверсии с юга. Хмельницкий предпринял поход на Подолию, оттуда в Галицию, но с ним шло московское войско и это парализовало всю его энергию: Хмельницкий действовал чрезвычайно вяло и, наконец, покинув московское войско, вернулся назад. С начальниками московского войска он находился в открытой вражде и, во время осады Львова соединенными казацкими и московскими силами, генеральный писарь Выговский, человек очень близкий к Хмельницкому, советовал львовским мещанам не сдаваться на царское имя, а шведскому королю. Хмельницкий объяснил, что царские воеводы хотели занимать города на царское имя и ставить в них своих воевод, и это побудило его прервать поход.
Одновременно с таким неблагоприятным отношением к военным и завоевательным планам Москвы, Хмельницкий деятельно продолжал свои дипломатические сношения, ища новых союзников, новых политических комбинаций, на которых он мог бы опереться и против Польши, и против Москвы. Он возобновляет, свой союз с Турциею (1655), потом с Крымом: в конце 1656 г. заключает союз с Юрием Ракочи и еще более важный для него союз с Швецией.
По своим значительным силам и престижу и большой географической удаленности, исключавшей всякие территориальные поползновения, Швеция для Украины была союзником, чрезвычайно ценным и так как еще в 1620-х гг. она сама искала сближения с козачеством в своих тогдашних военных планах, обращенных против польско-австрийского союза, то Хмельницкий всеми мерами старался привести к такому сближению теперь. Но правительство кор. Христины не желало разрыва с Польшею, и только новый король Карл X в 1655 г. решается возобновить войну с Польшею. В связи с этим он входит в сношения с Хмельницким, приглашая его к совместным действиями, против Польши и одновременно — всячески советуя разорвать новые отношения, завязанные с Москвой, конфликт с которой для Швеции тоже был неизбежен. Карл обещал Украине с своей стороны содействие против Москвы и Польши, помощь для достижения полной политической независимости, самостоятельности украинского государства и усиленно предостерегал от московской протекции, доказывая, что «Москвитяне не потерпят у себя свободного
14 Зек. 35
218
народа» и рано или поздно отменят украинские вольности, заменив свободный украинский строй деспотическими московскими отношениями.
Хмельницкий очень высоко ценил этот новый союз и перспективы, открываемые им, и если с начала старается повести дело так, чтобы союз его со Швециею не нарушал только что заключенного союза с Москвой, и просит шведского короля избегать разрыва с последней, чтобы не поставить Украину в трудное положение между воюющими союзниками, то позже, поставленный перед дилеммой выбора между Москвой и Швецией, он решительно выбирает последнюю. Независимо от малопривлекательных перспектив, какие открывались во внутренних отношениях Украины в связи с московской политикой и подтверждали зловещие предсказания шведского короля, внешняя политика Москвы шла тоже в разрез с желаниями Украины, совершенно не справляясь с ними. Поляки подали надежду царю Алексею, что он будет избран польским королем и в надежде на осуществление личной унии московское правительство начинает щадить Польшу, заключает с нею перемирие и в союзе с польским правительством начинает войну против Швеции. От Хмельницкого требует, чтобы он тоже прекратил военные действия против Польши и разорвал свои сношения со Швециею.
Такой режим и неожиданный поворот, произведенный без всякого предварительного соглашения с украинскими кругами, без их ведома и участия, вызвал негодование на Украине. Поведение Москвы рассматривалось как измена обязательствам, принятым ею но отношению к Украине при ее присоединении. В особенности подозрительным и неуместным казалось, что козацкие депутаты, высланные для участия в московско-польских переговорах, не были допущены к ним по настоянию Поляков. Хмельницкий заявил, что ни в каком случае не разорвет союза со Швециею, ценя ее давние и искренние отношения к Украине, и очень резко отзывался о двоедушной политики Москвы.
Против союза Москвы и Польши составился таким образом, союз Украины, Швеции и Трансильвании, имевший целью полное уничтожение Польши и раздел ее между союзниками. Переговоры относительно формального оборонительного и наступательного союза Украины и Швеции, гарантировавшего государственную независимость Украины, не были доведены до конца при жизни Хмельницкого, но фактичес
но шел на встречу ему. Заручившись новыми союзниками, он, очевидно, решил освободиться от своей зависимости от Москвы и занять положение вполне самостоятельного государя. Настойчивость, с какой московское правительство, не обращая внимания на все представления гетмана и старшины, стремилось к осуществлению своей централистической политики на Украине, чрезвычайно раздражала гетмана и делала отношения невыносимыми в виду определенных стремлений последней к автономии. Очень характерна для положения дел на Украине грамота, данная Хмельницким в это время (в июне 1657 г.) шляхте Пинского новета, признавшей над собою власть Хмельницкого, а не московского правительства, производившего оккупацию Белоруссии. Это настоящая конституционная хартия, которая показывает, что Хмельницкий в это время считал себя уже вполне государем Украины: он гарантирует права шляхетского самоуправления, свободу католического вероисповедания, нерушимость имущественных прав и т. п. Но среди этих планов, в критический момент отношений к Москве, под впечатлениями неудачной кампании 1657 г., предпринятой против Польши соединенными силами нового союза, Хмельницкий умер внезапно от апоплексии 27 июля 1567 года, к общему огорчению украинского общества. Тело его с высочайшими почестями было погребено в им построенной церкви усыпальнице в его имении Суботове, сохранившейся до нашего времени Эго единственный монументальный памятник славного гетмана, — воспетый Шевченком:
Для этих событий — мои краткий этюд Хмельницкий н Хмельниччииа. 2 е изд Львов, 1911 и VIII и Истории Украины. Наиболее полным изложением внешних фактов остается старый труд Костомарова — Богдан Хмельницкий, I — III, написанный увлекательно, но без освещения и с весьма малой дозой критики — Из других трудов. Kubala Szkice histotyczne, I и II и W.Lipinskii, Zdziejow Ukrainy, 1913.
14*
XVII. СТРОЙ И ОТНОШЕНИЯ СОЗДАННЫЕ ХМЕЛЬНИЧЧИНОЙ
Хмельницкий оставил своим сподвижникам и преемникам очень мудреное наследство. Уже одно управление таким слабо организованным механизмом, каким была тогдашняя Украина, требовало очень больших талантов. Если с одной стороны можно удивляться организационному гению народа, экспромтом создавшего сложную организацию огромного края и приводившего ее в движение, то с другой стороны необходимы были выдающиеся дарования для того, чтобы управлять ею. Ни в чем, может быть не сказался так ясно выдающиеся административный талант Хмельницкого, как в том, что эти мало культивированные, недисциплинированные народные массы, вырвавшейся из рамок одного общественного и государственного строя и создавшие, руководясь только неясным инстинктом, новые формы общественности и государственных отношений, он умел держать в известном порядке координированных, править ими притом — все это среди очень сложных и затруднительных внешних условий и при глубоком раздвоении внутри самого национального организма Украины.
Внешние политические отношения заключали в себе огромные трудности. Хмельницкий оставил неразвязанным узел, которым он связал
В этом государстве, стремившемся обнять всю этнографическую территорию Украины, организованном на конституционных избирательных началах, гетман являлся государем — главою всесословной, государственной организации, главою всего народа, а не только козачьего войска. Отношения этого автономного государства к московскому правительству, московскому царю, могли быть только отношениями вассалъности, признания верховенства, протектората. Московское же правительство хотело воспользоваться смертью Хмельницкого, чтобы ввести на Украине свое управление, водворив здесь своих воевод и финансовых агентов, ограни*
чить власть гетмана сферою козачьего войска и подчинить московскому патриарху украинскую церковь, до сих пор вполне автономную, признававшую над собою только вполне номинальное верховенство константинопольского патриарха. Весь строй украинского управления с его принципами свободного избрания: суверенности народа и ответственности перед ним, был противен строго монархическому строю Московского государства, с его беспощадной централизацией, и поэтому с точки зрения московской бюрократии действительно подлежал перестройке и упразднению, как предостерегал Хмельницкого шведский король.
Встречаясь с такими стремлениями московской политики, украинские автономисты, от Выговского до Мазепы, поочередно старались опереться на те же политические силы, у которых искал опоры уже Хмельницкий: на Турции и Крыме, Польше, Швеции, В союзе с ними носители идеи украинской автономии пробовали сбросить с себя зависимость от Москвы и обеспечить автономию Украины. Но у Москвы оказалась мертвая хватка. Так нерешительно приняв протекцию над Украиною, она потом, когда присоединение Украины стало совершившимся фактом. держалась за нее упорно. Убедившись, что всей Украины она удержать не в силах, Москва отказалась от земель на запад от Днепра (правобережных), оставив их Польше, к великому негодованию украинских патриотов, роптавших на это разделение украинской и теснее — козачьей территории, тем более, что этот важный шаг московское правительство сделало без их участия и ведома. Зато левобережной Украины (на восток от Днепра) и Киева с окрестностями Москва не выпускает из рук и при этом настойчиво и неуклонно, ни перед чем не останавливаясь и ничем не смущаясь, ведет политику ограничения украинской автономии, стеснения самоуправления, а в виду сопротивления козацкой старшины, чтобы подорвать ее силу и оппозицию, пользуется внутренним раздвоением, антагонизмом старшины и народных масс.
Для понимания этого политического процесса нам нужно познакомиться здесь, хотя в общих чертах, с новым строем Украины, формировавшимся в это время, и с ее общественными отношениями, так как это даст нам ключ к уразумению многого в событиях этого времени. Мы должны только помнить, что имеем дело с отношениями, еще не определившимися вполне, формами еще не отвердевшими во многом и позже недоразвившимися до полной определенности вследствие неблагоприятных обстоятельств.
Начнем с организации Украины. Основанием ее послужило старое устройство козачьего войска, выработавшееся на протяжении XVI—XVII вв., только в более широком масштабе, сообщенном ему Хмельниччиной.
222
@Мы знаем, что к козацкому войску, к козацкому «присуду» издавна причисляли себя значительные массы крестьянского и мещанского населения, и только репрессии и ограничения польского правительства сдерживали их возрастание. Теперь эти ограничения исчезли: цифры реестра оставались на бумаге. Потребность в военных силах заставляла, наоборот, всячески содействовать увеличению числа Козаков, причислениям в козачьему званию, и все имевшие средства снарядиться в поход и предпочитавшие свободное состояние козака беспрепятственно «писались в козаки».
Одновременно с таким расширением границ козачества козацкое устройство превращается в администрацию более общего характера. Затянувшийся конфликта с польским правительством держит край на военном положении в продолжение ряда лет, и это временное положение начинает превращаться в норму. Начальник козацкого войска — гетман со своим штабом, представлявший временное правительство края, превращается в правительство постоянное и заступает место исчезнувшей администрации польской.
Его штаб, носящий название «генеральной старшины, генеральный обозный, генеральный судьп, генеральный есаул, генеральный писарь, носящие титулы «генеральных» для отличия от таких же «полковых» чинов, появлявшихся в каждом полку и составляющих штаб и совет полковника, — получает характер совета министров при главе правительства. Край, находящийся под гетманским «региментом», разделяется на полки, и территория, из которой комплектуется данный полк, целиком переходит под власть полковника, являющегося не только начальником своего полка, как военного контингента, но и правителем приписанной к нему территории, заступая место польских старость. Уже с 1630-х гг. мы встречаемся с такими полками, связанными с известными территориями, где козачья старшина осуществляла свои административные и судебные права над козачьим населением, исключавшим себя из подсудности всякой иной администрации. Гнездятся они главным образом в королевщинах, которые правящая шляхта в первую голову уступала козачеству (полки чигринский, черкасский, корсунский, белоцерковский и т. д,), но захватывала и частные имения (видим в 1630-х гг. отдельный полк лубенский, в имениях Вишневецких).
После того, как восстание упразднило коронные староства и магнатские латифундии, козацкие власти могли закрепить за собою не только всю полноту власти по отношению к козачьему населению, но распространить ее и на другие сословия, за счет исчезнувшей старостинской и доминиальной власи. Войсковой власти подчиняется и крестьянское неслужилое население и в значительной степени также мещанское, вооб-
@ 223
ще чрезвычайно многочисленное, так как масса общин, совершенно лишенных всяких признаков торгово-промышленных поселений, называются городами, «местами». В принципе эти города и местечка должны были пользоваться самоуправлением по типу немецкого права, но военные полномочия полковника и полковой старшины на практике приводят не только к полному подчинению местечек с упрощенной, «ратушной» организацией, но и к весьма значительной зависимости более значительных городов с полной системой «магистратов» немецкого права.
В связи с военными и политическими обстоятельствами, составь этой покозаченной территории менялся; в общем она охватывала территории прежних воеводств Киевского, Браславского и Черниговского (западная Украина осталась в status quo, во владении Польши). В связи с теми же обстоятельствами менялось число полков, их имена и территории. В реестре 1049-50 г. видим 16 полков: на правом берегу Днепра Чигиринсюй, Черкасский, Каневский, Корсунский, Белоцерковский, Уманский, Браславский, Кальницкий и Киевский, на левом — Переяславский, Кропивенский, Миргородский, Полтавский, Прилуцкий, Нежинский и Черниговский. Состав полков и численность их были весьма неодинаковы; даже в упомянутом реестре число сотен в полках колеблется от 7 до 20, а козачьи контингенты от тысячи до трех слишком тысяч; в действительности же колебания были еще более значительны.
Полковая власть составляет главную основу нового строя, и с течением времени ее полнота имела тенденцию усиливаться и упрочиваться, с одной стороны приобретая все большую определенность и самодовлеемость по отношению к власти гетманской, с другой стороны — постепенно подавляя элементы народовластия во внутренних отношениях полка. Постепенно она приобретает самовластный и безответственный характер по отношению к полчанам, которым первоначально принадлежал и выбор полковника (конкурировавший однако постоянно с гетманским назначением) и решение важнейших вопросов полковой жизни. С другой стороны власть полковника чрезвычайно усиливается также в отношениях к своим ближайшим помощникам; полковой старшине и сотникам, начальникам более мелких округов, на которые подразделялся полк, и ослабленной миниатюре отражавшим собою власть полковника.
Вообще принцип единоличной власти, военной диктатуры, создававшейся опасными, критическими условиями жизни края, постоянно боролся с принципом козацкого народовластия. Принципы выборности и коллегиальности козацких чинов, широкого участия в их управлении масс, могущих в каждую минуту потребовать от них отчета, сменить и подвергнуть суровой ответственности — республиканские принципы выработанные в козацких кругах долголетней жизнью козацкой реснубли-
224
ки, были в теории перенесены вполне на новое военно-народное управление. В принципе они должны были соблюдаться во всей полноте. Гетман избирается свободным выбором войсковой «рады» — собрания Козаков, не знавшего, как и его прототип — старорусское вече, никаких специальных форм представительства. В раде принимали участие все явившиеся на нее козаки, голосуя каждый за себя. Хотя позже обращаюсь внимание на то, чтобы, для правосильности решения рады, в ней принимали участие представители всех полков (отсутствие этого условия давало повод не признавать решения рады тем полкам, козаки которых не принимали в ней участия), однако никаких норм пропорционального представительства, избрания депутатов или представительских полномочий не существовало ни теперь, ни позже.
Этой же войсковой раде принадлежало решение и наиболее важных вопросов политической жизни. В принципе ей подлежали собственно все важнейшие вопросы текущего управления, войны и мира. Но с тех пор, как козачество стало такой огромной массой, рассеянной на такой огромной территории, войсковая рада стала механизмом тяжелым; функционирование ее осложнялось разными формальностями, не получившими никогда вполне определенного разрешения. Поэтому обсуждение и решение вопросов текущего управления и политики фактически переносились в совет старшины, а за войсковой радой остались наиболее кардинальные вопросы: выбор или смещение гетмана, установление отношений к сюзеренному государству: признание его верховенства, санкция форм зависимости от него. Все остальное отошло к совету старшины, в конце концов оттеснившему и лишившему всякого значения войсковую раду.
Рада старшины имела своим ядром совет генеральной старшины, т. е. ближайший штаб и совет министров гетмана. Кроме того сюда входили полковники и «значныя» лица, хотя не занимавший должностей генеральных или полковницких, но но своему влиянпо в войскт;. но свопм заслугам, связям и т. и занимавший видное положение в нем (то, что обозначается позже выработавшимся термином: «значний войсковой товарищ»). Более или менее полный состав этой рады, собиравшейся по приглашению гетмана или по собственной инициативе зависел от большей или меньшей важности вопросов, подлежавших обсуждению, и от тех обстоятельств, в которых происходило совещание.
Сфера влияния и значение рады зависели от положения, занимаемого гетманом, и от степени зависимости или независимости от него старшины. В теории старшина и ее рада были независимы от гетмана: старшину, как и гетмана, должно было избрать войско. Козаки сотни должны были выбирать своего сотника, козаки полка — своего полковника, полковники и прочая старшина должны были выбирать генеральную стар-
шину, Таким образом рада старшины, как и гетман, должна была служить органом суверенной воли народа-войска, состоя из его избранников и представителей, органом только более устойчивым, чем гетман. Между тем как последний мог быть сменен в каждую минуту решением войсковой рады, — изменение состава старшины требовало процесса более сложного и продолжительного. Таким образом рада старшины являлась коррективом возможной неустойчивости гетманской власти, точно также случайности и изменчивости решений войсковой рады, и должна была предавать политике народа-войска большую устойчивость.
О этой ¥очки зрения перенесение из сферы ведения войсковой (рады в раду старшины вопросов текущего управления и текушей политики не нарушало бы резко интересов народовластия. Но дело в том, что практика уже далеко разошлась с теорией, с принципами демократического строя козачьего войска, и в действительности конкуренция войсковой рады с радою старшины получала характер борьбы козацкого демоса с старшинской олигархией.
Старшина, сложившись в ясно выраженный общественный класс, с определенным сословными, экономическими и политическими стремлениями отодвигая на второй план войсковую раду, вообще стремится устранить рядовое козачество, козацкую «чернь» от всякого влияния на политику и управление. Она старается захватить в свои руки судьбы гетманского уряда, подчинить своему влиянию замещение должностей генеральной старшины, полковников и других войсковых чинов и таким образом сосредоточить фактически в своих руках все управление, устранив или ослабив до простых формальностей выборную систему, козацкое народовластие, как с другой стороны старается освободиться от вмешательств в управление и внутренние отношения Украины бо стороны московского правительства. Но эта борьба на два фронта оказывается непосильной для нее. Козацкие массы поддерживают московское правительство против старшины. С другой стороны козацкая «чернь» находит сочувствие в поддержку в народных массах, так как политическая борьба козацкой «черни» с старшиной усложнялась борьбой чисто классовой, на почве чисто экономических и общественных отношений, и эта ожесточенная борьба только расшатывает в их основах конституционные формы украинского устройства, и без того не особенно прочные, едва складывавшиеся.
Как видно уже из предшествующего краткого очерка в козацком устройстве были весьма ценные основы конституционного (республиканского) строя, но они требовали весьма тщательного приспособления к требованиям общегосударственного управления, искусной разработки и нормировки их форм. Но ничего этого не было сделано, и противоречия, в
которые вошло это возачье устройство с первых шагов, не устраненные своевременно, исказили весьма существенно эти ценные основы конституционного строя.
Уже самое соединение республиканских форм с чисто военным характером устройства заключало в себе огромные трудности. Военная организация требует большой дисциплины, субординации органов и сильной, диктаторской власти вождя. Удивительный дух организации, вообще поражающей нас н козачестве — этой полудикой орде, на взгляд многих нынешних исследователей, умел сочетать эти два почти несовместимые принципа: строгой военной дисциплины и неограниченного народовластия. Пока к вождю, к его талантам и честности, питали доверие, его не стесняли — он пользовался диктаторской властью в военное время, в походе, во время кампании, и обращался к голосу рады, когда и поскольку сам находил это нужным, Его не ограничивали в переговорах, в назначениях, во всякого рода распоряжениях, и он действовал на свой страх и риск почти так широко, как сам того хотел.
Такой диктаторской властью пользовался Хмельницкий среди хронической, перемежающейся борьбы с Польшею, требовавшей чрезвычайного напряжения. К такой широкой власти стремились и его приемники. Но такие периоды военных диктатур вне нормального состояния не могли благоприятно отражаться на конституционном развитии отношений. Гетманов тяготит контроль войсковой рады и даже старшины. Они предпочитают обходиться без них, править с участием тесного круга доверенных приверженцев. Они замещают от себя, без войскового выбора, должности полковников и генеральной старшины, этим стараются упрочить свое положение и свою власть.
В этом же смысле действовало и другое противоречие, крывшееся в новом устройстве. Будучи по своему сушеству войсковым, т. е. обнимая собою лишь одно военное, козацкое сословие, фактически гетманское правление превратилось в общегосударственное и стремится со хранить за собою это значение.
Гетман рассматривает себя как главу государства, и рассматривается как таковой украинским населением; за гетманом и его министры — генеральная старшина, и рада старшины смотрят на себя как на высшие органы общего управления. Им действительно приходилось заниматься вопросами, далеко выходившими за границы чисто козацких интересов, касавшимися других сословий, между тем как войсковая рада представляла только козацкое сословие и собственно не могла иметь голова в вопросах, касавшихся других сословий. Сознание этого противоречия проявляется в формуле гадячекой конституции 1658 г.: гетман должен избираться сословиями Украины, т. е. войском, шляхтой, духовенством и
представителями городов (возможности такого же права за крестьянским сословием тогда не подозревали). Но конституция эта не нашла своего осуществления на практике, и указанное противоречие продолжало существовать. Между понятием общегосударственного правления и правлением войсковым оставалась щель, которую не удалось выполнить.
Несомненно, это не оставалось без влияния на постепенное ослабление значения войсковой рады, как с другой стороны облегчало вмешательства в украинские отношения московского правительства.
Эти последние особенно гибельно отразились на судьбах украинской демократии. Правление украинского демоса так глубоко противоречило всему государственному складу Москвы, что в сфере влияния этой последней ему не могло быть места. Москва поддерживала иногда гетмана, если имела к нему доверие, иногда держала сторону старшины, если не доверяла гетману; но с демосом она не могла иметь ничего общего, хотя он и старался иногда найти в ней содействие в своей борьбе со старшиною, и Москва пользовалась его призраком, чтобы терроризовать старшину. Признав по традиции за войсковою радою право выбора гетмана, Москва вообще склонна была игнорировать па деле ее участие; старшина с гетманом, имея поддержку у московской бюрократии, игнорировали ее также, Поэтому со времени капитуляции старшины перед Москвою (в последней четверти XVII в.) войсковая рада теряет всякое значение, и все переходить в руки старшины. Но зто была довольно сомнительная победа: плоды борьбы старшины с козацким демосом собрал московский централизм, подчинив к тому времени старшину своему контролю и ограничив ее так, что ей собственно осталось только иллюзия управления. Правила Украиной уже московская бюрократия.
Старые принципы козацкого демократизма удержались в полной силе и чистоте только на Запорожье, т. е. у Козаков, живших вне полкового устройства Украины, в степных пространствах нижнего Днепра. Они имели свою особую организацию, центром которой был «киш» — Сич на Днепре, и свое управление, во главе которого стоял кошевой атаман, избираемый войсковою радою.
Издавна существовало известное соперничество между козачеством запорожским, где группировались наиболее радикальные элементы, и козачеством «городовым», жившим в оседлых местностях Поднепровья, организованных теперь в полковом устройств!;. Теперь, сохранив у себя вполне старое народовластие; правление войсковой рады, Запорожье особенно неодобрительно смотрело на старания украинской старшины захватить власть в свои руки, оттеснив на второй план козацкий демос, и неизменно поддерживало этот последний в его борьбе со старшиною, По старым традициям польских времен, когда Запорожье действительно
служило центром козачества, оно претендует и теперь на руководящую роль в украинских делах, требует, чтобы гетманы выбирались на Запорожье, и кошевые часто отказывали в повиновении гетману, особенно если последний являлся ставленником старшины, к которой Запорожье относилось весьма враждебно.
Все эти противоречия в устройстве Украины, несовершенства ее строя, конкуренция разных элементов и трения различных органов управления не давали себя так чувствовать во время управления Хмельницкого, под его сильной рукою. Благодаря своему высокому авторитету и обаянию своего имени в козачестве, смотревшем на него как на своего прирожденного вождя и героя, Хмельницкий при своих выдающихся дарованиях правителя успевал стирать шероховатости отношений и двигал довольно успешно этот тяжелый, непригнанный механизм. Эго было не легко, Хмельницкому нередко изменяли средства нравственного воздействия и он обращался тогда к террору, а от людей внушавших ему опасения, отделывался боз церемоний. А его преемники не обладали ни его обаянием, ни его талантами и ни пред чем не останавливающейся энергией, и внутренние коллизии украинского строя начали выходить наружу, усложняясь социальными отношениями — столкновением старшины с козацним демосом и еще более широкими массами народа на почве социально-экономических отношений.
Об этом социально-экономическом антагонизме, оказавшем весьма сильное влияние на дальнейшую судьбу Украины, я должен сказать здесь несколько слов.
Мы видели, что козачество с началом XVII века сложилось в общественный класс, полупривилегированное военное сословие, претендовавшее на право польского военно-служилого сословия, т. е. шляхты. Сословные идеи били усвоены особенно верхними слоями — родовитым козачеством, занимавшим высшие должности в войске, отличавшимися достатком и гордившимся заслугами своими и своих фамилий. Оно смотрело на себя, как на высшее, привилегированное сословие. Хотя оно боролось против польско-шляхетского режима, но в его представлении общественный отношения укладывались не иначе как по типу того же сословного государства, прежде всего той же Польши, в порядках которой оно выросло. Начиная с Хмельницкого и кончая последним украинским демагогом Петриком (конца XVII в.), украинская интеллигенция вообще и козацкая старшина специально не представляла себе общественного строя без сословных привилегий, без подданных и господ, и их чувство оскорблялось только тем, что господами были Поляки, люди чужой народности и веры, или тем, что претендовали на панство люди худородные, не заслуженные. «Кто козак — будет вольности козацкуто иметь, а
кто пашенный крестьянин — тот будет должность обыклую царскому величеству отдавать», — гласить в великорусском переводе одна из статей, предложенных правительством Хмельницкого московскому правительству в 1654 г. А его послы — представители козацкой старшины — во время переговоров выпрашивали у московского правительства для Себя грамоты на имения и домогались, чтобы в них было специально упомянуто о неограниченных правах их над крестьянами, какие окажутся в этих имениях или будут ими на-ново поселены.
Характерно в высшей степени, что грамот этих послы Хмельницкого не решились никому предъявить на Украине, и они остались в секрете. Б этом обнаружилось сознание противоречия таких сословных стремлений старшины со стремлениями и настроением народных масс. Ко всему, что напоминало хотя бы отдаленно шляхетско-панщинные порядки, эти народные массы относились чрезвычайно подозрительно и враждебно, Нужно было время, чтобы сломить эту силу народного сопротивления, и потому процесс создавая нового господствующего сословия из козацкой старшины и закрепощение крестьянства начинает развиваться вполне осязательно только с конца XVII в„ когда старшина нашла для своих сословных стремлений -опору в московском правительстве. Но существование сословных и крепостнических тенденций у своей интеллигенции, у козацкой старшины украинский народ почуял очень скоро.
До нашего времени сохранилась прекрасная народная дума «О запорожском гетмане Ганже Андыбере» — одна из лучших по своим поэтическим достоинствам и свежести исторического колорита. Дума изображает контраст аристократиичествующей старшины, которую дума называет «дуками-срибляниками* и даже «ляхами», и козацкой «голоты» (голи) или «черни*. Она рисует сцену в степной «корчме*, где пьют «три ляхи дуки-срибляники*: Таврило Довгополенко переяславский, Вийтенко ниженский и Золотаренко черниговский (полковники). Туда же приходить оборванный козак-нетяга: «дуки» издеваются над ним, но затем оказывается, что этот оборвыш — гетман «запорожский» Ганжа Аидыбер, в лице которого дума изображает, вероятно, Брюховецкого, выставленного ультра-демократическим Запорожьем против представителя старшины — переяславского полковника Сомка (Довгополенка думы). На призыв Ганжи к «рикам низовим, помощницям днипровим» приносят ему козаки дорогие уборы и знаки власти. Дуки, после такого превращения, приглашают Ганжу в свою компанию -
Но Ганжа пренебрегает их обществом и поручает своим козакам проучить зазнавшихся старшин, что те и исполняют с полной готовностью:
Представителями «дук» выступают в думе исторические лица довольно раннего времени — деятели 1660-х гг, Итак уже они запечатлелись в народной памяти, под влиянием демагогической агитации Запорожья, как типические представители панских тенденций старшины.
Действительно, в исторических фактах контраст старшины и «черни» выступает вполне осязательно уже непосредственно по смерти Хмельницкого, хотя пока еще главным образом в сфере политики. Партия старшины стремится оттеснить гетмана, избранного войсковою радою, провести своего человека и вообще оттеснить войсковую раду и козацкую «чернь» на второй план. В защиту козацких масс и войскового правления выступает Запорожье и агитирует среди черни. Противники старшины ищут поддержки у московского правительства, которое и пользуется этим раздвоением в своих видах, чтобы сбить, старшину с позиции, сломить ее стремления к автономии и принудить к уступкам в вопросах политики за цепу неприкосновенности сословных интересов.
Вопросы сословные и экономические еще не выстуцают в полной определенности; мы встретимся с ними в такой вполне определенной форме только снустя четверть столетия. Но самое противоставление «панов» и «черни* дает понять, что уже в этой борьбе, начинающейся в конце 1650-х годов и продолжающейся затем в 1660-х, участвовали интересы классовые и экономические, придававшие политической борьбе, ее жгучесть и упорство.
Эти классовые и экономическое конфликты сильно усложняли чисто политический, политический, организационный процесс. Ноукраин-
ское общество жило быстро и скоро проходило школу самостоятельной политической жизни. Создав экспромтом новую организацию Гетманщины, оно вероятно успело бы приготовить ее к потребностям жизни и ввести в русло новых отношений классовые и экономические противоречия Для этого нужно было только известный период более или менее спокойного и свободного существования. Но этого то и не было.
Украинскому обществу пришлось жить в состоянии кризиса, постоянно видя перед собой перспективу гибели всего завоеванного. Со всех сторон жадно сторожили соседи-враги, пользуясь всяким расхождением, всяким затруднительным положением правящей партии, чтобы раздуть смуту и использовать ее для себя. Приходилось жить неотложными интересами минуты, принося им в жертву все. Основы новой украинской конституции безжалостно коверкались, вместо того, чтобы планомерно и целесообразно развиваться, а затем ее же недочеты использовались против нее, когда остановленная в своем развитии, она застыла в таком недоделанном виде, под гнетущей рукой московской бюрократии.
Строй Гетманщины еще весьма мало изучен, особенно для этого, более раннего времени. Можно указать Лазаревского, Описание старой Малороссии, II—III, его же Сотники (Рус. Архив 1873}, Суды в старой Малороссии (К Стар. 1898, VII) Слабчеико: Малорусский полк в административном отношении (1909). Модзалевский: Очерки по истории Лохвицкой и др. сотен (1905) Миллер: Суды земские, гродские и подкоморские в XVIII в. (1896) Новая (начатая лишь) работа Мякотина: Очерки социальной истории Малороссии: 1. Восстание Б. Хмельницкого и его последствия (Русс Богат 1912).
XVIII. СОБЫТИЯ ПО СМЕРТИ ХМЕЛЬНИЦКОГО (1657-1663).
От общих замечаний переходим к событиям, исходной точкой которых послужила кончина Хмельницкого.
Его смерть не была неожиданностью; он тяжело хворал и чувствуя ее приближение, сам предложил войску выбрать ему преемника. Из уважения к его заслугам и к его имени — «аби була тая слава, що Хмельницький гетьманом*, войсковая рада преемником объявила его малолетнего сына Юрия:
как мотивирует этот выбор позднейшая дума.
Но большинство старшины не сочувствовало этому выбору и по смерти Богдана Хмельницкого под разными предлогами обошло Юрия и выбрало гетманом Ивана Выговского, долгое время занимавшего пост войскового писаря. Это был мелкий киевский шляхтич по происхождению, довольно интеллигентный и образованный для своего времени, несомненный украинский патриот, человек способный, но более ловкий, чем талантливый.
Выбор Выговского был исключительно делом старшины и произведен был без настоящего участия козачьей рады, так как козацкая масса стояла за Юрия Хмельницкого и старшина опасалась встретить с ее стороны противодействие кандидатуре Выговского. Эта предосторожность однако ему мало помогла. Против Выговского, как против ставленника старшины, шляхтича и человека без военных заслуг, немедленно возникла оппозиция на Запорожье, представлявшем, как мы знаем, наиболее демократическую, радикальную часть козачества. К ней примкнули южные левобережные полки — Полтавский и Миргородский, в силу соседства стоявшие в наиболее тесных и близких сношениях с Запорожьем и под непосредственным его влиянием. Этим движением воспользовался полтавский полковник Мартин Пушкарь, надеясь, по всей вероятности, при поддержке этих радикальных элементов занять место Выговского, как зто несколькими годами позже удалось Брюховецкому. От
233
Пушкаря и от запорожского кошевого Барабаша пошли в Москву донесения, что Выговский избран неправильно, без участия войсковой рады, что войско гетманом иметь его не желает, что он склоняется к Полып ей замышляет измену против Москвы и т.п.
Обвинения эти не имели оснований, кроме упрека в нарушении формальности выбора. Чтобы загладить зту неформальность, Выговский созвал войсковую раду и был на ней еще раз избран. Московское правительство после этого признало вполне законность выбора. Однако противники Выговского все-таки не унимались, продолжая сношения с Москвою и агитируя против Выговского среди народных масс, обнадеживая их помощью из Москвы и т. и Все это, конечно, очень раздражало Выговского. Он требовал, чтобы московское правительство прекратило сношения с его противниками, как бунтовщиками, отреклось от них и помогло ему подавить враждебное движение Московское правительство однако не хотело выдать ему головою своих корреспондентов, заявлявших свою чрезвычайную преданность Москве. Оно посылало им только увещательные грамоты и самого Выговского удерживало от вооруженных репрессалий, а между тем, пользуясь затруднительным положением гетмана, спешило выполнить задуманные реформы ввести воевод в украинские города, передать им управление и сбор налогов и подчинить киевскую митрополию московскому патриарху
Сначала Выговский, скрепя сердце, покорно исполнял эти домогательства московской политики, надеясь, что московское правительство с своей стороны его поддержит. Но в конце концов двоедушная и свое корыстная политика московского правительства вывела его из терпения и он, потеряв надежду на Москву, начал действовать собственными средствами. Он откликается на предложения, шедшие непрерывно, еще со времен Хмельницкого, из Польши, с приглашением вернуться под власть польского короля, одновременно возобновляет сношения с Крымом и получает оттуда подкрепления. Движение на левом берегу становится на столько опасным, что Выговский не считал возможным оставаться долее пассивным зрителем его. В мае 1658 г. он с татарской ордою двинулся на своих противников. Под Полтавою произошла битва, в которой Пущкарь был убит, а его партия разгромлена и Полтава сожжена. За это Выговский получил выговор из Москвы и раздраженный поведением московских воевод и самого правительства, считая отношения испорченными безвозвратно, решает возобновить связи с Польшей.
После предварительных переговоров к Выговскому были высланы польским сеймом делегаты, которые 6 (16) сентября 1658 г. заключили с ним в Гадяче трактат (так наз. Гадячскал комиссия). Украина по этому трактату возвращалась под власть польского короля, но не как простая
провинция Воеводства Киевское, Браславское и Черниговское должны были составить вел кн. Русское (по образцу в. кн. Литовского), со своими особыми министрами, казною, монетою и с гетманом во главе. Гетман избирается сословиями княжества Русского, точнее — утверждается королем из кандидатов предложенных ему сословиями. Козацкий реестр определяется в 30 тыс., кроме 10 тыс. наемного гетманского войска. Православная религия на всей территории, заселенной Русью, должна быть уравнена в правах с католическою. Все имения, принадлежавшие православной церкви, должны быть ей возвращены; православный митрополит и четыре епископа получают места в сенате. Киевская академия должна получить права краковского университета и, кроме нее, сословиям Украины предоставляется право заложить в одном из городов Украины еще одну академию.
Хотя условия зти не были осуществлены, они интересны как выражение стремлений украинской старшины. Правда принятый комиссией текст не вполне выражает эти последние. Некоторые существенные пожелания, не включенный в этот текст, были затем выражены в петиции, высланной на сейм 1659 г. и делавшей некоторые существенные поправки к тексту комиссии. Наиболее важная из них требовала, чтобы в состав в, кн. Русского были включены также воеводства Волынское, Подольское и Русское (Галиция), т. е. почти вся украинская территория. В первоначальных набросках текста обращает на себя мысль, обеспечить Украине нейтральное положение между Польшею и Москвою — зародыш идеи Украины как вечно нейтрального государства под протекторатом Польши и Москвы. К сожалению, эта идея не получила дальнейшего развития.
Еще раньше чем окончились переговоры с польским правительством, Выговский перешел к военным действиям против Москвы. Он попробовал выбить московский гарнизон из Киева, но это ему не удалось. Московское правительство объявило его изменником и распорядилось произвести выбор нового гетмана. Но известие о заключении Выговским трактата с польским правительством чрезвычайно смутило московских политиков; в первый и последний раз они поколебались и готовы были пойти на уступки в своей централистической политике: воеводе Трубецкому поручено было войти в переговоры с Выговским, обещать ему полную амнистию и согласиться на уступки применительно к его трактату с Польшею, в крайности даже на вывод московского воеводы из Киева.
Положение Вьгговского было тоже достаточно тяжелое. Со стороны Польши значительной поддержки он не имел, так как изнуренная тяжелой войной Польша сама рассчитывала на козацкие силы. Между тем связь с нею была в высокой мере непопулярна среди украинских масс.
ДЙ 235
Враждебное Выговскому движение в левобережной Украине ожило, как только московское правительство выступило против гетмана. Выговский колебался некоторое время, но решение разорвать с Москвою превозмогло: он не верил уже искренности московского правительства и в его предложениях видел только хитрую уловку.
Борьба была решена на жизнь и на смерть. Европейским правительствам был разослан от имени старшины циркуляр, объяснявший причины разрыва и объявлявший войну с Москвою (первый факт обращения к европейскому общественному мнению):
*Заявляем и свидетельствуем пред Богом и всеми, что война с Поляками, начатая и веденная нами, имела не иную причину и не иную цель, как лишь защиту святой восточной церкви и предками завещанной свободы нашей: преданность ей руководила нами, вместе с покойным вождем нашим бессмертной памяти Богданом Хмельницким и тогдашним писарем нашим (Выговским). Свои личные интересы мы отодвинули на дальний план перед славою божьего и делом народным. Для них вошли мы в союз с Татарами, а затем и светлейшим Карлом-Густавом королем шведским. Всем им мы сохранили верность ненарушимо. Не дали мы и Полякам никакого повода к нарушению договоров, соблюдая по отношению ко всем нашу присягу, договоры и союзы. Не из других побуждений приняли мы и протекцию в. князя московского, как для того лишь, чтобы сохранить и приумножить для себя и потомства нашего за споспешествованием божьим оружием нашим приобретенную и кровью столько раз возвращенную вольность нашу. Осыпанное обещаниями и обязательствами в. кн. московского, войско наше надеялось, что в виду общности веры и добровольного нашего присоединения в. князь будет для нас справедлив, благожелателен и милостив, будет поступать с нами искренно, не злоумышляя против нашей вольности, но приумножая ее еще более, согласно своим обещаниям. Но надежды эти нас обманули. Министры и вельможи московские побудили этого почтеннейшего, благочестивейшего и всемилостивейшего государя к тому, что в первый же год, как только завершились переговоры между Москвою и Польшею, из видов на польскую корону решил он нас подавить и поработить и, заняв нас войной со Шведами, хотел тем легче это осуществить*...
Эту московскую измену Украине, которую московские политики приносили в жертву своим видам в Польше, поставлено таким образом во главу обвинений московской политике. В качестве другого тяжелого обвинения была выдвинута московская политика во внутренних отношениях Украины, где она создала смуту и раскол, дав почву для разных демагогов, подрывавших престиж украинского правительства.
В начале 1659 г. Выговский выступил за Днепр против московской партии. Навстречу ему двинулся московский воевода Трубецкой, со-
236
@единившись со своими украинскими партизанами. Выговский ретировался назад за Днепр, чтобы подождать подкреплений от союзников, а Трубецкой между тем двинулся в Северские земли, державшиеся Выговского, и осадил нежинского полковника Гуляницкого в Коногоне. Осада тянулась два с половиной месяца; положение осажденных сделалось отчаянным, но сдаваться Московскому войску они не хотели. Гуляницкий бомбардировал Выговского просьбами о помощи Выговский поджидал Татар. Наконец прибыл сам хан с ордою, и Выговский двинулся с ним под Конотоп, Московские воеводы не имели точных сведений о его силах и когда навстречу Выговскому из-под Конотопа выслано было войско, оно очутилось между двух огней: между козаками Выговского и Татарами.
Произошла неслыханная катастрофа: московское войско уничтожено целиком; двое окольничих1
попало в плен. Трубецкой поспешил снять осаду и отступил за московскую границу.Московская партия утратила всякую энергию и отвагу. Шансы Выговского поднялись неизмеримо; но он или не сумел или не успел воспользоваться благоприятными обстоятельствами. Московские гарнизоны в левобережных городах удержалпсь. Запорожский кошевой Сирко, враг Выговского, как и все Запорожье, пользуясь отсутствием Татар, помогавших Выговскому. произвел удачный набег на Ногайскую орду2
и затем двинулся на Чигирин. Эта диверсия заставила Выговского выйти из левобережной Украины раньше, чем были уничтожены московские гарнизоны, а с его уходом московская партия начала вновь поднимать голову. Даже в Северщине обнаружилось движение, враждебное Польше и Выговскому: расквартированные здесь вспомогательные польские войска, присланные на помощь Выговскому, по старой памяти возбуждали такую ненависть в украинском населении, что их в конце концов перерезали.В этой резне погиб и один из выдающихся представителен партии старшины Юрий Пемирич; его считали истинным автором Гадячского трактата.
Пример Занорожья и левобережных полков начал влиять и на правобережные: многие полковники заявили, что они не желают признавать власти Польши. Уманский полковник Ханенко соединился с войском Сирка и двинулся к Киеву, где в то время находился Юрий Хмельницкий. Его, как лицо, выбранное уже раз гетманом и только оттесненное Выговским, противники последнего теперь с разных сторон выдвигали и прочили на гетманство.
1
Очень высокий боярский чин (второго класса)2
Эго было перше громкое дело знаменитого в истории Сечи вождя славного воина, но совершенно лишенного способностей политика.В первых числах сентября 1659 г. под м. Германовной, недалеко от Белой Церкви, стали друг против друга оба лагеря — Юрия Хмельницкого и Выговского. С Выговским был только отряд Поляков и остатки его «затяжцев», наемного войска. Козаки все перешли к Хмельницкому, да и Поляки и затяжцы начали разбегаться от него. 11 сентября состоялась козацкая рада. Козаки решительно заявили, что они не хотят сражаться против Москвы; общее раздражение против Выговского проявилось так сильно, что его едва не убили. Он должен был удалиться из рады, которая вслед затем провозгласила гетманом Юрия Хмельницкого. Выговский после этого счел свою роль, как козацкого гетмана, оконченной и отослал Хмельницкому знаки гетманской власти. Однако, не оставляя все же своего плана — оторвать Украину от Попыли, он старался влиять в этом направлении и на нового гетмана, и деятельность его в этом направлении не была бесилодна. Но окончилась она очень плачевно: несколько лет снустя бывший гетман был расстрелян польским полевым судом по обвинению в измене, выразившейся в намерении произвести восстание против Польши. Обвинение было, несомненно, совершенно неосновательно, да и с формальной точки зрения самый толевой суд над таким важным лицом, носившим после гетманства титул киевского воеводы, был вопиющей бесправностью и характерным проявлением полной дезорганизации польского управления.
В виду нерасположения к Польше, резко выраженного массой козачества в движении против Выговского, старшина не решалась поднимать вопроса об осуществлении Гадячского трактата и польской протекции, хотя весьма многие — в интересах украинской автономии — этому несомненно сочувствовали. Но решаясь, под давлением масс, восстановить зависимость Украины от Москвы, украинские автономисты хотели по крайней мере обеспечить в будущем автономию Украины, принудив московское правительство к некоторым существенным уступкам. Под их влиянием Хмельницкий, приняв гетманство, уведомил об этом только переяславского полковника Цыцюру, выдвинувшегося на первый план в левобережной Украине во время предшествующего движения, и этим ограничился, не входя ни в катая сношения с московскими воеводами. Придвинувшись к Днепру со своим войском, он выжидал первого шага с их стороны. Когда воевода Трубецкой обратился к нему с призывом — признать власть московского царя по-старому, на старых правах и вольностях, Хмельницкий и старшина ответили ему предложением условий, на которых они согласны признать власть Москвы.
Они домогались, чтобы московских воевод и гарнизонов не было нигде кроме Киева, как было при Богдане Хмельницком; чтобы московские войска, присылаемые на Украину, находились под командой гетмана;
2
?8чтобы гетмана выбирало само войско, без вмешательства московского правительства и его воевод, и выбранный гетман был признаваем московским правительством без всяких оговорок; чтобы оно не сносилось помимо гетмана с старшиной и войском, не принимало никаких писем, не контрасигнованных гетманом и войсковой печатью, и вообще чтобы административные и судебные права гетмана не подвергались никаким исключениям и ограничениям: право сношений с иностранными державами должно было остаться за ним вполне, московское же правительство в дипломатических переговорах, касающихся Украины, должно приглашать к участию представителей гетманского правительства, с правом голоса; украинская церковь должна оставаться под властью константинопольского патриарха: школы «всякого языка» должны свободно основываться и впредь.
Эти условия были ответом на события последних лет и обнаружившиеся в них стремления московской политики к ограничению украинской автономии и самобытности. Без таких поправок украинское общество считало зависимость от Москвы невозможною, и этим объясняется, почему все участники изложенной формулы соглашения, когда Москва ее не приняла, оказались потом в рядах врагов Москвы.
Трубецкой, получив условия, промолчал о том, что он имеет от московского правительства совершенно иные инструкции, и пригласил Хмельницкого со старшиной явиться к нему дли переговоров и принесения присяги, Хмельницкий не решался ехать к нему, опасаясь попасть в ловушку, требовал заложников и только тогда лишь, когда один из московских бояр переехал на правый берег, Хмельницкий явился в Переяславль со старшиной, в числе которой был Сирко, Дорошенко и др. Но опасения козацкой старшины оказались справедливыми: это была ловущка. Трубецкой теперь от переговоров о предложенных условиях уклонился, заявив, что должен прежде всего созвать в Переяславле раду для выбора гетмана и принятия «статей». Это был решительный удар, против которого Хмельницкий со старшиной не протестовали только потому, что были в руках Трубецкого. Как я упоминал, на раде представительства не существовало, как и на старорусском вече, и место, где собиралась рада, решало и состав ее; поэтому на раде в Переяславле подавляющее большинство должны были дать козаки из левобережных полков, враждебно настроенные уже против партии старшин-автономистов и исходившей от них оппозиции Москве. Кроме того, Трубецкой привел с собою свое войско, прибыл также и другой московский воевода Ромодановский с другой армией и сторонник Москвы Беспалый со своими Козаками. Трубецкой, очевидно, рассчитывал, что при такой обстановке автономисты не осмелятся поднять голос, и предложил им «статьи», приготовленные московским правительством.
239
Здесь к статьям Богдана Хмельницкого были сделаны, между прочим, следующие дополнения и поправки: гетман должен беспрекословно посылать войско по распоряжению московского правительства и наоборот — без его наказа не посылать никуда; сменять гетмана без царского указа войско не может; московских партизанов — беспалаго, Цыцюру и др. — гетман не должен подвергать взысканиям без следствия, произведенного московским правительством; люди близкие к Выговскому иод страхом смертной казни лишаются права впредь занимать какие-либо должности в войске, а также участвовать в раде; кроме Киева, московские воеводы имеют быть введены в Переяславль, Нежин, Чернигов, Браславль и Умань.
Старшина действительно не решилась протестовать; только против переданного Трубецким желания московского правительства, чтобы Северщина, принадлежавшая в XVI в. к Московскому государству, была изъята из гетманского управления и обращена в московскую провинцию, — выступила даже московская партия, и от этого требования Трубецкой отказался.
В остальном предложенные Трубецким статьи были приняты на раде 7 октября ст. ст. — это так называемые переяславские статьи. Хмельницкий был вновь избран и принес присягу в соблюдении этих новых статей. Об отмене некоторых, наиболее тяжелых нововведений, он ходатайствовал вслед затем веред московским правительством чрез депутацию, но просьба эта не была принята во внимание.
Автономисты покорились, но их вынужденная покорность, конечно, не могла быть искреннею, и раздражение против московской политики готово было прорваться наружу при нервом же испытания. Критический момент не заставил себя долго ждать. Летом 1660 г. московское правительство задумало большую кампанию против Поляков в Галиции, чтобы отвлечь польские силы от Белорусских земель, где вели в то время операции московские войска. Воевода Шереметьев с левобережными козаками двинулись на Волынь, Хмельницкий с правобережными шел южной границею, чтобы охранять Украину от Татар. Польские гетманы, получив значительную помощь из Крыма, отрезали армию Шереметьева от сообщения с Хмельницким и подвергли блокаде. Шереметьев очутился в отчаянном положении. Пользуясь этим, Поляки начали переговоры с Хмельницким, убеждая его порвать союз с Москвой и возобновить Гадячский трактат; в этом же направлении влиял на Хмельницкого Выговский. Хмельницкий колебался; не успев пробиться и соединиться с армией Шереметьева, он в конце концов начал переговоры.
Однако возобновить Гадячскую унию полностью Поляки, пользуясь выгодами своего положения, уже не соглашались: из нее были вычерк-
240 ^ __
нуты наиболее существенные постановления — о «вел. княжестве Русском». Такое покалеченное издание трактата не могло, конечно, рассчитывать на долговечность, но при данных условиях Хмельницкий не считал возможным упорствовать, и трактат был принят с указанными изменениями. Цыцюре было сообщено об этом, и он пытался вырваться из лагеря Шереметьева, но это ему не удалось. Шереметьев, осажденный под Чудноным, в конце концов капитулировал на весьма унизительных условиях и сорвал сердце на козаках Цыцюры: он выдал их головой Полякам, а те передали их Татарам. Этот поступок возбудил на Украине чрезвычайное омерзение в народе и раздражение против московской власти.
Но и возобновление Гадячского трактата, да еще в таком искалеченном виде, большинству Козаков казалось актом вынужденным, и они не имели серьезного намерения признавать эту новую зависимость от Польши. Хотя после вестей о чудновской катастрофе во многих местностях Заднепровья обнаружились народные движения против московских людей и воевод, успевших заявить себя населению с весьма несимпатичной стороны (буйствами, притеснениями, высокомерным отношением)1
, но серьезных последствий это движение против Москвы не имело. Поляки не поддержали его достаточно энергично, а их походы на левый берег Днепра, предпринятые с этой целью, скорее имели обратное действие, еще более оттолкнув население от Польши. Шурин Хмельницкого Сомко и другой его родственник, нежинский полковник Золотаренко, объявившие себя сторонниками Москвы в надежде получить гетманскую булаву при этой оказии, подавили враждебное Москве, движение, несмотря на то, что ошеломленное чудновской катастрофой московское правительство с своей стороны довольно слабо их поддерживало. После недолгого колебания левобережная Украина дерпулась под власть Москвы,И в правобережной Украине верховенство Польши не пользовалось популярностью. Особенно постои вспомогательных войск и крымских орд, приходивших в помощь Хмельницкому даже без его приглашения, возбуждали сильнейшее раздражение в народе и приводили к переселению значительных масс населения за Днепр. У крымского хана возник даже нлан обратить Украину в подвластную провинцию, и эта комбинация находила сторонников и среди старшины, недовольной на польское правительство, не проявившее ни достаточно энергии, чтобы закрепить за собою Украину, ни желания удовлетворить требования старшины. Но народ был страшно раздражен опустошениями, которые постоянно производили крымские союзники, и о татарской власти с ним и говорить было нечего. В конце концов против Ю. Хмельницкого возникло общее
1
Ср. Розыск 1666 г. о злоупотреблениях московских ратных людей в Малороссии — Киевская Старина, 1895 г, XII.@ 241
неудовольствие, и этот больной и лишенный способностей человек несколько раз намеревался отречься от гетманства. В начале 1663 г. он действительно сложил гетманскую булаву и принял монашество, а на его место избран был правобережными полками его зять, Павел Тетеря, беззастенчивый эгоист, о котором говорили, что он получил гетманство путем подкупа старшины.
В левобережной Украине, остававшейся под верховенством Москвы, соперничали за гетманскую булаву Сомко и Золотаренко, н вследствие этого соперничества, а также в надежде, что, может быть, удастся еще склонить к возвращению под верховенство Москвы Хмельницкого с правобережной Украиною, московское правительство не спешило выбором гетмана. Среди этих проволочек на сцене появился новый кандидата — запорожский кошевой Иван Брюховецкий. Этот беззастенчивый карьерист и интриган задумал повторить план Пушкаря против Сомка и Золотаренка, в виду кандидатуры Брюховецкого, примкнувшего к Сомку, Брюховецкий обращается к демагогии — выдвигает против них, как представителей старшинских кругов, украинский демос, играет на демократических струнах, на нерасположении «черни» к старшине и на соперничестве Запорожья с городовыми козаками, выдвигая вопрос об участии запорожцев в избрании гетмана. Одновременно он старается
17 3« 35
242 @
приобресть расположение московского правительства, распространяя слухи о неблагонадежности Сомка и стараясь представить себя сторонником Москвы более усердным, а главное более податливым на ее желания, чем Сомко.
Это ему удается, так как Сомко своими жалобами на самоуправства и злоупотребления московских воевод успел вооружить их претив себя и испортить впечатление в московских правительственных кругах.
На окончательную раду, назначенную па июнь 1663 г. под Нежином, Брюховецкий привел множество запорожцев и «черни» из южных полков, державших сторону Запорожья. Сомко в виду этого пришел также с отрядом Козаков и даже с артиллерией. Рада перешла в схватку и была прервана, но затем Брюховецкому удалось перетянуть на свою сторону Козаков Сомка; те подняли бунт, Сомко с товарищами должен был укрыться в московском лагере, а там их арестовали. После этого на вновь составленной раде Брюховецкий был объявлен гетманом и московский делегат утвердил этот выбор, а Сомко, Золотаренко и их сторонники подвергнуты были суду по обвинению в измене; четверо были казнены, остальные отправлены в ссылку, в Москву.
Эти события сомкнули окончательно заколдованный круг, в котором очутилась Украина после своего великого восстания, разрыва с Польшею и подданства Москве. Решенный уже Б. Хмельницким, в виду противоречия политики украинской и московской, разрыв с Москвою был осуществлен Выговским, но слишком неискусно, неловкой рукой недоучившегося ученика великого мастера дипломатии. Хмельницкий не хотел возврата к Польше, он желал создать такую политическую комбинацию, которая могла бы обеспечить Украине совершенно независимое положение, и для этого опирался главным образом на Швецию, Выговский по его смерти пошел тем же путем и довел переговоры со Швецией до трактата, гарантировавшего со стороны Швеции свободу и независимость украинского народа. Но диверсия со стороны Дании заставила Швецию прекратить военные действия против Польши и на шведской помощи уже нельзя было опереться. Нужно было подождать какой-нибудь другой комбинации, но обстоятельства не позволяли медлить. Выговский вернулся к Польше, но тем совершенно испортил весь план.
Польше можно было ставить условия. Чувствуя себя слишком слабой, она готова была на уступки, по крайней мере временные, как она надеялась. Но народные украинские массы не хотели и слышать о возврате к Польше, и в среде самой старшины обнаружилось раздвоение. Принужденные этим к возвращению под власть Москвы, автономисты ■ то есть все, что было более порядочного и политически развитого в среде старшины, — хотели путем обоюдных уступок создать сносный modus vivendi под верховенством Москвы. Но московское правительство, рас-
считывая на слабость автономистских групп, решило с ними не церемониться и угрозою вооруженной силы заставило их принять свои условия За это игнорирование стремлений украинской интеллигенции московская политика была наказана годами войн и тревог, потерей правобережной Украины и того импозантного положения во внешней политике, которое создал ей союз с украинским козачеством, наконец призраком украинского сепаратизма, с этих пор тяготеющего над политикой Москвы.
Украинские автономисты не могли отказаться от своих требований, не могли помириться с ролью безгласных исполнителей распоряжений московской бюрократии и — метались в своем заколдованном круге, стараясь найти точку опоры против московского централизма. События 1657—60 гг. не открыли им глаз на действительную причину их слабости, но обратили их лицом к народным массам и их стремлениям. Обеспечивая Гадячским трактатом автономию Украины, они оставляли без внимания нужды и интересы этих народных масс и соглашались на восстановление на Украине шляхетского режима, вызвавшего великое народное движение. С таким же непониманием интересов и стремлений масс строили они и свои дальнейшие планы, разбивавшиеся неизменно об отсутствие солидарности передового, правящего меньшинства с народом, с его задушевными, хотя и не ясными, не поддающимися формулировке стремлениями к установлению общественных отношений «без холопа и без пана».
Пользуясь этим раздвоением, московское правительство неизменно поражает украинских автономистов во всех их попытках противостать централистической политике, пока не приводить их к полному отчаянию к тому, что они махнув рукой на всякую политику, занялись, при благосклонном участии московского правительства, устройством своего сословного благополучия — т. е. пошли всей компанией по той дороге, на которую отдельных лиц политическая деморализация начала увлекать уже с первых же событий по смерти Б. Хмельницкого.
Подробно следить за историей дальнейшей смуты, попыток автономистов вырваться из тисков московского централизма и их неудач было бы долго и утомительно. Мы остановимся только на более интересных моментах этой борьбы.
Обзор событий 1657 — 60 гг., в статьях Костомарова «Гетманство Выговского» и «Гетманство Юрия Хмельницкого» (в его Монографиях) и более новый — в статьях В. Герасимчука в Записках Наук тов. им. Шевченка г. 59,87, 110 Виговський и Юрнй Хмельницький. Виговщина и Гадяцький трактат, Чудниська кампания 1660 г. О Гадячской унии кроме того статьи М. Стадника в Записках киевск. наук. тов. т VII и моя в Лит. Наук Вестник 1909 г. Липинского в сборнике: Z dziejow Ukrainy. О нежинской раде 1663 г. Востокова в Киев. Старине 1888 г.
17*
а ж « » » а « о s $ « а а а « а а « а a * я я * e ii) а « e * e a ir s» s а « » ss e
XIX. СМУТЫ 1660—1680-х ГОДОВ.
С 1660-х гг., как мы видели, Украина формально разделилась. Правобережная получила своего гетмана, левобережная — своего, первая под верховенством Польши, вторая под верховенством Москвы. И там и здесь на» верх всплыли беззастенчивые интриганы, делавшие собственную карьеру среди этих безнадежно запутанных отношений. Но положение было слишком серьезно для того, чтобы можно было держаться одними интригами: и Тетере и Брюховецкому долго удержаться на гетманстве не удалось. Первым кончил Тетеря. Свое гетманство он начал с советов королю предпринять поход за Днепр для присоединения левобережной Украины. В конце 1664 г., после долгих проволочек, король действительно двинулся и прошел за Днепр до Глухова, но успеха не имел никакого, и это последнее усилие Польши верпуть себе левобережную Украину окончилось полным фиаско. Когда Брюховецкий с московскими войсками в ответ на него предпринял поход в правобережные земли, здесь обнаружилось сильное движение против Польши. Московское правительство не поддержало его, да и движение это собственно не обнаруживало особого тяготения к Москве, но польская власть в правобережной Украине была им подорвана в конец. Несмотря на жестокие экзекуции над восставшими (особенно выдавался своими жестокостями известный польский полководец Чарнецкий), движение против Польши продолжалось. Один из предводителей его Дрозд наголову разбил Тетерю, а когда вслед затем, весной 1665 г., были выведены из Украины польские войска, в которых представлялась настоятельная надобность в других местах, Тетеря счел свое дело безнадежным и уехал из Украины. Он сходит после этого со сцены.
Брюховецкий, как я уже сказал, старался снискать себе поддержку Москвы угодливостью московской политике Этой тактики он держался и после своего выбора. Съездил на поклон в Москву, чего не хотел сделать, не смотря на желание московского правительства, ни один из его предшественников, изъявил намерение жениться на московской боярышне, выразил желание, чтобы в Киев прислали митрополита из Москвы. Наконец, исполняя волю московского правительства, во время своего пребывания в Москве подал петицию о введении московской администрации на Украине. Московское правительство за это пожаловало Брюховецкому боярский чин и немедля приступило к переписи Украины и к
® 245
введению нового податного оклада. Но эти меры возбудили величайшее недовольство среди населения, и без того уже чрезвычайно недовольного московскими воеводами и ратными людьми. Масла в огонь подлил и сам Брюховецкий, постаравшись до введения московского оклада собрать с населения возможно больше денег в свою казну.
Со всех сторон поднималось неудовольствие на него и на московское правительство. Духовенство было раздражено проектом подчинения украинской церкви московскому патриарху. Старшина негодовала на введенную Брюховецким систему — отправлять неугодных ему лиц в ссылку в Москву. Запорожье гневалось за своего ставленника за обременение населения и введение московского оклада. Всеобщее негодование вызвало также совпавшее с этими фактами соглашение Москвы с Польшею (оформленное потом перемирным трактатом 1667 г. об уступке Польше правобережной Украины, которая как раз перед тем, как мы видели, собственными силами снова освободилась было от польской власти.
Брюховецкий сначала хотел заглушить эти неудовольствия террором — ссылал старшину, а непокорные села и местечки советовал московскому правительству жечь, население избивать. Но движение становилось все сильнее. Это почувствовал Брюховецкий и с легкостью настоящего карьериста он решает повернуть в противоположную сторону. Движение против Москвы казалось ему теперь настолько сильным, что он задумал сам примкнуть к нему, тем более, что на поддержку московского правительства, судя по некоторым признакам, он не мог особенно рассчитывать: если бы Украина обратилась решительно против него, московское правительство не стало бы его отстаивать. В конце концов Брюховецкий приготовляет восстание против Москвы и входить в союз с Дорошенком, который в это время стал во главе правобережной Украины.
Фактически освободившись от всякой зависимости от Польши, правобережная Украина, как я уже сказал, не спешила признать верховенство Москвы. Заявлял притязания на нее крымский хан, и сотник Опара был первым, который пошел навстречу этим планам: он принял от хана утверждение в звании гетмана, с обязательством зависимости. Но очень скоро Татары арестовали его и предложили козакам в гетманы более крупную личность — Петра Дорошенка. Это был родовитый козак: *з прадида козак», как он о себе говорил. Он был полковником уже при Хмельницком, играл видную роль по его смерти в кругах украинских автономистов и теперь выдвигается на первый илан, являясь в продолжение целого десятилетия, можно сказать, центром украинской политики. Человек несомненно способный, с железной энергией, при более благоприятных условиях он мог бы создать нечто крупное, при данных же — только довел положение дел до крайности, до абсурда. Эго — настоящий
246 ^
герой безвременья, вызывающий трагизмом своего положения и силой духа глубокий интерес и сочувствие.
Устраняя Опару, Дорошенко имел в виду план более широкий. Пользуясь поддержкой Крыма и Турции, он рассчитывал создать себе прочную основу в правобережной Украине свободной от влияний и Москвы и Польши. Опираясь на нее, он надеялся снова соединить воедино правобережную и левобережную Украину, а так как последнюю слишком было трудно, как показали последние события, поставить вне зависимости от Москвы, то Дорошенко имел в виду признать верховенство Москвы, но иод условием прочных гарантий украинской автономии, к которым он надеялся принудить московское правительство страхом своего союза с Турцией и Крымом.
Провозглашенный на войсковой раде гетманом под протекцией крымского хана, в августе 166.5 г., Дорошенко входить затем в непосредственные сношения с Турцией (1666). Разбив оставшиеся польские отряды, он овладевает Браславщиной. Московских партиэанов в правобережной Украине Дорошенко также рассеял и старался овладеть Левобережьем. С Брюховецким он вошел в сношения и подавал ему надежду, что оставит ему гетманство, но одновременно упрекал Москву, что она поддерживает подобных авантюристов — причину украинских смут. Очевидно, против такого господина, как Брюховецкий, Дорошенко считал всякий способ борьбы позволительным.
Рассчитывая на Дорошенка и Татар, Брюховецкий с началом 1668 г. поднял восстание против Москвы. Старшина приняла в нем участие, московские гарнизоны изгонялись или избивались. Но сам Брюховецкий сделался слишком ненавистен на Украине, чтобы его мог спасти этот поворот политики. Когда прибыл из-за Днепра Дорошенко и потребовал, чтобы Брюховецкий сложил гетманство, коэаки объявили Брюховецкому, что не желают сражаться из-за него с Дорошенком; разграбили его лагерь, самого арестовали, привели к Дорошенку, и тут, — как рассказывает современник, — по ошибочно понятому жесту Дорошенка, толпа бросилась на Брюховецкого и растерзала. После этого Дорошенко, соединившись с татарской ордою, прибывшею на помощь Брюховецкому против Москвы, двинулся против московского войска, под предводительством Ромодановского вступившего в границы Украины для подавления восстания. В виду сил, которыми располагал Дорошенко, Ромодановский отступил за границу, и Украина, и исключением нескольких пунктов, где держались еще московские гарнизоны, оказалась в руках Дорошенка.
Это был единственный по своему значению момент в политической деятельности Дорошенка. Трудно угадать, удалось ли бы ему удержать Украину в своем влиянии, наэлектризовать утомленные двадцатилетнею
247
борьбою массы, взять в руки расшатанную и в значительной степени деморализованную старшину. Достаточно сказать, что представившимся ему благоприятным стечением обстоятельств Дорошенко воспользоваться не успел, Как раз в эту минуту наибольшего успеха он бросил армию и уехал в Чигирин, как передает современник — вследствие известия об измене жены. Воспользовавшись его уходом, Ромодановский двинулся снова в Северские земли. Архиепископ черниговский Лазарь Баранович выступил с проповедью покорности Москве, оставленный Дорошенком в качестве заместителя («наказного гетмана») Демьян Многогришный с местной старшиной решил вернуться к московской власти. Но при этом и старшина и Баранович хотели добиться уступок — вывода воевод, возвращения к статьям Богдана Хмельницкого, и Многогришный ставил ультиматум: или московское правительство восстановит «козацкие вольности», или он пойдет в подданство Туркам. При этом он выступал уже не как представитель Дорошенка, а как самостоятельный «гетман сеьерский».
Вывод воевод был, несомненно, всеобщим желанием. В том смысле, что это было общее пожелание, украинского населения, доносил и воевода Шереметьев: «Черкасы» желают непременно, чтобы «русских» людей не было на Украине в городах, и жить с ними не хотят. Вообще это был момент, когда стремления гарантировать Украину от вмешательства московского правительства и администрации проявились особенно сильно и широко в украинском обществе Возможно, что их ионулярностью — тем что это было всеобщее и непременное условие дальнейших отношений, объясняется та значительная твердость, с которою Многогришный и старшина отстаивали свои требования.
По московское правительство, очевидно, возлагало надежды на раскол, выразившийся в отделении Многогришного от Дорошенка, и решило все-таки не уступать украинским требованиям. Оно позондировало Дорошенка, которого продолжали еще держаться южные левобережные полки, но когда и Дорошенко поставил то же требование о выводе воевод, московское правительство решило держаться Многогришного. Оно могло рассчитывать, что последний в своем фальшивом положении между Дорошенком и Москвою окажется уступчивее и, не имея духу отказаться от гетманской булавы, отступится от своею ультиматума. Действительно, уже к марту 1669 г. Многогришный уступил. На раде в Глухове, хотя и не без значительной оппозиции, были приняты «статьи» — договор между Украиною, собственно — украинской старшиною, и московским правительством, составленный в стиле международного трактата (т. н. глуховские статьи). После этого Многогришный был еще раз подтвержден на гетманстве и получил знаки власти от московского делегата.
В окончательно принятой редакции этих глуховскнх статей постановлялось, что московские воеводы, кроме Киева, будут назначаться в
248=
@;Переяславль, Нежин, Чернигов и Остер, но они не будут иметь права вмешиваться в суд и управление — им будут подчиняться только московские ратные люди их гарнизонов, Таким образом, после обнаруженного народом неудовольствия московское правительство отказалось от введения московской администрации и нодатного оклада на Украине. За гетманом не признавалось право сношений с иностранными государствами, но сохранялось на будущее время участие козацких делегатов в московских дипломатических конференциях.
Это был очень чувствительный удар для планов Дорошенка, но он не смутил его, и — к чести Дорошенка нужно сказать — он не стал тратить сил и энергии на борьбу с Многогришным. Хотя он смотрел па последнего свысока, как на самочинного «покутного гетманчика», но поддерживал с ним добрые отношения, тем более, что и без того имел достаточно забот, а общность национальной программы сближала его с Многогришным; мы уже видели, что их пожелания в сфере отношений к Москве более или менее были одинаковы.
Вопрос о передаче Польше Киева, перемирием 1667 г. оставленного только на два года под властью Москвы, возбуждал тогда большую тревогу на Украине. Москву обвиняли в пренебрежении к национальным интересам Украины и излишней уступчивости в отношениях к Польше. Подозрения росли тем более, что козацкие делегаты, вопреки обещаниям, не были допущены к конференциям, происходившим между уполномоченными Москвы и Польши. Эти общие заботы и огорчения сближали Дорошенка с Многогришным, очень огорченными поведением московских политиков. И в конце концов жалобы на поведение московского правительства, которые заявлял Многогршнный, послужили поводом к скорому его падению.
Многогришный вообще не умел поставить себя в хорошие отношения к старшине. Последняя была склонна смотреть на него свысока, как на человека нового, «мужичьего сына», и притом довольно простодушного. Постоянно подозревая старшипу в интригах. Многогришный позволял себе временами резкие выходки против нее. Недовольные действительно устроили заговор, в марте 1672 г., и по соглашению с московским отрядом, находившемся при гетмане, схватили его и отослали в Москву, обвиняя в измене московскому правительству и прося разрешения выбрать нового гетмана. Обвинения были совершенно ложны, а насколько все это имело характер личной интриги, доказываешь страх заговорщиков, что войско и население выступят против них. Поэтому раду для выбора нового гетмана они даже не решились устроить на украинской территории, а перенесли за московскую границу, под охрану московского войска (на урочище Козацька диброва). Но, несмотря на очевидную ложность об-
249
винений, московское правительство сочло за лучшее придать им значение. Над Многогришным быль наряжен в Москве суд, гетмана подвергли пыткам, и хотя никаких улик против него не найдено, тем не менее его с семьею и ближайшими сторонниками сослали в Сибирь, где Многогришный в весьма тяжелых материальных условиях жил еще в первых годах XVII в.
Среди всеобщего возмущения и паники, вызванной на Украине таким произволом и жестокостью, кружок заговорщиков, с разрешения московского правительства, благоволение которого он старался приобрести крайнею угодливостью, поспешил произвести выбор нового гетмана под охраной московского войска. Избран был генеральный судья Самойлович, настоящий кандидат старшины, исполнитель ее социально-экономической программы, человек ловкий, искательный, но ничем особенным себя не загрязнивший, а по отношению к Москве очень лояльный. Он также был человеком новым — сын священника, он и позже носил кличку «Поповича», которой хотели подчеркнуть его позднейшие аристократические замашки и высокомерие, возбудившее потом всеобщее неудовольствие. При избрании его возобновлены были глуховские статьи 1669 г., за исключением только права участия украинских делегатов в дипломатических конференциях это право, составлявшее последнюю тень государственной самостоятельности Украины, было отменено теперь. Кроме того, старшина выговорила себе разные гарантии от гетманского самовластия.
С Дорошенком Самойлович не поддерживал уже таких тесных и солидарных отношений, как Многогришный, и раздвоение Украины чувствовалось вполне осязательно. Была еще и третья политическая группа — Запорожье с соседними южными территориями на обеих сторонах Днепра, в это время не подчинявшееся ни Самойловичу, ни Дорошенку, а выставлявшее своих собственных гетманов, довершавших тогдашнее расчленение Украины.
Правда, эти гетманы не имели большого значения, наоборот, за Дорошенком чувствовалось все еще большая нравственная сила, и Самойлович постоянно боялся, что московское правительство может пожертвовать им для соглашения с Дорошенком. Поэтому он усиленно старался рассорить с ним Москву и по возможности всячески ослабить. Московское правительство действительно было очень озабочено Дорошенком и не находило способа поладить с ним. Южные полки все еще стояли большею частью вне зависимости от Москвы, тяготея к Дорошенку или к гетманам, которые один за другим всплывали на Запорожье. С другой стороны московское правительство заботил союз Дорошенка с Турцией, приобретавший все более осязательное значение и грозивший большими осложнениями.
16 Зак. 35
250 @
Я упоминал, что в сношения с Турцией Дорошенко вошел уже вскоре после того, как стал гетманом. В 1669 с он вступает в окончательный договор с Портою, признав себя вассалом султана, за что последний обещал ему помощь для освобождения Украины в ее этнографических границах — по Перемышль и Самбор, по Вислу и Неман, по Севск и Путивль (т е. до московской границы). Но союз с Турцией и Крымом, даже помимо признания их верховенства, был весьма не популярен среди козачества. Свое подданство султану Дорошенко ко возможности маскировал перед народными массами, но им достаточно претили уже и союзные отношения с «неверными», вековечными врагами, тем более, что каждый приход на Украину «союзников» Татар сопровождался обыкновенно опустошениями самой союзной территории и уводом в плен ее жителей. Хотя Дорошенко в своем трактате с Турцией и поставил условием, что такие бесчинства впредь не должны иметь места, но все его представления в этом смысле турецкому и крымскому правительству оставались бесплодными.
Среди населения правобережной Украины под впечатлением этих татарских опустошений начинается формальное бегство; развившаяся уже перед тем эмиграция в левобережную Украину все усиливается, доходя до размеров массовых. А против самого Дорошенка в виду непопулярности его политики, выступают все новые и новые претенденты, особенно со стороны Запорожья, особенно враждебного союзу с Крымом. В1669 — 72 гг. Дорошенку приходилось вести постоянную борьбу с такими запорожскими гетманами — Суховием, Ханенком.
Но, несмотря на эту непопулярность и все тревожные симптомы, Дорошенко упорно держался союза с Турцией. При помощи ее он прежде всего хотел окончательно покончить с претензиями Полыни на Украину и иризывал турецкое правительство к активным выступлениям. Но Порту не легко было склонить к решительному шагу, и Дорошенко, не решаясь с собственными силами вступить в открытую борьбу с Польшею, заключал трактаты, тянул переговоры, подавал надежды, пока наконец польское правительство не потеряло терпения и, тан как Дорошенко ставил очень высокие требования — обратилось к Ханенку. С этим более податливым авантюристом оно заключило в 1670 г. договор, признав его гетманом. Ханенко удовлетворился ничего не стоящими обещаниями относительно свободы православной религии, не прикосновенности козацких земель и т. п. Но договор этот не имел никакого значения уже потому, что Ханенка признавали гетманом только небольшая территории в южной части правобережной Украины. Зато Дорошенку этот договор не мог внушить добрых чувств к Польше, и он с удвоенной энергией понуждал турецкое правительство к походу на Украину.
Наконец султан Магомет IV решил двинуться на Польшу. В конце
1671 г. он начал готовиться к походу и выслал польскому правительству извещение, что вследствие нападений Поляков на территорию его вассала Дорошенка, он, султан, решил предпринять поход на Польшу. В мае
1672 г. султан, действительно, двинулся в поход с огромной армиею.
Хан со своей ордой выслан был вперед и вместе с Дорошенком рассеял находившиеся на Украине польские отряды и Козаков Ханенка. Турецкая армия осадила Каменец, плохо вооруженный и сдавшийся после недолгой осады, затем двинулась на Галичину и осадила Львов. Никто в Польше не думал о сопротивлении. Польские комиссары, прибывшие в турецкий лагерь во время осады Львова, согласились на все условия Турок, уступив Турции Подолию и обязавшись кроме того платить ежегодную дань. «Украина в давних границах» отдавалась Дорошенку, и польские гарнизоны, какие еще там оставались, польское правительство обязывалось вывести оттуда. На этих условиях был подписан договор под Бучачом 7 октября 1672 г., и турецкая армия, заняв Подолию, ушла обратно.
Таким образом первая половина плана Дорошенка по-видимому была исполнена. Недалеким казалось и его дальнейшее осуществление. Московское правительство, озабоченное союзом Дорошенка с Турцией и предостережением, какое давало ему нашествие Турок на Польшу, готово было идти на веяческие уступки, лишь бы обезопасить себя от Турок. По Украине ходили слухи, что визирь обещал на следующий год привести войско для покорения левобережной Украины, и это вызвало здесь общую панику, настраивавшую очень тревожно правительственные сферы Правительство и земский собор решили принять Дорошенка с правобережной Украиной под московскую протекцию в виду того, что по Бучацкому договору Нольша отказалась от прав на правобережную Украину, и перемирие с Польшею не связывало больше московское правительство по отношению к Украине. Московское правительство готово было пойти на уступки требованиям Дорошенка.
Каковы были условия Дорошенка, узнаем из одного несколько более позднего его письма (1673). Он требовал, чтобы на всей Украине в пределах Киевского, Браславского и Черниговского воеводств был один гетман; его власти должно было подчиняться Запорожье, а также и Киев, то есть московские воеводы должны быть выведены даже из Киева, и их нигде не должно было быть; но московское правительство возьмет на себя обязательство охранять Украину. Это было повторением программы 1668 г, и она была теперь очень близка к осуществлению. Но успех Дорошенка был весьма не прочен, так как был результатом только преходящей паники, наведенной Турками, и эта непрочность не замедлила обнаружиться.
16*
Прежде всего планы московского правительства встретили препятствия со стороны Польши.
Польское правительство заявило, что оно не отказывается от прав на правобережную Украину и не намерено исполнять Бучацкого договора, поэтому принятие Дорошенка под московскую протекцию сочтет нарушением перемирия. Действительно, Польша не вывела своих гарнизонов из правобережной Украины и продолжала поддерживать Ханенка против Дорошенка. Это остановило Москву. Между тем страх, наведенный Турками, скоро рассеялся. На следующий год Турки похода не повторили. Польша осмелилась перейти в наступательную войну, и под Хотином Собесский одержал над Турками победу. Самойлович, старавшийся всеми мерами помешать соглашению московского правительства с Дорошенком, так как оно лишило бы гетманства его самого, советовал не доверять Дорошенку и действовать оружием. Московское правительство в конце концов решилось следовать этому совету.
В начале 1674 г. Самойлович и Ромодановский получили приказ двинуться за Днепр. Им было поручено повести военные действия только в том случае, если бы не удалось прийти к соглашению с Дорошенком; но Самойлович умышленно не вступал с ним ни в какие переговоры, а постарался привлечь на свою сторопу правобережное войско и население.
Действительно, почти все население правобережной Украины перешло на сторону Самойловича, когда он явился здесь со своими и московскими войсками, Обстановка, в которой происходил турецкий поход 1672 г., — превращение христианских церквей Подолии в мечети, набор мальчиков в янычары, случаи насильственного обращения в магометанство, — все это еще более обострило негодование против Дорошенка за его союз с Турцией, так что оно проявлялось даже среди его приближенных. За отсутствием Турок, единственной опорою и надеждою Дррошенка были Татары, но и они не пришли на его призыв. Хан был недоволен тем, что Дорошенко помимо его вошел в непосредственные сношения с Турцией, и неохотно исполнял приходившие оттуда приказы помогать гетману. Когда явились войска Самойловича, полное отсутствие сочувствия к Дорошенку — собственно к его политике, обнаружилось среди украинского населения во всей наготе, и по реакиции все обратилось к Самойловичу и Москве.
Дорошенко увидел себя оставленным всеми. В его резиденции — Чигприне с окрестностями, осталось с ним, как говорили, всего 5.000 Козаков, среди которых также было много недовольных. Самойлович занял гарнизонами Поднепровье, депутаты десяти правобережных полков, явившись к нему, признали верховенство Москвы. По приглашению Самойловича, после оккупации Поднепровья возвращавшегося за Днепр, они
явились в Переяславль, и здесь по предложению Ромодановского, признали гетманом правобережной Украины Самойловича и еще раз приняли протекцию Москвы. На этой же раде сложил знаки гетманского достоинства Ханенко, и они были переданы также Самойловичу, который таким образом был признан единым гетманом для всей Украины (15 августа 1674 г.).
Сам Дорошенко поколебался и готов был капитулировать, но его удержал Сирко, проникшийся ненавистью к Москве с тех пор, как побывал в московской ссылке, и в этом же направлении влиявший теперь на Запорожье.
Когда по уходе московского войска пришли на помощь Дорошенку крымские Татары, он попытался вернуть отпавшую Украину, действуя террором и экзекуциями. Но его приобретения были утрачены снова, когда появился здесь отряд, высланный Самойловичем. Наконец пришли Турки, на которых возлагал всю надежду Дорошенко, но они не обратились на Киев и левобережную Украину, а занялись экзекуциями в Подолии и Браславщине, так что и этот поход их не принес желательных для Дорошенка результатов. Страх перед Турциею окончательно исчез. Однако и предпринятый Самойловичем с Ромодановским новый поход в правобережную Украину не отличался энергией. Положение оставалось неопределенным. Следующий 1675 год ирошел в мелкой войне. К экзекуциям Самойловича и Дорошенка, московским, татарским и турецким присоединились еще и польские. Польша, сначала не опротестовавшая присоединения правобережной Украины к левобережной, выступила теперь с претензиями и выслала войска.
Эта бестолковщина, экзекуции со всех сторон, постои Татар и Турок и т п. привели наконец население к полному отчаянию. Когда оказалось, что и московское верховенство не доставляет покоя и безопасности, население правобережной Украины начинает ноголовно выселяться. Эмиграция, чрезвычайно развившаяся уже с 1660-х гг., переходит в поголовную в 1674—76 гг. Правобережное Поднепровье и Браславщина совершенно опустели; движение охватило и территории, лежавшие далее к западу; Поляки и Дорошенко напрасно старались его остановить.
Дорошенку это запустение Украины наносило последний удар; напрасно он прибегал к крайним мерам террора — громил ватаги переселенцев, отдавал их в неволю Татарам — эмиграция шла со стихийной силою, и уже в 1675 г. Самойлович доносил в Москву, что за Днепром осталось очень мало населения. Так как в левобережных полках уже было мало свободных земель, то переселенцы шли дальше, за московскую границу, в округа Ахтырский, Сумской и др.
Дорошенко окончательно сознал безнадежность своего положения. Необычное зрелище представлял этот «последний козак», всеми остав-
254 ^
ленный, без войска и запасов сидевший на своей Чигиринской горе и все еще служивший предметом тревог для соседних государства дипломатических переговоров и политических комбинаций. Дорошенко пытался теперь добиться у московского правительства, чтобы оно признало его гетманом хотя для известной части Украины, но московское правительство уже упорно стало на том, что единственным гетманом украинских земель должен быть Самойлович, и не обещало Дорошенку ничего, кроме амнистии.
Но признать «регимент» Самойловнча не хотелось ни Дорошенку, ни Сирку — его единственной опоре на Украине. Сирко выступил с теорией, что выбор гетмана принадлежит Запорожской сиче. Дорошенко сложил пред ее представителями свои гетманские «клейноты» — знаки власти, Сирко носился с планом созвать новую раду для выбора гетмана. Переговоры об этом затянулись на несколько месяцев. Между тем, после долгих проволочек, Самойлович с Ромодановским, по поручению московского правительства двинулись снова к Днепру. Дорошенко призывал на помощь Турок и Татар, — они не пришли. Когда передовой корпус украинско-московской армии подошел к Чигирину, Дорошенко решил, что час его пробил: он вышел навстречу передовому полку со старшиной и духовенством и прикее присягу, а затем с двухтысячным оставшимся при нем отрядом явился в лагерь Самойловича и Ромодановского, расположенный на левом берегу Днепра, и сложил клейноты, которые и были переданы Самойловичу (сентябрь 1676 г.).
Этим закончилась политическая карьера Дорошенка, Свой век он намеревался дожить на Украине, в качестве частного человека, но его скоро потребовали в Москву. Самойлович пытался противиться, видя в этом нарушение своей присяги Дорошенку относительно свободы и неприкосновенности его личности и опасаясь, что общественное мнение обвинит его в этом нарушении. Но московское правительство настояло, и Дорошенко вынужден был повиноваться. Из Москвы на Украину, несмотря на все его просьбы, Дорошенка уже не отпустили, а держали в почетном заключении. Позже он был назначен воеводою в Вятку, а после двухлетней службы получил поместье Яронолче, в Волоколамском уезде, где и окончил свои дни (умер в 1698 г.).
Вопрос о правобережной Украине был закончен лишь спустя несколько лет после капитуляции Дорошенка. Турция не хотела отказаться от нее и, не поддержав во время Дорошенка, после его капитуляции начала готовиться к походу, а на место Дорошенка выставила гетманом Юрия Хмельницкого. Схваченный турецкими войсками на Украине и присланный в Константинополь в 1672 г, он содержался здесь в заключении; теперь султан приказал патриарху снять с него монашество и выслал на Украину в качестве своего вассала.
Летом 1677 г. турецкая армия, имея с собою Хмельницкого, прибыла на Украину и осадила Чигирин, где после капитуляции Дорошенка был поставлен московский гарнизон. На выручку двинулись из-за Днепра Самойлович с Ромодановским, и Турки, сняв осаду, ушли, но в следующем (1678) году повторили поход снова. Такая настойчивость Турции испугала московское правительство, и оно, посылая снова Самойловича с Ромодановским, в тайной инструкции последнему поручило разрушить Чигирин, население вывести и войти с Турками в соглашение, чтобы правобережное Поднепровье оставить нустым и без укреплений.
Инструкция эта дана была тайком от Самойловича, который не соглашался на отречение от правобережной Украины, и несмотря на его желание отстоять Чигирин, кампания 1678 г. окончилась тем, что после упорной обороны московский гарнизон вышел из Чигорина по приказу Ромодановского, а Чигиринский замок был взорван порохом. Остатки населения из приднепровских местностей были насильно перегнаны за Днепр в 1679 г. — это так называемый в народной традиции «згин».
Самойлович проектировал поселить этих Заднепрян в Слободской Украине, передав последнюю в гетманское управление, но московское правительство на это не согласилось, и заднепровскос переселенцы в конце концов были поселены на юго-восточной окраине, на север от р. Орели. '
Старания Юр. Хмельницкого укрепить свое положение на Украине с помощью Татар и Турок между тем не удалось. Под влиянпем Сирка некоторое время колебалось еще Запорожье — не присоединиться ли к Хмельницкому, но в конце концов и Сирко не захотел связывать себя с Турками. Надежды Турок, что имя Хмельницкого привлечет к пему население, совершенно не оправдались, и в 1681 г. он был отозван.
Борьба за правобережную Украину успела между тем утомить и Турцию и Москву, и между ними начались переговоры о мире. Польша, мечтавшая о возвращении Подолии, желала привлечь Москву к противотурецкой лиге; в 1680 г. она заключила с Москвою трактат, по которому за уплату 200 тыс. рублей отказалась навсегда от Киева, считавшегося до сих пор только во временном владении московского правительства, и теперь предлагала последнему союз против Турции. Московское правительство, в виду этой дилеммы, обратилось за советом к Самойловичу. Тот советовал не входить в союз с Польшей, а помириться с Турцией, но выговорить себе земли между Днепром и Днестром, или по крайней мере — до Южного Буга. Московское правительство приняло эту точку зрения и старалось придти к соглашению с Турцией. Но крымский хан решительно воспротивился уступке правобережного Поднепровья, и московское правительство согласилось признать Днепр границей, с тем, чтобы край между Днепром и Юж. Бугом остался незаселенным.
На этих условиях заключен был трактат в 1681 г. Однако при ратификации его в Константинополе турецким правительством была исключена оговорка о том, что Поднепровье должно остаться пустыней, и даже сделано добавление, что переселениям из левобережной Украины на правый берег не должны ставиться препятствия. Эти изменения вызвали большое неудовольствие Самойловича и вообще на Украине, но было уже поздно — трактат был подписан.
Первое место в литературе для этих годов остается за монографий Костомарова: «Руина» (оканчивается низложением Самойловича). Не много прибавили более новые работы Эварицкого — Историю Запорожских Козаков, т. II, 1894, и Волк-Карачевского — Борьба Польши с козачеством во 2-ой пол. XVII и нач. XVIII в , 1899 г. Из более специальных упомяну о Брюховецком — статью E. С. в «Киевской Старине» 1886, о Дорошеике Целевича в Записках и тов. им. Шевченка, т XXV, кроме того: Эйнгорн — Сношения малорусского духовенства с московским правительством, 1899.
XX. ПОСЛЕДНЯЯ ЧЕТВЕРТЬ XVII ВЕКА.
Капитуляция Дорошенка была очень важным симптомом в украинских отношениях. Это был последний сподвижник Хмельницкого, последний представитель кружка автономистов, взлелеявших идею самостоятельного украинского государства. Своей настойчивостью и непреклонностью он свел в глазах современников эту идею до абсурда. Необходимость помириться с тесной зависимостью от Москвы и подчиниться московской политике — для огромного большинства украинского общества стала очевидным фактом.
Гетманство Самойловича, представителя полной лояльности по отношению к московскому правительству, воплощало это сознание. Когда московским политикам понадобилось сделать Самойловича козлом отнущения своих неудач, и он был принесен в жертву этой некоторым образом 4государственной необходимости», занявший его место новый гетман Иван Мазепа пошел вполне по стопам Самойловича и во внутренней политике и в отношениях к московскому правительству, он исполнял требования и желания последнего, всячески стараясь доказать свое усердие, хотя они часто больно задевали интересы Украины и гетманской власти. Более тридцати лет «Гетманщина», как называлась левобережная Украина, тихо плыла, без всяких конфликтов и пертурбаций, на буксире московской политики, пока неожиданные политические комбинации не увлекли Мазепу с его лояльного пути. Но и эта пертурбация собственно не изменила общего паправления политического и социально экономического процесса левобережной Украины — только ускорила его темп.
Будучи ставленником старшины, Самойлович верою и правдою служил ее сословным и экономическим интересам, усиленно рекомендуя крестьянскому населению оказывать всякое «послушенство* своим помещикам и тщательно преграждая дорогу к козацкому званию «жителям тяглым». Эго не могло доставить ему популярности в народных массах, раздраженных также введением косвенных налогов на разные предметы потребления и сбора продуктов на военные нужды и издержки управления. Особенное неудовольствие — не только масс, но и зажиточной буржуазии возбуждало введение правительственной монополии винокурения, продажи табаку и дегтя, отдававшейся на откуп («оранда»). Нерасположение народных масс к Самойловичу, как представителю инте-
ресов старшины, выражалось и в недружелюбном отношении к нему Запорожья, живо отражавшего настроения масс. Официально подчиненное гетманской власти оно вечно пререкалось и отказывало в покорности Самойловичу, как и преемнику его булавы и политики Мазепе. С своей стороны старшина была недовольна непотизмом Самойловича, его стремлениями проводить на высшие должности своих родственников. Жаловались на его корыстолюбие и взяточничество, на панские замашки. Все это особенно неприятно поражало в выскочке, не помнившем, по словам современника, «на подлость своего рожаю» (своего низкого происхождения), сам же по себе гетман и его семья были лишь типичными представителями старшинского класса
Наученный горьким опытом своего предшественника, Многогришного, влачившего подневольное существование в Сибири, «скитаясь меж дворов и помирая голодной смертью», по его собственным словам, Самойлович усиленно старался не подать московскому правительству никакого повода к неудовольствию. Он даже не отказал в своем содействии осуществлению давнишнего плана, занимавшего московское правительство со времен Хмельницкого и теперь снова поставленного на очередь — подчинения украинской церкви московскому патриархату. По настоянию московского правительства, Самойлович провел на киевскую митрополию человека, изъявившего готовность принять посвящение от московского патриарха и признай его власть над собою. Это был родственник Самойловича, кн. Гедеон Святополк Четвертинский, епископ луцкий. Самойлович поставил однако условием, что московское правительство само уладить дело с константинопольским патриархом, т. е. получить от него отречение от власти над киевской митрополиею. Но константинопольский патриарх с другими патриархами не пожелал на это согласиться, и московское правительство обратилось к содействию вел. визиря. Так как Порта тогда была заинтересована сохранением добрых отношений с Москвою, в виду противотурецких происков Польши, то визирь не отказал в своем содействии в сем деликатном деле и своими средствами действительно заставил патриархов исполнить требование Москвы. Таким не особенно благочестивым способом было достигнуто «великое дело церковного воссоединения восточной и западной России*, как называет его московский историк1
, а в автономной жизни Украины пробита была еще одна немаловажная брешь.Московское правительство должно было ценить эту непоколебимую лояльность Самойловича, покладистость в виду требований московской политики и расчетливую, осторожную политику. Самойлович рассчиты-
1
Соловьев, История России, III, стр. 986.нал па эту благосклонность Москвы и во вторую половину своего правления стал действительно высокомерным и самовластным во внутренних отношениях Украины. Он начинает устранять старшину от участия в управлении, поступает самовластно, без участия рады старшины, как поспешила пожаловаться па него последняя, когда пробил час его падения:
Двух сыновей своих Самойлович устроил на полковничьих должностях, дочь выдал за московского боярина и устроил его назначение воеводою в Киев. Располагая такими связями, он вероятно надеялся передать гетманскую булаву после себя одному из сыновей и упрочить за своей семьей первенствующее положение. Это возбуждало сильнейшее неудовольствие против него старшины, которая и пробовала на нем от времени жало доноса и интриги и не замедлила повалить зазнавшегося выскочку, как только изменилось к нему отношение московского двора.
Вообще в душной атмосфере произвола и бесправия, установившейся на Украине под московским режимом, интриги, подкупы и доносы начинают приобретать первенствующее значение в местной «политике», и история падения Многогришного и его преемника Самойловича дают яркие иллюстрации тогдашних отношений.
Возможность низвергнуть Самойловича дала старшине внешняя политика. Очень лояльный и покладистый относительно московской политики вообще, Самойлович не мог никак помириться с сближением с Польшею, которое обозначилось в московской политике 1680-х гг. В этом случае он был выразителем воззрений украинской старшины, в особенности левобережной, очень недоброжелательной Польше. Самойлович не мирился с отречением от правобережной Украины и не скрывал своего неудовольствия, когда московское правительство, под влиянием тогдашнего временщика Вас. Голицына, решительно перешло на почву союзных отношений к Польше.
В 1686 г. был заключен с Польшей вечный мир. По этому миру польское правительство окончательно отказалось от Киева с его округом, еще раз выговорив за это денежную сумму — 146 т, р., также от власти над Запорожьем. Самойлович, поставивший это требование относительно Запорожья, домогался также, чтобы Польша уступила под. московскую протекцию земли между Киевом и Чигрииом, и московские уполномоченные поставили также и это требование, но Поляки не согласились, и было решено оставить спорные области незаселенными впредь до нового решения.
1
Источники малорос. истории собр. Бантышем-Каменским т. I стр, 304260
Став союзницею Польши, Москва вошла в образованный против. Турции союз, в котором кроме Польши участвовала Германская империя (точнее Австрийские земли) и Венеция. Свое участие в общей борьбе с Турцией московское правительство решило осуществить походом на Крым, предводительство в котором взял на себя Голицын, а гетман Самойлович должен был участвовать также самолично с козацким войском. Несмотря на свое несочувстиие этому походу, старый гетман не устранился от участия в походе и дал ряд дельных указаний относительно условий, которые должны были обеспечить его успех. Эти указания однако не были приняты в расчет Голицыным, и снаряженный с большой помпой крымский поход 1687 г. окончился полным фиаско.
Это грозило сильно пошатнуть положение Голицына и его покровительницы — правительницы Софии, и ему во что бы то ни стало нужно было сложить вину неудачи на кого-либо другого. Самойлович, как самое важпое лицо в походе после Голицыпа, мог для этого послужить лучше, чем кто-либо, а его известное нерасположение к антитурецкой лиге давало повод обвинить его в недоброжелательпом отношепии к походу. Убедившись, что с этой стороны обвинения на Самойловича будут благоприятно приняты московским правительством, старшина на возвратном пути из крымского похода подала донос на Самойловича, где обвиняла его в недоброжелательном отношении к московскому правительству и в том, что он, будучи противником похода в Крым, сделал все для того, чтобы этот поход не удался.
Донос был благосклонно принят московским правительством, хотя оно, очевидпо, само писколько пе верило обвинениям Самойловича в измене. Голицыну было поручено, в виду общего нерасположения к Самой ловичу украипской старшины и войска, во избежание каких либо волпений устранить Самойловича, выслать его с родственниками в Москву и произвести выбор нового гетмана, Самойлович и его сыновья были немедленно арестованы. Старшина заявила при этом, что терпела от Самойловича разные притеснения и незаконности, но ни следствия, ни суда по всем этим обвинениям не было произведено. Старого гетмана с сыном Яковом, стародубским полковником, без суда сослали в Сибирь, а имущество их было конфисковано. Другого сына Самойловича, Григория, черниговского полковника, постигла еще более жестокая участь. Так как местный воевода донес, что Гр. Самойлович «бунтовал», т. е. старался избежать показаний при аресте, то явились подозрения в нерасположении его к Москве; его подвергли суду, и, хотя серьезных вин собственно никаких за ним не оказалось, он был приговорен боярской думою к смертной казни и в том же году приговор был исполнен. Гр. Самойловичу отрубили голову в Сенеке, а имущество его конфисковали. Старик Самойлович, сосланный в Тобольск, умер там два года снустя.
Так как при вести об аресте гетмана на Украине начались волнения, направленные против старшины, «людей значных», откупщиков и т. п., и выражавшиеся местами в весьма резких эксцессах, то считали нужным поспешить с выбором нового гетмана и приступили к нему немедля, все в том же лагере, на возвратном пути из Крыма, где произошел арест Самойловича. Всесильный Голицын рекомендовал старшине генерального есаула Ивана Мазепу. Позже открылось, что за эту рекомендацию Мазепа обязался заплатить Голицыну Ю тыс. рублей и выплатил их после своего избрания, вероятно из имущества своего предшественника (половина имущества Самойловича была забрана в царскую казну, а половина в войсковую). Этот подкуп и рекомендация всесильного временщика решили выбор: старшина приняла к сведению желание московского правительства.
Избирательной раде предшествовала ревизия украинской конституции — установление «статей*. Политическая автономия Украины была уже и предшествующими ограничениями и практикой введена в очень скромные рамки, теперь к старым (глуховско-конотопским) статьям 1672 г. московское правительство прибавило еще новые ограничения. Постановлено было, что не только гетман не может быть низложен, по и генеральная старшина не может быть смещена «без воли и указу* царского. Рекомендовалось «гетман}' и старшине народ малороссийский всякими мерами и способы с великороссийским народом соединять и в неразорванное и крепкое согласие приводить супружеством и иным поведением, — чтоб никто голосов таких не испущал, что Малороссийский край гетманского регименту, а отзывались бы везде единогласно их царского величества самодержавной державы гетман и старшина, народ малороссийский обще с великороссийским народом».
Зато сделано было несколько постановлений в сословных и экономических интересах старшины: подтверждены имения, розданные гетманами и старшиною: резко отграничено козацкое сословие от мещанского и крестьянского; имения старшины и монастырей освобождены от налогов на содержание войска. Ограничивая автономию, московское правительство вознаграждало старшину содействием ей на почве классовых материальных интересов, идя навстречу стремлениям старшины к превращению в наследственно-привилегированное владельческое сословие, и с своей стороны усердно направляло в этом направлении внутренние отношения Украины.
За установлением статей последовало избрание гетмана: в виду вышесказанного оно было простою формальностью. Впрочем, новый гетман был вполне верным выразителем сословных и политических стремлений старшины, и с этой стороны старшина не могла ничего иметь против него.
Мазепа по происхождению был киевский шляхтич, из средних фамилий. Свою молодость он провел при польском дворе н качестве пажа: позже употреблялся для дипломатических поручений на Украине. Затем, в 1660-х гг. он оставил придворную службу, — как предполагают, вследствие романического приключения, получившего громкую огласку и в более или менее украшенных легендой и фантазией формах воспетого рядом знаменитых поэтов (Байроном, Пушкиным, Словацким), После этого он выступает в козацком войске — сначала под региментом Дорошенка, затем, захваченный в плен, делает карьеру под покровом Самойловича и занимает видное положение в «войске его царского величества запорожском», как официально называлась козацкая организация гетманщины.
Шляхтич по рождению и воспитанию, в эпоху народных войн Украины против польско-шляхетского режима выроставший в атмосфере интриг королевского двора разлагающейся Польши, довольно случайно очутившийся в козацком войске и едва ли искавший в нем чего-либо кроме личной карьеры, новый гетман, подобно своему предшественнику был очень сомнительным приобретением для гетманщины в ее тогдашнем очень серьезном положении. Человек способный и честолюбивый, но слишком уклончивый и осторожный, слишком учитывающий всякий риск и опасность для своего «я», бюрократ и дипломат по складу понятий и темпераменту, он мало годился ддя самостоятельной, ответственной роли правителя.
Подобно своему предшественнику Мазепа ставил своею первою и главной целью поддерживать хорошие отношения с московским правительством во всех обстоятельствах и за какую угодно цену, и это ему удавалось. Неудача нового крымского похода, предпринятого Голицыным в следующем году и окончившего также фиаско, не повредила Мазепе. Его покровитель Голицын пал, но новое правительство Петра приняло ласково Мазепу, случившегося в Москве как раз вовремя, чтобы устроить свои отношения. Пользуясь благоприятными обстоятельствами, Мазепа предъявил па Голицына жалобу за взятую с него взятку и постарался таким образом возвратить себе издержки своего повышения. Затем с возобновлением военных действий в 1695 г. Мазепа очень предупредительно исполнял военные поручения Петра, заявляя при всяком случае полное сочувствие его планам, и снискал прочное расположение царя.
Во внутренних отношениях новый гетман на первых же порах достаточно определенно обозначил свой политический курс кровавыми репрессиями, которыми были усмирены бунты против старшины, прорвавшиеся при низвержении Самойловича, и восстановлена была, по словам современного летописца, «тишина и безбоязненное людем тамошним мешкане» ■ Силою и властно своею гетманского регимекта Мазепа, ио-
добно своему предшественнику, поддерживал со всею энергией престиж старшины и ее претензии по отношению к «подданскому» населению, и помогал старшине консолидироваться в сплоченное наследственно при данное сословие. В этом отношении правление Мазепы было как и во внешней политике, непосредственным и непрерывным продолжением правления Самойловича.
Более характерную особенность его правления составляло то усердие к церкви и тесно связанной с нею тогдашней культурной украинской жизни, какое замечаем у Мазепы — более чем у кого-либо из гетманов. Как бы для того, чтобы рассеять предубеждение прочив своей особы, как человека нужого — Мазепа с первых же лет своего правления с небывалой энергией и щедростью созидает целый ряд роскошных и величественных для своего времени построек, конечно церковных главным образом, в духе своей эпохи. Он осыпает наиболее чтимые церкви и монастыри Украины и за пределами ее богатыми дарами и пожертвованиями. Даже теперь еще, после всех официальных преследований, обрушившихся на имя и намять Мазепы, Украина, начиная с центра своей церковной жизни, Киева, и кончая разными полковыми и не полковыми городами, полна Мазепинских сооружений, пожертвований, традиций, величавших могущество, богатство щедроты ясновельможного.
Все эти щедрые жертвы и вызываемые ими пышные похвалы и панегирики, фимиам церковных и всяких иных витий не к силах однако были примирить низшие слои украинского населения с политикой гетманского правительства, так осязательно дававшей себя чувствовать именно всякой «черни, козацкой и не козацкой».
И та предупредительность, с которой Мазепа шел на встречу желаниям московского правительства, не жалея людей и издержек, высылая козацкие полки то в походы, то на разные военные работы, и его угодливость крепостническим вожделениям старшины чрезвычайно вооружали против него народ. Беспрерывные, ежегодные далекие походы в войнах, не затрагивавших совершенно интересов Украины и являвшихся для Украины совершенной новостью, столкновения с великорусскими начальниками и вся вообще неприглядная обстановка петровской солдатчины возбуждали на Украине сильное неудовольствие не только против московского правительства, но и против не в меру усердного приспешника его, гетмана.
Но может быть еще больше не любили его в народе, как протектора старшины, представителя и виновника все возраставшей зависимости крестьянского населения и рядового козачества от помещикон-старшин, все усиливавшегося обложения, отягощения прямыми и косвенными налогами, натуральными повинностями и барщиною. И без того непопулярный, Мазепа становился мишенью всевозможных обвинений. Если
Самойловича не любили как высокомерного выскочку, но на Мазену смотрели подозрительно, как на человека чужого, «католика», «Поляка». Доносы на него, начиная с первых лет его гетманства, почти не прекращались за все время его правления. А характерным симптомом отношений к нему народа является агитация последнего украинского демагога Петрика Иваиенка.
Этот загадочный человек, беглый канцелярист войсковой канцелярии, в 1690-х гг. пытался вызнать народное движение против гетмана, старшины и московской власти, рассчитывая опереться на враждебном Мазепе Запорожье и на помощи крымского хана. Он говорил о себе: «я стою за посполитый народ, за самых бедных и простых людей; Богдан Хмельницкий избавил народ малороссийский из неволи ляхекой, а я хочу избавить его от новой неволи Москалей и своих панов». Освобождение Украины из-под ярма московского в его глазах неразрывно соединялось с социальным переворотом, направленным против старшины. Он ставил на вид Запорожцам, что московское правительство умышленно содействует закрепощению украинского населения, позволяя гетману раздавать старшине населенные имения, «записывая нашу братию себе и детям своим в вечность», «работая будто невольниками своими». По его словам, московская политика ставила себе целью обратить Украину в обыкновенную провинцию и «осадить своими городами», когда украинское население «чрез такие излишние подати и тяжести замужичеет и оплошает».
Он был уверен, что это угнетенное население, озлобленное на гетмана и старшину, на московское правительство и воевод, гетманских старост и откупщиков, не замедлит присоединиться к нему, лишь только он явится с войском в пределы Украины. «Пане кошевый, — говорил он занорожскому кошевому, уповаривал принять участие в походе, — разве не помогут нам наши братья «голоколенки», с бедными людьми, которых сердюки (гетманская гвардия), арендари (откупщики) да те дуки, что им цари маетности понадавали, едва живым не едят? Они как услышат, что ты с войском двинешься из Сичи, то они сами тех чертей-панов подавят, и мы придем на готовый лад!»
Среди Запорожцев речи Петрика находили созвучный отклик. Кошевой запорожский Гусак в своих письмах тоже упрекал Мазену, в тоне Петрика, что бедному люду в Гетманщине стало горше чем в польские времена: всякий заводить себе подданных, чтобы они ему сено и дрова возили, в печах топили, конюшни чистили (упреки совершенно аналогические с теми, которыми современник Самовидец объяснял восстание козачества против Польши в 1648 г.).
1
Документы у Эварвицкого — Источники для истории запорожских Козаков, т. I, с 324,420 — 2 и у Костомарова — Мазепа, с 107.265
Однако поддержать Петрика сколько-нибудь энергически Запорожье в полном составе не решилось предоставив это добровольцам, которых тоже нашлось не много, Крымский хан, признавший Петрика в звании украинского гетмана, тоже не оказал большой помощи. Пограничное население, загодя похвалявшееся, когда придет Петрик, побить старшину и арендарей и завести давние порядки, чтобы все были козаки, а панов не было, — теперь, в виду незначительных запорожских и татарских сил, приведенных Петриком, не решилось подняться. Мазепа, обеспокоенный тревожными симптомами, заблаговременно двинул свои полки на границу, и первый поход Петрика в 1692 г. потерпел полную неудачу, а последующие походы 1693 и 1696 гг, уже не возбудили никакого интереса среди украинского населения, и в последнем походе кончил бесславно и сам Петрик, убитый козаком, прельщенным большой наградой, объявленной за голову его.
Совершенно бесплодный, этот эпизод интересен главным образом агитационными речами самого Петрика, единственными по свой резкости и силе: они впервые бросают яркий свет на общественный процесс, развивающийся в гетманщине со второй половины XVII в, и кристаллизирующийся именно на рубеже XVII и XVIII вв. Как раз среди политического затишья и лояльной покорности старшины под региментом Самойловича и Мазепы закладывались крепкие основы сословных прав козацкой старшины и помещичьего владения на Украине, развивающихся затем параллельно с постепенным уничтожением автономии и форм выборного козацкого правления. Представив те политические условия, среди которых зарождался и развивался этот социально-экономический процесс, я должен здесь несколько подробнее остановиться на нем.
Для внешней истории а
Костомарова «Руина» и «Мазепа». Уманец: Гетман Мазепа, 1897 и замечания Лазаревского в Киев. Старине 1898. Ряд мелких заметок Востокова в Киев. Старине за 1886,1889 и 1890 гг. Для внутренних отношений общий очерк Л. Ч.: Украина после 1634 р. (Записки Наук, тов. им. Шевченкат 29 и 30).111Я11111к111ам»яеамаяя^2М1иякя1Мш
XXI. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС В ВОСТОЧНОЙ УКРАИНЕ XVII XVIII вв.
Предводители украинского движения XVII в., сами проникнутые сословными понятиями Польского государства, в котором они выросли, несомненно, менее всего имели в виду создание социального переворота. Наоборот, на каждом шагу в их деятельности сквозить эта непоколебимая уверенность в том, что старый социальный строй должен и будет существовать и впредь71
. Тем не менее, Хмельниччина в действительности превратилась в социальную революцию, не только в представлениях народа, который шел на клич ее вождей именно для перестройки общественных и экономических отношений, но и фактически, по своим окончательным результатамиНапрасно трактаты польского правительства с коэаками ценой уступок в политической и культурной сфере старались вернуть восточную Украину шляхетскому землевладению, возвратить изгнанным польским шляхтичам их имения. Эго было ближайшею целью всех договоров от Белоцерковского трактата 1649 г. до договора с Ханенкон 1670. Но ни один из этих трактатов не мог осуществиться, даже при желаниях правящих украинских кругов, вследствие непобедимой оппозиции народных масс и их решимости не донускать возвращения «лядского панованпя». Только шляхетские фамилии, перешедшие под козацкий регимент, остались на Украине, сохранив свои имения. Вообще же позже существовало убеждение, что во время Хмельниччины все прежние документы на владение были «козацкой шаблею скасованы». Старые землевладельческие права требовали для своей правосильности подтверждения со стороны нового, козацкого строя: там где этого не было — владение из привилегированного, опиравшегося на грамотах и документах, превращалось в фактическое, основанное на реальном владении или так называемой «заимке», оккупации.
«Когда при помощи Божией Малороссияне с гетманом Богданом Зиновием Хмельницким кревно своею освободили Малую Россию от ярма лядского и от державы польских королей, — в ту пору на обеих сторонах Днепра вся земля была для Малороссиян «сполная и общая», пока эти земли не были заняты отдельными хозяйствами и селениями — и после
71
См. выше. гл. XVII тт. XVIII@ 267
этого все земли перешли в собственность «.через займы». «Оные же займы Малороссияне разными означали способами: одни опахивали, иные окружали «копцами» или рвом, означали знаками на деревьях, и на этих заимках устраивали, что хотели: растили рощи, заводили сады, хутора, слободы и деревни заселяли на свое имя». Это показание украинских Козаков, данное в одном процессе о владении (в конце XVIII в.), довольно верно представляет отношения после Хмельниччины, и даже эта картина как бы нового заселения Украины которую дает оно, только одно сторонне преувеличена, но не ложна. Хотя весьма значительная часть земель и осталась без перемены в фактическом владении крестьян, мещан, Козаков, шляхты, церквей и монастырей, но огромная масса шляхетских земель после бегства шляхты сделалась никому не принадлежащею. Значительная масса земель освободилась вследствие большой убыли населения во время этих страшных народных войн, а также массовых движений на восток, — всей этой гигантской перетасовки, которою сопровождалось движение пол. XVII в.
Благодаря этому оказалось очень много свободных, никому не принадлежавших земель, целые огромные пространства, на которых первый встречный мог поселяться и заимкой и обработкой обращать занятый участок в свою собственность. Заимке представлялось широкое поле.
Таким образом во второй половине XVII в. землевладение восточной Украины, главным образом левобережной, о которой веду здесь речь (так как в правобережной в конце концов, в первой четверти XVIII в. шляхетское землевладение было восстановлено), вернулось как бы к первобытным условиям, и ему, казалось, предстоял длинный путь социально-экономической эволюции. В действительности однако и землевладение и вообще социально-экономические отношения Гетманщины прошли этот путь чрезвычайно быстро, в продолжении нескольких — не столетий, а десятилетий. Причиной было то обстоятельство, что в общественном и экономическом строе ее оказались на лицо факторы, с необыкновенной быстротою восстановившие, хотя и в несколько измененном виде, разрушенные формы сословных и экономических отношений. Традиции привилегированного землевладения и крепостнического хозяйства были непосредственно сохранены землевладением церквей и монастырей, после падения польской власти поспешивших выхлопотать, себе подтверждение на свои имения от гетманов и московского правительства, и уцелевших (перешедших под гетманский регимент) шляхетских родов, Еще важнее было, что весь правящий класс — козацкая старшина, и интеллигенция вообще выросли поголовно в тех же традициях, и самый радикальный вывод, какой они были в состоянии сделать из пережитого, был только тот, что место польской шляхты должно занять новое прнвиле-
268___^
тированное сословие из родов, ознаменовавших себя заслугами в козацком войске. Мы видели уже, что сподвижники Хмельницкого в самый разгар освободительного движения обнаруживают стремления превратиться в привилегированных землевладельцев в духе польской шляхты. Это были общие стремления, которые ждали только благоприятных условий для того, чтобы заявить себя с полной определенностью.
Эти условия полностью дала связь Украины с Московским государством — зависимость от последнего и влияние московского общественного уклада, с его крепостным строем и привилегированным землевладением.
Этот уклад влиял прежде всего сам собою — своим примером и через своих представителей, служилых людей, приходивших на Украину в московских ратях, в роли их командиров, воевод, позже — полковников Великороссов. В том же направлении действовало московское правительство, награждая старшину за ее уступки в сфере автономии подтверждениями за нею приобретенных имений и раздачею новых. Такие раздачи практиковались «за службу велпкому государю» все в более широких размерах по мере того, как московские влияния проникали глубже во внутренние отношения Украины и одновременно с тем, всем своим влиянием, всею силою своей централизованной государственной машины, всею грозою своей исполнительной власти московский режим утверждал, укреплял и освящал перемены, производимые старшиной в общественных и экономических отношениях Гетманщины.
Всем этим московско-петербургский фактор сыграл чрезвычайно важную роль в перестройке украинской жизни, — облегчая и поддерживая работу старшины и затем санкционируя законодательными актами произведенную ею перестройку общественного строя. Только благодаря ему фактически приобретения старшины получили полную определенность и незыблемую прочность.
Роль тем более интересная, что в продолжение всего XVIII в. петербургское правительство, как мы еще будем иметь случай видеть, не переставало в своей украинской политике носить демократическую личину, заигрывая на демократических и даже демагогических струнах и заговаривая от времени до времени о неправедных приобретениях козацкой старшины, порабощении народа и захвате земель. Но эти заигрывания имели значение тактических ходов, рассчитанных на то, чтобы держать в спасительном страхе старшину. Последняя сознавала очень хорошо, как непрочны, без поддержки петербургского правительства, оставались все ее благоприобретения, все сословные права, и действительно готова была на всякие уступки в виду таких демагогических ходов центрального правительства.
270
Общественной строй восточной Украины после ее освобождения от польского режима отличался большой неустойчивостью. Сословия существовали, но между ними не было никаких прочных и резких границ. Козаки — военно-служилый класс — были привилегированным, свободным от податей сословием, но совершенно не замкнутым. Вопрос о реестре фигурировал в «статьях» и трактатах, но не имел никакого реального значения, при сильном, хроническом напряжении военных сил каждый желающий мог быть козаком и увеличение народных контингентов могло быть только желательным. «Можнейшие пописались в козаки, а подлейшие (бедные) осталися в мужиках», как потом вспоминали. В козачий «компут» (compte, реестр) можно было так же свободно вписаться, как и выписаться из него и перейти в сословие мещанское, крестьянское или духовное.
Правда, как прежде польское правительство, так теперь московское, и сама старшина, как мы видели, исходя из фискальных и хозяйствен
ен ль/
ных соображений, старались прекратить эти переходы и таким образом отграничить козачество от крестьянства. Но это удалось только позже — в XVIII в. Тогда в козачьи «компуты» могли попадать обыкновенно только дети Козаков, и так как в этом замешаны были экономические, владельческие интересы правящего сословия, стар шины, то за компутом следили строго, и если выйти из казачьего звания было легко, то попасть туда, напротив, было очень трудно, По зыбкое состояние козацкой массы предшествовавшее такому отвердению, продолжалось долго.
Из общей массы козачества выделялся верхний слой его, правящий класс — старшина. По происхождению своему это аристократия главным образом должностная. В принципе должности эти имели характер избирательный и должны были замещаться свободным козацким выбором, но фактически выбор очень рано начал заменяться назначением или имел значение чисто формальной процедуры, и должности распределялись между членами правящего класса, естественно стремившегося к тому, чтобы превратиться в наследственно привилегированное сословие. В Гадячском трактате это было оформлено в постановлении, что ежегодно известное число лиц козацкого сословия будет нобилитовано, т. е. получить шляхетские права. Постановление зто не получило силы, и процесс такого превращения осуществлялся фактически. В отношениях к московскому правительству старшина уже в конце XVII в. (в статях 1687 г,) приравнивает себя к наследственному, служилому дворянству и настойчиво проводить этот взгляд в продолжение всего XVIII в., пока действительно не добивается этого признания, в конце XVII столетия.
До тех пор привилегированное положение членов старшинского класса приходилось поддерживать если не действительной войсковой» службой, то фикцией последней. Так как военно-административная схема Гетманщины не в состоянии была разместить по урядам представителей все умножающихся и разрастающихся старшинских фамилий, то создаются титулярные звания: «войсковых», «значковых» и «бунчуковых товарищей», жалуемые гетманом и сообщающие их носителям известное официальное положение в войсковой иерархии. Так «бунчуковый товарищ» считается в ранге непосредственно за полковником, выше полковой старшины; значковый товарищ считается в ранге низшей полковой или сотенной старшины. Постепенно, с нарастанием старшинского класса число носителей таких титулярных званий достигает огромного количества. «Бунчуковые товарищи», пользовавшиеся особенно значительными правами и привилегиями, в половине XVIII в. насчитываются сотнями, и под сенью этого звания находит таким образом прибежище огромное количество старшины, не занимавшей реальных должностей, но пользовавшейся большими привилегиями и влиянием.
272
@Должности и связанная с ними власть дают возможность этим старшинским фамилиям собирать в своих руках значительные средства и особенно земли, и они превращаются во владельческое сословие, класс крупных землевладельцев. К ним примыкают богатые фамилия шляхетского, мещанского и духовного происхождения: их представители очень часто приобретают патенты на разные действительные или титулярные войсковые должности и таким образом переходят в состав войсковой старшины, Так формируется новое привилегированное сословие, настойчиво величающее себя «шляхетским».
Оно создает со временем традицию своего преемства в связи со шляхтой предреволюционной, выводить себя от разных польских шляхетеких фамилий, принимает их гербы, усердно ищет случая породниться с настоящими шляхетскими родами, хотя бы и захудалыми. Употребляя по старой традиции уже со второй половины XVII в. в качестве юридического кодекса Литовский Статут, оно усвояет и прилагает к себе те права привилегированного сословия, которые этот старый шляхетский кодекс признает за шляхтою. Одновременно проявляет сильное, стремление к образованию и усвоению внешней культуры: в этом отношении оно стояло несомненно выше общего уровня современного великороссийского дворянства. Но главная основа его силы и значения, его raison d’etre — это его богатство, в частности — земельное, крупное землевладение.
Оставляя в стороне шляхетские имения, уцелевшие от предшествующей эпохи (главным образом в Северском Заднепровьи), основою старшинского, как и всякого землевладения считалась заимка; только старшина производила эту заимку в несравненно более обширных размерах, в масштабе не крестьянского, а помещичьего хозяйства, к созданию которого она усиленно стремилась. Одновременно, уже с XVII в. получает она пожалованные «маетности» от гетмана и московского правительства. Эта раздача земель — преимущественно населенных, занятых (так как незапятан, пустая не нуждались в пожаловании и просто присваивались заимкою) — с течением времени практикуется все в более широких размерах. Раздают земли не только гетманы (не говоря о московском правительстве), но и полковники и генеральная старшина. Но так как такие гетманские и старшинские пожалования не считались правосильными, то закрепление их делается одним из существеннейших пунктов в политике старшины относительно московского правительства. Уже при выборе Мазепы (1687) взамен сделанных московскому правительству уступок старшина ходатайствовала, чтобы земли, полученные от гетмана и старшины, а также купленные, беспрепятственно утверждались московским правительством за владельцами. Но московское правительство не хотело дать такого общего обещания и предоставляло каждому отдельно доби-
ваться для себя «жаловальной грамоты», и старшина старалась добиться — «заслугами перед великим государем».
Кроме «займанщин» и пожалований, имения старшины расширялись «скуплею», выкупом земель крестьянских и козачьих. Особенно в ХУШ в., когда уже исчерпались свободные земли и не осталось места для заимки, выкуп практиковался весьма широко: пожалования могли получать главным образом люди, бывшие на виду у правительства «скуплю» могли практиковать все стоящие так или иначе у власти, хотя бы очень мелкой — сотницкой, например, или имевшие связи в правящих сферах.
Связи и административное влияние были нужны потому, что покупка очень часто была принудительною: скупщики не только пользовались тяжелыми материальными обстоятельствами владельца, но часто прибегали и к давлению административной власти, даже к ничем не прикрытому насилию. При этом, так как выкуп козачьих земель был ограничен или даже вовсе запрещен, чтобы козаки, обеднев, не становились неспособными к службе, иод покровом власти практиковался перевод Козаков в крестьянское сословие. Насильственно или добровольно, но во всяком случае незаконно, козаки вычеркивались из «комиутов» и разными путями переводились в разряд крестьян, «посиолитых»1
.Всеми этими путями создана была в продолжение столетия огромная площадь привилегированного землевладения старшины -ряд огромных латифундий и моей имений средней руки. На займантцинах и всяких нустых землях поселялись прихожие люди, огромные массы которых давало особенно развившееся во второй половине XVII в. ни еще раз повторившееся во втором десятилетии XVIII в. маосовое переселение народа из правобережной Украины. Отношения владельца к таким новопоселяемым на его земле крестьянам, или так называемым «шдсусидкам», нормировались или договором, или общей практикой.
Гораздо щекотливее были отношения владельца к крестьянам заселенных уже имений, приобретавшихся пожалованием или попадавших в руки старшины в качестве «ранговых» — так назывались имения связанные с известной должностью и предназначавшиеся на содержание занимавшего эту должность лица (эти ранговые имения со временем сделались очень значительны и позже часто присваивались старшиною).
1
Подробно перечисляет такие несправедливости и эксплуатацию Козаков старшиной петиция, приготовленная сотниками и сотенной старшиной Черниговского полка для подачи ими. Елисавете. во время путешествия ее на Украину в 1744 г. (опубликована в Киевской Старине 1894, IV) Самый факт заступничества за Козаков со стороны представителей той же старшины, хотя и низшей, показывает, что помещичьи стремления все-таки не успели деморализовать ее до конца.19 Зав. 35
По отношению к этим крестьянам старого поселения ее было такого среднего термина, каким был договор для новопоселенцев, и тут контраст стремлений и воззрений владельцев-старшины и крестьян выступал в полной наготе. Старшина стремится превратить последних, как и подсуседков, в своих крепостных, и действительно успевает в этом, постепенно легализируя их крепостное состояние Для достижения этой цели она всеми мерами содействует возможно резкому отграничению Козаков от крестьян (так называемых «посполитых») и делает для последних невозможным переход в козацкое звание Посполитые, первоначальные собственники, обезземеливаются всякими способами: покупкой, захватом их земель или же всякими применениями принуждаются к выходу, причем земли их, согласно Литовскому Статуту, помещики в таком случае берут себе и поселяют на них вполне от себя зависимых подсуседков. Оставшихся посполитых и переведенных в их категорию Козаков они облагают повинностями по образцу подсуседков, применяя к ним принципы шляхетского права
Гетманство Самойловича было временем, когда «обыклое послушенство подданных» по отношению к земдевладельцам-старшине впервые начинает усиленно пропагандироваться гетманской властью и подкрепляться ее престижем. Тогда это «послущенство», т. е. повинности крестьянина по отношение к помещику, выражалось в обязанности помогать при уборке сена, устройстве гатей и т. п. Но уже в первой четверти XVIII в. видим панщину настоящую и сильно развитую в одном универсале 1701 г. гетман Мазепа признает законной двухдневную панщину в неделю, и кроме нее дань овсяную, и это для крестьян, сидевших на своих землях, а не подсуседков. В общем к половине XVIII в. крепостная зависимость крестьян, и владельческие права по отношению к ним в левобережной Украине достигают размеров, вполне аналогичных с прежним шляхетско-польским режимом, — им не достает только нескольких штрихов для полной законченности.
Конечно, среди народной массы, сохранявшей живую память о великом движении, «насовавшем» шляхетский режим, этот процесс нового закрепощения вызывал сильнейшее неудовольствие Мы видели, что еще одно лишь предчувствие или подозрение в шляхетских тенденциях в первые годы после этого движения давало повод для народной оппозиции против Выговского, Сомка и Золотаренка, да и самого Богдана Хмельницкого, и народ клеймил представителей этой старшины ненавистным именем «Ляхов». Можно судить о чувствах, катая питал он к сословию, явно и открыто восстановлявшему теперь на Украине «панщину» и все панские порядки.
Правда, на какое-нибудь смелое, резкое движение против этих «новых Ляхов» у народных масс уже не было энергии. Они устали от пред-
шествовавших тяжелых и бесплодных усилии, изверились в успехе, потеряли доверие и к демагогам, призывавшим к борьбе с панами, и к московской политике, в которой они надеялись найти опору и которая в действительности поддерживала панскую программу старшины {это разочарование должно было особенно сильно подействовать на народ) Глубокий упадок духа, отсутствие веры и даже возбудимости в народных массах живо иллюстрируют упомянутые попытки последнего украинского демагога — Петрика, рассчитывавшего, что одно появление его отрядов вызовет восстание простого народа против «дукив и палив». Мы видели, что эти надежды совершенно не оправдались — народ, в виду гетманских полков, ее решился подняться.
Но глухое недовольство на «панов», на всю систему, ими созданную, было сильно и всеобще. Оно прорывалось в волнениях, иабиееиях старшины при смене гетманов, в отдельных вспышках, вызванных злоупотреблениями того или другого пана1
, очень резких иногда. Всеобщее недоверие встречали всякие административные и финансовые меры выходившие от этого ненавистного панского правящего сословия в них видели только посягательство на свободу и имущество массы Так, я уже упоминал, чрезвычайное недовольство встречали косвенные налоги, введенные в конце XVII в. — на винокурение, производство и продажу табака, дегтя и т, п.Это раздражение масс чувствовалось правящим классом очень живо. Пе доверяя козачьему войску, так как козаки наравне с посполитыми терпели от экономической политики старшины, гетманы и старшина завели наемные войска, набиравшиеся из всякого сбора — так называемых сердюков, компанейцев, а при всякой опасности народного движения взывали о помощи к московскому правительству, требуя присылки московского войска — как это имело место во время движений Петрика.
Это отчуждение от народа, это «средостение» между правящими массами и народными массами Украины было ахиллесовою пятою украинской старшины. Даже наиболее выдающиеся, горячие украинские патриоты, вроде Полуботка, были грешны общим грехом в своей экономической политике по отношению к посполитым и козакам, и сознание
1
Их может иллюстрировать бунт в с. Турбаях, описанный Ал. Ефименко (Южная Русь т. II) крестьяне, «искавшие козачества» {термин для подобных, очень многочисленных нроцессов) т. е. доказавшие, что они неправильно переписаны были из Козаков и посполигые, добились решения, что потомки лиц никогда вписанных, в компут должны был восстаионлеи и кОзадком звании, Опасение, что помещики при помощи властей взявших их сторону, постараются еще новернуть дело н свою пользу, привело крестьян в такое возбуждение при объявлении им решения, что они перебили всю номещичью семью.19’
этого отчуждения подрывало их силу и стойкость в защите политических интересов, в борьбе за автономию Украины.
Центральное правительство пользовалось этою слабою стороной Старшины очень искусно. Как увидим ниже, при всякой атаке на автономию Украины, оно ударяло по струнам народных интересов, поднимало вопрос о злоупотреблениях старшины и необходимости их расследования и пресечения, об охране народа от этой старшинской эксплуатации и т. п. И старшина всегда уступала, боясь своим сопротивлением толкнуть центральное правительство еще дальше по тому же пути разрушения ее благосостояния. Те же факторы влияли и на образ действий отдельных представителей украинского «шляхетства»: уступчивые и угодливые могли рассчитывать на пожалование обширных имений, подтверждение своих благоприобретений и покрытие покровом снисхождение всяких, грехов по отношению к населению. Строптивых и упорных пугала перспектива следствия о неправильно захваченных землях, о несправедливом закрепощении «ищущих козачества» ит.п. Мало кто из украинской старшины не чувствовал собя уязвимым на пункте этих общесословных грехов и решался идти на ссору с правительством и его представителями.
В результате украинская старшина, хотя и не без сопротивлений, не без оппозиции, должна была в конце концов помириться с утратою автономии и превращением Украины в обыкновенные губернии. Взамен она получила права российского дворянства (в 1781 и окончательно — в 1785 г), ее экономические и сословные приобретения были санкционированы и нашли охрану в сильной полицейской организации империи. Крепостное право было формально утверждено {такое окончательное значение имели указы 1763 и 1783 гг., запрещавшие крестьянами переходить от одного помещика к другому), Центральное правительство помирилось на этой почве с «малыми тиранами», как называла украинских помещиков ими, Екатерина, издавшая все эти важные указы. Ценой интересов народа, которому петербургские политики оказывали такое сочувствие, когда нужно было терроризовать старшину, а в остальном покровительствовавшие и насаждавшие на Украине принципы крепостнических отношений тогдашней России, — было получено молчаливое согласие украинского общества на ликвидацию политического наследия гетманщины.
Два слова об аналогическом процессе, в меньшем масштабе и в менее ярких формах, развивавшемся в зарубежном левобережьи, так называемой Слободской Украине.
Выше не раз упоминалось об украинской колонизации, искавшей безопасного убежища от польско-шляхетского господства за московским рубежом. Известия об этой эмиграции имеем уже от второй половины XVI в., еще более значительные размеры приобретает она в XVII веке,
@ 277
когда шляхетское хозяйство начинает утверждаться но обоим берегам Днепра. Особенно острые конфликты с польским режимом своим последствием имели, более или менее значительные передвижения за московский рубеж, за пределы досягаемости, Так большие партии переселенцев вышли туда в 1638 г,: масса их устроилась в пограничных городах, а больший отряд с гетманом Яцком Острянином, в котором одних Козаков было бы 800 душ, не считая их семей, поселился в окрестностях Чугуева, образовав отдельное козацкое войско; однако между Чугуевскими поселенцами вышли разные неудовольствия, окончившиеся тем, что эти чугуевские козаки взбунтовались, убили Острянина и ушли обратно за польский рубеж.
Затем большие размеры эмиграция стала приобретать со времени неудач, постигших движение Богдана Хмельницкого. Большие партии крестьян и Козаков, изверившись в успехах восстания, утомленный тяжелою непрерывной войною, уходили за рубеж и селились в окрестностях укреплений «белгородской черты» — московской пограничной линии, преграждавшей путь татарским набегам в московские владения, и на юг от нее, на «татареких шляхах», основывая слободы и города, строя укрепления и организуясь в военно-административные формы по образцу Гетманщины. Так в 1652 г. тысяча Козаков под предводительством полковника Дзинковского, с семьями и всем хозяйством поселились по р. Сосне, построили город Острогожск и положили начало Острогожскому полку. Другие партия переселенцев поселились но р. Пслу и положили начало городу Сумам и сумскому полку. Б 1655 г. положено начало Харькову, вокруг которого вырастает харьковский полк.
Переселение продолжалось затем в течение 1660 — 1680-х годов, в больших размерах, и создало огромную, новую украинскую территорию, захватившую пространства нынешней Харьковской губернии и смежных частей Курской и Воронежской. Поселенцам предоставлено « было жить и управляться «но своим черкасским обыклостям» и взамен военной службы они освобождены были от всяких других повинностей и налогов. По образцу Гетманщины они сорганизовались в сотни и полки. Полков таких в конце концов сформировалось пять: Ахтырский, Харьковский, Изюмский, Сумский и Острогожский. Но они , стояли в гораздо более тесной зависимости от московской администрации, чем полки Гетманщины. Старания гетманов относительно передачи слободских полков под гетманский регимент оставались напрасными, Паоборот, слободские полки служили московскому правительству как бы пробным камнем для реформ войскового украинского строя, и то, что осуществилось в смысле нивелляции местной жизни в Слободской Украине, снус-
тн некоторое время применялось затем к Гетманщине. Весьма скоро заведено было здесь московское право Уложения, и уже в 1732 г, произведен был первый опыт отмены войскового козацкого устройства, замененного набором Козаков в драгунские полки. Но общее неудовольствие населения, вызванное этой реформой, заставило правительство отказаться от этой первой попытки ликвидации козацкого устройства и она была отложена до более позднего времени.
Подобно общему устройству, и местные общественные отношения складывались подобным же образом как в Гетманщине.
Путем заимки и присвоения войсковых земель в руках войсковой старшины создавались крупные земельные владения и населялись крестьянским населением. Московское правительство щедро наделяло имениями верных и преданных старшин, не пристававших к движениям соседней Гетманщины и восстаниям Донского войска, и подтверждало за ними их самостоятельный приобретения, с своей стороны содействуя созданию крупной земельной собственности в руках слободской старшины. Известный своими заслугами и непоколебимою верностью сумский полковник Герасим Кондратьев получил такие огромные пожалования, что во владении его лотомков в 1770 г, оказалось 120 тысяч десятин! Местная казачья старшина постепенно превращалась в крупных помещиков, свободное не козачье население — в их крепостных. Практика империи воздействовала здесь еще сильнее и непосредственнее, чем Гетманщине.
При обсуждении проекта нового уложения в 1767 г. некоторые слободские депутаты возбуждали вопрос об отобрании от старшин присвоенных земель и перечислении закрепощенных ими подданных в категорию свободных крестьян, но эти проекты не вышли из сферы благих пожеланий.
Литература.А Ефименко: Малорусское дворянство и его судьба (Южная Русь, т. I) Д. Миллер Превращение казацкой старшины в дворянство 1897, Лазаревский: Малороссийские посполитые крестьяне (1648 — 1783), 1866 (новое изд. 1907 с ). Б. Мякотин: Прикрепление крестьянства в левобережной Малороссии в XVIII ст. (Русское Богатство 1894, II—IV), Формы землевладения в Левобережной Малороссии (Юн!. 1913), В. Барвинский, Крестьяне в левобережной Украине в XVII—XV11I в., 1009. О Слободской Украине: Багалей. Очерки из истории колонизации и быта степной Украины Московского государства. 1887. Шиманов; Главные моменты н истории землевладения Харьковской губ. (Киев. Старина 1382 — 3).
XXII. ВОССТАНИЕ МАЗЕПЫ И ПЕРВАЯ ОТМЕНА ГЕТМАНСТВА.
Медленное и постепенное развитие политических и общественных процессов Гетманщины, которые мы очертили, было потрясено внезапной и непредвиденной катастрофой, сразу поколебавшей весь строй Гетманщины и сообщившей новый, ускоренный темп ликвидации старых отношений. Потрясение это было причинено последней громкой вспышкой украинского ирредентизма — союзом Мазепы со шведским королем и восстанием его против России. Разбив эту попытку к отложению, русское правительство использовало ее, как удобный повод к ускорению ликвидации украинской автономии, как оправдание действий резких и решительных, не считавшихся ни с какими правами и прецедентами.
Для этого политический шаг Мазепы был раздут, как поступок небывалый и чрезвычайный. Но в действительности в этом поступке Мазепы и его единомышленников не было ничего чрезвычайного, ничего нового. Это была только одна из очень многочисленных попыток украинских автономистов найти опору в какой-нибудь внешней силе, чтобы освободиться из путь московского централизма. Швеция была в числе тех держав, на которые пробовала опереться Украина еще при Хмельницком и только благодаря долгому перерыву в этой политике, последовавшей тридцатилетней лояльности украинской старшины Гетманщины, поступок Мазепы и его товарищей мог показаться чем-то особенным. Представители центрального правительства постарались возможно раздуть это событие, для того чтобы, воспользовавшись им, произнести смертный приговор всему старому строю Гетманщины, ее автономии и козацкому самоуправлению, якобы дискредитировавшим себя «изменою» Мазепы. В действительности, эта «измена» дискредитировала только централистическую политику правительства, без конца испытывавшую терпение даже самых невзыскательных представителей украинской старшины и украинского населения вообще.
В более глубоких причинах и ближайших мотивах для поступка Мазепы не было недостатка. Лояльность его и старшины подвергалась частым испытаниям особенно с тех пор, как царь Петр с незнавшей удержу и меры энергией и решительностью принялся за пересоздание Московского государства. Он распоряжался козацкими войсками совершенно как своими, посылая их безустанно в далекие ноходы, где они не толь-
280 ^
ко несли большие потери в сражениях и от непривычного климата, но и подвергались всяким притеснениям и оскорблениям от великорусских и чужеземных офицеров, употреблялись на тяжелые крепостные работы и т. п. Даже генералы Петра позволяли себе бесцеремонно распоряжаться украинскими войсками и самим Мазепою, что не раз приводило его в крайнее раздражение. Украинская автономия стала совсем призрачною. Население стонало йод бременем тяжелых походов, изнывало от притеснений московских войск и воевод, от тяжелых работ и поборов. Все более «отпадало у него сердце к великому государю», по выражению современника, и это неудовольствие падало также и на Мазепу, верного и услужливого царского приспешника. А одновременно в беспокойной голове царя появлялись проекты, грозившие полным переворотом Украине: то он думал о замене козацкого войска рекрутским набором, то намеревался выкроить из нее княжество для герцога Марльборо, а Мазепу намеревался вознаградить княжеским титулом Римской империи и даже выхлопотал уже для Мазепы титул имперского князя (его княжеский герб доселе фигурирует в гербовниках). В вопросе о правобережной Украине, о котором скажу ниже также решительно столкнулись интересы Украины и Мазепы с планами Петра, и т. д. и т, д.
Все это должно было вызвать сильные сомнения в душе старого гетмана, особенно по мере того, как Северная война принимала, как казалось, все более неблагоприятный для России оборот и придвигалась к границам Украины. Шведский король разгромил Саксонию, смял саксонскую партию в Польше и перешел в Литву, приблизившись к украинской территории. Положение становилось критическим. Было почти несомненным, что в случае дальнейших неудач Петра, на Украине прорвется восстание, которое может смести московское верховенство и вместе с ним всех его приспешников, связавших с ним свою судьбу.
Шведский союз, заключенный в свое время Хмельницким и Выговским, и гарантировавший свободу, независимость и неприкосновенность Украины, остался для украинской старшины своего рода заветом предков, требовавшим исполнения. Не реализованный в свое время вследствие прекращения шведско-польской войны (см. гл. XVIII), он теперь снова становился на очередь с приближением шведской армии к пределам Украины. Наиболее горячие автономисты среди старшины уговаривали Мазепу подумать об обеспечении независимости Украины и не оставлять ее в нынешнем положении. Близкий к Мазепе Орлик в позднейших записках передает слова одного из них, нрилуцкого полковника Горленка, сказанные Мазепе: «так как мы неустанно молим Бога за душу Хмельницкого, так наоборот мы и дети наши во вечные роды будем проклинать душу и кости твои, если ты при своем гетманстве оставишь нас
® 281
в такой неволе». Было ясно, что в случае перевеса Шведов над Москвою наиболее горячие автономисты не останутся пассивными зрителями и если не с Мазепою, то против Мазепы подымут восстание и в таком случае ири всеобщем нерасположении к нему народа, лишенный помощи Москвы, он погибнет неминуемо, а Петр заранее предупреждал, чтобы он на него ее рассчитывал в случае вторжения Шведов на Украину.
Положение гетмана становилось все более опасным, но нерешительный. не способный на смелый риск, старый гетман не мог отважиться на решительный шаг. На всякий случай, в виду возможного решительного поражения России, он вел переговоры со шведским союзником, королем польским Станиславом Лещинским (уже с 1707 г.), но не решался открыть карты и, опасаясь доноса, не посвящал даже наиболее близких лид из старшины. Он хотел остаться пассивным зрителем до окончательного выяснения планов воюющих сторон, тщательно избегал всего, что могло бы бросить на него подозрение перед московским правительством и никаких приготовлении к разрыву не делал. Когда в 1707 — 08 гг. на границах Украины вспыхнуло весьма опасное для московского правительства восстание донских Козаков под предводительством атамана Буланина, Мазепа, чтобы не подать повода к подозрениям, занялся вместе с московскими войсками «его усмирением и таким образом накануне своего разрыва с Москвою убил весьма ценного союзника.
Мазепа рассчитывал на общее нерасположение народа к «Москалям», на сильнейшее неудовольствие на московское отягощение и думал, что всегда успеет поднять Украину к восстанию против Москвы, но забывал при этом, что до сих нор ничем не отделял себя от этого московского режима. Падеялся на свою сильную власть на Украине, но ничего не сделал, чтобы снискать и обеспечить доверие народа. Для подготовления восстания он ничего не предпринял. Наоборот, накануне разрыва, в виду жалоб Мазепы на «непостоянность и малодушие» украинского народа, Петр распорядился послать в центр Украины, в Пежин, московский отряд, и сам гетман, чтобы усыпить подозрения, отправил по требованию Петра отряды Козаков в Белоруссию и в Западную Украину, на территорию Польши.
Полная неподготовленность замыслов Мазепы обнаружилась вполне, когда обстоятельства принудили его, наконец, к решительному шагу.
8 Зак 35
282
Осенью 1708 г. шведская армия Карла XII стояла у границ Украины и. Московского государства, ожидая похода за московскую границу, как вдруг Карл, опасаясь, что в опустошенных русскими войсками областях его войско не в состоянии будет найти пропитание, внезапно поверпул на Стародуб, на Украину. Петр двинул свои войска также на Украину и, требовал, чтобы Мазепа прибыл в его главную квартиру для совместных действий. Нужно было решиться.
Собственно говоря, в этот момент уже не было возможности выбора: украинские полки были разосланы по требованию Петра, для восстания Украины не было ничего приготовлено, русские войска уже стояли на ее территории и поднять Украину ввиду их нечего было и думать. Но
украинские автономисты и сам Мазепа, очевидно, за последнее время успели слишком сжиться с мыслью об освобождении Украины с помощью Шведов и не имели сил расстаться с нею и хладнокровно оценить положение. Старшина настаивала на совместных действиях с Карлом, и Мазепа, уступая ее настояниям, вошел в непосредственные сношения с Карлом, приглашая его пройти за Десну, чтобы соединиться с украинскими войсками, а Петра известил, что по болезни не может прибыть.
Карл на этот призыв действительно двинулся к Десне и Мазепа 24 октября с. ст, оставив гарнизон в своей резиденции, Батурин с кружком посвященных в его планы и 4.000 Козаков (все что он имел в данный момент) отправился на встречу Шведам и присоединился к армии Карла не далеко от Новгорода Северекого. Какой договор был заключен между ними, на каких условиях Мазепа присоединялся к Карлу, мы не имеем достоверных данных, и потому можем судить только по позднейшим актам, составленным при выборе преемника Мазепы кружком его товарищей, оставшихся при шведском короле (1710 г.) В этих статьях, утвержденных Карлом XII, значилось, что Украина составляет самостоятельное государство, в границах по р. Случь (т е. на территории старых воеводств Киевского, Браславского и Черниговского), под нротекцией шведского короля. Ни Швеция, ни другие союзные государства ни нод
@ 283
каким предлогом ее должны претендовать на какую либо власть над Украиной или войском Занорожеким, ни на какие доходы, ни территории, не занимать гарнизонами украинских крепостей, но, наоборот, свято хранить целость ее границ, вольностей, законов и нрав, свободного и беспрепятственного пользования ими.
Момент для осуществления этих планов был выбран вовсе неудачный.
Весть о переходе Мазепы к Карлу немедленно дошла до Петра. Всйска его, под предводительством Меньшикова, тотчас осадили Батурин; вследствие измены одного из Ватуринцев город был взят и совершенно разорен, а жители поголовно вырезаны. Одновременно разосланы были грамоты, призывавшие население оставаться верным царю и возводившие на Мазепу разные более-или менее фантастические обвинения.
Оп не только обвинялся в угнетении народа, обременении его незаконными и своекорыстными поборами, по. и в тайных планах против православия — этот протектор православной церкви, какого Гетманщина ее видела ни прежде ни после! Старшина получила приглашение собраться в Глухов для выбора нового гетмана, причем Меньшикову поручено было обращаться с нею возможно ласково. Он поспешил донести, что ни в среде старшины, ни в народе не замечает никакого сочувствия Мазепе.
Действительно, население застигнутое поступком Мазепы совершенно врасплох и видя перед собою московские войска, осталось совершенно пассивным. Грамоты Карла и Мазепы, призывавшие к восстанию, чтобы не упустить последней возможности освободить Украину «от тиранского московского ига», оставались без отклика. Страшная расправа московских комендантов со всеми лицами, чем-нибудь заподозренными в склонности к Мазепинцам, отбивала всякую охоту рисковать. Только обычные эксцессы против старшины повторились местами.
Старшина в начале ноября послушно съехалась в Глухов. С разными церемониями было произведено низложение Мазепы. Его изображение было подвергнуто разным поруганиям и затем повешено, по распоряжению правительства на него наложено церковное проклятие (анафема), торжественно провозглашенное по всей Украине и России1
.После этих церемоний старшине предложено было выбрать нового гетмана, В виду того, что почти вся высшая старшина ушла с Мазепой, кандидатов было собственно два: старый и неспособный стародубский полковник Скоропадский и молодой, талантливый черниговский полковник Полуботок. По одному вполне правдоподобному известию, Петр заявил, что не хочет видеть гетманом Полуботка, потому что он слишком способный человек: «из него может выйти второй Мазепа». В виду этого избрали
1
Оно затем было включено в обряд анафематст вован и я, совершавшийся в неделю Православия.18’
Скоропадского, а Полуботку в утешение Петр пожаловал огромные имения (Любеч с целым рядом сел). Получили большие поместья также и другие старшины, оставшиеся верными России, и это послужило сигналом к настоящей оргии выспрашивания «изменичьих маетностей». Настоящий дождь пожалований пролился на представителей старшины, умевших чем-нибудь заявить свое рвение русскому правительству; по позднейшему подсчету из всех пожалований, розданных до 1730-х годов включительно, не менее У5
падает на гетманство Скоропадского.Эа незначительными исключениями левобережная Украина единодушна признала гетманом Скоропадского, правобережная также, Запорожье колебалось некоторое время, но под влиянием своего кошевого Костя Гордиенка, горячего автономиста, склонилось на сторону Мазепы, и в марте 1709 г. депутация с Гордиенком во главе явилась в лагерь Карла. Это было единственным успехом Мазепы, который теперь уж ясно убедился в неудаче своего замысла: кроме приведенных им Козаков, он не располагал более никакими силами, да и из приехавших с ним старшин многие возвращались к Скоропадскому, пока Шведы не взяли под бдительный надзор оставшихся. Сам Мазепа заявил Петру о своем желании вернуться и даже обещал захватить Карла, но затем раздумал, очевидно не рассчитывая на хороший прием у царя, хотя последний обещал ему полную амнистию.
Для самого Карла украинский эпизод имел очень печальные но последствия. Поссовету Мазепы, для которого это являлось последней доской спасения, Карл остался зимовать на Украине, и этим сильно повредил себе, позволив отрезать свою армию от подкреплений, ослабив ее тяжелой зимовкой, причинившей большие потери, и потерял напрасно время. Весной он, по совету того же Мазепы, двинулся еще дальше на юг, чтобы войти в непосредственное сообщение с Запорожьем, и осадил Полтаву. Пока он был занят этою осадою, войска Петра отрезали шведскую армию от Сичи, осадили самую Сич, уговорили сдаться на капитуляцию, обеспечив присягою полную неприкосновенность, и затем подвергли обезоруженных сичевиков жесточайшим казням с тем мастерством террора, которое усвоили себе «птенцы гнезда Петрова». Вслед затем Петр со свежими войсками напал на ослабленною, деморализованную армию Карла и нанес ей решительное поражение под Полтавой. 27 июня Карл и Мазепа с небольшими отрядами шведских драбантов, Козаков и Запорожцев успели бежать за Днепр. Остатки шведской армии были настигнуты над Днепром и капитулировали.
Значительная часть бывшей с Мазепою старшины перешла на сторону Петра еще перед Полтавской битвой, другие непосредственно после нее; этих последних отправляли в ссылку. Взятых в плен Козаков отпускали, но Запорожцев подвергали казням или также ссылали.
® 285
Мазепа с Карлом и свитою едва спаслись от преследования на турецкую территорию в Вендоры, где Карл оставался затем несколько лет. Петр предлагал визиру 300 тыс. талеров за выдачу Мазепы, и хотя его не выдали, но боязнь такой перспективы доконала старика, и без того убитого тревогами и неудачами, и он вскоре затем умер (22 августа 1709 года).
Украинская старшина, оставшаяся при Карде, после долгих совещаний, выбрала гетманом генерального ггисаря Филиппа Орлика (1710). При выборе была составлена интересная хартия, определявшая международное положение Украины и внутреннюю ее политику. Здесь между прочим видим вполне определенные начатки представительного правления устанавливаются периодические собрания (трижды в год) войско вой рады, в которой участвуют не только полковники, сотники и полковые старшины, но и депутаты от полков и запорожского козачества, указывается на необходимость прекращения гетманского самовластия и притеснений Козаков и населения со стороны старшины и т. п.' Но принципам этим не суждено было осуществиться Карл, утверждая эту хартию, обязался не заключать мира с Россией, не делившись предварительно восстановления независимости Украины, но звезда его уже закатилась. Силы же самой старшины были ничтожны, — с нею было 3—4 тыс. Козаков и Запорожцев, и она возлагала надежды лишь на поддержку Швеции, Турции и других держав.
Весной 1711 г. Орлик с Татарами и шведскими сторонниками из Польши двинулся на правобережную Украину. Население перешло на его сторону, и он имел сначала успех, но неудача под Белою Церковью заставила его отступить, а обычные грабежи Татар оттолкнули от него население. Потом неудачный поход Петра в Молдавию в 1711 с, когда он со своей небольшой армией попал в руки Турок и должен был принять продиктованные ему последними условия, оживил было надежды Орлика и его партии. Договор, продиктованный Петру, должен был обеспечить между прочим независимость Украины. Но Петру удалось подкупить визпря, и пункт относительно Украины был стилизирован в договоре так неясно, что правительство Петра отказалось понимать здесь Украиггу, находившуюся под властью России.
Правда, Порта приняла толкование Орлика, что Петр отказался от всяких притязании на Украину, находившуюся под властью Москвы, и объявила Петру войну. Но подкуп снова все изменил договор был возобновлен, и спорной пункт истолковал так, что Россия отказывается лишь
1
Pacta et consuetudines legum libertatumque exercitus Zaporowi ensis ingr illust. d. d. Ph. Orlik neoelectum ducem exercitus Zaporowiensis et inter eenerales, colonellos necnon eundem exercitum Zaporowiensem peblico utriusque partis laudo coventa — Чтения моек. общ. ист. и др. 1847.от правобережной Украины. Но на эту последнюю заявила претензии Польша, и Орлик со своею партиен) остались не при чем. Орлик попытался еще вступить на территорию правобережной Украины, но его небольшой отрядец был без труда рассеян польскими войсками. Большинство сторонников Орлика после этого оставило его. Запорожцы, после погрома 1709 г. перенесшие Сич на территорию крымского ханства, также начали тосковать за Украиной и несмотря на все отговаривания Гордиенка и Орлика стали хлопотать перед русским правительством о разрешении вернуться, и русское правительство дало в принципе свое согласие, откладывая лигпь его осуществление до ближайшего разрыва с Турцией, с которой связывал его договор 1711 года. Орлик напрасно пытался найти себе какую либо поддержку в Европе, стараясь заинтересовать европейские державы украинским вопросом при всяком конфликте их с Россией, — нигде не находил он серьезного отклика.
Так окончилась это последняя громкая вспышка украинского автономизма. Эпизод показывал собственно, что украинское общество уже потеряло энергию борьбы, что население ничего не хочет, кроме покоя, словом, что украинский сепаратизм потерял всякую опасность. Но центральное правительство, как я уже сказал, воспользовалось этим моментом, чтобы окончательно превратить Украипу в свою провинцию Неспособность царекого ставленника Скоропадского, компрометировавшего себя потакательствами злоупотреблениям своих родственников, не умевшего ни поддерживать порядок во внутренних отношениях, ни даже держать себя с достоинством, значительно облегчала этот план.
Когда улеглась шведская буря, Скоропадский обратился к Петру с просьбою о подтверждении украинских прав и устранении на будущее время вмешательств в украинское управление со стороны российских чиновников и офицеров, какие имели место во время войны. Петр подтвердил права, но с целым рядом оговорок относительно этого невмешательства, а на практике украинская автономия и вовсе потеряла всякое значение. Центральное правительство стало непосредственно само назначать и смещать полковников и генеральных старшин. На полковничьи должности оно начало назначать Великороссиян. Первым таким полковником был Петр Толстой, любимец имп. Петра, за которого Скоропадский, по желанию царя, выдал свою дочь и усыновил, ив 1719 г, император назначил его нежинским полковником, якобы во внимание к заслугам Скоропадского. За этим первым назначением последовали дальнейшие. К самому гетманув 1709 г. приставлен был для надзора правительственный резидент. В официальном наказе ему поручалось совместно с гетманом принимать меры к поддержанию порядка и благоустройства, ловить возмутителей, следить, чтобы замешанные в восстание Мазены люди не возвращались на Украину, следить за действиями гетмана и его
сношениями с иностранцами, собрать сведения о войсковых доходах, и пр. В тайной инструкции поручалось ему иметь неослабное наблюдение за гетманом и старшиной и в случае измены или восстания принять меры к подавлению его великорусскими войсками. Год спустя вместо одного такого резидента назначено состоять при гетмане двум. Гетманская резиденция по распоряжению правительства перенесена была в Глухов, на границу Украипы с империей, и здесь поставлен гарнизон из двух российских полков, состоявших в распоряжении резидента на случай «измены или восстания».
Наконец, в 1722 г. произведена была реформа, окончательно лишившал гетмана и генеральную старшину всякого значения. При гетмане учреждена была так наз. «малороссийская коллегия», составленная из шести великороссийских штаб-офицеров, из гарнизонов, стоявших в украинских городах, под председательством бригадира Вельяминова. Коллегия эта имела назначением принимать жалобы на все судебные и административные учреждения Украины, кончая генеральным судом и войсковою (гетманскою) канцеляриею; надзирать за сбором всякого рода налогов и пошлин, собирать их и расходовать, представляя отчетность в российский сенат (между прочим выплачивая содержание наемным войскам, сердюкам и компанейцам); следить, чтобы от старшины не было утеснения козакам и посполитым и принимать против этого меры по соглашению с гетманом; иметь наблюдение за правильным делопроизводством в войсковой канцелярии и контролировать входящие и исходящие бумаги. О всяких замеченных беспорядках коллегия должна была относиться в сепат.
Учреждение ес Петр в своем указе гетману мотивировал беспорядками и злоупотреблениями в генеральном суде, председателем которого был зять гетмана Чарныш, и прочих судебных инстанциях, в войсковой канцелярии, в собирании доходов, а также злопритеснениями, какие позволяла себе старшина по отношению к козакам и посполитым, отнимая у них земли, принуждая к панщинным работам, обращая в своих крепостных и т. д.
Эта реформа, понятное дело, превращала украинскую автономию в лишенный содержания призрак и настоящим правителем Украины делала председателя коллегии; так действительно и понял свою роль бригадир Вельяминов. Напрасно Скоронадский «всепокорственно со слезами» просил от имени «всех малороссийских люден» возвратить Украину к прежним порядкам и уверял, что жалобы на беспорядки — интриги врагов. Петр остался непреклонен, а чтобы дать благоприятное освещение реформе в глазах массы населения, он распорядился распространить среди последнего печатный указ, где пояснялось, что коллегия учреждена «не для чего иного токмо для того, дабы малороссийский народ
288 @
ни от кого как неправедными судами, так и от старшины налогами утесняем не был», и в доказательство того при указе напечатана была инструкция коллегии, указывавшая сферу ее ведения.
От огорчения Скоропадский заболел и умер еще прежде приезда Вельяминова. Смерть его дала повод Петру сделать еще один шаг — он решил фактически отменить гетманскую власть.
Исправление обязанностей гетмана сенат поручил черниговскому полковнику Полуботку с генеральной старшиной, но с тем. чтобы во всех делах он совещался с Вельяминовым. При этом Украина из ведомства коллегии иностранных дел, которая ведала ее доселе, переведена была в ведомство сената, как обыкновенная провинция. На просьбу же старшины — разрешить произвести выбор гетмана, Петр, после долгих проволочек, ответил в 1723 г. указом, где объявлялось, что правительство озабочено приисканием на гетманский уряд надежного человека, в виду того, что все гетманы, за исключением первого — Хмельницкого и последнего — Скоропадского, оказывались изменниками, и так как текущее делопроизводство обеспечено, то правительству не следует докучать выбором гетмана. Таким образом вопрос откладывался на неопределенное время.
Между тем правительство систематически назначало на полковничьи должности Великороссиян, приготовляло введение общеимперских законов в украинские учреждения, а бригадир Вельяминов командовал генеральной старшиной как своими подчиненными. Украинские козаки тысячами гибли на далеких работах — при устройстве Ладожского канала, где они вымирали от непривычного холода и сырости, на постройке крепости св. Креста, около Дербента, где убивали их южные лихорадки, и т. п., так что из партии в 5—10 тыс. человек на этих работах вымирало до трети и даже до половины и в общей сложности эти рабочие походы 1721—1725 гг. стоили Украпне не меньше 20 тыс. Козаков, не говоря о возвратившихся полуживых и обнищавших, без лошадей и амуниции.
В ответ на донесение Вельяминова, что Полуботок противится его действиям, Петр I поспешил расширить власть и компетенцию президента коллегии. Полуботка же некоторыми другими выдающимися старшинами решил удалить из Украины и вызвал их в Петербург, а во избежание какого-либо сопротивления распорядился вывести украинские полки на южную границу — под предлогом охраны Украины от Татар.
Петр I распорядился арестовать Полуботка и бывших с ним старшин, а также схватить и прислать в Петербург составителей коломацких петиций. Против Полуботка было возбуждено дело о злоупотреблениях по управлению и притеснениях населения — общих всей тогдашней старшине грехах по отношению к коэакам и посполитым, в которых он был виноват столько же, сколько и всякий другой. Не дождавшись суда, Полуботок умер в заключении в Петропавловской крепости, в конце 1724 г.
XXIII. ПОСЛЕДНИЕ ГЕТМАНЫ И СТРОЙ ГЕТМАНЩИНЫ В XVIII ВЕКЕ.
Итак, старшина передала свою тяжбу с центральным правительством на суд божий. Выдающиеся ее представители были арестованы в Петербурге. Правительство могло беспрепятственно производить перестройку украинских отношений по централистической программе. Но две непоследовательности, явившиеся отступлениями от плана, поставленного правительством Петра, замедлили слияние Украины с прочими провинциями империи и отсрочили на несколько десятилетий ликвидацию украинской автономии.
Первое отступление имело место с восшествием на престол внука Петра I — Петра II в 1727 г.
Еще несколько ранее, в виду перопективы войны с Турцией, в правительственных кругах считали нужным сделать что-нибудь для «удовольства и приласкания» Украины, — чтобы недовольная старшина, — энергию которой вообще склонны были сильно преувеличивать в петербургских кругах, — пользуясь войною, не произвела восстания.
Предполагалось разрешить произвести выбор гетмана, восстановить прежний, украинский состав в учреждениях гетманщины и сложить с украинского населения нововведенные налоги. Но традиции петровской политики были еще слишком свежи, и один из «птенцов» Петра, наиболее посвященный в украинскую политику покойного императора, П. Толстой, прямо протестовал против либеральных проектов нового правительства, ссылаясь на то, что «бл. памяти е. и. в. в том намерении гетмана в Украине не учинил и у полковников и старшин власти убавил, дабы Малую Россию к рукам прибрать, и чрез тот способ полковники и старшины с поданными пришли уже в немалую ссору»'. Эти традиции на этот раз возобладали.
Но с воцарением Петра и влияние временщика Меньшикова, очень неблагоприятно настроенного для малороссийской коллегии, а позже — партии сторонников старых, допетровских порядков, подчинивших себе молодого императора, взяли верх над петровским курсом в украинских отношениях Это сказалось сейчас же по вступлении на престол Петра II. Новые налоги были сложены, но все таки украинское население должно
1
Сборник историч. общества, т 55, стр. 60.было и впредь содержать девять кавалерийских великорусских полков. Вельяминова потребовали к отчету по жалобам на неправильности в его деятельности. Украинских старшин, сидевших в Петербурге со времени полуботковской истории, отпустили на Украину. Издано запрещение Великоруссам покупать земли на Украине и т. п. Наконец, дано разрешение и на выбор гетмана, чрезвычайно обрадовавшее украинское общество, чувствовавшее себя совершенно беспомощным в всеобщем расстройстве, какое надвигалось на украинские отношения вместе с натиском московского централизма.
Кандидата на гетманство правительство имело уже готового — в лице престарелого и предшествующими событиями достаточно умудренного полковника миргородского Даниила Апостола Правительственному комиссару Наумову, отправленному для производства выборов, поручено было не допускать до выбора иного лица. Но опасения были напрасны: умудренная долговременным сиденьем в Петербурге старшина беспрекословно приняла правительственного кандидата, тем более что Апостол был вовсе недурным кандидатом — одним из последних представителей лучших времен старых поколений автономистов, еще не изверившихся в возможности принципиальной политики. Апостол был единогласно избран и утвержден в гетманском достоинстве, 1 октября 1727 г. О какихлибо статьях не было уже и разговора, но Украина снова была переведена в ведомство коллегии иностранных дел, а малороссийская коллегия упразднена, тем более что в ее управлении действительно обнаружилось немало злоупотреблений.
Взамен ее рефермировали в новом духе генеральный суд, с отменой малороссийской коллегии долженствовавший служить высшею апелляционной инстанцией: теперь он должен был состоять поровну из членов украинских и великороссийских (по три). При гетмане восстановлена должность резидента, на которую назначен упомянутый Наумов, и гетману вменено в обязанность совещаться с ним в делах управления. В военных делах он был подчинен фельдмаршалу российских войск. Для большой верности один из сыновей Апостола оставался в Петербурге в качестве заложника.
Возвращение к старине, таким образом, было далеко не полным. Ободренная скромными льготами, предоставленными Украине, старшина с Апостолом во главе рассчитывала при удобном случае добиться большего. По случаю коронации Петра II, Апостол с другими представителями старшины отправился ко двору и здесь более полугода путем всякого рода просьб и иных воздействий старался приготовить почву для более полного восстановления старых вольностей. Плодом этих стараний были так называемые «решительные пункты» — резолюции правительства на
предложенные петиции, от 22 авг. 1728 г. Они установляли точные основания новой украинской конституции. В общих выражениях было ими обещано сохранение «прежних прав и вольностей», но в действительности украинская автономия оставалась при целом ряде существенных ограничений сравнительно даже с эпохою Мазепы, не говоря уже о настоящих статьях Богдава Хмельницкого, на которые делались ссылки,
Свободный выбор оставлен только для низших должностей: кандидатов на сотников должны ьыбирать сотенные коэаки, кандидатов на полковые должности — полковая старшина с сотниками предоставлять на утверждение гетмана; но утверждение полковников и генеральной старшины центральное правительство предоставляло себе. Оставлен в силе смешанный войсковой суд, совершенно противоречивший основному принципу статей Хмельницкого, о восстаноьлении которых просила старшина, а правительство их подтверждало1
. Для заведования финансами учреждались должности двух подскарбиев, одного из украинской старшины, другого из великорусских офицеров. Сохранено было расквартирование великорусских войск, и т. п.Апостолу и его сотрудникам оставалось в тесных границах, оставленных их самоопределению, стараться фактически усилить значение органов старого гетманского управления, по возможности упорядочивая последнее и ослабляя вмешательства агентов посторонних. Апостол старался упорядочить судопроизводство гетманщины в духе предпринятых Долуботком реформ: его инструкция украинским судам, данная в 1730 г,, собственно проводила план Полуботка. Произведена была общая ревизия владельческих документов старшины, дяя пре верки прав владения. Особая комиссия занялась сводом применявшихся в украинских судах норм в один общий свод.
Восстановление старых отношений было дополнено еще одной чертою — возвращением Запорожцев. Я уже упоминать, что на новых своих поселениях, отрезанные от Украины правительством, не допускавшим никаких сношений с «изменниками», Запорожцы очень живо почувствовали свое отчуждение и скоро начали проситься назад. С своей стороны русское правительство было заинтересовано на случай войны с Турками иметь их на своей стороне, а не на неприятельской, и так как нерснектива новой войны с Турцией с 1720-х становилась все более близкой, то Занорожцам было дано принципиальное согласие на возвращение, с тем, чтобы они выждали только окончательного разрыва.
1
«Суду и расправе быть по-прежнему их обыкновенно, как о том именно в пунктах гетмана Богдана Хмельницкого изображено, по которого пунктам подтверждения сами они просят» — Решительвые пункты у Бантыша-Каменского Ист. Малой России IV прил. 32.В этом смысле в 1733 г. им была выдана и официальная царская грамота, а в начале 1734 г. они возвратились на старые пепелища и заложили свой кош на ур. Базавлуке. Затем в Лубнах делегатами их и представителями русского правительства были выработаны постановления, определявшие дальнейшие отношения. Запорожцам предоставлено жить по старым порядкам, и свободно пользоваться всякого рода степными промыслами, получая за сторожевую и военную службу 20 тыс. рублей в год; Править ими должна была выборная старшина, непосредственно, помимо гетмана, подчиняясь командующему российскими войсками, расположенными на Украине.
Установленный в 1727 г. порядок в это время уже решительно поколебался. Правительство имп. Анны вернулось к традициям политики Петра I по отношению к Украине, и возвращение к его мероприятиям было только вопросом времени; в виду все еще угрожавшей войны с Турцией, событий польского бескоролевья и агитации агентов Лещинского и Орлика на Украине и на Запорожье, правительство считало несвоевременными какие либо резкие перемены. Благовидный предлог дала для новых реформ болезнь Апостола, разбитого параличом в 1733 г. Правительство не позволило ему передать управление генеральной старшине, а поручило правление своему резиденту с коллегией, составленной поровну из Великороссиян и Украинцев. А когда вскоре затем Апостол умер (1734), правительство поручило правление Украиной коллегии из шести членов, трех Великороссиян и трех Украинцев (назначенных правительством), с правительственным резидентом Шаховским и генеральным обозным Лизогубом во главе.
Правление это было организовано якобы временно, до выбора гетмана, но в инструкции Шаховскому пояснялось, что о выборе гетмана упомянуто только во избежание волнений: правительство вовсе не имело в виду назначать выборы. Украина снова перешла в ведомство сената, а фактическим правителем ее стал первоприсутствующий малороссийской коллегии кн. Шаховской. Правительство, поручая ему самое бдительное наблюдение за благонадежным поведением украинской старшины, предоставило ему право смещать украинских членов малороссийской коллегии, если бы за ними оказалось что-либо подозрительное, подвергать аресту старшин, заподозренных в какой-либо «противности» , и назначать на вакантные места кандидатов по своему усмотрению, «усматривая во всяких обхождениях, кто из старшин и из Козаков к нам и к стороне нашей доброжелательны», и в случае надобности не связывать себя данной инструкцией.
Шаховский таким образом являлся настоящим правителем Украины, но эти широкие полномочия еще не удовлетворяли его и в представ-
@ 293
Ленин своем петербургскому правительству он рекомендовал отменить коллегиальное управление и заменить его единоличным правлением назначенного правительством наместника, имея в виду по всей вероятности свою особу. Однако правительство не решилось на такой резкий шаг и в ответ Шаховскому успокаивало его, что участие украинских членов в коллегии не может влиять на ход дел, а полное устранение украинской старшины от всякого участия в управлении могло бы привести «малороссийский народ в какое сомнение». При этом было отмечено, что установленная форма управления отнюдь не имела в себе чего-либо постоянного, и императорское правительство предоставляло себе отменить его и ввести новую организацию, какая будет признана соответствующей «для интересов е, и, в.».
В инструкции Шаховскому поручалось обращать внимание на то, чтобы должности великороссийских членов малороссийской коллегии и генерального суда занимали лица достойные, которые бы могли внушать украинскому населению выгодное понятие о великорусской администрации, «дабы оный малороссийский народ правосудием тех великороссийских судей был доволен и приобыкал к великороссийскому правлению» . Предостережение это было внушено горьким опытом, так как полковники из Великороссиян и другие представители великорусской администрации на Украине далеко не оказывались на высоте своего положения и отнюдь не были способны внушить хорошего мнения о великорусском благоустройстве.
По старой традиции рекомендовалось внушать населению (главным образом низшим слоям), что реформы, ограничивающие украинскую автономию, имеют в виду интересы масс и защиту их от злоупотреблений старшины, а все неустройство сваливать на гетманское управление, чтобы охладить стремления к его восстановлению.
В видах обрусения, Шаховской должен был «секретно под рукой особенно трудиться Малороссиян с Смольняны (ополяченной смоленской шляхтою) и с Поляки и с другими зарубежными жителями отводить, а побуждать их и искусным образом приводить в свойство с великороссийскими». В своем надзоре за благонамеренностью старшины правительство шло так далеко, что приказывало обыскивать и арестовывать бумаги даже наиболее высокопоставленных и совершенно ни в чем не заподозренных лиц, как, напр., обознаго Лизогуба, первоприсутствующего из украинской старшины. Поводов к таким подозрениям старшина, совершенно терроризованная этой ломкой старых отношений, не подавала никаких, но грозный призрак украинского сепаратизма неизменно преследовал правительство и великорусскую администрацию, в их заботах, направленных к уничтожению остатков старой украинской автономии,
и делал их еще более нетерпимыми и неразборчивыми в истреблении остатков всего, что говорило об особности этого края.
Для характеристики этой неразборчивости приведу один пример в 1737 г. тогдашний правитель Украины (первоприсутствующий малороссийской коллегии) кн. Барятинский, придравшись к какому то поводу, арестовал в полном составе киевский магистрат и при этой оказии забрал грамоты г. Киева, в том расчет, что если эти документы задержать более продолжительное время, то в конце концов привилегии г. Киева выйдут из памяти, «и ссылатьея им будет в вольностях не на что».
От принятого курса правительство однако отступило еще раз, благодаря личным симпатиям новой императрицы Елисаветы. Любимцем ее был украинский коаак из с. Лемешей (Черниговской губ.) Алексей Разумовский, с которым она обвенчалась, возвела в фельдмаршалы, и приобрела для него титул графа Римской империи. Он внушил императрице свои симпатии к Украине, и хотя она вообще усердно следовала традициям своего отца Петра I, но была склонна сделать некоторые уступки желаниям украинской старшины.
Когда во время путешествия ее в Киев в 1744 г. генеральная старшина и полковники подали ей петиции о выборе гетмана, она приняла эту просьбу благосклонно и посоветовала по этому вопросу прислать в Петербург специальную депутацию к торжеству бракосочетания наследника престола. Капдидат на гетманство был у нее намечен в лице младшего брата ее любимца, Кирилла Разумовского; но он был еще слишком молод тогда (родился в 1724 г.), находился в то время за границей для окончания образования, а потому выбор был отложен. Только в 1747 г. императрица дала указ сенату о восстановлении гетманского правления на тех основаниях, на каких оно существовало при Скороцадском, но самый выбор был еще отложен на несколько лет и произведен только в 1750 г,, когда с этою миссией был выслан в Глухов полномочный министр императрицы граф Тендряков.
Старшина, для которой не были тайной виды императрицы, конечно, заявила единодушно, что желает иметь гетманом Кирилла Разумовского, и так было осуществлено избрание последнего украинского гетмана. Утверждая его в этом звании, императрица повелела считать его в ранге фельдмаршала, а при отнуске на Украину в 1751 г. дана была ему жалованная грамота по образцу данной Скоропадскому. Учреждения также восстановлены были более или менее в том виде, в каком они существовали перед реформою 1722 г. Особой грамотой подчинена была власти гетмана Запорожская Сич, и Украина снова переведена в ведомство иностранной коллегии. Но Разумовский поссорившись с президентом
последней, сам просил потом перевезти его в ведомство сената, что и было исполнено.
Вез малого пятнадцать лет продолжалось правление этого последнего гетмана. Сам он вполне отличался от прежних гетманов: воспитанный в среде петербургской аристократии и за границей, женатый на великороссийской аристократке, родственнице императрицы Екатерине Парышкиной, он скучал в своей украинской резиденции и жил большей частью в Петербурге. На Украине он держал себя en grand seigneur и устроил в своей украинской столице копию петербургского двора в миниатюре. Краем правила украинская старшина, имея дело только с центральным правительством. Вследствие влияния, каким пользовался новый гетман в правящих сферах, вмешательства в украинские дела разных посторонних лишь прекратились. Хлопоты гетманскому правлению доставляли только Запорожцы. С севера стеснила их новая оборонительная линия, сооруженная правительством и захватившая часть запорожских земель; делать нападения на польские и турецкие владения им запрещалось. Подчинить сичевую братию желаемой регламентации в этих условиях запорожской старшине было слишком затруднительно, и гетманское правление без конца получало напоминания из Петербурга об умиротворении Запорожцев.
Этим периодом сравнительно значительной власти и влияния украинская старшина воспользовалась не только для своего обогащения и закрепления своих сословных преимуществ (над этим она, под покровительством и при благосклонном содействии русского правительства, работала неустанно), но также и для упорядочения административно-судебной организации края. Конкуренция великорусской администрации и централистическая политика правительства, враждебная старому украинскому строю, до сих пор очень сильно мешали такому упорядочению. Достаточно вспомнить, что Полуботок за свои очень рациональные реформы судопроизводства подвергся обвинению в самовластии, а реформы были отменены. Между тем, первоначальное военное устройство Украины, очень примитивное, приноровленное более к потребностям военной мобилизации, чем администрации, настоятельно требовало дальнейшей организационной работы. Лишенное ее, оно давало широкий простор самовластию и всякого рода злоупотреблениям, а конкуренция великорусской администрации производила еще больший сумбур, тем бодее, что качества последней также отнюдь не были высоки: взяточничество и произвол были в ее среде распространены чрезвычайно сильно.
В центральном управлении Гетманщины из первоначальной организации развилось два главных, вполне определенно сформировавшихся учреждения — генеральная или войсковая канцелярия и генеральный
@ 297
суд. Войсковая канцелярия из канцелярии в собственном смысле, какой она была первоначально, в продолжение последнего столетия развилась в нечто более близкое понятию министерства внутренних дел. Здесь сосредоточивалось заведывание общеадминистративными и войсковыми делами. По смерти Апостола она формально была объединена с правящей коллегией, как высшее управление Гетмащины, под именем войсковой генеральной канцелярии; генеральный писарь стал в сушности вершителем всех дел, по сколько они оставалась в руках старшины; такой именно характер имел долголетний носитель этого звания Андрей Безбородько, занимавший этот пост в 1741 — 1762 гг. Войсковой суд первоначально был единоличным судом генерального судьи; со времен реформы Полуботка-Апостола он превращается в суд коллегиальный и получает значение исключительно апелляционной палаты.
Затем при избрании Апостола выделены были в отдельное ведомство финансы, находившиеся в прежние времена в непосредственном распоряжении гетмана, для заведывания ими были учреждены должности двух подскарбиев; но должности эти остались в значительной степени титулярными. Счетоводством заведывала особая скарбовая канцелярия, при которой роль государственного контроля исполняла отдельная «счетная комиссия*. Наконец отдельная «артиллерийская канцелярия» заведывала войсковой артиллерией и предназначенными на ее содержание имениями и доходными статьями. Войсковая рада с последней четвертью XVII в. вовсе перестает функционировать вне чисто декоративной роли при выборе гетмана и ее вполне замещает рада старшины, собиравшаяся по приглашению гетмана; особенно сложный или менее спешные дела решала рада генеральной старшины и полковников.
Полки остались основанием провинциального управления после того, как правобережная Украина окончательно отошла к Польше. Гетманщина (Левобережная Украина) делилась на десять полков — Стародубский, Черниговский, Киевский, Нежинский, Прилуцкий, Переяславский, Лубенский, Гадячский, Мирогородский и Полтавский. Территория, состав, козачьи контингенты и численность населения их оставались по прежнему чрезвычайно разнородными. Так, напр. в 1723 г. в Нежинском полку было 19 сотен, в них ок. 10 тыс. Козаков (6.586 конных и 3.379 пеших), в Черниговском 16 сотен и 6.400 Козаков, в Киевском 8 сотен и менее 3 тыс. Козаков; всего в 10 полках было 114 сотен и 57 тыс. Козаков (позже, в 1735 г. этот козацкий контингент был уменьшен почти в половину: для действительной службы должны были быть выбраны 30 тыс. Козаков, т. н. выборных, остальные менее достаточные, под именем подпоможчиков, были предназначены для материальной помощи несшим службу).
Управление полком лежало всецело в руках полковника. Вообще с тех пор, как назначение полковников присвоило себе правительство и запретило смещать их без указа, значение и власть полковников чрезвычайно усилились. Их зависимость от гетмана стала очень невелика. С другой стороны сформировавшийся постепенно по образцу генеральной старшины штат старшины полковой не имел большого значения в управлении полком и в значительной степени полковник правил самовластно. Сотников полковники очень часто фактически назначают сами. Города с магдебургским правом, хотя подчиняются непосредственно гетману, но также стоят в сильной зависимости от полковника, а иногда подпадают в полное «послушание» ему. Более мелкие города, с упрощенным, «ратушным» управлением, находятся в полном подчинении у полковников. Козацкое население стояло в полной зависимости от него. Крестьяне «посполитые», подсуседки подчинялись власти и юрисдикции своих помещиков и державцев.
У Козаков осталось самоуправление лишь в границах их сельских «громад», во главе которых стояли атаманы, подчинявшиеся сотнику. Замещение сотничьей должности по праву принадлежало козачьему населению сотни, но на деле это право далеко не всегда осуществлялось. В одной инструкции Разумовскому приходится восстановлять законный порядок выбора сотника, установленный решительными пунктами 1728 г., потому что на деле он не соблюдался: сотня должна выбирать двух или трех кандидатов, полковник с полковой старшиной предлагает их со своими отзывами гетману для утверждения одного из них. Но из той же инструкции вытекает, что в действительности выбор кандидатов имеет производиться собственно старшиной данной сотии, а не козаками.
Вообще принцип козацкого самоуправления совершенно выродился, вся власть перешла фактически в руки старшины, и, поскольку не ограничивала ее конкуренция великороссийской администрации и центральное правительство, управление имело характер аристократический, старшинский,
Наиболее слабую сторону устройства гетманщины составлял суд. Судебных инстанций было много, но все эти суды были организованы плохо, не было ни определенного порядка инстанций, ни границ компетенции каждого рода суда? минуя суды сельские и сотенные, можно было начинать дело не только в волновом, во и прямо в генеральном суде, или даже У самого гетмана^ высшие инстанции часто вмешивались в дела, которые велись в низших, СУДЫ козацкие и городские (ратушные) конкурировали между собой, хотя впрочем очень часто эта конкуренция разрешалась тем, что эти суды функционировали совместно. В судах царило и взяточничество и произвол, тем более, что за неимением своего
кодекса употреблялись польские издания .Питерского Статута и Магдебургсксго права — мало понятные и по духу своему совершенно чуждые местной жизни п отношениям.
Решительными пунктами 1728 г. центральное правительство поручило гетману составить свод действующего в Гетманщине права, составление его было поручено комиссии украинских юристов и свод этот 6мл действительно составлен. Но в основание его положены были не нормы обычного права, а все тоже Магдебургское право в польских обработках, сохранившееся в практике городских судов, из времени, предшествовавшего восстанию Хмельницкого, и Литовский Статут, в качестве вспомогательного кодекса вошедший постепенно в судебную практику Гетманщины, и то не в первой редакции, более близкой старому украинскому праву а В позднейших, 1566 и 1588 гг., вполне подпавших влияниям щляхетского польского права. В виду этого составляемый комиссией свод не МОГ иметь никакой ценности. Работа ее была закончена в 1743г. Свод утверждения не получил1
, но в смысле укрепления авторитета статутового и магдебургского права в судебной практике Гетманщины без результатов он не остался. И ни в чем, быть может, не обнаружился так ярко внутренний крах предпринятой украинским народом социальной революции XVII в, как в атом возвращении к жизни сословных кодексов польского режима.После неосуществившейся реформы Полуботка украинское судоустройство было реформировано по восстановлении гетманства цри Апостоле. Генеральный суд цолучил коллегиальное устройство и в том же духе коллегиальности реформированы были инструкцией Апостола 1730 г. суды полковые, сотенные
Дальнейшей реформой его занялась старщина при Разумовском:
Инициатива принадлежала одному из образованнейших украинских юристрв Фед. Чуркрвичу, который в своем рассуждении «Суд И расцраBft в правах малороссийских» (1750 г), посвященном Разумовскому, указал на недоотатки украинского судоустройства и предложил проект его1
Он был издан, как исторический памятник, в 1879 г. проф. КистяковсКНМ П. П. «Права, но которым судится малороссийский народ» (это название свод носит в оригинале).2
Издана в «Киевской старине» 1887, кн. 1.300 @
801
реформы. Образцом для него, впрочем, послужило судоустройство все того же Литовского Статута и в этом духе к последние годы правления Разумовского была произведена реформа: генеральный суд был дополнен выборными депутатами от полков, введены были суды подкоморские и земские для поземельных тяжб и гражданских дел, с выборным шляхетским персоналом суды полковые переименованы в городские; Украина разделена на 20 поветов.
Эта реформа, делавшая последний шаг в возвращению дореволюционного строя, была, конечно, логическим последствием применения дореволюционных юридических кодексов — Литовского Статута прежде всего. Но она оказалась недолговечной — дни гетманства были уже сочтены, и в программе центрального правительства стоял на очереди вопрос о полной отмене старого строя Гетманщины, а не развитии его.
Для истории Гетманщины после Мазепы не имеется новых более общих работ. Некоторый фактический материал можно найти в старых трудах Банты ша Каменского (недавно переизданном) н Маркевича. Об отношениях 1720— 1730 гг. работы Джиджоры: «Пови причинки до истории видносин роснйського правительства до Украини» (Эапнскн П. тов. им. Шевченка, т, 61) и «Економична политика роснйського правительства супротн Украини в 1710—1730 рр.» (т. 98 и сл. и отдельно). О Раэумовском-Васнльчнков. Семейство Разумовских. Литературу внутреннего строя ем. выше ет. 252. Отражения социальных и политических перемен жизни Гетманщины в народном творчестве в известном труде Драгоманова «Полнтичнн писни украннеького народа» (1833—5).
XXIV. ЛИКВИДАЦИЯ СТАРОГО СТРОЯ ГЕТМАНЩИНЫ
Ликвидация Гетманщины была решена ими. Екатериной уже с перВЫХ шагов правления. Излагая в своей известной инструкции обер-прокурору программу правительственной политики, она высказывает свое непреклонное решение привести к «обрусению» провинции, имеющие свои местные законы — Украину, Лифляндию и Финляндию, и в частности относительно Украины считает необходимым принять меры в тому, «чтоб век и имя гетманов исчезло, не токмо б персона какая была произведена В оное достоинство*.
Но Кир. Разумовский был одним из вернейших партизанов Екатерины. Она многим была ему обязана еще пред своим воцарением, и едва ли подняла бы на него руку, если бы обстоятельства не дали к тому благоприятных поводов. Но за ними дело не стало. В конце 1763 г. императрице донесено было из Киева, что среди старшины собираются подписи для петиции об учреждении наследственного гетманства в роде Разумовскаго; просьба мотивировалась испытанной вер-ностью этого рода и примером Хмельницкого, при жизни которого был выбран гетманом его сын. Разумовский, если не был инициатором этой петиции, то во всяком случае принимал в ней участие, склоняя старшину к подписям. Украинс• кая молва считала виновником злого гения гетмана, его воспитателя и главного советника Теилова: говорили, что он был инициатором этой петиции, а затем использовал ее против гетмана и дал правительству обвинительный материал против гетманского правления, когда правительство решило с ним покончить.
Генеральная старшина, предчувствуя опасность, петиции не подписала, поддержали ее только полковники, вследствие чего петиция и не была подана. Можно было бы считать инцидент исчерпанным, но Екатерина решила использовать его как благоприятный предлог покончить с Разумовским. Изготовленный Тепловым мемориал «О непорядках, которые происходят от злоупотребления прав и обыкновений, грамотами подтвержденных Малороссии» приготовил богатый, хотя и пе всегда верный и вообще очень односторонний материал о грехах старшинского управления, Императрица предложила Разумовскому отказаться от гетманства.
Разумовский однако не имел к этому желания и медлил прошением, Тогда ему пригрозили обвинением н противогосударственных замыслах, что повлекло бы за собой смещение и опалу. Ввиду этого он уступил,
подав прошение об увольнении от «столь тяжелой и опасной должности», и взамен просил милости к своей «многолюдной фамилии». Просьба была немедленно исполнена. 10 ноября 1764 г, опубликован манифест «малороссийскому народу». извещавший об увольнении Разумовского от гетманских обязанностей и учреждавший правление малороссийской коллегии в виде временной меры, «пока время и опыт даст нам о его (малороссийского народа) благе лучший учинить промысел». Разумовскому в награду за покорность была пожалована пожизненная пенсия в 60 тыс. рублей и огромные имения на Украине: Гадячский ключ, со времен Хмельницкого предназначенный на содержание гетмана, и Быковская волость, пожалованная на гетманское содержание при Скоропадском.
По словам автора «Истории Руссов», эти пожалования внушили надежду и прочей старшине, что с отменой гетманского правления «ранговые» имения, приписанные к отдельным должностям, будут пожалованы лицам занимавшим эти должности в данный момент, поэтому старшина не напоминала о замещении гетманского уряда. Но это было и бесполезно!
804 @
Малороссийская коллегия, которой передано было управление, составлена была из четырех членов — Украинцев и четырех Великороссиян с председателем и прокурором из Велнкороссиян же, причем велено было великороссийским и малороссийским членам сидеть на заседаниях вперемежку, по старшинству, а не так, как было прежде, согласно инструкции имп. Анны, что Велнкороссняне сидели по правую, а Малороссияне по левую сторону стола, «что утверждало в Малороссиянах развратное мнение, по коему поставляют себя народом от здешнего совсем отличным».
Малороссийская коллегия учреждалась, впрочем, больше для формы; в настоящие правители Украины собственно предназначался ее председатель — гр. Петр Румянцев, талантливый генерал, обнаруживший недюжинные административные способности в осуществлении программы Екатерины по отношению Украины.
В инструкции, данной ему’ императрицей, обращалось внимание на то, что империя доселе не получала доходов с этой провинции: в виду этого ему поручалась произвести ревизию и перепись Украины. Указы-
вались недостатки управления и общественных отношений — особенно свобода перехода крестьян от помещика к помещику, сохранившаяся в Гетманщине, раздражала императрицу, и Румянцеву поручалось ее прекратить. Бдительному надзору нового правителя поручалось духовенство, в котором просвещенный абсолютизм Екатерины вообще подозревал опасного врага. Но особенное внимание обращалось на «внутреннюю ненависть* Украины, особенно старшины против великороссийского народа.
Чтобы отнять у старшины почву для противодействия, императрица рекомендовала Румянцеву тщательно следить за настроением ее п снискивать расположение народных масс, так чтобы они чувствовали себя центалистическими мерами правительства «избавленными от мучивших его вдруг многих маленьких тиранов», т. е. старшины и помещиков: мы знаем уже эту традиционную политику российского правительства по отношению к украинской старшине.
Народным массам реформа и на этот раз не принесла в действительности никакого облегчения. Румянцев, получив большие имения на Украине, сам вошел в круг общественных и экономических интересов старшины и стал смотреть на общественные отношения ее глазами. Произведенная им «генеральная опись Малороссии» (весьма важный исторический памятник) до некоторой степени остановила дальнейшее расхищение ранговых земель и закрепощение Козаков, но с другой стороны утвердила за старшиной ее приобретения — в землях в людях. Некоторые меры правительства, как прекращение свободных переходов, признание дворянских прав за старшиною — прямо укрепляли крепостное право на Украине, и вообще непосредственное влияние великороссийского законодательства и практики, воспитанной на крепостном праве, отнюдь не улучшило, а, наоборот, ухудшило положение народных масс на Украине.
Больше усердия показывал Румянцев в преследовании украинского «сепаратизма». Много хлопот доставил ему 1767 год, когда украинские сословия были призваны, вместе с прочими провинциями империи, выбрать своих денутатов в так называемую комиссию уложения и снабдить их инструкцией, «наказом», в котором избиратели должны были изложить свои нужды и желания. В украинском обществе при этом с неожиданной силой и единодушием проявились стремления к восстановлению украинской автономии. Не только в инструкциях старшины, но даже мещан и Козаков, почти без исключения, весьма определенно высказывались желания, чтобы Украина была восстановлена в своих старых правах — по статьям Богдана Хмельницкого, чтобы был восстановлен выбор гетманов и т. о. На пункте восстановления украинской автономии сошлись желания всех сословий. Даже маленькие захолустные местечки во главу тех мер, которые могли бы привести их к процветанию, ставили
31 Эак 35
306 ^
восстановление условий, на которых «гетман Богдан Хмельницкий со всем малороссийским народом приступил под державу всероссийскую». Не отставало от других сословий и украинское духовенство, также домогавшееся восстановления старых порядков.
Раздраженный Румянцев пускал в ход «начальнический тон», как он выражался, старался непосредственно и через разосланных офицеров влиять на выбор депутатов и составление наказов, подвергал цензуре, кассировал и конфисковал инструкции, в которых автономные стремления проявлялись особенно сильно, привлекал наиболее горячих сторонников автономии к ответственности. Все было нанрасио, общий тон наказов остался вполне определенным. В наказах 1767 г. Украина выразила единодушный протест против централистической политики правительства, а действия тех немногих лиц из старшины, которые старались влиять в духе Румянцева, встречены были в обществе с всеобщим осуждением и негодованием.
Наиболее резкий эпизод в этом конфликте новой администрации с общественным мнением Украины известен нам в Нежинском полку. Нежинское «шляхетство» избрало депутатом некоего Селецкого, но этот депутат, один из немногих «резонабельных» представителей политики Румянцева, не согласился принять инструкции, написанной в автономном духе, и ходатайствовавшей о восстановлении гетмапства и старого строя. Тогда шляхетство выбрало другого депутата. Румянцев был этим чрезвычайно разгневан, нарядил военный суд над лицами, принимавшими участие в составлении наказа и отрешении Селецкого, и этот суд приговорил 33 лица ни более ни менее как — к смертной казни! Этот драконовский приговор впрочем был смягчен, но смертная казнь всетаки была заменена 8-ми месячным тюремным заключением.
Екатерина вообще отнеслась к этому проявлению украинских стремлений гораздо спокойнее Румянцева. В ответ на его жалобы на украинское «коварство и своевольство», «фальшивые и им несвойственные республиканские мысли», она не придавала особого значения этим «умоначертаниям прежних времен». Она надеялась, что «желания к чинам, а особливо к жалованию» победят эти стремления к автономности, к особпости — и не ошиблась. Нежелания 1767 года остались без последствий: встретившись с непреклонным решением правительства — покончить с украинскими старыми порядками, украинская старшина в большинстве удовольствовалась предоставленными ей сословными правами и выгодами и примирилась с утратой автономии.
Шаг за шагом правительство разрушало старый строй украинских земель. В 1764 г., одновременно с уничтожением гетманства, организованы были губернии — Слободская, из полков Слободской Украины, и Новорос-
@ 307
сийская, основание которой составили городки и поселения укрепленных пограничных линий, но в которую включены были также и значительные пространства запорожских земель. Сич протестовала против этого захвата, сопротивлялась всячески, но все это ничего не помогло и только обострило еще более отношения к ней центрального правительства и создало еще один лишний повод думать о скорейшем уничтожении этого последнего гнезда ощипанной и опутанной козацкой вольности.
Новая Сич, выпросившая усердными мольбами у российского правительства право вернуться на старое пепелище, была только слабою тенью Сичи Сирка и Гордиенка. Применяясь к новым условиям, сичевая старшина покорно исполняла требования российского правительства, усердно служила на войне, несла сторожевую служба и по мере сил старалась удерживать запорежскую вольницу от неугодных правительству нападений на соседние земли. Но обуздать ее было все-таки невозможно, ни ее набеги на турецкие и татарские владения и участие в гайдамацких ватагах соседней Польской Украины подавали повод к неудовольствиям петербургского правительства. Затем больным местом были пререкания изза захватов запорожских земель.
Уже при устройстве т. п. украинской линии ряд пограничных укреплений, сооружавшихся в 1720—30-х гг., захватил северные части «запорожских вольностей», к величайшему неудовольствию Запорожья. Затем, начиная с 1730-х гг., правительство начало заселять эту линию поселением разных колонистов, между прочим сербских выходцев, в большом количестве. Первые партии их были поселены в 1732 г., а затем в 1750-х г. снова прибыло сюда и было расселено большое количество эмигрантов-Сербов, организованных в военные поселения с подразделением на полки и роты. Эта «Новая Сербия» захватила весь северный край запорожских земель и вызвала новые пререкания со стороны запорожцев, с большим недружелюбием принявших новых соседей. Затем правительство начало организовывать тут пикинерские и козачьи полки из разного пришлого люда, привлекаемого обещаниями всяческих льгот, и наконец из этих поселений была образована Новороссийская губерния, в состав которой были зачислены соседние территории Гетманщины и новые порции запорожских земель.
Запорожцы пробовали силой отстоять свои земли, не пускали межевщиков, разгоняли слободы, переманивали к себе поселенцев и тем возбуждали все большие неудовольствия в правительственных сферах. Правительство Екатерины, под влиянием Потемкина носившееся с широкими планами, для которых опорной базой должно было послужить черноморское побережье, все более приходило к мысли о необходимости покончить с Запорожьем.
21*
Напрасно его последний кошевой Петр Калнышевский, талантливый администратор, старался удерживать силовиков от всяких конфликтов с правительственной политикой, колонизировал запорожские земли и содействовал переходу Запорожья от исключительно военного и уходнического быта к сельскохозяйственным занятиям, заводил земледельческие поселки. Правительство поставило Запорожью в вину и эти культурные успехи — его конкуренцию с собственными колонизаторскими начинаниями, видя в ней препятствия для своих планов1
, и в конце концов решило задавить Сич вооруженной рукой. В1775 г. разосланы были военные отряды, которые должны были разоружить, застав врасплох, Запорожцев, находившихся на промыслах, а ген. Текели, с большими силами-, заняв запорожские «паланки», окружил Сич 5 июня 1775 г. и объявил Запорожцам, что запорожское козачество упраздняется. После некоторого колебания среди Запорожцев, верх одержали сторонники покорности, о кошевым Калнышевским во главе: Сич покорилась и была разрушена.Императорским манифестом от 3 августа 1775 г. было объявлено об упразднении Сичи «с уничтожением самого имени запорожских Козаков». Мера эта мотивировалась однако самим противоречивым образом с одной стороны тем, что Запорожцы, уклоняясь от семейного и хозяйственного быта, задерживают в диком состоянии занятый ими край, препятствуя распространению сельскохозяйственной культуры и торговли; с другой стороны им ставилось в вину, что они в последнее время изменили своим традициям, начали переходить к сельскому хозяйству, поселили уже до 50 тыс. земледельческого населения и таким образом обеспечивая себе пропитание, ослабляют свою зависимость от России. С уничтожением Сичи, Запорожцам предоставлено было зачисляться в козацкие нолки или в крестьянское звание, Калнышевского же и некоторых других старшин правительство распорядилось отправить в ссылку, — вероятно опасаясь с их стороны какого-либо противодействия своим планам в будущем. Калнышевский — человек, достойный всякого уважения и ничем перед правительством не провинившийся, содержался тем не менее в ужасающей обстановке одиночного заключения в Соловецком монастыре до самой самой смерти (1801 г).
В 1776 г. Запорожье считалось уже вполне ликвидированным и в этом смысле Потемкин доносил императрице. Запорожцы, по его сло-
1
Перечень неудобств, происходящих от Запорожцев см. в безыменной записке. Киев. Старина 1889, XII.1
Под его начальством против Запорожья было послано: 10 пехотных полков, 8 кавалерийских, 13 донских и 37 гусарских и пикинерских эскадронов. Кроме того, в случае надобности ген. Прозоровскому поручено было произвести диверсию со стороны Слободской Украины.309
вам, частью расселились по городам и селам, частью вступили в пикинеры; из конфискованного имущества запорожской старшины образован капитал для содействия колонизации и т. п. Однако на деле ликвидация далеко не была осуществлена. Потемкин писал свой рапорт, не подозревая, что огромное большинство Запорожцев в действительности уходило за российскую границу, не мирясь с уничтожением Сичи.
Под предлогом рыбной ловли и других промыслов они добывали паспорты и под их прикрытием проходили через заставы и команды, которыми были обставлены старые запорожские владения, и собирались у Днепровского лимана на турецкой территории. Летом 1776 г, собралось здесь уже до 7 000 этих запорожцев-беглецов и они рассчитывали основаться там, под верховенством Порты, Когда известие об этом дошло до российского правительства, оно вызвало здесь большую тревогу. Чрез разных посредников и агентов начали склонять беглецов к возвращению в Россию, а Потемкин выступил с планом возобновления запорожского войска под властью России на какой-либо другой территории, чтобы привлечь туда беглецов. В1783 г. уцелевшим запорожским старшинам поручено было собирать охотников для этого нового «черноморского войска» , С другой стороны делались усиленные представления султану о выдаче Запорожцев или по крайней мере воспрещении им основываться вблизи границ России. Ввиду этих настояний Порта распорядилась перевести Запорожцев за Дупай. Это не понравилось Запорожцам, и значительная часть их обратилась к австрийскому правительству с просьбой принять их для поселения в пределах Австрии. Эта просьба была принята. Запорожцам были предоставлены, для поселения и устройства их коша земли в Банате, на низовьях Тисы, и в 1785 году 8.000 Запорожцев поселилось здесь. Но пробыли они и здесь недолго, и скоро ушли; обстоятельства ухода остаются неизвестными, очевидно одни Запорожцы ушли в Россию, другие в Турцию, где устроились в низовьях Дуная.
Черноморскому войску, сформированному в России, по окончании турецкой войны, в которой оно принимало весьма деятельное участие, были отведены для населения земли на низовьях Кубани, где оно и основалось, в числе 17 тысяч, получив разрешение восстановить прежнее сичевое устройство и безданно и беспошлинно заниматься хозяйством и промыслами. Запорожцев дунайских русская администрация продолжала переманивать в Россию, и в 1828 г., когда открылась новая война с Турцией, тогдашний кошевой дунайской Сичи Осип Гладкий, задумал возвратиться с войском в Россию. Чтобы расположить к этому Запорожцев, он распустил слух, якобы турецкое правительство намерено переселить Запорожцев в Египет, и воспользовавшись походом против русских войск, присоединился со своим отрядом к русской армии. Это навлекло боль-
шую беду на оставшихся в Турции дунайцев: Турки уничтожили запорожское войско, разрушили кош и расселили их остатки. А Гладкий со своим отрядом положил начало отдельному небольшому войску, так наз. азовскому; просуществовало оно до 1860-х годов, когда было присоединено к черноморскому и переселено на Кубань. Так закончилась запорожская одиссея.
Несмотря на вее эти усложнения и хлопоты, к которым привело уничтожение Запорожья, российское правительство не отступало от своих планов ликвидации старых форм украинской жизни.
К1780-м годам оно считало Гетманщину уже достаточно приготовленной к окончательному преобразованию по великорусскому образцу и приступило к последним реформам. При образовании губерний Новороссийской и затем Азовской в состав их была включена южная часть Гетманщины (Полтавский и часть Миргородского полка). В конце 1780 г. объявлено введение губернских учреждений в остальной Гетманщине. Самая реформа произведена была в 1781 г.; малороссийская коллегия, генеральный суд и полковое правление было отменено; Гетманщина разделена на три наместничества — Киевское, Черниговское и Новгородсеверское; в них введены губернские учреждения. В1783 г. украинские козацкие полки преобразованы в карабинерские, имперского типа; полковники были уволены в отставку с производством в чин бригадира, остальной старшине предоставлено на выбор — служить ли в офицерском звании и в новых чинах или уволиться в отставку.
Козаки составили особое военно-служебное сословие, из которого должны были комплектоваться помянутые полки; прочее, крестьянское население было приравнено к положению крепостного сословия России. Уже указ 1763 г. решительно ограничивавший свободу перехода, сделал крупный шаг в этом направлении, а указ 1783 г., вводивший новое податное обложение, закрепил крестьянство Гетманщины окончательно и подвел под общеимперские нормы. Наконец в 1785 г., с дарованием жалованной грамоты дворянству, были введены в Гетманщине дворянские учреждения, а козацкие чины переименованы в ранги империи,
Ликвидация старого строя Гетманщины вызывала, несомненно, сильное недовольство. В более смелых головах бродили мысли о борьбе с правительством, оживали старые планы искать поддержки против России у других держав. Так, напр., в 1791 г., в Берлин явился один из выдающихся представителей тогдашней украинской интеллигенции Василий Капнист (известный писатель) и, подучив аудиенцию у министра Герцберга, заявил ему, что прислан своими земляками, доведенными до отчаяния «тиранией русского правительства и кн. Потемкина», От имени
земляков он спрашивал, могут ли они рассчитывать на протекцию Пруссии на случай восстания, если попытаются сбресить с себя «русское иго?*. По его словам козацкое войско, лишенное своих старых вольностей и привилегий и преобразованное в регулярные общеимперскос полки, очень недовольно своим положением и страстно желает восстановления старого строя, ancienne constitution dea Cosaques. Герцберг дал на это уклончивый ответ и вообще не показал желания вести дальнейшие сношения с украинским эмиссаром. Капнист в виду этого уехал, заявив, что дальнейшие сношения, если бы в них представилась надобность, могут вестись через его брата, путешествовавшего тогда по Европе1
. Немного позже встречаем следы подобных информаций в распоряжениях французского правительства, поручавшего своим дипломатам использовать эту украинскую ирреденту против русского правительства.Ни к какому серьезному противодействию этот ирредентизм, однако, не привел. «Желание к чинам и особливо к жалованию*, к карьере и пожалованиям, к расширению и укреплению сословных преимуществ — все эти перспективы, который открывало перед украинской старшиной центральное правительство, преодолевали, «умоначертания прежних времен*, как выражалась имп. Екатерина. Большинство украинского общества среди этих нивелляцийпых реформ было озабочено главным образом тем, чтобы протиснуться в верхние, привилегированные сферы той имперской организации, в которую эти реформы ввели Гетманщину.
Правление преемника Екатерины, имп. Павла, в связи с общей реакцией направлению предшествующего царствования, имело в виду восстановить старую организацию в аннектпрованных провинциях России. По отношению к Украине правительство возвратилось также к козацкому управлению (это объясняли также влиянием одного из довереннейших министров императора — Безбородька, сына известного нам генерального писаря времен Разумовского). Были восстановлены суды эпохи Разумовского и некоторые другие учреждения. Но эта реакция была очень непродолжительна: со смертью имп. Павла (1801) начался поворот к екатерининским порядкам.
Надежды на восстановление старого строя, однако, долго не угасали. Правительство само еще не раз вызывало предположения о возобновлении козачества, прибегая в трудные минуты к набору козацких полков, причем для привлечения населения местная администрация подавала ему надежды на восстановление старого козацкого устройства, уничтожение податей, рекрутского набора и т. п., но затем все оставалось по
1
Документы в ZrOdfa do dziejdw drugiego i trzeciego rozbioru Polski т. I (1902). c. 375-6.старому. Это имело место во время войны 1812 года и затем во время польского восстания 1830 г. Но этот последний эпизод окончился для Козаков очень печально: правительство, недовольное, вероятно, казацкими мечтами, распорядилось перечислить этих козаков-добровольцев в регулярную службу на 18 лет! Несколько полков было отправлено на Кавказ и там эти козаки должны были остаться на жительство.
По иронии судьбы, наиболее прочным наследием старого строя оказалось статутовое право, усвоенное Гетманщиной: гражданское право Литовского Статута осталось в силе и после реформы и в некотором объеме сохранилось и до настоящего времени в качестве местного права старой Гетманщины: Черниговской и Полтавской губернии.
О Румянцеве, как правителе Украины — Лазаревского в К. Старине 1896, XII; о наказах 1767 г, статья Теличенка — Сословные нужды и желания Малороссиян в эпоху Екатерининской комиссии, там же 1890—91; о последних днях Запорожья, кроме старой работы Скальковского: История Новой Сичи и статьи Надхина (Чтения московские, 1876, III), много материала в Киев. Старине; о Калнышевском — Ефименка («Рус. Старина», 1875, XII), Много статей о позднейших запорожских скитаниях: Иванова в одесских Записках т. XXV, Кондратовича в Киев. Старине 1883, П. Короленка там же 1891 и др.
XXV. ПРАВОБЕРЕЖНАЯ УКРАИНА.
Еще несравненно скорее, чем в левобережной Украине, исчезли формы общественных и экономических отношений, созданные великим народным движением, на правом берегу Днепра.
Уже во время «руины» 1660 — 70-х гг., как называется это время в народной традиции, козачество и вообще население в правобережной Украине очень уменьшилось численно и ослабело. С капитуляцией Дорсшенка и переходом остатков Козаков и прочего население из Приднепровья на левый берег, законченным Самойловичевским «згоном» 1679 г., козачество вовсе прекратило свое существование в правобережной Украине, за исключением Киева с его округом, принадлежавшим к левобережной Гетманщине. Но это пока был только недолгий перерыв.
Старания Москвы — оставить правоборежное Приднепровье в состоянии незаселенной цустыни, не увенчались успехом. Турция не согласилась на это требование при ратификации тракта 1681 г., а хотя при заключении «вечного мира» 1686 г. с Польшею московское правительство выговорило что впредь до решения вопроса о приднепровской по лосе она должна остаться незаселенной1
, но польское правительство вовсе не придавало серьезного значения этому условию.Турки вслед за трактатом 1681 г. сделали было попытку возобновить гетманство и снова колонизировать Приднепровье, но эта по пытка имела очень эфемерное значение. Зазывы на слободы, правда привлекали значительное количество переселенцев из левобережной Украины: правобережные эмигранты, не найдя в левобережной Украине свободных земель и встречаясь с притязаниями зарождавшегося помещичьего класса и крепостническими отношениями, в большом числе уходили назад на правый берег; возвращались и старые поселенцы. Эту перспективу предвидел Самойлович, и потому при заключении трактата с Турцией так горячо возражал против требования Турции, чтобы левобережному населению не ставились препятствия перехода за Днепр: но Турция тогда настояла на своем. Однако удержать под своей властью эту колонизацию турецкое правительство не сумело. Польское правительство, перешедшее
1
В трактат было постановлено оставить правый берег Днепра незаселенным впредь до нового решения о нем, и так как такого решения не состоялось, то этот край по букве трактата должен был остаться незаселенным.20 Зак 35
314 @
уже перед тем в наступательную борьбу против турецкой оккупации, разрушило турецкие попытки козацкой организации и тогда же, в 1680-х гг., они прекратились. Больше значения имели попытки возобновления козачества со стороны Польши.
Такие попытки польское правительство начало делать с самого возобновления войны с Турцией, после бучацкого трактата, ценя в козаках незаменимый военный элемент, особенно в борьбе с Турками и Татарами. В известном походе Собескога для освобождения Вены 1683 г. навербованные козацкие отряды сыграли очень выдающуюся роль. Затем от вербованья таких коэацких полков Собеский перешел к возобновлению поселений. Благодаря его стараниям сейм 1685 г. издал конституцию, восстановлявшую козачество и обещавшую ему возвращение давних вольностей. Собеский предназначил для этого нового возобновленного козачества земли на юг от р. Роси; он разослал универсалы, обещавшие всякие льготы поселенцам, и выслав агентов в Запорожье, призывал поселенцев.
Этот призыв Собеского нашел живой отклик. Нашлись люди с организационными талантами, с большим успехом занявшиеся заселением запустевшего Приднепровья и Побожья, привлекая в большое числе поселенцев и из украинских земель, находившихся под властью Польши, и из-за Днепра. Таковы были полковники (как они себя титуловали) — Зал. Искра в Кореупе, Самусь Иванович в Богуславе, Абазин на Побожье, и особенно Семен Палий, наиболее понулярный из них, расположившийся на север от Роси в местечке Фастове. Опустелые пространства заселялись быстро. Из левобережной окраины, особенно из соседних полков. Гадяцкого, Мирогородского, Лубенского посполитые или массами, несмотря на расставленные над Днепром заставы. «У всех одна мысль — идти за Днепр», — доносили в Москву. Это была стихийная реакция против панских порядков Гетманщины, против экономической политики старшины, и она очень встревожила последнюю. Палий рисовался в представлении народных масс идеальным козаком, сверхъестественным героем, носителем народных идеалов справедливого устройства общества, и противопоставлялся с этой точки зрения «Поляку» Мазепе. Для последующих поколений он остался излюбленным героем народных песен и рассказов: вероломный захват его Мазепою оделся легендарными и сказочными подробностями и доселе в этом виде живет в народной традиции.
Быстрый рост колонизации в правобережном Приднепровьи доставил значительные силы полковникам этого возрожденного правобережного козачества. Они оказывали ценные услуги польскому правительству в борьбе с Татарами, и оно склонно было относиться к ним снисходительно. Жалобы шляхты соседних областей, много терпевшей от нападений возрожденного козачества, «козаченья» их подданных и побегов кре-
стьян, долго оставались без откликов. Но в конце концов конфликта был неизбежен. Вся эта возрожденная козаччина и ее колонизация проникнуты были величайшим нерасположением к Польше и шляхте, и это нерасположение разделяли и вожди ее. Уже в 1688 г. Палий обращается к гетману Мазепе с просьбой взять на себя посредничество в переговорах с московским правительством, чтобы оно приняло под свою протекцию его Фастовщину. Но московское правительство тогда было уже в союзе с Польшей и не хотело портить отношений: оно предложило Палию перейти со своими казаками на Запорожье и оттуда на левый берег, если они хотят быть под московской протекцией. Такого проекта Палий принять, конечно, не мог: ему хотелось сохранить территорию.
Сношения Палия между тем стали известны Полякам; он был арестован, однако успел бежать. После этого он переходит уже к более открытым действиям против Польши, хотя до поры до времени старается избегать резких конфликтов. Он повторяет старую козацкуто тактику — старается расширить возможно больше территорию козацких поселений за счет соседней помещичьей колонизации; крестьяне «козачатся», прогоняют помещиков и начинают поговаривать о том, что *Ляхов нужно прогнать за Вислу, чтоб и ноги их не осталось*. Польское правительство пыталось остановить Палия, посылало против него военные отряды — особенно с тех пор, как перестало нуждаться в козаках для борьбы с Татарами, после прекращения войны с Турками. Последняя окончательно закончилась карловицким трактатом 1699 г., возвратившим Подолье обратно Польше, и сейм решил с 1700 года упразднить козацкое войско. Это был открытый вызов — и козаки не замедлили перейти к наступательным действиям.
Обстоятельства им благоприятствовали — польское войско было занято войной со Шведами, Палию удалось овладеть важной крепостью — Белой Церковью, в то время составлявшей опору польской власти на Украине; он перенес сюда свою резиденцию. Самусь взял другую важную позицию — Немиров. Восстание распространилось на Подолье. Но здесь на юге козацкая колонизация была довольно слаба, и когда в 1703 г. двинулось на Подолье польское войско под начальством нольного гетмана Сенявского, ему без труда удалось рассеять слабые отряды Абазина и Самуся. Абазин был казнен, Немиров взят, Подолье залито кровью восставших. Но на Киевщипу, на Палия Сенявский напасть не отважился, удовольствовавшись дешевыми лаврами подольской кампании.
Но на Палия пришла беда оттуда, откуда он менее всего мог ее ожидать, Вместе с прочими полковниками он продолжал просить русское правительство о принятии его под свою протекцию, и Мазепа поддерживал эту просьбу, желая присоединить под свой регимент правобережные
го*
земли. Но русское правительство каждый раз отказывало, а с тех пор, как Польша стала союзницею России против Шведов, оно даже советовало Палию оставаться покорным по отношению к Польше. Наконец, уступая просьбам Поляков о помощи для усмирения Палия, Петр пообещал им, в 1704 г., принудить его к покорности. Тогда Мазепа, не желая упускать правобережную Украину из своих рук, а с другой стороны — опасаясь Палия, как небезопасного демагога и соперника, дал делу совсем неожиданный оборот.
Мазепа находился тогда за Днепром, в походе против шведских партизанов в Польше; пригласив к себе в лагерь Палия, он распорядился его арестовать, а полковником в Белую Церковь, на место Палия, послал своего родственника Омельченка. Палиевы козаки, большая часть которых, впрочем, в момент этого неожиданного дара находилась в войске Мазепы, хотели было сопротивляться. Но белоцерковские мещане, не ожидая от этого сопротивления ничего хорошего для себя, сдали город, и Омельченко стал правителем Фастовщины. Перед Петром Мазепа обвинил Палия в сношениях с шведской партиею в Польше. Это было совершенно неосновательное обвинение, но тем не менее Палий был сослан в Сибирь (в Тобольск) и возвращен оттуда только после перехода Мазепы на сторону Швеции, По своем возвращении разбитый ссылкой старик не играл уже никакой роли и управление правобережными козаками было поручено его зятю Танскому,
Хотя Мазепа поступил в этом случае совершенно несогласно с намерениями Петра (это был первый случай, где он позволил себе явно разойтись с планами центрального правительства), но благодаря тогдашним смутам в Польше, его поступок не вызвал неудовольствия у Петра. Па требование польского правительства, чтобы правобережное Приднепровье было передано ему, Петр ответил, что это было бы несвоевременно в виду существования сильной шведской партии среди польских магнатов.
Правобережное козачество не только сохранило свою территорию, но даже расширило ее: не только киевские и браславское полки перешли под регимент Мазепы, но и Поднестровье окозачилось и примкнуло к ним. Мы видим теперь полки; Белоцерковсюй, Корсупский, Богуславский, Чигиринский, Браславский и Могилевский, хотя и с численно слабым населением и очень небольшими козачьими контингентами. С принципиальной точки зрения Мазепа очень дорожил этим приобретением, и когда Петр, на конференции с польскими магнатами в Жолкве, в 1707 г,, дал обещание немедленно вернуть правобережные земли Польше и велел Мазепе передать Белую Церковь польским войскам, Мазепа под разными предлогами не исполнил этого распоряжения и удержал эти земли под своею властью до конца.
После падения Мазепы и избрания Скоронадского правобережные полки, как я упоминал, также признали гетманом последнего. Но Скоропадский не обладал достаточной энергиею, чтобы отстоять эту право бережную Украину, как отстаивал ее Мазепа. В 1711 г., после неудачного прутского похода Петр отказался от правобережной Украины;
Турция предназначала ее для независимой Украины Орлика, но — как мы знаем — не поддержала его энергично и не воспрепятствовала завладеть правобережной Украиной Польше, непосредственно после этого трактата заявившей на нее свои притязания. Однако отказываясь от правобережных полков в пользу Польши, Петр возвратился к старому плану: опустошить их и перегнать население в левобережную Украину, Об этом было объявлено населению еще осенью 1711 г. и затем, в продолжение 1711 — 4 гг., воинские команды выселяли и переводили за Днепр население правобережных полков. По окончании выселения, в 1714 г, сдана была Полякам Белая Церковь, и Поляки вступили окончательно во владение правобережным Поднепровьем.
Коэачество здесь было уничтожено теперь окончательно. Население долго ждало его восстановления извне: возлагались надежды на зятя Палия полк, Тапского, после передачи Полякам Белой Церкви получившего от русского правительства в управление соседний Киевский полк. При нем доживала свой век вдова Палия, энергичная подвижница в деятельности своего мужа по колонизации и восстановлению козачества на Правобережьи, На Танском поэтому почили традиций козачества и в тревожные моменты распространялись слухи о данном ему поручении восстановить козацкие полка на правом берегу. Но этим надеждам не было суждено сбыться.
Небольшие козацкие контингенты, возобновленные позже в приднепровских староствах и сохранившиеся в них до второй половины XVIII в.1
, не имели значения. Тем менее могли идти в счет т. н. «надворные казаки»: так назывались, вооруженные отряды, содержавшиеся каждым магнатом и вообще каждьим значительным помещиком для надобности «двора», такие отряды «дворовых Козаков», рекрутировавшиеся из, местного населения, снаряженные по-козацки, появляются уже в конце XVI в, и существуют до конца XV1I1 в. Во время народных движений этого столетия они нередко примыкали к последним, представляя довольно небезопасный для своих польских хозяев горючий материал, но самостоятельного значения не имели. Планы восстановления настоящего козачества, козацкой организации всплывали во время народных движений XVIII—XIX в., но осуществить их не пришлось.1
О них статья В. Щербины в Трудах XI археол. съезда т. II.Со вторым десятилетием XVIII в. потомки и наследники шляхтичей — землевладельцев правобережной Украины могли наконец, беспрепятственно вернуться в свои имения и заняться восстановлением прежнего хозяйства. Киевские, браславские, подольские земли покрылись «слободами», куда обещанием долголетней свободы от повинностей и всякими льготами специальные агенты зазывали крестьян из населенных местностей, а так называемые «выкотцы» сманивали и вывозили этот рабочий инвентарь в новооснованные имения. Массы народа двинулись снова — главным образом из Полесья и Западной Украины, и очень скоро, уже во второй четверти XVIII в., правобережные земли получили очень значительное население.
Возобновилось помещичье хозяйство, а с истечением льготных сроков вошли в полную силу и помещичьи порядки Польши. Впрочем, в виду тех смут, о которых я буду говорить ниже, и вообще непрочности здешних отношений, помещичья власть и эксплуатация крестьянского труда все-таки были здесь значительно слабее, чем в Западной Украине. Не только на самом театре движений, но и в местностях, сравнительно удаленных от этих движений, напр., в Житомирском повете еще в третьей четверти XVIII в. панщина часто ограничивается двумя днями в неделю с хозяйства, при небольших сравнительно денежных и натуральных данях, и только по переходе этих земель под власть России достигли такого же, как и там, напряжения и силы.
Причина лежала в том, что возобновление шляхетского господства в правобережной Украине вызывало по свежим традициям недавнего прошлого довольно сильный хотя и неорганизованный народный протест, выразившийся в движениях получивших общее название гайдамачины*. Этим именем называли с начала XVIII в разбойничьи ватаги, рекрутировавшиеся преимущественно из крестьян. Такие ватаги не переводились в украинских землях, под разными именами дейнек, левенцов, о прыткое, а в правобережном Поднепровье XVIII в. их обыкновенно называюсь гайдамаками1
. Подобно южносл авянским гайдукам и ускокам, они после исчезновения козачества служили выражением народной оппозиции ненавистному общественному строю и потому находили широкое сочувствие в народных массах. С 1730-х гг., когда Сич, перейдя из татарских владений на старые места, придвинулась к границам правобережной Украины, гайдамацкие ватаги находят в Ией сильную опору: отсюда они выходят и сюда затем укрываются, и Запорожцы в большом числе принимают участие в гайдамацких от рядах.1
Значение названия неясно — производят, это слово от арабско-турецкогоВступая в правобережные земли, зиии гайдамацкие «загоны» находили широкое сочувствие и пособничество; к ним присоединялись не только авантюристы из разного рода бездомвых людей всех сословий, но и масса крестьян. Жажда добычи и приключений смешивалась с мотивами национальной и социальной борьбы ни мести. Из таких же национально-религиозных мотивов деятельными пособниками гайдамаков являлись киевские мещане и монахи киевских и других пограничных православных монастырей. Благодаря слабости администрации и отсутствию войск, эти гайдамацкие движения в правобережном Поднепровье во второй и третьей четверти XVIII в. стали хроническим явлением, а временами проявляли очень значительную силу, обнимая больппя территории и приводя в движение огромные массы крестьянского населения. Эти обстоятельства и послужили сильным препятствием к развитию шляхетского хозяйства и крепостнических отношений в Правобережьи.
В первый раз гайдамацкое движение приняло широкие размеры в 1734 г. бескоролевье по смерти кор. Августа и (1733), сопровождавшееся вооруженной борьбою партий на польской территории с участием иностранных войск — междоусобные смуты среди Поляков, образование в пользу кандидатуры Стан. Лещинского конфедерации (вооруженной лиги) в воеводствах Киевском, Подольском. Браславском и Волынском, сопровождавшееся вооруженными наездами шляхты на своих противников иполной апархиею, — все это весьма благоприятствовало гайдамакам. Когда русские и украинские войска для борьбы с партией Лещинского были введены в правобережную Украину, это послужило сигналом для массового восстания, охватившего Киевское, Браславское и Подольское воеводство, Украинское население сочло приход этих войск за предвестие оккупации, освобождения от польского шляхетского владычества, а призыв к борьбе с партией Лещинского — за призыв к восстанию.
Особенно сильное движение развилось в Браславщине. Тут некто Верлан, начальник дворовых Козаков кн. Любомирского, ссылаясь на грамоту ими. Анны, якобы призывающую крестьян истреблять Ляхов и Евреев и формироваться в коэацкие полки, — вызвал чрезвычайно сильное и довольно организованное восстание. Из Браславщины он затем перешел в Подолию и южную Волынь, взял Жванец и Броды, а его отряды проникали в окрестности Каменца и Львова Конеп восстанию положило только прекращение бескоролевья, когда русские войска, в качестве союзников нового правительства (короля Августа Ш), сами занялись усмирением восставших. Верлан с товарищами, полковниками сформированных им козацких полков ушел в Молдавию, другие укрылись в запорожских владениях.
Новое напряжение гайдамацких движений имело место в 1750 г. На этот раз оно не имело внешних благоприятных условий, а было результа-
том прогрессивного усиления гайдамацких ватаг, носле 1734 с почти непрерывно вторгавшихся в правобережную Украину, при полном отсутствии обороны. В продолжение почти всего 1750 года Киевское и Браславское воеводства, на всем почти протяжении — до границ Полесья, были во власти гайдамацких ватаг и восставших крестьян. Целый ряд городов и замков, даже более значительных, как Умань, Винница, Летичев Фастов, Радомысль, были взяты и разграблены гайдамацкими отрядами. Только отсутствие организации в восстании было причиною, что оно само собою отшумвло и улеглось, не ветретив никакого отпора ни со стороны правительства, ни со стороны местной шляхты.
Но наиболее сильно было движение 1768 г. — так наз. Колиивщина (от слова: копий, коли, как назывались отряды восставших)1
. Почва для его развития на этот раз быта приготовтена опять внешними событиями. Так наз. радомскал конфедерация, созданная при участив России в интереса диссидентов, против короля и его партии, призвала на помощь русское правительство, которое снова ввело свои войска в границы Польши, в правобережные земли. Против радомской конфедерации, против диссидентов и России создана была другая конфедерация в Варе, на Подолии. Настала полная анархия? особенно дававшая себя чувствовать в украинских провинциях Польши, и среди этой сумятицы широко разыгралось народное движение. Диссидентский вопрос, послуживший России поводом для вмешательства в польские дела, борьба между православным и униатским духовенством, происходившая в это время в Киевском воеводстве и сопровождавшаяся притеснениями и истязаниями сопротивлявшихся православных — придали движению религиозную окраску. Выдающуюся роль в местном религиозном движении играл игумен Мотронинского монастыря (около Чигирина) Мельхиседек ЗначкоЯворский, бывший наблюдателем православных приходов правобережной Украины, и его же считали одним из инициатором народного движения, во главе которого стал запорожец Максим Зелизняк, проживавший, в качестве послушника, в том же монастырь.Для привлечения народа, как и в 1734 г., пущены были слухи о «золотой грамоте» имп. Екатерины, призывавшей к восстанию. Сохранившиеся копии этой грамоты подложны, и самое движение с точки зрения политики правительства Екатерины было нежелательно; но это не исключает возможности, что со стороны российских властей действительно допущены были заявления, которые содействовали народному движению, вселяя убеждение, что ему сочувствует сама императрица.
1
Обыкновенно производят от слова «колоти», колоть — так сказать «колотель», избнватель.Движение началось в конце апреля 1768 г., когда Зелизняк из Мотронинского леса со своим отрядом вышел в Медведивку и отсюда призывая народ к восстанию, собирая всякий охочий люд, прошел через южную часть Киевского воеводства в окрестности Умани, наиболее значительного в то время города этого края, разоряя по дороге панские усадьбы, помогая крестьянам громить и изгонять униатских священников и т. п. В окрестностях Умани к нему присоединился сотник надворных Козаков Потоцкого, владельца Умани. Человек взысканный милостями своего номещика, он однако решил примкнуть к восстанию, вошел в сношения с Зелизняком, и когда последний приступил к Умани, Гонта присоединялся к нему со своими козаками. Это решило судьбу Умани, она была взята гайдамаками и собравшиеся здесь из окрестных местностей Поляки и Евреи подверглись избиению; впрочем, размеры этой резни несомненно, сильно преувеличены в мемуарах, на которых главным образом опираются наши сведения об этом, все еще не разъясненном достаточно эпизоде.
Другие вожди гайдамаков в это время подобным же образом «очищали» Киевское воеводство от Поляков и Евреев в других направлениях: Семен Неживый громил католиков и униатов в окрестностях Черкас, Иван Бондаренко — в Полесье, в окрестностях Радомысля, Яков Швачка в окрестностях Белой Церкви; последний считался особенно жестоким истребителем Поляков и Евреев, и в Фастове, где находилась его квартира, позднейшая следственная комиссия насчитывала осужденных им и убитых до 700 душ.
Но движению не суждено было продолжаться долго. Барская конфедерация была усмирена и польское правительство обратилось к русскому с просьбою подавить гайдамацкое движение. Екатерина отозвалась на эту просьбу с полной готовностью, так как движение не отвечало ее планам, а вдобавок она хотела очистить себя от подозрений в издании агитационной грамоты. Русские войска обращены были на усмирение восстания, оно было залито кровью и закончилось массовыми казнями предводителей и участников: захваченные русскими войсками или укрывшиеся на территорию украинских провинций империи, в надежде на покровительство русских властей, участники движения были выдаваемы польским властям и подвергались казням, нередко изыскано мучительным. Польская военно-судная комиссия, заседавшая в Коднге (в Житомирском пов.), оставила о себе страшную память в населении.
Это было последнее массовое движение. Правда, в 1788 — 1789 г. еще раз распространились слухи, что на Украине готовится новая колиивщина «сыном Гонты», и эти рассказы навели большой страх на шляхту: были учреждены судебные комиссии, арестовавшие и даже казнив-
шие множество людей; но в конце концов эти слухи оказались ложными. Польско-русский террор 1768 г. возымел очевидное действие. С переходом же правобережной Украины под власть России, массовые народные движения не могли уже иметь места. В Галиции также австрийское правительство положило конец разбоям «опрышков», гнездившихся в Карпатских горах, у венгерской и молдавской границы. Они занимались разбоем проезжих купцов, шляхты и Евреев и, благодаря своей смелости и разным приключениям, пользовались сочувствием и популярностью у народа, идеализировавшего их в своих рассказах и песнях. Главным героем их остался Олекса Довбуш, воспетый в песнях, опоэтизированный в многочисленных преданиях; в качестве предводителя опрышкон он известен по документам с 1738 г. до 1745, когда его убили из засады.
Старые традиции козачества однако не умирали долго и в правобережной Украине. Так, Крымская война и формирование крестьянских ополчений в 1855 г. вызвали в Киевской губернии своеобразное народное движение с целью освободиться, от крепостного гнета путем восстановления козачества. Чтение в церквях манифестов, в которых правительство призывало население к участию в обороне государства, вызвало во многих местностях Киевской губернии своеобразные заявления со стороны крестьян: они изъявляли свою готовность идти на защиту России и для этого просили записать их в козаки. В качестве Козаков они надеялись, по старой традиции, освободиться от власти помещиков и администрации, от барщины и других повинностей; прорывались и более радикальные планы перестройки общественных и политических отношений. Администрации, пытавшейся доказать неуместность этих желаний, крестьяне не хотели верить и подозревали, что она затаивала «царскую грамоту* i поголовно призывавшую народ «в козаки» совершенно также как в 1734 и 1768 г. Местами допило в конце концов до кровавых сцен и битв с войсками.
Литература: Антонович, Последние времена козачества на правом берегу Днепра, 1868 (Архив Юго-Зап. Рос. ГГГ, т. 2), его же статьи о гайдамацких даиженивх в Архиве Юго-Зап, России ГГГ, т. 8 и о тревоге 1789 г. вызванной слухами о приготовлении новой колиивщнки там же в ч. ГГ1 т. V.H Шульгин. — Очерк колиивщнны, 1890. Материалы до истории колиищины, Г—VT в Записках Нтоа, Щеаченка т. 5 и сл. Об опрышках статьи Ю. Целевича, собранные а ХГХ т. Русской историчной библиотеки (там же в т. XVII—XX упомянутые исследования Антоновича и Шульгина в переводе). О положении крестьян В XVIII в. статья Антоновича в Архиве, Vr т, II (перевод в XXII т. Рус, ист. бнб.). О «ковацком» движении 1855 р. — Томашевский Киевска козачнва 1855 р, (Литврат. наук библиотека видавничой спилки кн. 55,1902).
XXVI. ЗАПАДНАЯ УКРАИНА
Итак, чрезвычайные усилия, предпринятые в XVII в. украинскими народными массами, чтобы разбить сковывавшие народную жизнь социальные и национальные путы, как мы видели, ни к каким существенным улучшениям в сфере социальных отношений не привели.
Национальные и культурно-религиозные стремления, связывавшиеся с этим народным движением, также не выиграли в общей сложности ничего: если в некоторых местностях можно было констатировать известный успех (наир., восточная Украина ушла от унии и насильственного ополчения), то в других отношениях положение [дед еще более ухудшилось, и даже весьма существенно.
После того как усилия, предпринятая украинским обществом для защиты своей национальной религии и равноправности в конце XVI и начале XVII в., оказались бессильными сломить унорство правительства и клерикально настроенных польских элементов, — под влиянием сознания этой безвыходности начинается заметный прилив украинских культурных сил и вообще элементов наиболее радикально и непримиримо настроенных в восточную Украину, где под покровом козачества открывалась новая арена национального движения и борьбы. Выше было отмечено, что национальное культурпое движение, создающееся в Киеве во втором и третьем десятилетии XVII в., было подготовлено и создано руками галицких выходцев. Создавая новые, очень ценные с точки зрения национальных интересов очаги украинской жизни в восточной Украине, этот отлив культурных сил все же решительным образом ослаблял украинскую жизнь на Западе: не только внешними неблагоприятными условиями, но и этим исходом наиболее деятельных и энергических работников объясняется падение культурной и национальной жизни, замечающееся в XVII в. в Галиции.
Затем пришло великое народное движепие середины XVII века Западную Украину — Галичину, Подолию, Волынь, Побужье оно только задело, и пронеслось мимолетной бурею. При первых известиях о победах Хмельницкого началось тут брожение, перешедшее в бурное движение с приближением его к границам Галиции. В Сорале, Терноцоде, Заболотове, Товмаче, Янове, Яворове, Рогатине, Калуще и их окрестностях поднимаются более или менее значительные движения, охватывавшие нередко значительные пространства; местная украинская шляхта, и
мещанская старшина становятся во главе восставших крестьян, организовывают их в военные отряды, разрушают католические церкви и монастыри, разоряют помещичьи усадьбы и замки, вводить коэацкое устройство. Почва для социального переворота оказалась благодарная, но Хмельницкий, далекий в этот момента, от таких широких планов, жаждавший поскорее уладить этот неожиданно затянувшийся и обострившийся инцидента, нисколько не позаботился о том, чтобы поддержать начавшееся движение. Он оставил западную Украину вне сферы своего влияния, и лишенное поддержки движение скоро упало и улеглось. В окончательном своем результате не поколебав сколько-нибудь существующего строя, оно обострило еще более национальные отношения и непосредственно за этим обнаружилось с полной очевидностью ослабление украинского элемента и ухудшение условий его жизни.
Движение это ослабило местный украинский элемент, как новое кровопускание, Все более энергичное было увлечено восстанием, и после его неудачи ушло туда, где кипела борьба; то, что осталось, подверглось еще большему гнету восторжествовавших польско-шляхетско-католичееких элементов. Эти элементы выступают теперь с особенной силой и нетерпимостью. Народные движения дают им богатый арсенал подозрений и аргументов против украинского населения, против признания за ним каких либо прав. Украинские же элементы, утратив ту моральную поддержку, какую давала им восточная Украина, не пользуются у правительства даже тем небольшим вниманием и защитою, какую они находили, когда за их плечами стояло козачество и население восточных провинций. Остатки православной шляхты, не примкнувшие к козацкому движению, столкнутые резкими формами его, сами, в значительной степени, примыкают теснее к господствующей, польской национальности. А люди, более живо чувствовавшие свою национальность и ее унижение, продолжали и позже отливать туда, где украинская национальность жила полнее и свободнее.
В результате, начиная с половины XVII в., западная Украина в верхних слоях своего населения ополячивается чрезвычайно скоро и сильно. Если уже в 1610 г. автор Треноса оплакивал утрату целого ряда выдающихся православных магнатских родов, то к концу XVIUb. даже на Волыни осталась только небольшая горсть православных шляхетских родов, а в Галичине и на Подолии они исчезли почти без остатка — уцелели только мелкие роды, бытом и достатком стоявшие ближе к крестьянству, чем к шляхте. Это было очень неблагоприятное обстоятельство, так как голос в государстве имела ведь только шляхта. Прежде шляхетские сеймики Волыни и восточных земель были передовыми бойцами за интересы национальной жизни, — во второй половине XVII в. голоса их
^ 325
раздаются все слабее и слабее в защиту украинской народности и вовсе замолкают с концом столетия,
Редеют и ряды мещан — ополячиваются зажиточные, влиятельные роды больших городов, отстаивавшие права своей национальности; остается беспомощная и безгласная misera plebs. Представителем украинской народности остается главным образом крестьянская масса, инертная и темная, сохраняющая свою национальность именно только силою этой темноты и косности, и почти такое же темное сельское духовенство,
Все, что хотя несколько поднималось над этим уровнем, увлекалось, потоком полонизации. Национальное самосознание понизилось до неясного инстинкта или подменивалось религиозным сознанием. Вместо различия национальностей, фигурировало различие религий — православной и католической, так что переход из православия в католичество понимался как отречение от своей национальности. Да таким он и был в действительности, так как перешедший в католичество принимал обыкновенно польский язык и культуру, становился Поляком сам и в том же направлении воспитывал и свое потомство.
Культурное оживление, литературное и просветительное движение, проявившееся в конце XVI и в начале XVII в,, заглохло, не успев выйти из тесного круга чисто религиозных, полемических интересов. Как ни жизненны были в свое время вопросы религиозной полемики, их было недостаточно, чтобы эта литература могла стать мощным двигателем национальной культуры. Даже народного языка не ввело в литературу это движение, довольствуясь макароническим церковно-славянским, с примесью народных — украинских, белорусских и польских элементов, а сплошь да рядом пользовалось и польским языком в интересах более успешной полемики. И по мере того как литературная работа сосредоточивалась в Киеве, в западной Украине она глохнет все более и более.
Между тем Киев с 1648 года фактически выходить из Польского государства, и связи с ним зацадных украинских земель постепенно ослабевают все более и более. Польско-русское соглашение 1667 г. отрезало новой границей западную часть Украины от восточной, где сосредоточивалась тогда вся украинская жизнь. Взрыв негодования, вызванный этим фактом, был отзвуком верной оценки этого факта, по живому телу разрезывавшего украинскую территорию. Со своей стороны польское правительство приложило свои старапия к тому, чтобы ослабить сношения и связи украинских земель, оставшихся в составе Польши, с восточной Украинской и другими православными землями. В 1676 г. сейм издает закон, под страхом смерти и конфискации имущества воспрещавший православным выезжать за границу и приезжать из-за границы, поддерживать сношения с патриархами и обращаться к ним за ре-
шением вопросов религии; братствам велено было подчиняться своим епископам, а в спорных вопросах обращаться не к патриархам, а к польским судам,
С другой стороны насильственное подчинение киевской митрополии, московскому патриарху, которого не хотели знать западные украинские земли (1685), создавало внутреннее отчуждение в недрах самой православной украинской церкви, которое к замедлили использовать враждебные силы. По мере того как церковь и школа восточной Украины волею и неволею подпадали влияниям московским, обрусению, — они неизбежно становились по духу чуждыми западной Украины, остававшейся под польскими влияниями. Нарастало все большее внутреннее расхождение, которое могло бы быть нейтрализовано только развитием национальной культуры, но именно она переживала тогда период своего падения в восточной Украине и еще более в западной.
Здешние братства, служившие очагами национальной жизни в продолжение предшествовавшего столетия, теперь падают и теряют значение. В период своего развития они были сильны поддержкой шляхты и родовитого мещанства, а с ополчением тех и других, приходят в упадок — впрочем падает вообще городская жизнь под влиянием неблагоприятных условий шляхетского режима. Львовское украинское мещанство, на плечах своих вынесшее львовское братство и сделавшее его национальным центром западной Украины, страдает одновременно от общего захудания города и от специальный, репрессий падавших на православных. Братская школа, составлявшая его украшение и гордость, совершенно упадает. Издательская деятельность сводится почти исключительно к изданию богослужебных книг, которыми она снабжала всю западную Украину. Эти книги служили для братства источником дохода, и братчики ревниво следили, чтобы во Львове не появлялось другой славянской типографии; но культурное значение братских изданий было очень невелико, и авторитет братства в национальной жизни все более отходил в область преданий.
Эго падение национальной жизни, ее моральных сил, и особенно внутреннее расхождение, нараставшее между Украиной западной и восточной, с новою силою вызывает усыпленные предшествующими неудачами аппетиты, спекулировавшие на падении украинской жизни.
Церковная уния, так дружно отраженная в начале XVII в. и приведенная на край гибели, так как во время переговоров польского правительства с козаками (1649 — 1658) ей грозило даже полное уничтожение, — в последней четверти XVII в. с новой силой надвигается на западно-украинские земли. У польского правительства оказались усердные и искусные приспешники среди самой украинской иерархии. Первую роль
«Бесед вд
©
СО
ьо
среди них сыграл Иосиф Шумлянский, православный галицкий шляхтич, перешедший на унию, потом снова возвратившийся в православную церковь, чтобы стать епископом львовским. Осуществив свое намерение, он с другими подобными спекулянтами начинает подготовлять почву для введения унии в западных епархиях. Его союзником является Иннокентий Винницкий, нареченный епископ перемышльский, Варлаам Шептицкий, претендовавший на кафедру холмскую и др. Сам Шумлянский стремился получить митрополичьи права и бенефиции, после того как польское правительство, арестовав митр. Тукальского, оставило православных Польши без митрополита.
Узнав о таких настроениях епископов, тогдашний король Ян Собесский рассчитывал принести православных к унии и с этою целью в 1680 г. назначил собор но Львове, для православных и униатов. Но Шумлянский и его товарищи, наученные историею брестской унии, не считали возможным вести дело соборным путем. Уклонившись от участия в соборе, они рекомендовали правительству приготовить унию фактически, замещая все влиятельные позиции людьми склонными к унии и располагая к ней население всяческими льготами для униатов и стеснениями для православных. Правительство приняло этот план и начало этим путем приготовлять почву для унии. Православное население подвергается целому ряду новых стеснений. Так, в 1699 году сейм издает закон, разрешающий занимать выборные городские должности только униатам, но не православным; в Каменце, возвращенном в это время Польше, воспрещено жить православным, наравне с Евреями С другой стороны стараниями правительства, шляхты и епископов униатов ряды православного духовенства все более разрежаются более или менее горячими сторонниками унии.
Так подкапывалось постепенно положение православной церкви, и когда епископы-заговорщики решились снять маску, действительно провозглашение унии не встречает нигде сколько-нибудь энергического сопротивления. Первым сделал это Винницкий, провозгласивший унию в своей епархии открыто в 1691 г. Упорствовавшее духовенство подвергалось репрессиям со стороны духовной и светской власти и помещиков, и это воздействие делало настолько успешно свое дело, что в 1761 г. в перемышльской епархии уже не было на лицо (или по крайней мере считалось, что не было) ни одной православной церкви.
Более осторожный Шумлянский медлил, считаясь с возможной оппозиции старого и ослабевшего, но все еще не потерявшего окончательно своего значения львовского братства, Он провозгласить угапо в своей епархии в 1700 г. Братство действительно пробовало игнорировать этот факт, тогда Шумлянский обратился к открытому насилию, захватив при по-
329
мощи военной силы братскую церковь Братчики пытались бороться, но обстоятельства были слишком против них. Когда в 1704 г, Шведы обложили Львов и потребовали контрибуцию, поглотившую все средства братства (120 тыс. золотых}, а Шумлянский вслед затем устроил при своей кафедральной церкви типографию, грозившую своею конкуренцией подорвать окончательно самое сушествование братства, братчики не выдержали и смирились. Уния утвердилась в епархии Шумлянского — в восточной Галиции и Подолии. Только Великий Скит в Маняве, основанный в 1611 г. другом Вышенского Иовом Княгиницким, остался при православии до самого конца польской Речи Посполитой и был закрыть уже австрийским правительством в 1785 г.
Немного нозже, с 1711 г., окончательно попала в руки униатского духовенства также Волынь Уже в 1680-х гг. на луцкую кафедру Шумлянский провел своего брата Афанасия, но он не решался открыто выетупить со своим униатским исповеданием веры Его преемники тоже не желали или не решались стать на сторону унии и в конце концов дело окончилось насильственным изгнанием последнего православного епископа Кирилла Шумлянского в 1711 г, после чего епархия всецело переходит в руки униатов. Утвердившись на Волыни, они в шловипе XVIII в., с перенесением резиденции униатских митрополитов в Радомысл, весьма энергически принимаются за подчинение унии киевских земель, — но здесь гайдамацкие движения, поддерживавшие православную оппозицию, представляли серьезное препятствие, особенно в ближайших к Днепру местностях.
Одновременно подобная же борьба, окончившаяся также торжеством унии, разыгрывалась и в закарпатской, угорской Украине.
До сих пор, следя за историческим процессом, развивавшимся в украинских землях, мы не имели случая говорить об их закарпатской окраине: отчужденная политически, она жила своей особой жизнью, не участвуя в тех перипетиях, какие переживала остальная Украина и не вносила почти ничего в общую жизнь Украины. Впрочем ее жизнь в предшествующих столетиях очень мало нам известна, даже по основным пунктам ее истории — о начале и развитии украинской колонизации за Карпатами, существуют большие разногласия. В продолжении нескольких столетий эта территория занимала межеумочное положение между Венгрией, с одной стороны, и государственными организациями украинскими — с другой. В моменты усиления Венгрии венгерекие короли, как мы знали, стремились переступить за Карпатский хребет и присоединить галицкие земли к своему государству, и наоборот — в моменты ослабления последнего видим попытки присоединения закарпатских земель к галицким. Наконец после неудачи, постигшей планы Людовика
Анжуйского, с концом XIV столетия Карпатский хребет раз делил украинские провинции Польши и Венгрии на целый ряд веков Еще раньше, в XI—ХП1 в. закарпатская Украина была включена в. систему комитетов или столиц, на которые подразделялось Венгерское королевство, и это деление, разделив по речным долинам и связав отдельные части украинской территории с территориями словацкими, мадьярскими, румынскими, еще более раздробило и без того разрозненную географическими и колонизационными условиями закарпатскую Украину Мы почти пе встречаем фактов, где бы она выступала как целое. Впрочем она вообще слабо проявляла себя, так как украинский элемент был представлен подавленной крестьянской массою и почти таким же темным и забитым духовенством, а отклики народных движений Украины сюда не долетали.
Единственным проявлением национальной жизпи и здесь, как в соседней Галиции, стала православная религия, точнее — обрядность и связанные с нею убогие обрывки старой книжности. Но и в этой области, судя по наличному материалу, все еще весьма бедному, угорская Украина не играла самостоятельной роли, примыкая — совершенно естественно — к соседней Галиции. Местными центрами церковно-религиозной жизни долгое время выступают два монастыря: св. Николая на Чернечей горе в Мункаче, в Бережском комитете, и св. Михаила в Грушеве, в Мармарошском комитете. Основателем первого считался Федор Кориатович, после своего изгнания из Подолии (1393) переселившийся в Венгрию и получивший во владение Мункач. В позднейшей традиции Угорской Украины с ним, как наиболее заметной исторической особою, связывались разные местные учреждения и даже само украинское расселение за Карпатами; в действительности не только расселение, но и Мункачекий монастырь существовали прежде прибытия Кориатовича и лишь в позднейшей традиции последний явился его основателем. Также точно выходить за пределы позднейшей традиции и начало Грушевского монастыря. В конце XIV в, последний получил от патриарха ставропигиальные права и его игуменам принадлежало право наблюдения над православными приходами Марамаропш и Угочи. Западная часть Угорской Украины, вероятно, находилась под верховенством персмышльских епископов,
В конце XV я, появляется первый известный нам епископ в Мункачском монастырь; но сколько-нибудь прочно мункачская епархия стала организоваться лишь со второй половины XVI в. Однако положение мункачской кафедры и носле того было довольно тяжелое, так как она не располагала почти никакими ресурсами, кроме доходов с приходов: имения Мункачскоге монастыря, оставшегося резиденцией) епископов, подвергались сильнейшему расхищению во время смут XVII в. Всего в этой епархии, охватывавшей все украинское закарпатское подгорье, в ХУЛ в.
331
считали 200 тыс. православных и 400 священников. За неимением собственных школ, духовенство отличалось весьма низким уровнем просвещения и пополнялось разными захожими выучениками из Галиции и Молдавии. Просветительное украинское движение конца XVI в., по-видимому, не захватило сколько-нибудь заметным образом украинского Закарпатья. Есть известия о существовании типографии в Грушевском монастыре, но ясных доказательств этого существования пока не имеем.
Зато униатские планы из Галиции не замедлили переброситься в Закарпатье. Из второго десятилетия XVII в. нам известен такой эпизод: один из местных магнатов Гомонай, имевший в своих имениях до 70 православных приходов, проникшись ревностью к унии, пригласил униатского перемыщльского владыку Крупецкого и вместе с ним занялся обращениям в унию населения своих имений. Духовенство не решалось сопротивляться настояниям своего помещика и изъявляло согласие на унию, но крестьяне, согпанные на эту религиозную церемонию, возмутились, бросились на податливых духовных и самого Крупецкого и дело кончилось кровавою свалкою, принудившею к бегству и Крунецкого, и других ревнителей унии.
Однако такое отрицательное отношение народа не остановило дальнейших попыток:, оно только заставило вести дело не путем открытой пропрведи, а тайными влияниями, не давая делу большой огласки. Католическое духовенство и светское поборники унии рассчитывали, что народ в беспросветном своем невежестве пойдет слепо за своим духовенством, если последнее удастся переманить на унию, и вовсе не заметить догматических церемен под сохраненным в целости внешним покровом обрядности. Для привлечения духовенства были пущены в холь обещания улучшения его тяжелого материального положения путем уравнения с католическим духовенством. Положение православных духовных действительно было крайне тяжело. Весьма значительная часть священников и церковнослужителей, происходивших из крестьян оставалась и после своего посвящения в крепостной зависимости, должна была исполнять всякого рода крестьянские работы и службы, отрывавшая священников буквально от алтаря, и за неисправность подвергалась помещичьему суду и всякого рода унизительным наказаниям наравне с крестьянами. Материальное условия существования были также крайне тяжеды. Обещания уравнения с католическим духовенством в виду этого являлись чрезвычайно соблазнительными и против них было трудно устоять. В продолжение 1630 — 1640-х гг. сторонникам унии удалось склонить весьма значительное количество духовенства мункаченой епархии: в J649 г. ща съезде в Унгваре эти привлеченные приняли формально решение присоединиться к католической церкви и в 1652 г. акт присоединения был предложен на утверждение папы.
Этим однако вопрос еще не был решен окончательно. С одной стороны среди духовенства оставалось немало сторонников православия, не желавших играть такую двуличную роль пред своими прихожанами; с другой стороны не благоприятствовали унии и внешние обстоятельства: украинское Закарпатье лежало в сфере» влияния политических смут, раздиравших Венгрию в XVII в., и приверженцы независимости, придерживаясь протестантизма, со своей стороны противодействовали распространению унии в Угорской Украине Во второй половине XVII в. обыкновенно видим одновременно двух владык, одного униата, другого православного, и Мункачский монастырь, эта твердыня церковной и национальной жизни венгерских Украинцев, еще долго остается в руках православных. Только с 1680-х гг., когда австрийские влияния утверждаются в восточной Венгрии, при помощи австрийского правительства, путем всякого рода репрессий и принуждений, уния прочно основывается в западных украинских комитатах. Несмотря на глубокое отвращение, какое она вызывала среди украинского населения, в XVIII в. западная часть мункачской епархии вполне была уже в руках униатских владык. Много значило тут и окончательное утверждение унии в соседней Галиции.
На востоке, в Марамароше, в ближайшем соседстве православной Молдавии, православие существовало дольше; до 1735 г. здесь продолжали держаться православные владыки, и позже не было недостатка в священниках, получавших посвящение от соседних епископов молдавских и сербских, а в 1760 г. среди румынского и украинского населения прорвалось довольно широкое и энергическое движение к восстановлению «старой веры», охватившее главным образом восточную часть украинского расселения, но находившее отклики также и в западной. Среди православных распространялись своеобразные прокламации; агитационными мотивами служили уверения, что австрийское правительство предоставляет свободу исповедания и не препятствует возвратиться к православной вере; распускались глухие слухи о покровительстве оказываемом православию «восточными государями» и специальных льготах, предназначенных для православных.
Австрийское правительство было очень встревожено этим движением и политическими элементами, проскальзывавшими в нем. Для подавления его были пущены в ход самые «энергические» меры, но вместе с тем администрации поручено было проследить возможно глубже причины, вызвавшие это движение и условия ему благоприятствовавания. Эти расследования дали чрезвычайно сильную картину с одной стороны — кромешной тьмы, в которой жило население, с другой — его етихийпой привязанности к своей национальной святыне. По словам намес-
333
тника Марамарошского комитета, имя унии населению было в высокой степени ненавистно, оно подозревало в ней всякие ужасы, и хотя без своего ведома само уже в продолжение целых десятилетий принадлежало к униатскому исповеданию, но имя униатов отвергало с отвращением. На допросах представители возмутившихся общин заявляли, что они до сих пор были убеждены в своей принадлежности «в старой греческой вере», ♦узнав же, что находятся в худой вере вернулись к старой». Общим выводом из этих расследований было убеждение в необходимости подъема просвещения, в особенности среди духовенства, улучшения его быта и вообще положения униатской церкви, так как надежды, подававшиеся на улучшение положения духовенства с переходом в унию, в действительности не осуществились и в довершение всего униатское духовенство попало еще в стеснительную зависимость, от католической иерархии.
Уния таким образом в середине XVIII в утвердилась на всем пространстве западной Украины, за исключением только северной Молдавии (позднейшей Буковины) и приднепровской полосы Правобережья. Это была громкая победа над украинской жизнью — не только над ее церковью, но и над национальными традициями, над душою народа: у народа отнято было то, что являлось его святынею. С этой точки зрения торжество унии было новым падением национальной жизни: ее торжество созидалось на отступничестве малодущных, на разгроме стойких и насильственном подавлении, путем всяких репрессий, народного самоопределения Но надежды на полную денационализацию украинского поселения при посредстве унии — не оправдались.
Не были исполнены обещания и уверения убеждавших, для привлечения к унии, в провинциях польских точно также как в провинциях венгерских, — что переход в унию избавит украинскую церковь и украинское духовенство от тех унижений, какие оно испытывала в католической Польше. В действительности уния не избавила украинское духовенство и ее паству от притеснений и унижений, от жалкого прозябания, — зато она, с другой стороны, не оправдала и надежд, возлагавшихся на нее с католической стороны. Расчеты, что уния послужить прочным мостом к теснейщему сближению к католической церкви и господствующей народности — не сбылись. Вследствие того, что униатское духовенство и униатская церковь фактически не была уравнена с католической и осталась в положении низшей, простонародной церкви, — она сделалась вскоре народным украинским атрибутом в западной Украине и не замедлила превратиться в такую же национальную церковь, какой до тех пор была православная. Благодаря сохранению обряда не произошло разрыва в традициях, не чувствовалось но всей силе и то разъединение, какое должен был произвести этот религиозный раскол с ос-
тельною, православной Украиною. Обрядовая внешность все покрывала в глазах низших классов, не только в какой-нибудь глуши Марамароша, но и в огромном большинстве всего украинского населения совершенно не сознавался разрыв «со своей старой греческой верой» и соединение с церковью латинской, и если для более сознательных, интеллигентных элементов этот религиозный перелом был источником страданий и безвыходных унижений, то для преобладающего большинства прошел он более или менее незаметно.
Но с другой стороны и ничего положительного не принес он с собой. Переход в унию сам по себе не поднял украинской церкви. Уровень культуры украинской жизни продолжает понижаться. Книжность по прежнему служить почти исключительно потребностям обряда, богослужения: книги выходили главным образом богослужебным, реже католического или религиозно-правоучительного содержания; о светской литературе нечего и говорить. Культурное содержание этой книжности было чрезвычайно невелико. Самым популярным — и единственным популярным продуктом ее были канты религиозного содержания, разного времени и разных авторов: сборник их, в первый раз изданный с нотами в Почаеве униатскими монахами, так наз. базилианами1
, в 1790 г., под названием «Богогласника», много раз повторялся впоследствии. Благодаря своей близости к народному песнетворчеству и устной литературе некоторые из этих кантов приобрели неумирающую понулярность.Вообще на линии соприкосновения книжности и устной литературы главным образом и теплился огонек национальной культурной традиции, а в безыменном творчестве и непрерывной эволюции народной словесности, песенной и прозаической, поглощавшей и своеобразно перерабатывавшей все новые и новые продукты близкого ей литературного творчества, находила себе выражение духовная жизнь народа, единству которой не ставили преграды ни политические границы, ни расстояния, не разрывавшие обмена в сфере произведений этой литературы. Не подложить сомнению, что это глухое столетие было временем высокого развития народной песни, в богатом репертуаре которой и в высоких поэтических достоинствах черпали потом начинатели национального возрождения свою уверенность в духовных силах народа и возможности его возрождения.
Но с книжностью и книжным просвещением дело стояло плачевно. Книга становилась не только мало содержательною, но и мало доступной Церковный (славяне-русский) язык делался все менее понятным, и уже в
335
первой четверти XVIII в. был издан в Супрасли словарик славянских слов с переводом на польский язык, в виду того, как объясняют издатели, что из священников едва сотый понимает по-славянски. Народный же язык не ушел завоевать себе права гражданства ни в книжности, ни в школе. Школы упелели в конце концов только сельские — где учил дьячок. Несколько лучшие монастырские (базилианские) школы были сильно ополячены, как и сами баэилиане вообще. И вообще все хотя немного образованное среди украинского общества — даже не разорвавшее со своею национальностью — говорило и писало по-польски: это был «культурный язык» самого украинского населения западной, польской Украины. По-польски или латыни писали даже наиболее патриотически настроенные люди второй половины ХУ1П и первой половины XIX стол.; на польском языке обращались духовные украинские власти к подвластному духовенству, даже знание русского алфавита не было уделом всего духовенства!
И что всего хуже — никакого выхода из этого убийственного положения не предвиделось под польским господством. «Я совершенно свыкся с мыслью, — нисал один из представителей униатских духовных кругов в момент перехода Галичины под власть Австрии, — что скорее Русь погибнет, чем мы достигнем чего-нибудь. Жаль, что конфедератам не удалось нас (униатское духовенство} перерезать — тогда бы успокоились, а так бьют, а не убьют»1
.Неожиданно Польша пала. В виду грозившего сближения Австрии о Турцией, русское правительство принуждено было согласиться на предложенный прусским правительством проекта компенсаций за счет Польши и состоявшимся в августе 1772 г. соглашением решен быль так называемый первый раздел Польши, по которому Австрия должна была получить западные украинские земли, Россия — восточную Белоруссию. Затем при втором разделе 1793 г. Россия заняла воеводство Киевское, Подольское, значительную часть Волынского и белорусские земли, по линию, проведенную от границ Австрии на границу Курляндии Затем при третьем разделе Польши, 1795 г. были закруглены эти белорусские и украинские приобретения России (окончательно распределены они были постановлениями венского конгресса 1815 г.).
Австрия свои приобретения в украинских землях заокруглила еще северной Молдавией: это было признано необходимым для того, чтобы обеспечить сообщение Галиции с Трансильванией, и вслед за приобретением Галиции в 1774 г. австрийские войска заняли пограничные то рода Молдавии — позднейшую Буковину Австрийское правительство ссылалось при этом на то обстоятельство, что эта область издревле принадлежала к Галицкому княжеству, присоединив Галицию к Австрии на ос-
1
Галичанин, 1872,1, ст. 140 — 1336 {ffl)
новании старых «исторических прав» венгерской короны на Галицию — старых претензий венгерских королей1
, Австрия дополняла ее исстари принадлежавшими к ней землями. Действительно в ХГГ и ХШ в. города по среднему Пруту стояли в зависимости от галицких князей, входили в составь так называемого Пониэья; затем все Понизье перешло под непосредственную власть Татар, а когда в половине XIV в. организовалось воеводство Молдавское, то молдавские вое воды захватили и земли между Серетом и Днестром, т. н. Покутье и Шипинскую землю. Некоторое время земли эти были предметом соперничества между Польшею и Молдавией, пока наконец установилась польско-молдавская граница, разделившая спорную территорию, я южная часть этой спорной территории (северная часть нынешней Буковины) осталась в составе Молдавии до австрийской оккупации 1774 г. Господарь молдавский опротестовал этот захват его владений, но турецкое правительство не поддержало его достаточно энергично и в 1775 г. состоялось соглашение, по которому занятая австрийскими войсками территория была уступлена турецким правительством. Новая провинция, получившая название Буковины, сначала находилась под военным управлением, а в 1786 г. была присоединена к Галиции.Таким образом, западные Украинские земли объединились под владением Австрии, центральные — Киевщина, Волынь и Подолье, к которым в 1815г. присоединилась еще Холмская земля и Подляшье, — вошли в состав России, снова объединившись с восточной Украиною, отделенной от них трактатом 1667 г.
Падение польской государственной власти однако не произвело резкого переворота в местной жизни. Сословные отношения, помещичий ре жим, власть и господство шляхты, созданная польскими порядками, остались в целости и силе И даже гораздо более: шляхетский режим только выиграл от перехода украинских провинций из состава Польского королевства, с его хроническим отсутствием полицейской и исполнительной власти, в состав государств о очень сильными правительствами, с развитою бюрократической и полицейской организацией, какими были Австрия и Россия. Новые правительства склонны были прежде всего смотреть на помещика, как на блюстителя порядка — как на «полицмейстера», по выражению имп. Павла, и в охрапении престижа помещичьей власти и покорности ей крестьян видели одну из существеннейших своих задач2
. Бюрократическая машина и воинские команды охраняли1
Об этих претензиях Венгрии на Галицию см выше стр, 75.помещика от проявлений малейшего недовольства народных масс, и помещичье « хозяйство» польской шляхты под новым господством могло процветать свободнее, чем когда-либо под польским правлением.
Еще австрийское правительство, особенно во время недолгого правления Иосифа И {1780 — 1790), сделало несколько ценных попыток к ограничению власти помещика над крестьянином, к освобождению личности последнего и к ослаблению его экономической зависимости от помещика. Правда, реформы Юсифа, — между ними некоторые очень ценные, — были сильно урезаны при их осуществление на практике и заглохли при последующем, реакционном правительстве. Но все же некоторое благожелательное настроение к русинскому крестьянству (точнее — неблагоприятное настреение по отношению к шляхетскому самовластию и всевластию) чувствовалось и позже в правительственных сферах. Немецкая бюрократия, правившая Галицией до 1850-х гг., представляла известную сдержку шляхетскому самовластию; крестьянское землевладение, крестьянские повинности по отношению к помещику находились иод контролем государственной власти и гарантировались не только в теории, но до некоторой степени и на практике от правонарушений со стороны помещика.
В России же, при общем напряжении крепостнических отношений в империи, при весьма низких качествах введенной теперь великорусской администрации (несомненно — гораздо худшей сравнительно с немецкой администрацией Галиции), при царивших среди нее подкупности, взяточничестве и произволе, — польская шляхта властвовала в крае безгранично и бесконтрольно. При малейшем проявлении какой-либо оппозиции среди крестьян, какого-либо вполне законного протеста против крайних злоупотреблений помещичьей властью, переходивших меру долготерпения даже здешнего многострадального крестьянина, — полиция и воинские команды были к услугам помещика, если он исправно исполнял свои «обязанности* по отношению к предержащей власти, и по мановению его готовы были со всеусердием засвидетельствовать права «кичливого Ляха* на тело и душу «верного Росса*, выражаясь терминологией известной пушкинской оды. Благодаря этому, крепостное право в правобережной Украине за это время российского владения достигло такого нанрджения и развития, какого здешнее крестьянское население не знало никогда раньше и какого не достигли также и крепостные отношения восточной Украины.
Только польское восстание 1831 г., вызвав со стороны правительства ряд репрессивных мер против польской шляхты, побудило его обратить внимание на отношения помещиков к крестьянами Оно сочло нужным сделать кое-что для облегчения участи крестьян, чтобы расположить их
23 Зак. 3S
к правительству и России и этим путем ослабить силу польской шляхты. С этой целью изданы были так называемые инвентари, нормировавшие крестьянские повинности по отношению к помещикам. Но подкупность администрации лишила значения и эти скромные попытки облегчения участи крестьян.
Тоже самое приходится отметить и в сфере культурной.
В землях вошедших в составь Австрии меры, принятая австрийским правительством для подъема украинской (русинской) народности вообще, а в частности ее духовенства непосредственно после присоединения новых украинских провинций, стали исходным моментом подъема украинской народности из культурного и национального падения, к которому оно было приведено польским режимом. Австрийское правительство было до некоторой степени приготовлено или даже наведено на этот вопрос церковными отношениями угорской Украины Движение 1760 г. заставило его серьезно задуматься над положением здешней униатской церкви и результатом быль ряд мер направленных к культурному подъему местного духовенства и улучшению его положения. Мункачская епархия была изъята из власти и зависимости от католического епископата; для приготовления священников был учрежден в Мункаче лицей; приняты были меры для улучшения материального положения униатского духовенства.
Когда среди этих мероприятий последовало присоединение Галиции, с ее аналогическими церковными и национальными отношениями, она. была также включена в сферу этих реформ. В 1774 г., два года спустя после присоединения Галиции, императрица учреждает в Вене духовную семинарию для униатов Австрии (так называемую ВагЬагешп). Десять лет спустя, при ее сыне, ими. Иосифе, учреждена была семинария также во Львове. Религиозный фонд, составленный из имуществ упраздняемых монастырей, должен был послужить для улучшения положения и подъема сельского духовенства.
Но мерами к поднятию духовенства дело не ограничивалось. Отчасти по принципам просвещенного абсолютизма, которыми руководились, тогда австрийские правительственные сферы, отчасти из желания противопоставить польской шляхте, естественно тяготевшей к Польше, украинскую «русинскую* национальность, австрийское правительство старалось поднять, эту последнюю. Об эмансипационных реформах в сфере крепостного права я уже упоминал; кроме того, приняты были меры для организации народных школ низшего и высшего типа, иричем преподавание в школе должно было вестись на «местном» языке (Landes Volks nnd Nationalsprache), а основывая в 1784 г. Львовский университет правительство имп. Иосифа учредило в нем несколько русинских кафедр и
339
при университете лицей специально для приготовления русинской молодежи к университетским курсам.
Правда, эти благие намерения правительства относительно Русин, не говоря уже о том, что осуществлялись не всегда удачно, просуществовали недолго. Они скоро заглохли среди общей реакций, начавшейся в Австрии со смертью Иосифа (1790 г). Польская шляхта успела приобрести влияние на галицкую администрацию и чтобы воспрепятствовать, возрождению местной украинской народности, начала уже в 90-х гг. XVIII в. пугать правительство призраком российской ирреденты, стараясь убедить его, что русинский язык — наречие великорусского, что Русины-униаты тяготеют к православию и т. п. — песенка которая с неослабевающим успехом пелась затем до самого последнего времени. О том, как парализовано было всеми этими причинами освобождение крестьянства от помещичьего режима, я уже упоминал; подобным образом затормозилась и организация школьного дела. Шляхта здесь играла также видную роль: под ее влиянием вводится польский язык вместо русинского в народных школах — сначала высших типов, затем (1816) и в сельских начальных училищах. В виду ходатайства митрополита сделана была только та уступка, что предоставление сельским обществам, буде пожелают, заводить себе параллельные школы с русинским языком, причем однако, духовенству преподавался совет не влиять на население в этом смысле, чтобы не причинять ему излишних трат и т. д.
Была, впрочем, доля вины и самой русинской интеллигенции — она была ослаблена слишком долгою летаргией и не всегда умела воспользоваться и тем немногим, что делало или готово было сделать для нее правительство. Народный язык — «простым и посполитый» казался ей слишком низким, и она не воспользовалась открывавшейся возможностью его употребления и развития. Профессора новооснованных кафедр и лицея старались читать и писать возможно высоким стилем, мертвенным макароническим «язычием», которое само по себе сковывало всякое просветительное движение. Когда вскоре затем прекратил свое существование лицей (1804) н русинские кафедры Львовского университета (1806), как временные, предназначенные для слушателей недостаточно приготовленных для лекций на латинском языка, — не возникло сколько-нибудь серьезных стараний относительно дальнейших, более нормальных русинских преподавании.
В конце концов некоторое улучшение осталось лишь в положении крестьян и в образовании духовенства, которое проходит теперь через университета, каков бы он ни был, и постепенно дает начало новой украинской интеллигенции Галиции. Нарастает эта интеллигенция очень медленно; выиграв в образовательном, культурном цензе, она много про-
23'
играла в своих отношениях к народности: простонародная масса казалась слишком грубою для «культурных» вкусов новоиспеченных «образованных» русинских круговой, не будучи достаточно культурными для того, чтобы культивировать свою народность, они шли за Поляками, как элементом более культурным, Польский язык по старому царствовал и среди этой новой «интеллигенции». Были такие священники, которые не умели читать славянского письма.
Но все же известный рост несомненно существовал, некоторая: ферментация давала себя чувствовать. Известное культурное и литературное движение замечаем прежде всего в Угорской Руси, раньше подвергшейся воздействию австрийского правительства. Вокруг тогдашнего мункачского епископа Андрее Бачинского (1772 — 1809), организатора муканевского лицее и основателя значительной библиотеки, группируется небольшой кружок деятелей на поприще народного просвещения и литературы. Угорская Русь дает первых профессоров Русин Львовскому университету и людей, заметных на иных поприщах. Затем у них являются непосредственные преемники и продолжатели и в Галиции. Национальный характер в этом небольшом движении уже дает себя чувствовать, хотя ясностью его национальное сознание отнюдь не отличается.
В землях западной Украины, отошедших к России, русское правительство — совершенно логически с своей точки зрения занялось прежде всего уничтожением унии. Но вместо нее не восстановлялись старые традиции национальной украинской церкви, а вводились новые, совершенно чуждые им обрусительные формы. Особенности местной церковной и религиозной жизни подводились под понятия униатства или латинства и искоренялись самым усердным образом — вплоть до украинского произношения богослужебных возгласов и текстов: епархиальное начальство особенное внимание обратило на то, чтобы священнослужители произносили свои возгласы «голосом свойственным российскому наречию» . восставленная православная церковь сделалась таким образом сознательным орудием обрусения и для утверждения этой тенденции умышленно наводнялась пришлыми людьми, переводимыми из великорусских местностей. С другой стороны, остатки униатской церкви, не присоединявшиеся к православию, русским правительством отданы были под начальство польской католической иерархии и подвергались таким образом сильнейшему давлению полонизаторских тенденций последней.
Местный украинский элемент таким образом подвергся одновременному натиску с двух сторон — со стороны польского помещичьего класса и польской культуры, до восстания 1831 г. да и после него царившей почти безраздельно вне небольших островков казенной великорусской культуры, — и со стороны этой последней. Вплоть до 1830-х гг. светское
341
воспитание и образование в Правобережной Украине почти исключительно находилось в руках Поляков, с небывалой энергией занявшихся здесь организацией учебно-воспитательного дела в национальном польском направлении и достигших действительно больших успехов в развиты польской культуры на украинской почве, какими она не могла похвалиться во времена польской Речи Посполитой (деятельность Ф. Чацкого и его преемников). С другой стороны казепная великорусская школа, церковь и государственность теснили всякое проявление украинской жизни еще более безжалостно, чем культура польская.
И в результата правобережные украинские земли, перешедшие под власть России, надолго остались более отсталыми и забитыми чем какие-либо другие украинские области.
В. Антонович: Очерк состояния православной церкви с пол. XVII до конца XVIII в. (Монографии, I). Для Галиции специальна — материалы и заметки по историй культуры и быта в V т. Сборника ист. фил. секции Паук. тоа. Им. Шевченка» и в IV т. Украин.-рус. архива». Для Угорской Украины: Дулишкович: Исторические черты Угро-русских. 1874— 1877; А. Петров: Материалы для историй Угорской Руси, 1905 и ел. Популярная история Буковины: М. Кордуба «Илюстрована история Буковнни», 1906.
XXVII. ПАДЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ И КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ В ВОСТОЧНОЙ УКРАИНЕ.
Немногим лучше было положение, в каком оказалась восточная Украина, вышедшая из состава Польского государства с половины XVII в. Избегнув ополяченья, верхние слон украинского населения подвергаются здесь сильному обрусению, развивавшемуся тем легче еще, что оно не встречалось с внешними отличиями, катая по отношению к Полякам давала религия и книжность. Паоборот, эти моменты сближали украинское население с. великороссийским и затирали национальные различия, а слабое развитие национальной украинской культуры не давало ей возможности устоять в конкуренции с великорусскими влияниями, имевшими на своей стороне и преимущества больших средств и политический перевес, и наконец — непосредственное воздействие центрального правительства. Последнее, не довольствуясь добровольным тяготением украинского общества к великорусской жизни, развивающимся в продолжении XVIII в., старается воздействовать в том же направлении всеми силами государственного механизма. Разрушив политическую обособленность Украины, оно стремится стереть особенности местной жизни и культуры, ее национальный облик, обезличить и слить с великорусской народностью. В таком смысле действует оно ограничительными и запретительными мерами, действительно весьма сильно подрывающими местную культурную жизнь и усиливающими «обрусение» украинского общества.
Центром украинской культуры и после перехода восточной Украины под верховенство Москвы по-прежнему оставался Киев. Во второй половине XVII в. и первых десятилетиях XVIII он был источником просвещения и для Московского государства. Отсюда выходили пионеры культуры, насаждавшейся московским правительством и духовенством, отсюда шла книжность и образцы школьной организации, и в общем украинская ученость оказала весьма заметное воздействие на подъем культурной жизни Москвы, несмотря на недружелюбное вообще отношение последней к ее представителям и произведениям. Киевские книги, например, довольно часто подвергались более или менее строгим запрещениям в Москве, а при патриархе Иоакиме в 1670 — 80-х гг. последовало настоящее гонение на произведения украинской книжности.
Главный очаг киевской культурной жизни — киевская коллегия — в. третьей четверти XVII в. пережила период унадка, причиненного тогдашними беспрерывными войнами, и московские политики, вообще недоброжелательно относившиеся к украинским школам, хотели даже воспользоваться этим, чтобы вовсе закрыть ее (1666), но должны были отказаться от этого намерения в виду неудовольствия, какое могло бы воз будить, это распоряжение на Украине. В 1670-х гг. коллегия организовалась наново, расширила свою программу, присоединив к преподаваемым ранее наукам курсы философии и богословия, и получила, наконец, нрава и титул «академии» (1694).
Время Мазепы, усердного покровителя культуры (как ее разумели в тех кругах), было временем процветания академии. Из нее вышел ряд видных церковных и общественных деятелей. Она служила почти до половины XVIII в. школою, где получала образование украинская интеллигенция вообще — не только духовная, но и светская. Гетман Апостол, подтверждая за нею ее маетности в 1728 г., называет ее «всему обществу нашему благопотребною, где малороссийские сыны в науках свободных имеют наставление», и действительно, в сохранившемся «реестре» учеников академии 1729 г. находим среди них представителей почти всех важнейших старшинских семей. Число учеников было очень велико: в средних десятилетиях XVIII в. оно переходило за тысячу1
, и большинство учеников было из светского звания. По образцу киевской академии организовались высшие школы в землях великорусских (начиная с московской академии) и украинских — коллегии и семинарии в Чернигове, Переяславле, Полтаве, Белгороде, Харькове, и ряд менее значительных. Но при всем том и академия с организованными по ее образцу коллегиями, и их ученость Все более и более оставались, так сказать, за флагом потребности времени, и запросы жизни обгоняли их все заметнее.Киевская академия была организована но образцу польских, главным образом иезуитских школ. Ее наука носила преобладающий церковный, богословский характер, и притом в формах схоластических. Ее ученость опиралась на средневековых методах и знаниях и для XVU— ХУШ вв. была совершенно устаревшею. В богословии до начала XVIH в. и даже позже господствовал здесь Фома Аквинский, в философии — средневековые комментаторы Аристотеля. Новые течения европейской мысли совершенно не захватывали киевской школы, и бывший профессор философии в академии Георгий Конисский, уже по выходе из состава ее преподавателей случайно ознакомившись с новыми западно-евро-
1
Вот нисколько цифр: в 1742 г. учеников было 1243, в 1744 г. — 1160, в 1751 г. 1193, в 1765 г. 1099.344
пейскими учебниками философии, выражал искреннее сожаление, что он еще в 1740-х гг., преподавая (философию, терял время *на смешных интерпретов Аристотелевых?!. Те же схоластические формы господствовали в преподавании риторики н пиитики — предметов, игравших важную роль в программе академии. Все вообще образование, которое давала академия и основывавшиеся по ее образцу коллегии, имело чисто формальный характер. Оно давало возможность своему воспитаннику пустить тучу художества по всякому поводу и без повода, не оставить без ответа, хотя бы чисто формального, никакого возражения, говорить речисто и высокопарно, но реальных знаний давало чрезвычайно, мало. Да и те были невысокого качества, так как академия, повторяю, совершенно не следила и не шла за движением европейской науки.
То же самое было и с украинской книжностью XVII—XVIII вв. Мы встречаем выдающихся богословов, цроповедников и полемистов,, как Йоанникий Галятовский, Иннокентий Гизель, Димитрий Туптало, Феофан Прокопович, Георгий Конисский. Но те времена, когда религиозные и полемические вопросы царили над умами, для левобережной Украины особенно, где православие господствовало спокойно и прочно, — прошли безвозвратно. А вне религиозных вопросов украинская книжность давала очень мало. Например, из сохранившегося рукописного материала убеждаемся, что общество очень интересовалось своей историей: сохранилось немало списков старых исторических памятников, сделанных, в XVH—XVIII в. (есть даже несколько списков большого летописного киево-галицкого свода XIII в.), есть много компиляций позднейшего времени; но из этого богатого материала ничего не прошло в печать. Единственная историческая книга, удостоившаяся издания, — Синопсис (1679), краткая история Руси, написанная чрезвычайно мертвенно и сухо; достаточно сказать, что в ней совершенно пройдено молчанием козачество и национальная борьба с Польшей, хотя она составила эпоху в истории народа, и памятью о ней полна была современная Украина. Богатая историческая письменность, посвященная этой борьбе, — между ними чрезвычайно интересные мемуары, как напр. т. наз. Львовская летопись, летопись Самовидца, оригинальный памфлет Величка, многочисленные хронографы, исторические компиляции и хроники (как так наз. Супрасльская, Густынская, Сафоновича, Кохановского, Боболинского и др.), целый ряд козацких летописей, как Грабянки, Лизогуба, Лукомского и др., — все зти произведения, более или менее отражавшие биение пульса украинской жизни, не удостаивались внимания книжников, располагавших издательскими средствами.
Вез внимания остался и превосходный исторический эпос, слагающийся в продолжении XVII в. из взаимодействия элементов книжных и
народного песнетворчества, вырабатывающий для себя новую характеристическую форму так называемой «думы*. Он сохранился только в остатках задержавшихся в народной памяти (главным образом цикл дум о Хмельницком, в значительной мере вытеснивший из обращения более старые произведения) и в этом виде составляет настоящую гордость украинского народа, благодаря, своим высоким поэтическим достоинствам и живому историческому колориту. В устном обращении осталась и вся превосходная украинская лирика Немногое из поэтических» произведений тогдашних «литературных» кругов, удостоенное печати, отличается большею частью крайней безжизненностью: и здесь произведения, более близкие к жизни и ее интересам, большею частью не удостаивались печати; издавались панегирики в честь высокопоставленных лиц, убогие вирши высоких представителей церкви, а не произведения, представлявшие более живой интерес.
Правда, даже более жизненные произведения этой схоластической литературы производят выгодное впечатление только по сравнению с полной безжизненностью большинства — разных панегирических произведений, вирши религиозного или нравоучительного содержания и схоластических школьных драм, подражавших давно отжившим образцам латино-польской схоластики. Но в значительной степени тут сказывалась не только схоластическая отсталоеть и односторонность школы, но и политический режим — неблагоприятное отношение правительства, чувствовавшееся на Украине очень живо и отражавшееся на литературе, весьма сильно Редко касалась она темь более живых, общественных и национальных, да и касаясь их, обыкновенно держалась безобидных общих фраз, не грозивших конфликтом с политическими и общественными стремлениями правящих и руководящих сфер, и обрабатывала свои темы с тою же чрезвычайной вялостью и напыщенностью, вообще характерными для схоластической манеры.
Это приходится сказать даже о лучших произведениях эпохи, как, напр., довольно талантливо и сравнительно живо написанное драматическое действие: «Милость Божия, Украину от неудобь носимых обид лядских через Богдана Зеновия Хмельницкого свободившал», неизвестного автора, вызванное восстановлением гетманства в 1728 г., оживившим надежды украинского общества на лучшее будущее, не говоря о несравненно слабейшей аналогической «Трагедокомедии» Ляскоронского, 1729 г., написанной для прославления Петра и верховного тайного совета. Бытовыми и общественными элементами наиболее (опять-таки — сравнительно) богата драма Конисского «Воскресение мертвых» (1747).
Большею жизненностью отличались шутливые интермедии, вставлявшиеся в антрактах школьных драм для развлечения удрученных на-
22 Зэк. 35
346
сыщенной схоластикой слушателей, сатирическая произведения, стихи легкого содержания, пародии. В таких произведениях часто унотреблялась чистая народная речь, на которую вообще смотрели несерьезно: «настоящие» литературные произведения писались макароническим языком, все более и более подпадавшим влиянию великорусского. Впрочем со второго десятилетия XVIII в. перестают появляться в печати даже такие «серьезные» произведения: произведения украинской книжности вообще не печатаются больше; они остаются в руконисях, и самое «творчество» в этой сфере совершенно ослабевает. Причиной были цензурные стеснения российского правительства.
Уже в XVII в., как было упомянуто, в Москве смотрели недоброжелательно на украинскую книгу, подвергали ограничениям ее распространение, и с подчинением украинской церкви московскому патриархату подчинили московской цензуре украинские издания. При Петре пошли еще дальше в этом направлении, осудив на смерть вообще украинскую книгу. В 1720 г. было издано правительственное распоряжение, запрещавшее печатать на Украине какие-либо книги, кроме церковных, с прежних изданий, «а и оные церковные старые книги с такими же церковными книгами справливать, прежде печати, с теми великороссийскими печатьми, дабы никакой розни и особого наречия не было*1
. Этого распоряжения правительство затем держалось очень строго; особо учрежденный цензор занимался исправлением украинских текстов и только после такой процедуры книги разрешались к печатанию Когда в 1726 г. один из киевских игуменов ходатайствовал о разрешении напечатать акафист св. Варваре, написанный киевским митрополитом, на это дано было разрешение под условием, что акафист будет для издания переведен «на великороссийское наречие». То же повторялось и позже. В1769 г. киевская лавра ходатайствовала пред синодом о разрешении напечатать украинский букварь, в виду того, что московские буквари на Украине не покупаются, но синод в разрешении отказал. Даже старые церковные книги украинской печати было приказано епархиальному начальству отбирать и заменять книгами московской печати.Какое влияние оказывали на литературное творчество эти условия,, легко себе представить. А одновременно украинская книжность и украинский язык вытеснялись также и из школы.
С последней четверти XVIII в. киевские митрополиты, следуя видам и желаниям правительства, вводят великорусский язык в преподавание киевской академии, и она служить в этом отношении при этом для других духовных школ. Особенную ревность об успехах великорусского языка
1
Пекарский — Наука и литература при Петре, II стр. 193.проявлял в 1780-х гг. митр. Самуил Миславский, вводивший в преподавание академии великорусские учебники, выписывавший великорусских преподавателей и прилагавший всяческие старания я тому, чтобы преподавание происходило на чистом великорусском языке. Было отправлено несколько студентов в московский университет для возможно лучшего усвоения великорусского языка для преподавания. Как полстолетия пред тем преподаватели-Укрдинцы в великорусских школах приучали учеников к украинскому произношению — к большому нх неудовольствию, так теперь прилагаются попечения к усвоению великорусского произношения. в украинских школах, Украинское произношение подвергается гонению; печатаются специальные руководства, даются инструкции преподавателям в этом отношении, Епархиальное начальство следит, чтобы священники и дьячки читали по церковно-славянски с соблюдением великорусского, а не украинского произношения; а по присоединении цравобережной Украины к России, как мы уже знаем, особенное внимание было обращено также на то, чтобы и здесь священники произносили молитвы на великорусский образец.
При таких условиях, конечно, не могло быть и речи о каком либо развитии украинской национальной культуры и жизни,
Старая школа разлагалась, старая литература вымирала. Такая школа и такая литература не могли удовлетворять украинскую интеллигенцию. Начиная уже со второй четверти XVII в., украинские юноши не только аристократических, но и просто зажиточных фамилий нередко отправляются в заграничные школы и университеты (особенно геттингенский), а когда во второй половине XVIII в. организуются порядочные училища в Петербурге, туда в большом числе направляется и украинская молодежь.
Желали основания таких же школ и на Украине. До нас сохранился весьма интересный проекта основания университета в Батурине, составленный в 1760 г. Тепловым, очевидно по поручению гетмана, для представления императрице. Это должен был быть, по мысли проекта, светкий университет с кафедрами философскими (историко-филологическими), юридическими, математическими, естественно-историческими и медицинскими, по образцу,, западных университетов, с приготовительной семинарией, для «приготовления из лиц недостаточных классов специалистов-ученых. В петиции нисколько позже поданной от гетмана Разумовского и старшины ими. Екатерине, между прочим, содержалось ходатайство об открытии в Киеве взамен академии университета с богословским факультетом и другого университета — в Батурине, без богословского факультета, а также светских гимназий, одним словом — высказывались стремления к полной секуляризации образования.
22’
348 (jjj)
Эти ходатайства однако не были осуществлены и за неимением светских высших школ на месте, украинская молодежь во множестве отправлялась в столицы. Тогдашняя великорусская школа и литература, имевшие совершенно светский характер, с тем предпочтением знаний практических, прикладных, какое получила она под влиянием реформ Петра, подходила гораздо лучше к потребностям времени, чем богословско-схоластическое направление старых украинских школ, и кто не мог послать своих детей куда-нибудь дальше, большею частью обращался к столичным великорусским школам.
Украинские высшие классы вообще очень ценили образование. Людей с европейским образованием среди них было немало уже в половине XVIII в. Кроме чисто-культурных запросов, здесь сказывалось и желание свежеиспеченного «шляхетства» придать себе «благородный* лоск, подчеркнул свое отличие от серой коэацкой массы, из которой оно так недавно выделилось Поэтому в культурности оно не ценило национальных элементов, которые могли бы теснее привязать его к почве, к народу. Наоборот, оно тем более готово было ценить образование, чем более последнее отделяло его от народа; отдавали детей даже в польские коллегиумы, хотя они по существу не отличались от украинских школ и ничем их не превосходили.
В результате образование, культурные интересы довершали рознь этой интеллигенции с народом. А так как из всех чужих культур у украинской интеллигенции, и специально старшины, было более всего разных связей с культурою великорусскою, то в конце концов она подпадает весьма сильному влиянию этой последней и постепенно «русеет». Ища опоры своим сословным стремлениям у русского правительства, стремясь добиться уравнения в правах с великорусским дворянством, гоняясь за карьерой — в великорусских правительственных кругах и учреждениях, после уничтожения украинской автономии, украинская старшина все более и более втягивалась в течение великорусской культурной жизни, тем более, что в этом же направлении воз-, действовало на нее целым рядом мер и само правительство, сознательно стремившееся к «обрусению» Украины.
То же было и с духовенством, которое, как мы знаем, еще в последней четверти XVII в. утратило свою автономию и было непосредственно подчинено великорусским церковным властям. С началом XVIII в. множество духовных лиц из Украины разошлось по всей России на всякие должности, включая самые высшие и влиятельные в церковном управлении. «Правительство Петра и его преемников предпочитало более терпеливых и покладистых Украинцев консервативным представителям великорусского духовенства. Благодаря этому Украинцы почувствовали себя
@ 349
как дома в великорусских землях, смотрели на церковное управление империи как на свою сферу. Но в конце концов это сближение тоже повлияло лишь на обрусение украинской церкви в школы. Когда в средине XVIII в, великорусское духовенство стало выходить из роли учеников Украинцев, эти последние оказались в очень тесной зависимости от него и под тесным влиянием великорусской -культуры.
В конце XVII и в начале XVIII в. воспитанники киевских школ играли роль проводников просвещения и культурности в великорусских землях, прививая здесь многое из своей украинской культуры, и еще во. второй четверти XVIII в. такой крупный в истории великорусской литературы деятель, как Кантемир, колебался в своих стихах между произношением украинским и великорусским. Но во второй половине XVIII в. украинская книжность, придавленная репрессиями и общим обеднением украинской жизни, пошла уже в хвосте литературы великорусской. И но мере того, как из под церковного языка у великорусских писателей постепенно выступала живая великорусская речь, ее усвоили и писатели из Украинцев, бросая свою книжную макароническую речь — добровольно и недобровольно, под влиянием цензурных запрещений, тяготевших на украинской речи. Общность церковных элементов речи великорусской и украинской послужила мостом, незаметно приводившим украинских писателей к великорусской письменности.
С половины XVTII в, великорусская канцелярская речь господствует в делопроизводстве на Украине. Книжная речь решительно сближается с великорусской. Старая макароническая речь вымпрает в половине XVIII в. Она держится некоторое время еще в домашней переписке, в среде людей, вышедших из местных школ. Пишут народным языком, но больше в шутку: веселые интермедии, непритязательные пародии, шуточные и сатирические стихотворения. Как я уже сказал, на народный язык смотрят несерьезно, он представлялся о просвещенным» Украинцам провинциализмом, не имеющим никакой будущности. Это «простонародное старинное здешнее, с польским и славянским смешанное наречие», как величал его киевский митрополит Гавр. Кременецкий, находивший необходимым даже исторические украинские памятники переводить «на чистый российской слог». Более внимательным наблюдателям народный украинский язык представлялся интересным, но вымирающим явлением, и автор первой грамматики народного языка Павловский (1818 г.) мотивировал свой труд чисто антикварными мотивами, называя украинский язык «ни живым, нимертвым», «исчезающимнаречием».
Сознание своей особенности было довольно сильно, но своеобразно. Не было недостатка в людях, которые «при всех науках и в чужих краях обращениях остались козаками», как аттестовал одного из них Румян-
цев, и питали горячую любовь к «своей собственной нации» и «сладкой отчизне». При всей зависимости от великорусской культуры и народности, они были о себе высокого мнения.
«Эта небольшая частица людей, — писал в 1760-х годах раздраженный Румянцев инако не отзывается, что они из всего света отличные люди, и что нет их сильнее, нет их храбрее, нет их умнее, и нигде нет ничего хорошего, ничего полезного, ничего прямо свободного, чтоб им годиться могло, и все, что у них есть — то лучше всего».
Подчиняясь авторитету российского правительства, Украинцы отнюдь не признавали первенства великорусской народности пред своею И склонны были смотреть на Великороссов свысока.
говорит Великороссии Украина в диалоге «Разговор Великороссии с Малороссией», сочиненном въ1762 г. «в честь и славу и эащшцение всей Малороссии» чиновником войсковой канцелярии.
Очень жива была скорбь об утраченных правах, о потере автономии. Более смелые, как мы видели, возвращались к старым плавам автономистов. Но все это не было достаточно серьезно, не мешало им идти по дорожке, указанной, из Москвы, и, как надеялась Екатерина, стремление к карьере и сословному благосостоянию преодолевало умоначертание прежних времен». Из школы Румянцева вышел ряд чиновников, кото» рым их романтические мечты не мешали ревностно тащить государствен* ную колесницу. Украинские патриоты ревностно трудились над развитием великорусской культуры; известный нам Капнист, с такой смелой миссией являвшийся в Берлин, составил себе имя, как видный великорусский писатель, и вообще со второй половины XVIII в. выступает в великорусской литературе целый ряд более и менее заметных писателей-Украинцев, как Рубан, Туманский, Максимович Амбодик, Козицкий, Бантыш-Каменский, Хмельницкий, Сохацкий, Богданович и множество других, немало потрудившихся для нее, в большинства ничем на заявив своего украинского происхождения.
Представителем этого национального упадка выступает пред нами и наиболее крупная фигура украинской культурной жизни второй половины XVIII в. — украинский философ Григорий Сковорода. Воспитанник киевской академии, окончивший свое образование за границею, 0И в. самой форме своих произведений является характерным представителем этого переходного времени, пиша смесью старого макаронического языка с великорусским. Бремя крушения старого строя отразилось на нем равнодушием к национальным и социальным вопросам, полным от-
сутствием национального сознания и исторической традиции, и этот «гражданин всемирный» несомненно отражает в этом отношении настроение большинства.
Историческая традиция вообще была очень слаба. Живо помнили борьбу с Польшею, хотя украинскому «шляхетству» она представлялась также своеобразно — как борьба благородного (шляхетскаго) козацкорусского народа с шляхтою польской за свои сословные привилегии. Памятны были главным образом войны Хмельницкого, воспевавшиеся народными певцами — кобзарями в цикле дум, своею поцулярностью заглушивших не только более древний эпос, но даже в значительной степени думы более ранней эпохи козачества. За этою героической эпохою совершенно побледнела память о более древней истории и ею интересовались все меньшей меньше. Автор поцулярного «Синопсиса» черпает сведения о древней истории Руси из польских компиляций, а XIV—XVI века украинской истории для него почти не существуют. Так как историю древней Руси между тем включили в свои компиляции московские компиляторы, то и на Украине вслед за ними привыкают смотреть на эту старую Русь, как на часть истории Москвы. Утрачено было в связи с этим и национальное имя; после некоторых колебаний в терминологии принимается для украинского народа имя «малороссийского» обновленное отношениями к Московскому государству — «Великой России», и под «русским, «российским» народом начинают разуметь не Украинцев, как раньше, а Великороссиян.
Таким образом украинскому народу, по-видимому, — судя по его верхним слоям, — угрожало окончательное превращение в аморфную этнографическую массу, обреченную на денационализацию. Национальная смерть, казалось уже веяла над ним. Но народные массы нашли в себе неисчерпаемую силу возрождения и то же XVIII столетие, которое видело наибольший унадок украинского народа после предшествующего подъема, — принесло с концом своим начатки возрождения.
Правда, они были так слабы, что получают свое значение лишь в сопоставлении с позднейшим возрождением.
XXVIII. УКРАИНСКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ В РОССИИ
Я отметил уже выше, что, несмотря на обрусение высших, классов Украины, у них оставался известный областный патриотизм, скорбь по гетманщине, романтические воспоминания о былой славе козачества. Легкость, с которою теряли они свой национальной облик, не исключила известной национальной гордости, а отчуждение от народа не мешало с симпатнею относиться к особенностям, хотя бы и внешним, украинского быта, к украинской народной словесности и ее языку.
Такие местные симпатии у обрусевшей интеллигенции восточной Украины сами по себе: однако не имели особого значения. Они значили не более, чем подобные же местные симпатии польской и ополяченной интеллигенции западных украинских земель, выразившиеся в этнографических и антикварных работах в области украиноведения и в опытах поэтической обработки мотивов украинской народной словесности. Свое значение эти симпатии получают только с обращением подобных украинофилов к народному языку.
Употребление этого народного языка не прерывалось в продолжение всего XVIII в. Кинему обращались из практических соображений, в интересах удобопонятности для простого народа; так, в руководствах для священников мы встречаем наставление приноравливаться даже к диалектическим особенностям местных говоров, так как они «на Волыни иншии, на Подолю и на Украине иншии, в Полесю иншии» *. С другой стороны, самые руководства поэтики рекомендовали в известных родах творчества, для достижения комического эффекта, выводить как простонародные фигуры, так и простонародную речь. Уже начиная с первой половины XVII в. нам известны комические сцены из украинского простонародного быта, вводившиеся в школьные представления; старейшие принадлежат 1619 г. — это два комические диалога украинских крестьян при трагедии о смерти Иоанна Крестителя, сочиненные галицким Поляком Гавватовичем. Из первой половины XVIII в. имеем ряд интермедий в пьесах Митрофана Довгалевского (1730-х гг.) и Георгия Конисского (1740-х гг.), интересных не только языком, но и комическими тинами и положениями, составляющими прототип позднейших украинских оперетт и комедий XIX в.
1
Науки парохальпые, 1794.353
В тесной связи с этими школьными интермедиями стоить широко распространенная украинская вертепная драма, представляющая рождество Христово в лицах и наряду с кантами церковными вводящая; также сцены и песни на языке народном. Наконец более или менее на народном языке, а очень часто — и на чистой народной речи слагаются стихотворения различного содержания: религиозно-нравственные произведения в духе более старых, макаронических кантов, лирика личного чувства, стихотворные обработки новеллистических сюжетов, послания и приветственные стихотворения, сатиры и пародии. Эти произведения слагаются то для забавы, чтобы щегольнуть народным языком и простонародными формами, как комическим средством, соответствующим комическому содержанию, то обращаются к народному языку, как более близкому и в своей безыскусственности и непосредственности более искреннему и сильному орудию для выражения чувства.
Эта последняя сфера творчества, заключающая в себе, подобно драматической, также зародыши позднейшего украинской лирики (XIX в.), была особенно широка, но мы совершенно не имеем возможности дать понятия о ее размерах и развитии. Впрочем, вообще вся эта литература на народном языке, оставаясь неизданною, осужденной на распространение устное, а самое большее — в рукописных копиях, гибла и утрачивалась очень скоро. Мы находим эти произведения большею частью случайно, среди сохранившихся в рукописных сборниках стихотворений, начиная с наиболее старых — XVII и начала XVIII в. Множество их перешло в устную традицию народа, смешавшись с его поэтическим репертуаром и утратив со временем первоначальные более заметные черты литературного, книжного сочинения, В огромном, большинстве эта литература осталась анонимного; сохранились лишь немногие имена вроде козака Климовского (первой пол. XVIII в.), сочинителя лирических стихотворений, к числу которых относили известнейшую песнь «ихав козак за Дунай»1
, или Некрашевича, священника из окрестностей Киева, второй половины XVIII в., произведения которого (диалоги и стихотворные послания) отчасти сохранились с его именем, или случайно переданный в сборниках имела вроде Ник. Мазалевского, сельского дьячка из Черниговщины, и др.1
Никаких более подробпых сведений о Климовском доселе однако не удалось собрать, единственно что мы имеем достоверного — это два стихотворения, поднесенные им имп. Петру в 1724 г. «О правосудию начальствующх» и «О смирении высочайших», автор подписался па них как «харковский коэак Семеп Климов» (см. статьи проф. Перетца в Известиях отд. русск. языка 1903,1, и В. Срезневского в Сборнике Харьков, ист.-фил. общества, т. XVI, 1905).Эти указания на сословное положение авторов вводят нас в ту среду, в которой развивалось это творчество Это та же линия' соцрикосновения книжности и народности, книжного народного творчества, кой рая дала нам многочисленных авторов популярных книжных кантов «Богогласника». Подвизаются на ней представители низшего духовенства, дяки бакаляры, учителя сельских школ, и более зажиточные представители мещанского и козачьего сословий, вкусившие школьной науки.
Вообще старая школа была гораздо демократичнее нынешней, и в киевской академии, до ее превращения в специально-духовное учебное заведете (к концу XVHI в.), среди тысяч ее учеников большинство составляли представители козачьего и мещанского сословий. Сельские же школы с преподавателями дьяками в XVIII в. были более распространены, чем нынешние министерские и земские школы, как показывают цифры старых переписей: каждое село обыкновенно имело школу, хотя села эти были гораздо меньше нынешних. Напр., по переписям 1740 — 1748 гг„ в семи «полках Гетманщины было 866 школ на общего число 35 городов, 61 местечек, 792 сел и 206 деревень. По Румянцевской описи, в Черниговском полку было 142 села и 143 школы. Сравнивая эти данные с нынешним состоянием видим воочию, насколько старая школа была доступнее нынешней: на пространстве нынешних Черниговского, Городеиского и Сосницкого у. в 1768 г, было 134 школы, причем одна школа приходилась на 746 душ населения, а в 1875 г. было на этой территории 62 школы, из которых одна приходилась на 6730 душ). Искавшие образования ученики, не имевшие средств отправиться в высшие учебные заведения, учились по много лет в таких «дяковках» и нередко «вышлировывались» очень порядочно, Таким образом школы высшие и низшие создавали довольно широкую среду, где создавались и распространялись начатки народного творчества XVIII в„ пока старая школа Гетманщины не погибла под давлением регламентации, проведенной в местных отношениях центральным правительством; введением церковных штатов, закреплением за приходами дьячков и стеснением их свободного передвижения. Во второй половине XVIII столетия употребление народного языка в восточной Украине делается даже более значительным, благодаря тому, что последний не встречает себе соперника в украинском книжном (макароническом) языке, замирающем здесь в средине XVIII в. иод влиянием цензурных гонений. В этом отношении интересно сравнить восточную Украину с западной, где книжный язык, не подвергаясь специальным гонениям, задерживал в большей степени развитие народного В восточной Украине книжный язык подвергался гонениям наравне е народным и так как из этих двух непризнанных языков народный, конечно, имел в Ребе гораздо более жизненности, тем искусственный продукта школы язык книжный, то по мере того, как последний
выяснялся из школы языком великороссийским, старый украинский книжный язык постепенно вовсе выходил из употребления. Поэтому тот, кто желал придать своему произведению местный, украинский характер, должен был отныне обращаться к народному языку,
Последний находит также известную поддержку благодаря псевдоклассическим течениям, господствующим во второй половине XVIII в, в великорусском и украинском обществе. Сам по себе вообще враждебный народности, псевдоклассицизм однако признавал простонародный элемент в комическом и идиллическом роде, а его неизбежными спутниками являлись пародии и переделки псевдоклассических сюжетов на простонародный лад. Эти роды творчества прививаются также и на украинской почве. Знаменитая пародия Котляревского далеко не была единственным. ни самим ранним произведением этого рода. Так, мы случайно узнаем из письма одного из представителей новой украинской интеллигенции Афанасия Лобысевича к Георгию Конисскому (1794), что он написал переделку Буколик Виргилия на украинский лад: Лобщеевич посылает Конисскому своих «Виргилиевых пастухов, в малороссийских кобеняк переодетых», и просить у него взамен копии украинских интермедий, слышанных нм в бытность в киевской академии 1740-х гг. Он ставит очень высоко эти интермедии и намерен их опубликовать;
«Как во всяком покрое платьев, — пишет он, — так во всяком наречии есть своя красота, а к тому когда и дым отечества сладок, та сил вонь благоухания мыслей отечественных есть наисладчашпая; для чести нации, матери нашей, всегда у себя природою и ученостью великих людей имевшей, столько светил выпустившей, --для любителей своего отечества, для знающих под корою просторечия находить драгоценность мыслей, прошу вате преосвященство велико одолжить меня — интермедии Танского то ИЛИ врщи, приказав списать по почте мне в Санктпетербург доставить, да изыде? в свет, да даст величие отечеству своему наш Плавт, наш Молрер, ежелц что не более1
; ибо я помню некоторые стихи: описание Великодня, берствр сатаны и смерти, смерти Иуды — прекрасные описания!»Этот интересный отзыв приобретает еще более значения, если мы щщмам в соображение личность его автора, Это представитель вырщего сдоя современной украинской интеллигенции, не только по своему званию полковника русской службы, но и по образованию; он закончил срое
356 ^
образование в петербургском «академическом университета», довольно долго «вояжировал» за границей, сотрудничал в великороссийских изданиях. С другой стороны, он представитель украинского патриотического круга, как человек, служивший в гетманском управлении, близкий к последнему гетману Разумовскому. В его лице мы, таким образом, видим слияние старых традиций Гетманщины с новыми культурными течениями, характеризующее вообще начатки украинского возрождения; новые течения, как видим, не исключают, а наоборот поднимают уважение и внимание к проявлениям украинской национальной жизни. Отзыв Лобысевича об украинских интермедиях показывает, что среди украинского образованного общества, в большинстве склонного смотреть на произведения писанные на украинском языке как на вещи только забавные, а не настоящую литературу, существовали уже люди иного склада. Они смотрели на народные произведения серьезнее и глубже, как на вещи, не устунавшие классическим образцам и могущие составить славу украинского «отечества». Если их оценка литературных достоинств украинских произведений преувеличена, то уверенность, что в этом направлении могут быть созданы вещи, могущие занять место рядом с европейскими образцами, была, конечно, очень ценна.
Первое произведение, изданное и доступное широкой публике, должно было поддержать эту уверенность и научить широкую публику смотреть серьезнее на творчество на украинском народном языке. Пример того ае Лобысевича, с таким трудом старавшегося достать копию такого громкого; произведения, как пьеса Конисского, показывает ясно, насколько важным тормозом развития украинского творчества было отсутствие печатных изданий, созданное старыми цензурными запрещениями и затем державшееся или в силу инерции, или в силу цензурных препятствий (трудно решить). По этому примеру можно судить, как слабо было распространение произведений на украинском языке и как легко они утрачивались, Обращение народных произведений к услугам печатного станка имела в виду этого очень большое значение.
Ряд талантливых произведений на народном украинском языке, появляющихся в печати в последних годах XVIII и первых десятилетиях XIX в. действительно создает и укрепляет новое отношение к украинскому слову. К нему обращаются все более и более серьезно, как к наиболее полному выражению украинофильских симпатий, как к наилучшему средству общения со своим народом, своими земляками. Такой поворот имел чрезвычайно важное значение. Народный язык, утраченный уже интеллигенцией и сохраненный только народом, обратил украинскую интеллигенцию лицом к народу после векового отчуждения от него. Научив ценить и уважать не только язык, но и его носителя, он послужил могущественным средством взаимного сближения. Язык решил
судьбу украинского возрождения, восстановив разорванную связь интеллигенции с народом, открыв дорогу к народной душе, к общению с нею, Отсюда оригинальное содержание, характеризующее эту новую украинскую литературу уже с первых шагов ее — народные темы творчества, реализм и демократизм. Языку была, обязана Украина тем, что украинофильетво не ограничилось собиранием произведений народной словесности, составлением грамматик и словарей, а перешло в настоящее национальное возрождение. С этой точки зрения первые литературные произведения, вызвавшие серьезное внимание к народному языку и послужившие началом литературной обработки его, составили эпоху в истории украинского народа.
Песколько позже этот поворот к народному украинскому языку, в значительной степени еще стихийный, мало сознательный, находит свое истолкование и санкцию в идеях народности, в романтическом увлечении последней, распространяющемся со второй четверти XIX в. в украинском, так точно как и в великорусском и польском обществе и в отзвуках славянского возрождения.
Нелегко установить момент, с какого начинается воздействие этих идей на украинское возрождение, но значение их в истории последнего вполне несомненно. Начавшееся в Англии, еще в первой половине XVIII в., обращение к народности начинает воздействовать на славянские земли с концом XVIII в., главным образом чрез посредство германской среды, в которой идеи народности начинают культивироваться преимущественно с последней четверти XVIII в. Переходя к Славянам, они встречаются здесь с подобными полустихийными национальными течениями, какие мы видим на Украине конца XVIII в., и поддерживают их, давая известную моральную санкцию. В этом же направлении воздействует затем национальное движение наполеоновской эпохи, и еще позже — начинают взаимно воздействовать симптомы национального пробуждения у разных славянских народностей. Влияние баллад Перси, Макферсонова Оссиана, «Идей» Гердера встречается с первыми попытками собирания славянских песен, начинающимися с концом XVIII в , и более серьезными трудами первой четверти XIX в., как сборник сербских песен Караджича, и немногим позднейшие сборники украинских песен и статьи Ходакбеского, Цертелеван др.1
.1
Старейший из сборников украинских песен — Ходаковского, собранный главным образом в 1814—1817 гг., не был своевременно издан (о нем работа Доыаницкого в ЬХУ т Записок и т 1м. III), так что первым печатным сборником был Опыт собрания старинных малорос. песней Цертелева, 1819 г. За ним последовал первый сборник Максимовича (1827), Запорожская Старина» Срезневского (с 1833 г.) и второй сборник Максимовича (1834),Af.C.
Развивается небывалый дотоле интерес к народной словесности, к этнографии, к историческим традициям, к национальным особенностям. ♦Народность* становится боевым кликом культурного движения, предметом восторженная культа. В ее идеях находит себе подкрепление и — так сказать — теоретическое оправдание и обращение к народной стихии» развивающееся среди украинского общества, а пример других славянских народностей помогает ему ориентироваться в задачах и потребностях национального возрождения.
А это обращение к народной словесности, к изучению народной жизни имело на украинской почве опять таки чрезвычайно важные последствия для украинского возрождения в самом широком значении этого слова. Украинская народная поэзия, за исключением сербской, не имеет соперника среди народов Европы; а народная жизнь Украины отличается чрезвычайным разнообразием, богатством и колоритностью содержания, Богатство и высокие качества украинской народной словесности поражали первых собирателей народных произведений. Украинский народ оказывался обладателем несравненных сокровищ поэзии, творцом произведений, который по силе и красоте можно было смело поставить наряду с наилучпшми образцами народной поэзии Европы, сопоставить с выдающимися произведениями не только народного, а и вообще поэтического творчества. И этим творцом, по тогдашним понятиям, была, именно «врая, безыменная народная масса, порабощенное и угнетенное простонародье, на которое была склонна так свысока смотреть украинская интеллигенция с высоты своего невысокого европеизма.
Какой переворота должно было произвести это открытие в более чутких и вдумчивых представителях украинской интеллигенции! Народ в их глазах становится носителем правды и красоты жизни. Возуожное приближение к нему становится руководящей идеей творчества, а народная словесность — неистощимой сокровищницей, из которой черпаются мотивы и краски творчества.
С концом 20-х гг. это течение начинает проявляться уже вполне определенно у представителей украинской интеллигенции. «Наступило, кажется, то время, когда познают истинную цену народности», пишет Максимович в предисловии к первому своему сборнику украинских песен» (1827). «Знаете ли», — пишет в открытом письме к нему в том же году другой собиратель произведений украинской народной поэзии, Цертелев, — «что сию безыскусственную поэзию (народную) предпочитаю я большей части наших романов, баллад и (слушайте, слушайте!) даже многим романтическим нашим поэмам». Благодаря своей оригинальности и колоритности, украинская народная жизнь и прошлое украинского народа возбуждают большой интерес среди великорусского общества.
359
Молодой Гоголь, приехав в Петербург в конце 20-х гг., с удивлением замечает моду на все украинское среди петербургского общества и начинает осаждать своих родных требованиями присылки этнографических и исторических материалов. Спрос вызывает появление множества произведений на украинские темы из прошлого и настоящего. И опять этот интерес в великорусской литературе, несомненно, поощрял и ободрял Украинцев в их обращении к народной жизни, народному творчеству, народному языку.
Но начавшееся таким образом на почве языка и литературного творчества сближение с народными массами не ограничивалось чисто литературной областью. Оно постепенно вводило представителей украинской интеллигенции в понимание и социальных условий народной жизни. Традиции козацкой эпохи, жившие среди интеллигенции и весьма живучие в то время среди народа, с их амальгамою национально-политических и социальных мотивов, сослужили тут также немалую службу. Затем воздействовало западно-европейское наследие великой французской революции, социальные теории первой половины XIX в., и идеи национального освобождения. Проблески участия к тяжелому социальному положению народных масс, встречающиеся с первых страниц возрождающейся украинской литературы, с концом второй четверти начинают переходить в вполне сознательные взгляды на социальное и политическое положение народных масс и кладут первые основы социальной и политической программы украинства.
Таковы были общие условия, нод влиянием которых складывалось и развивалось украинское движение.
Долгое время оно было почти исключительно литературным, и рост народной литературы создавал его этапы.
Как я уже сказал, появление нескольких талантливых произведений на рубеже XVIII и XIX века; заставивших вдумчиво и серьезно отнестись к народному языку и народной стихии в литературе, было первым таким этапом.
Первым произведением в этом ряде была пародированная Энеида Ивана Котляревского. Автор ее происходил из небогатой дворянской (т. е. признанной в дворянских правах при последних реформах) семьи, был воспитанником старой украинской школы (переяславской семинарии). Свою пародию он написал в молодости, подражая подобной же великорусский пародии и едва ли преследуя при этом какие-либо цели, кроме простой шутки. Однако на нее обратил внимание один из образованных и богатых его земляков, С. Парпура, и без ведома автора издал его в Петербурге в 1798 г. Пародия произвела впечатление и действительно имела полное право на внимание: автор обнаружил в ней большой литератур-
360 @
ный талант, непринужденный юмор. Но что главным образом создало популярность пародии Котляревского — это талантливые штрихи и целые картины украинской жизни, которыми автор наполнил свое произведение, представив Эиес и его спутников в виде ватаги украинских бродяг-козаков1
, а также чистый и прекрасный народный язык, которым оно было написано. Такой большой и талантливой вещи еще не видела Украина — в печати вдобавок2. Из-за пародированной фабулы Энеиды показалась картина украинской жизни, какой не знала украинская письменность — картина небывалая по широте, реализму и артистическому исполнению. Перелицованная Энеида быстро разошлась и потребовала нового издания.Это внушило Котляревскому, желание продолжить свое произведение: первое издание заключало только три песни, впоследствии он присоединил к ним новые три. Кроме того, он написал для сцены оперетту «Наталка Полтавка*, появившуюся на сцене впервые в 1819 г., и водевиль «Москаль Чаривник*. Здесь на ряду с талантливым изображением украинской жизни мы встречаем уже сознательное стремление автора выдвинуть положительным стороны народного быта и симпатичные черты народного характера. Пьесы эти имели огромный и прочный успех, — они не сошли с репертуара до сих пор.
Однако, несмотря на громкий успех Энеиды, мы не видим, чтобы она вызвала какое-либо литературное движение непосредственно уже одним своим появлением, хотя и встречаются отдельные произведения, навеянные ею Павловский, составитель первой грамматики украинского языка, изданной в 1818 г,, т. е. двадцать лет после появления Энеиды, все еще называет украинский язык «исчезающим наречием». Впервые то, что можно уже назвать украинским литературным движением, видим мы в конце второго десятилетия XIX в., и то не на родине Котляревского — в Полтаве, а вне границ старой Гетманщины: в столице слободской Украины — Харькове. Последний с основанием здесь университета (1805), а потом женского института становится первым культурным центром восточной Украины, тем более, что названные просветительные учреждения были созданы усилиями и материальными жертвами самого местного общества, а не просто открыты правительством. В связи с этим раз-
1
Такие бездомные казаки были пред глазами — в виде скитавшихся Запорожцев разрушенной Сичи-2
Ранее Энеиды Котляревского из произведений на народном язык, не говоря о народных песнях, включавшихся в песенники, напечатана была только небольшая песня основателя Кубанского войска А. Головагого — «Песня Черноморского войска, по получении на землю высочайших грамот», напечатанная а 1792 г., как выражение лояльных чувств кубанских Запорожцев.вивается здесь весьма оживленная для своего времени литературная и просветительная деятельность.
Правда и эти школы, и зто движение были великорусскими, с очень слабой местной окраской. Культура, которая развивалась в этом украинском центре, была также великорусской. Украинское течение проявляется очень скромно, в виде нескольких украинских книг и бронпор, разделенных годами, отдельных украинских стихотворений и рассказов, помещаемых в местных журналах и альманахах, издаваемых на великорусском языке. Рядом с «настоящей» великорусской культурой, к которой серьезно относилось не только правительство, но и местное украинское общество, это украинское течение могло считаться еще мелким провинциализмом, забавой или капризом этнографов и антиквариев. Но все же, хоть и в скромных размерах, это был первый литературный украинский кружок, первая «школа». В Харькове один за другим выступает ряд писателей с большими или меньшими дарованиями, пишущих поукраински в харьковских изданиях: Петр Гулак-Артемовский, автор нескольких прекрасных стихотворений (баллад, сатирических рассказов и лирических произведений, печатавшихся с 1817 г.), Григорий Квитка — автор первых украинских повестей, Амвросий Метлинский и Николай Костомаров — украинские поэты и этнографы. Харькову же принадлежали и такие деятели, как помянутый автор первой украинской грамматики Павловский (1818), издатели украинских песен Цертелев (1819), Срезневский (1833) и др.
В конце 1820-х и в 1830-х гг. тут уже действительно есть вполне осязательная украинская группа, при том представленная людьми образованными и уважаемыми, к деятельности которых общество должно было относиться с подобающей серьезностью. В чисто литературном отношении они делают большой шаг вперед и в отношении разнообразия творчества, и в смысле сознательности его. Появляются теоретические оправдания писательства на народном языке (статья Квитки, 1833 г.). Украинские писатели подают руку славянскому возрождению и романтическим интересам к народности. Но более широкой постановки национальной украинской идеи здесь еще нет; не только политической, но и определенно выраженной общественной окраски в произведениях зтой школы мы еще не видим.
Появление между украинскими писателями с конца тридцатых годов такого первостепенного дарования, как Тарас Шевченко, завершает образование украинской народной литературы. Для украинского возрождения такое быстрое — в сорок лет спустя после первых серьезных шагов возрождения народной литературы — появление гениального поэта было большим счастьем. Совершенно справедливо было замечено, что с появлением Шевчеика украинская литература не нуждалась в рекомендаци-
362
Этот крепостной козачек (мальчик для посылок) и малярский ученик1
, не получивший никакого правильного образования, но гениальной интуицией восполнявший пробелы своих знаний — составляет единственное в своем роде явление во всемирной литературе. Как лирический поэт глубиной, непринужденностью и непосредственностью чувства и красотой формы он не уступает никому, и при этом остается уникатом по своей народности. Его творчество — это творчество народа, достигающего сразу, без посредствующих степеней, высокого интеллектуального развития и индивидуального сознания и соединяющего в своих созданиях непосредственность народной поэзии с сознательностью литературного творчества. В украинскую литературу Шевченко внес новое содержание, целый ряд новых мотивов. Укажу только наиболее выдающиеся стороны, как обращение к прошлому, невиданный пред тем энтузиазм для народных войн XVII—XVIII вв. и козачества, в идеализации которого; согласно народной традиции, поэт отыскивает мотивы, созвучные его идеалам общественной справедливости, свободы и независимости; протест против крепостного права, вытекающий из тех же идеалов, и по силе и напряжению не имеющий ничего себе равного; такой же протест против политического гнета и всякого посягательства на свободу и достоинство человеческой личности.В1845 г., находясь в зените своего творчества, Шевченко переселяется в Киев, где встречается с другими двумя корифеями украинского возрождения — историком Костомаровым и этнографом, позже также выдающимся поэтом и историческим писателем Пантелеймоном Кулишем. Вокруг основанного незадолго перед тем киевского университета2
собирается кружок украинофилов, организующих так наз. Кирилло-ме-1
Он родился в 1814 г. в Звенигородском уезде киевской губернии, в 1838 г. выкуплен был на свободу покровителями его поэтического и художественного дарования (он был также и даровитым художником).2
Киевский университет был открыть в 1834 с взамен польского университета в Вильне и такого же лицее в Кременге (на Волыни), закрытых на время восстания 1831 г., и с самого начала получил очень официозный характер, от которого и позже не успел освободитьсяфодиевское братство. Оно просуществовало недолго, но в истории украинского народа имеет то важное значение, что здесь мы впервые видим попытки теоретического формулирования украинской идеи в политической и общественной сфере в духе прогресса и свободы. Программа Кирилло-мефодиевского братства возрождала идеи старых «Соединенных Славян» 1820-х, но со многими существенными поправками. Славянские народы, в число которых, как полноправный член, включалась также украинская народность, должны были составить федерацию, слагающуюся из самостоятельных национальных государств, объединенных федеральным правительством — «общим славянским собором из представителей всех племен». Каждая народность должна была «составлять особенную речь посполитую* (республику), и таким же демократическим республиканским устройством — «правлением народным, с правителем, избранным на время», должна была венчаться федерация. Во внутреннем строе национальных государств должно было быть проведено «всеобщее равенство* — никакого различия сословий, полная свобода веры, мысли и слова, и ближайшей своей целью братство ставило «искоренение рабства и всякого унижения низших классов» *.
В литературе программа кружка проявить себя не успела. В1847 г., по доносу одного студента киевского университета, кружок был открыт, участники арестованы и подверглись более или менее тяжелым наказаниями Шевченко был отдан в солдаты и сослан на азиатскую границу, с воспрещением писать и рисовать; Костомаров и Кулиш были выслали, с воспрещением литературной деятельности, и тому под. В развитии украинской литературы н народного возрождения наступает невольный перерыв, и только в конце 1850-х гг. кирилло-мефодиевские братчики получают возможность собраться в Петербурге и вернуться к литературным и ученым занятиям.
Кулиш, ранее других освобожденный из ссылки, развивает весьма энергическую издательскую деятельность, собирает литературные силы и после ряда более мелких изданий, в 1861 г. налаживает с кружком земляков, собравшихся в Петербурге, издание первого литературного и общественного украинского журнала «Основа*. Кулиш и Костомаров стояли во главе издания, а умерший в начале 1861 г. Шевченко был в нем представлен обильным посмертным своим литературным наследием. Журнал таким образом являлся органом Кприлло-мефодиевского кружка. Но полного своего развития идеи кирилло-мефодиевской программы в деятельности петербургского кружка не нашли, и сдержанность «Основы* во многих пунктах политических и культурно-общественных вопро-
1
«Устав» и «Правила» братства я журналов «Былое», 1406,11.сов, очевидно, нельзя объяснять одними цензурными стеснениями. Вероятно, жизненный опыт охладил мечты юности, а очередные, существенно важные для украинского народа задачи, выдвинутые ходом русской жизни, заставили стушеваться далекие мечты об устройстве славянского мира. Но с другой стороны очевидно также, что идее полного и всестороннего национального развития украинской народности не представлялась еще с полной ясностью кружку «Основы».
Самый факт, что центром украинского движения конца 50-х и начала 60-х годов сделался Петербург — правительственный центр, удаленный от украинской территории, показывает, как слабо было еще это движение, как связано о деятельностью немногих единиц. Но сам по себе этот петербургский период остается светлым моментом в его развитии. «Основа», несмотря на свое кратковременное существование и ограниченность своей национальной программы, сделала большое дело, «впервые объединив национальные элементы Украины на довольно прогрессивной платформе и связав украинское движение с прогрессивными и демократическими течениями великорусского общества.
Украинское движение, подготовившее в своей литературе вопрос об освобождении крестьян гораздо раньше и глубже, чем это было сделано в литературе великорусской, в этот момент, когда освобождение крестьян стало злобой дня для всей интеллигента в России (в конце 50-х и начале 60-х годов), слилось в первых рядах освободительного движения и в тесном общении с кртгь. В цлиях направленных к просвещению народных масс, украинская интеллигенция шла тоже впереди великорусской, напр. в развитии воскресных школ, в проведении народного языка в начальном обучении, и находила полное сочувствие поддержку в тогдашних великорусских деятелях по народному образованию. Петербургский комитет грамотности ходатайствовал в 1862 г. о введении в народных школах Украины преподавания на украинском языке. В его списке рекомендованных для народного чтения книг этого года число украинских книг почти равнялось числу великорусских (позже, в издании списка 1867 г., когда направление комитета изменилось, украинских книг уже не было).
Вообще это время отличается отрадной близостью и солидарностью представителей украинского и великорусского прогрессивного движения. В «Основе» принимали участие и великорусские ученые и писатели; с другой стороны, петербургский украинский кружок принимал участие в предприятиях и манифестациях прогрессивного характера, предпринимавшихся великорусскими писателями. Так, напр,, имена Шевчеика, Костомарова, Кулиша Марка Вовчка и др. виднелись среди подписей под протестом против юдофобских выходок известной части
печати в 1858 г, Это было очень ценное единение, так как раньше украинские народники нередко тяготели в сторону реакционного великорусского славянофильства, встречая со стороны «западников» иногда довольно и резкое неприязненное отношение (как резкая до неприличия выходка Белинского по адресу Шевченка). Теперь завязываются прочные связи украинства с прогрессивными великорусскими течениями, много обещавшие той и другой стороне.
С этой точки зрения перерыв, произведенный цензурными стеснениями, рассеявшими петербургский кружок, был особенно неблагоприятен для украинского движения. Интеллигенция великорусская, а с нею и украинская (в России) продолжала жить кипучею жизнью; время выдвигало один за другим новые вопросы « политического и общественного характера. Украинское же национальное движение, прерванное в своем органическом развитии почти десятилетним аптрактом, когда получило возможность проявить признаки жизни, принуждено было начать с того, на чем его представители остановились во время «Основы», т. е. историко-этнографических интересов и элементарных для этого нового времени, неясных народнических стремлений. Вследствие этого прогрессивной части общества оно казалось каким-то анахронизмом и с тех нор сделалось для нее предметом снисходительного сожаления — или даже известной неприязни.
Деятельность кружка «Основы* была прекращена в 1863 г., когда на украинофилов было брошено подозрение в связях с польским движением, и «польская интрига» стала с тех пор для известной части печати в России обычным оружием борьбы против украинского движения. Этих глашатаев «польской интриги* не смущало то обстоятельство, что именно с польской стороны новое украинство встречалось с ожесточенной враждой. В разгар украинофильского движения в начале 1800-х гг. польские помещики Киевской губ. засынали администрацию доносами на украинофилов, обвиняя их в стремлении ниспровергнуть существующий строй, а галицкие Поляки, считая местное украинское движение интригой австрийского правительства, усердно стараются вооружить это последнее против представителей украинского движения, обвиняя их в анархизме и тяготении к России.
Неосведомленность правительственных сфер давала благоприятную почву для противоукраинской агитации. Подвергались запрещению такие вполне невинные украинофильские органы, как «Чернигове Листок*. Издание украинских учебников встретилось с непреодолимыми затруднениями. Начались гонения на воскресные щколы. Целый ряд представителей украинского движения подвергся административным высылкам и разным преследованиям.
М.С,
Наконец, на украинскую литературу обрушивается полная проскрипция. Министр внутренних дел (Балуев), ссылаясь на мнение большинства Малороссиян, которые якобы «весьма основательно доказывают, что никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может» , полагает начало новому курсу правительственной политики по отношению к украинскому движению. Подозревая в украинском движении влияние «политических замыслов Польши», а в распространении грамотности и просвещения среди народа лишь благовидный предлог для политической пропаганды, он в 1863 г. предлагает цензурному ведомству разрешить к печати на украинском языке только беллетристику, а книг учебных, популярно научного и религиозного содержания и вообще предназначаемых для народа не разрешать впредь до сношения министра с другими ведомствами1
,Против такого огульного воспрещения решительно восстал министр народного просвещения (Головин), находя неуместным проектированный министром внутренних дел поход против украинского языка, как такового. «Сущность сочинения», — писал он в своем возражении — «мысли, изложенные в оном, и вообще учение, которое оно распространяет, а отнюдь не язык или наречие, на котором оно записано, составляют основание к запрещению или дозволению той или другой книги, и старапие литераторов обработать грамматически каждый язык или наречие и для сего писать на нем и печатать — весьма полезно в видах народного просвещения и заслуживает полного уважения»2
. Тем не менее, распоряжение Валуева осталось в силе, было очень энергично поддержано со стороны духовного ведомства, наложившего в это время свое вето на издание священного писания на украинском языке, а не в меру ретивая цензура перестала разрешать к печати вообще все написанное на украинском языке — даже и беллетристику.Литературная работа была остановлена в России почти на целое десятилетие. Но развернувшуюся энергию движения нельзя было остановить этими репрессиями и в результата эта первая проскрипция украинского слова в России вызвала первый исход украинских деятелей из России в Галицию.
1
«Чтобы к печати дозволялись только такие произведения на этом (малороссийском) языке, которые принадлежат к области изящной литературы, пропуском же книг на малороссийском языке как духовного содержания, так учебных и вообще назначаемых для первоначального чтения народа, приостановиться (Отношение министра в книге М. Лемке Эпоха ценаурных реформ, стр. 302).2
Там же, стр. 306.@ 367
Лнтератураю начатках литературы на народном языке упомянутая работа П. Житепкого об «Энеиде» и указанные выше работы Н. Петрова и В. Перетца; Для литературы XIX в.; Н, Петров; Очерки украинской литературы XIX в., 1883, и обширный разбор это книги И. Дашкевича в отчете о 18 присуждении премия Уварова петербургской академией; Огоновский: «История литературы русской», Львов, II—IV, 1886—1894, и новые, более популярные очерки Ив. Франка» Иарнс украинсько-руськой лигературн (1910) и С. Ефремова; История украинского письменства (1911). Для 40-х годов; Ал. Грушевский; Б сорокових рокнв (Записки тов. Шевченка г. 83, 85 и 89), и статьи в Журнале Мин. нар. проев, и Известиях петерб. академии (1908—1913). О кружке «Основы* — И. Стешенко «Украннськи шестидесятники», в Записках Киев, укр. и. тов т. II.
XXIX. УКРАИНСКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ В АВСТРО-ВЕНГРИИ.
В Галицин наличность известного культурного и национального роста, созданного подъемом ее единственной тогдашней интеллигенции — униатского духовенства, вполне определенно дает себя чувствовать в первые десятилетия XIX в. Вопрос о преподавательском языке в народных школах, в которых польская шляхта хотела заменить украинский язык польским, существенно задев национальные интересы Русин, послужить поводом к первым вполне определенным выступлениям с их стороны в защиту своих национальных прав. В 1816 г. митрополит Левицкий по инициативе каноника Могильницкого, крупнейшего из представителей нарастающего культурно-национального движения, «обратился к правительству с ходатайством о введении преподавания на русинском языке во всех народных школах. Когда же комиссия по школьному вопресу постановила уже известное нам решение о введении в народных школах преподавания на польском языке, митрополит внес протест против этого. Несколько позже (1822) Могильницкий предложил мемориал в защиту полноправности и важности русинского (украинского) языка; выраженные тут мысли были затем развиты им в трактат «Ведомость о русском языке»1
, изданном в 1829 г, в нольском извлечении, по адресу польской шляхты, под названием: «Rozprawa о jezyku ruskira». Это быль первый ученый трактат в защиту украинского языка и поэтому перепечатывался много раз в Австрии и в России — все в том же сокращенном виде2. По инициативе того же Могильницкого основано было в Перемышле в 1816 г. первое русинское общество для распространения просвещения среди народа на народном языке; впрочем, несмотря на свой очень скромный, клерикальный характер, общество это встретило сильнейшее противодействие со стороны польского духовенства и базилиаа и сразу все заглохло.Гораздо успешнее были труды по организации русинских частных (церковных) школ, которыми приходилось вознаграждать население за
1
Напомню, что в этом «этимологическом» правописании и нужно читать как и.утрату официальной народной школы, получившей польский характер после известного нам решения школьной комиссии. Стараниями духовенства, душею которых был тот же Могильницкий, в короткое время создана была очень значительная сеть начальных (приходских) и низших (т. н. тривиальных) школ: напр. в 1833 г. в неремышльской епархии считалось 385 приходских («парохиальных») и 24 «тривиальные» школы. Для приготовления учителей была организована своего рода учительская семинария в Перемышле. Для потребностей этой новой школы составлялись учебники; являлась надобность в грамматике языка, который должен был служить и языком преподавания и предметом «литературной обработки, и это обстоятельство ставило на очередь вопрос об отношении литературного и преподавательского языка к народной стихии.
В 1820-х годах этот вопрос еще не имеет позднейшей остроты и принципиальности. Авторы первых известных нам грамматик склоняются к народной стихии, хотя и считают нужным «очищать от грубых заблуждений простонародной речи», приближая ее к старой книжной и церковнославянской речи. На такой точке зрения стоит Могильницкий в своей оставшейся неизданной, недавно отысканной «Грамматике языка словено-русского», составленной в 1820-х гг., и другой перемышльский каноник Лавривский, приготовлявший также грамматику (известную лишь в рукописных фрагментах).
Принципиальным и жгучим вопрос делается в 1830-х гг., когда народный язык получает новых убежденных и горячих сторонников. Тут сказывалось уже непосредственное влияние и славянского возрождения, один из видных деятелей которого Б. Копитар специально интересовался украинской народностью и усиленно советовал галицким Ружнам развивать книжный язык на чистой основе народного. Еще более влияли, конечно первые пробы литературной обработки народного языка в восточной Украине. Начинается полемика между защитниками церковного книжного языка и народной речи. Автор первой печатной западноукраинской грамматики, Мих. Лучкай, из угорской Украины, и автор первой галицкой грамматики Иосиф Левицкий, склонявшиеся в сторону книжного языка (а первый и в сторону литературного великорусского), вызывают протест со стороны галицкого грамматика Юсифа Лозинского, довольно решительно (ее без непосредственного влияния Копитара) ставшего на сторону народного языка (1833—34).
Еще более решительную позицию занимает в этом смысле кружок молодых богословов, образовавшийся в львовской семинарии в 1830-х гг., и под влиянием указанных выше факторов, а также тогдашней революционной польской пропаганды в Галиции, усвоивший народнические и вообще прогрессивные взгляды. Во главе его стояла так называемая «
25 Зак. 35
русская троица»1
, от которой выводится обыкновенно национальное возрождение галицких Русин: Маркиан Шашкевич, Яков Голованкий и Иван Василевич, в начале 30-х гг. слушавшие философию и богословие во Львове. Под влиянием первых литературных произведений и опытов народоизучения в восточной Украине, кружок этот также занимается изучением истории и словесности украинского народа, собирает этнографический материал и пробует свои силы на народном языке, который стремится провести в церковную проповедь и практику. Шашкевич потом приобрел значение первого народного поэта Галиции; Головацкому выпало на долю стать первым патентованным учёным украиноведом — профессором украинского языка и литературы на новооснованной кафедре львовского университета; Вагилевич, живой, импульсивный, занимался понемногу всем: историей, словесностью, археологией, этнографией.Но их начинания были встречены в официальных кругах очень неблагоприятно: настроение здесь с 1780-х годов изменилось радикально. Местная австрийская администрация подозрительно отнеслось к симптомам нового украинского движения. Имея достаточно хлопот с польским национальным движением, она опасалась новых затруднений с оживлением русинского общества, проявлений с его стороны каких либо свободолюбивых стремлений и в результате — национальных конфликтов.
Тот же Копитар, о котором мы только что говорили как о стороннике национального возрождения галицких Украинцев, как ревностный австрияк, подал австрийскому правительству мысль обезопасить австрийских Украинцев от нежелательных влияний российской Украины, и результатом его представлений было последовавшее в 1822 г. воспрещение ввоза в Австрию книг церковной и гражданской печати. Первый альманах «Зоря*, составленный кружком Шашкевича, попавший в руки Копитара как цензора был отослан им, для большей надежности, на заключение митрополита и в конце концов запрещен»(1834). Свой новый альманах — «Русалка Днистрова», составленный из народных песен и собственных произведений еще более осторожно, чем «Зоря*, кружок Шашкевича, чтобы избежать австрийской цензуры, издал в Пеште, но когда книгу прислали во Львов, всю ее конфисковала цензура, и только в 1848 г. добились ее выдачи.
Специальная цензура, учрежденная для местных украинских изданий и порученная одному из наиболее реакционно-настроенных представителей униатского духовенства Вен. Левицкому, с величайшею подозрительностью относилась ко всему, что выходило из рамок традиции.
1
Я напомню еще раа, что в Галиции удержалась и доселе традиция русского имени, и тут называют «русским» яаык и племя украинское.Грамматика Лозинского подвергалась запрещению, потому что цензура заметила в ней реформационные тенденции в области языка, нарушающие «основную черту русинского характера — консервативность*. Совершенно невинные вещи: книги церковного содержания, оды в честь императорского дома конфисковались потому, что были написаны недостаточно архаическим церковным языком или напечатаны не церковным, а гражданским шрифтом. Строго лояльные исторические произведения отдавались на всякий случай на просмотр Полякам, «чтобы предотвратить трения между обеими сторонами».
Не удивительно после этого, что кружок Шашкевича подвергся всяческим гонениям. Оам Шашкевич — талантливый писатель, первый национальный поэт Галицкой Гуси, умер от лишений через несколько лет на «голодовке». Вагилевич также не вынес этих преследований и погиб. Все затихло.
Движение было придавлено. Но национальная идея не умерла, тем более, что среди этих гонений на галицких народников крепла и выходила на широкую дорогу народная украинская литература в восточной Украине, служа постоянным стимулом галицкому народничеству. Гробовое молчание реакции, которая погребла первые начатки галицкого возрождения, нарушила буря 1848 г. Но галицкая Украина была слишком задавлена, слишком окоченела, чтобы принять участие в освободительном движении. К тому же революционное движение в Галиции представляли Поляки, их целью было восстановление Польши в исторических границах, чему Русины, разумеется, не могли сочувствовать. Правительство искало в них опоры против Поляков, и они откликпулись на этот призыв с полной готовностью. Не без участия тогдашнего австрийского наместника Стадиона (о котором долго потом Поляки говорили, что он «изобрел»* Русин в Галиции), началась организация их основан политический клуб «Головна Рада», начала выходить газета «Зоря Галицька».
Отчасти вследствие такой поддержки правительства, отчасти из оппозиции Полякам, русинское движение 1848 г. получило характер чрезвычайно консервативный и лояльный — австрийский. Это нанравление его находило свое оправдание в благах намерениях австрийского правительства, заявлявшего твердое намерение ввести украинский (русинский) язык в средней и высшей школе восточной Галиции, отделить ее в административном отношении от польских областей (западной Галиции), с которыми она оказалась совершенно случайным образом связанной. В этом смысле и делались некоторые начинания (позже, в 1850 г. даже был издан закон, размежевавший Галицию на три национальный территории, две однородные по национальному составу и третью — смешанную) . Большое впечатление произвела последовавшая в том же
25"
372 @
1848 году отмена «паницины* (барщины) и крепостной зависимости и призыв украинского населения в организации своей национальной гвардии, в противовес организациям польским.
Не без влияния таких официальных течений украинское общество Галиции взяло довольно определенную национальную ноту. Помянутая «Головка Рада» и созванный осенью того ящ года «Собор русских ученых» поставили целый ряд весьма рациональных требований и резолюций, предвосхищавших во многом позднейшую программу галицкого возрождения. Таково, налр., было помянуто^ требование, чтобы Галиция была разделена на две национальные территории; чтобы в школах был введен русинский язык; чтобы было организовано просветительное учреждение по образцу чешской «Матицы*, чтобы установлена была единообразная грамматика и правописание для «русского* (те. украинского) языка и он был ясно отграничен от польского и великорусского, — собор, как и вообще все это движение, стремился к отграничению украинской народности и от польской и от великорусской. Но в конце концов официозный характер движения еще более содействовал тому, что во главе украинского движения стали элементы крайне консервативные, реакционные, которые очень скоро задавил^ все свежее, возрождающее в новом движении, когда правительство перестало поддерживать своими влияниями чисто народные, национальные Элементы этого движения,
Австрийское правительство после подавления революционного движения, переставь нуждаться в Русинах, вообще перестало ими интересоваться и оказывать им свою поддержку, и русинское движение, опиравшее все свои расчеты на его поддержку, падает и глохнет. Клерикальноконсервативные элементы, игравшие роль вождей и представителей русинского народа, его единственная тогда «интеллигенция», на ty10
состоявшая из священников и смотревшая на митрополита с его соборным капитулом, как на вождей народа, почувствовали себя бессильными и беспомощными без правительственной поддержки. Они остались пассивными зрителями важных перемен, совершавшихся во внутренних отношениях Галиции среди затишья реакции, воцарившейся во всей Австрии после бурь 1848 г. На их глазах выплывали снова наверх реакционные, клерикально-шляхетские польские элементы и снискав доверие центрального правительства, получали край в свое полное, безраздельное и бесконтрольное управление. Правительство головой выдавало польской шляхте своих верных слуг, «восточных Тирс>льцев*, как называли Русин за оказанную в 1848 г. верность Австрии.Должность наместника Галиции начинает замещаться по рекомендации польских аристократов. Вся администрация переходит в руки шляхты. Польский язык становится языком делопроизводства и сношений,
вводится в гимназиях и университета для всех предметов. Русины увидели себя во власти своих вековечных врагов, которые пошли на службу правительству за цену бесконтрольного господства в Галиции и приступили к систематической работе (ргаса organiczna) над подавлением русинского народа, осмелившегося им показать рога в 1848 г., — над превращением его в аморфный строительный материал будущей, возобновленной Польши.
Русины немного выиграли и от введения конституции, представительного правления и самоуправления провинций, начатого октябрьским патентом 1860-го и законченного австро-венгерским соглашением 1867 г. При представительном образе правления польская шляхта, захватившая в свои руки представительство Галиции, имела возможность оказывать правительству ценные услуги в общеимперских делах и зато могла рассчитывать с его стороны на еще большую поддержку в своих планах утверждения польского господства в Галиции. Задержав в своих руках управление краем, получив подавляющее большинство в новоучрежденном галицком сейме, польская шляхта отгораживает Галицию непроницаемой стеной от всяких вмешательств центрального правительства и парламента и, не считаясь ни с законами, ни с конституцией, которую на галицкой почве она сводит к чистой пародии, устремится к тому, чтобы превратить Русин в покорных подданных польского госнодства.
Русинская интеллигенция долго ограничивалась вздохами я глухими жалобами на это усиливающееся польское преобладание. 1850-е года, когда начинается эта перестройка галицких отношений, были глухим и темным периодом в жизни русинского общества. Начатки народничества были чрезвычайно слабы. Сравнительно смелые требования и взгляды 48 года были забыты. В литературе и нублицистике, чрезвычайно далеких и бедных, снова возникли споры между сторонниками сближений с народом и его языком и приверженцами «книжного» языка и высшей культуры, образцом которой являлась то старорусская книжность, то великорусская — преимущественно XVIII века. Самые эти споры велись так вяло и с таким слабым культурным аппаратом, что совершенно не подвигали вопроса, обращавшегося в зачарованном кругу. Вопрос об очищении униатского обряда в действительности занимал умы русинских интеллигентов-священников гораздо сильнее, чем эти принципиальные вопросы. Сколько-нибудь активная политика их нугала, так как Русины боялись усилить шансы Поляков, прогневив центральное правительство, в их глазах все еще остававшееся единственным якорем спасения.
Наконец, так называемая «азбучная война», возгоревшаяся в 1859 году по новоду предложения наместника Галиции гр. Голуховского — ввести
374 ^
латинский алфавит в русинскую письменность, вывела Галицкую Русь из оцепенения. Введение латинского «абецадла» казалось заупокойным звоном по русинской душе. С большим единодушием, забыв свои распри, Русины выступили против этого проекта и успели убить его: встретив решительный протеста, правительство не настаивало на этом нововведении.
Этот эпизод яснее поставил перед глазами русинской интеллигенции опасность, грозившую им от возрождающейся Польши. Бездействие грозило гибелью, нужно было искать выхода. К активной борьбе, к организации украинского народа против польского господства эти священники и чиновники были органически неспособны. Им нужна была внешняя опора. Изверившись в австрийскою: » правительстве, вполне подпавшем под влияния польской аристократии и администрации, систематически оклеветывавшей ее в отсутствии австрийской лояльности, в тяготении к России и православия», галицкая интеллигенция действительно все сильнее начинает обращать свои взоры к этому исконному сопернику Польши — России.
Этот «поворот подготовлялся постепенно. Приверженцы высшей культуры и «салонного языка», за неимением такового на месте, действительно давно уже стали обращаться к великорусской книжной речи, и свое «язычие» уподоблять этой последней. Это тяготение было поддержано сношениями с некоторыми русскими панславистами, особенно Погодиным. За чисто литературным тяготившем пошло и политическое. Русское вмешательство в венгерскую кампанию надолго оставило импозантное впечатление в Галиции, через которую проходили русские войска. Они напоминали о существовании в могущественном соседнем государстве русской веры и «русского языка» (сумароковского типа), довольно близкого к книжным упражнениям Галичан. Вздыхая нод гнетом польской шляхты, галицкие «патриоты» с удовольствием останавливали свои мечты на русском царстве, так резко и беспощадно подавлявшем у себя стремления Поляков к восстановлению исторической Польши. Николаевская Россия рисовалась мечтающим Галичанам — священникам и чиновникам — в идеальных чертах. Погром Австрии под Садовой оживлял надежды на вмешательство русского правительства в австрийские дела. Ожидали близкого разрушения Австрии, и русская оккупация Галиции казалась совсем близкой.
В таких обстоятельствах представители «москвофильского» течения (как оно было названо) в Львовской газете «Слово» 27/VII1866, под впечатлением Кениггреца, выступили с новым credo, которое затем было разработано в подробностях. Галицкие Русины, гласило оно — один народ с Великоруссами; нет никаких Русин, есть только один прусский народ, от Карпат до Камчатки. Украинская речь — говор «русского язы
ка», отличающийся только произношением, и «в один час» Галичанин может научиться говорить по-великорусски; под таким заглавием вышло тогда и руководство. «В один час выучиться Малорусину по великорусски». В виду всего этого трудиться над созданием народной украинской литературы — праздная затея: есть готовая великорусская литература, которую нужно только усвоить.
В этом направлении пошло большинство галицкого общества, в числе его и люди, так недавно (на Соборе 1848 г. и в того временных изданиях) защищавшие самобытность и отдельность украинского языка, необходимость национального развития Русин на народной основе и поддержания тесных связей с Украиной. Во главе их оказался один из представителей «троицы» Яков Головацкий, занявший новооткрытую кафедру украинского языка и литературы во львовском университете (1849) и возвеличивший тогда украинский язык громкой фразою, получившею значительную популярность1
. Теперь него, как многих других, подхватила москвофильская волна. К консервативным бюрократическим симпатиям этой священнической и чиновничьей «интеллигенции» как нельзя больше Подходила дореформенная Россия (прогрессивная Россия 60-х, и последующих годов была и осталась им неизвестной и чуждою), а общественной инерции и лености мысли этих косных, реакционных элементов чрезвычайно благоприятствовала москвофильская постановка русинского вопроса.«Патриотам» этого калибра она чрезвычайно облегчала положение: несомненно, легче было признать положении Галиции безвыходным и возложить надежду на оккупацию ею Россией, чем работать над организацией народных сил, развитием просвещения и экономического благосостояния народа и рисковать личным благосостоянием, вступая в борьбу за народные интересы с Поляками и правительством. Русский путешественник, посетивший в 1860-х гг. Львов, рассказывает о галицки# патриотах, встреченных им на замковой горе: они объяснили ему, что на своих прогулках высматривают, не нриближаются ли освободители — русские войска1
.. В ожидании этой блаженной минуты считалось достаточным приобщиться общерусской культуре, посвятив «один час», не1
«Вандтке называет его прекраснейшим из славянских, Мицкевич — из русских языков, Бодянский превозносит его поэтичность и музыкальность и ставит наравне с греческим и итальянским, Коубек и Мацеевский считают его лучшим чешского, Раковецкий сожалеет, что он не сделался господствующим во всей России, а знаменитый великорусский писатель Даль Луганский признает ему первенство пред великорусским народным и книжным языком» («Розправа ояэыцеюжно-русскнм», 1850).376
более, изучению великорусского языка1
, и почивать под сенью польскоавстрийского режима, устраивая под ее покровом свое собственное благосостояние.Но рядом с этим клерикально-бюрократическим большинством выступает меньшинство — особенно из тогдашней молодежи. Последней украинское движение в России, оживившееся как раз тогда, с конца 50х годов, было симпатичнее официальной Рооеии, а народная украинская литература с ее демократическим и народническим направлениями и ромаптическими мечтами о козачестве — ближе и понятнее и по языку, й по содержанию чем великорусская литература «времен очаковских и покоренья Крыма», с которой носились москвофилы (иначе «староруссы» или «твердые» Русины). Эта молодежь находила более достойным работать над улучшением положения своей порабощенной народности, чем желать расплыться в «русском море», и предпочитала обрабатывать народный язык — «язык пастухов и свинопасов», как его презрительно называли приверженцы «салонного» языка, чем «штокать» и «какать» с изучившими «в один час» великорусский язык своими «твердыми» земляками. Среди этой молодежи широко распространяется идеализация козачины (студенты и гимназисты даже одевались «по-козацки»). Украина для нее является священной землею, «Кобзарь* Шевченка — евангелием. Представители этого направления стараются приблизиться к языку украинских писателей, как образцовой обработке народного языка, и в своей литературной деятельности примыкают к украинскому литературному движению, получив и название «украинцев* или «народовцев*.
В 1862 г. выходит первый литературный орган этого направления — «Вечерници*, литературный еженедельник, в значительной степени заполненный перепечатками произведений украинских поэтов и прозаиков. Но этот кружок народовцев был еще слишком слаб; «Вечерници» не просуществовали и года, и журналы, основывавшиеся взамен их (Мета, Нива, Русалка, 1863—66), были тоже не долговечны. Только с 1867г. налаживается журнал «Правда» и издается потом до 1880 г. Так как в России украинские периодические издания не могли выходить вовсе, то «Правда* до некоторой степени, служила органом всеукраинским, насколько это возможно было при цензурных стеснениях, не допускавших ее, как и других галицких украинофильских изданий, в Россию.
1
Это изучение ограничивалось обыкновенно усвоением нескольких слов, употреблявшихся где попало, когда «изучивший» хотел щегольнуть своим образованием. Вследствие этого великорусский язык «твердых» Галичан сделался притчею во языцех. Только в самое последнее время москвофильская молодежь нисколько основательнее усвояет великорусский язык.@ 377
Это было именно время, когда поборники национального развития украинской народности в России, встретясь с категорическими запрещениями правительства, приходят постепенно к сознанию необходимости перенести свою деятельность в Галицию, создав из нее своего рода духовный украинский Пьемонт, — приют, где бы украинство могло двигаться и развиваться, не испытывая перерывов и крушений, постигавших его в России. Между тем, как правительственные и официозные круги России поддерживали москвофилыжие издания и организации Галиции1
, приверженцы украинского возрождения в России приходят на помощь неокрепшим, медленно развивавшимся побегам галицкого народовства. Материальной и моральной поддержкой, личным влиянием, перепиской, сочинениями, сотрудничеством в галицких изданиях они содействуют развитию национального движения в Галиции и создают почву, на которой оно могло осуществлять свою национальную программу в культурной, социальной и политической сфере.Конечно, это развитие украинства в Галиции, плоды которого обыкновенно оставались совершенно недоступными для более широких кругов в России, далеко не вознаграждало за лишение возможности работать в этом направлении у себя дома, непосредственно для украинского населения России, — но все же давало возможность движения, прогресса. Поэтому наиболее деятельные и энергические приверженцы украинского движения переносят свою деятельность в Галицию, особенно в периоды наиболее резких и полных запрещений украинского слова в России.
Уже после первого запрещения украинской литературы в России (1863 г.) многие украинские писатели входят в сношения с народовскими кружками Галиции, принимают участие в их изданиях, оказывают им моральную и материальную поддержку, особенно на первых порах, когда народовство ониралось на небольших кружках, преимущественно молодежи. И в борьбе, которую повела эта молодежь с консервативным большинством, со всем, что тогда представляло собой общественное мнение Галиции для нее чрезвычайно важно было чувствовать, так сказать, в своих рядах представителей зарубежной, великой «соборной» Украины, рисовавшейся сквозь дымку романтической идеализации царством украинской славы, безграничной — только временно усыпленной силы и могущества. Непосредственное, участие представителей украинского движения таких, как Кулиш, Марко Вовчок и дру-
1
Так, напр., особое совещание по вопросу об украинстве 1876 г. вырабатывавшее запретительные меры против украинского движения в России, одновременно признало необходимым субсидировать «Слово» — главный орган галицких москвофилов для противодействия развитию украинства в Галиции.24 Заг 35
378 @
гие, давало драгоценное освящение этим первым и робким шагам пионеров галицкого движения. Галиция, некогда своими культурными силами создавшая киевское национальное движение начала XVII века, имело возможность теперь с помощью украинских сил возрожденной Украины укрепить свою национальную позицию и перейти к более широкой национальной деятельности.
Особенно деятельное участие в галицких изданиях этого первого периода, 60-х и начала 70 х годов, принимал П. Кулиш и пользовался большим влиянием и авторитетом. На нем почила слава украинского возрождения, кружкакприлло-мефодиевцев, Шевчеека и «Основы*, которой он являлся представителем. Его разносторонние таланты и сведения делали его чрезвычайно ценным двигателем начинающегося литературного движения, хотя его политические идеи этой эпохи в Галиции не были к двору. Кулиша запимали национальный отношения Украины, так сказать ликвидация национальных споров с Польшей и Москвой, и он делал попытки устроить союз украинства с правящей польской партией Галиции. Эти попытки, как можно было предвидеть, окончились полной неудачей: украинское возрождение и польская шляхта, верная идее исторической Польши, — это были элементы несоединимые, и Кулишь сам в конца, концов в этом убедился; но независимо от этого его деятельность имела большое значение в истории галицкого возрождения 1860— 70-х гг. Кроме него усердно работают в галицких изданиях другие писатели из российской Украины, как Коиисский, Нечуй-Левицкий и др. При слабости культурных сил галицкого народовства эта поддержка возрожденной галицкой литературе была чрезвычайно ценна. В значительной степени ей было обязано своим ростом галицкое «народовство».
Выросши из незначительных кружков молодежи 60-х гг., в 70-х годах оно становится уже значительной силой. Это — меньшинство в сравнении с представителями «твердого* или москвофильского направления, но меньшинство сильное, жизненное, привлекавшее к себе все более живое в обществе. В то время как партия «твердых* коснела и разлагалась в своем реакционерстве и отчуждении от народа, народовство крепло и разрасталось. Начав с деятельности литературной (журнал «Правда», общество Просвита для издания книжек для народа с 1808 г. Товариство имени Шевченка, основанное на капитал, собранный Украинцами в России), оно затем начинает принимать участие и в политической жизни края. Из культурных центров Галиции переходит он в провинцию, постепенно делает завоевания среди мещанского и крестьянского населения, приобщает к общей национальной жизни Буковину (не успевает то лысо достигнуть того же в наиболее закосневшей, захваченной москвоф и л ьством и мадья ризацией угор с ко й У крайне).
Однако этот внешний рост грозил ценности внутреннего содержания. Элементы нейтральные, пассивные, переходившие на сторону «на родовцев» по мере того, как последние приобретали нравственное преобладание, — массы духовенства и чиновничьей интеллигенции, принимая национальную форму, неизбежно вкладывали в нее в весьма значительной степени свое старое содержание, вынесенное из эпохи клерикально-бюрократической реакции, и передвигали вправо центр тяжести национального движения, Непосредственное участие украинских сил в галицком движении было чрезвычайно ценно в том отношении, что оно нейтрализовало влияние этих правых элементов галицкой интеллигенции и заставляло последнюю двигаться по равнодействующей, приспособляясь к прогрессивным идеям и стремлениям украинского движения России.
Литература: кроме названных в предыдущей главе трудов Огоновского, Франка и др., еще Украинско-русский архив т. III и IV, Збирпик фильольгичнои секции Наук, тов. им. Шевченка т. VIII—XII (документы и переписка), много статей и заметок, в Записках Наук. тов. Шевчепка. Кроме того Свеницкий Материалы по истории возрождения Карнатской Руси, I—II, (Львов, 1906— 8). Ост. Терлецький — Литературни стремления галицьких Русинии (в журнале Жите и Слово, 1894), и его же Галицько-руське письменство 1848 — 1866 (Львов, 1903) (книга дает больше, тем обещает заглавие, заключая в себя очерк жизни галицкого общества этого временя).
24'
XXX. ПОСЛЕДНИЕ ДЕСЯТИЛЕТИЯ
Цензурным и административные репрессии, которым подверглось украинское движение в России в 1863 г., несколько ослабили к началу 1870-х гг., и это дало украинцам некоторую возможность литературной и организационной деятельности. Центром ее в это время становится Киев, на смену ослабевшему и разреженному петербургскому кружку. Под воздействиями последнего в течение 1860 гг. в Киеве успели нарасти значительные группы Украинцев из воспитанников местного университета, преданные интересам украинского возрождения, и среди них возникает мысль об образовапии научного общества, которое объединило бы и дало известные организованный формы работе по изучению прошлого и настоящего украинского народа.
Сравнительно с кружком петербургским, занятым главным образом созидательной деятельностью в широких народных массах, в новом киевском замечалось усиленное тяготение в сторону' научных изучений. Отчасти это объясняется обилием в киевском кружке крупных научных сил, стоявших во главе его и естественно дававших тон и направление его интересам (историки Антонович и Дрогоманов, филологи Житецкий и Михальчук, этнографы Рудченко и Чубпнский, известный юрист и исследователь обычного права Кистяковский, и наряду с этими известными уже в то время учеными много начинавших талантливых их учеников). С другой стороны здесь сказывались общие течения тогдашней жизни России, из периода усиленного общественного строительства начала 1860-х гг. попавшей в полосу все усиливавшейся реакции. Революционное движение, выражавшее протест наиболее радикально настроенных общественных элементов против этой реакции, не привлекало национально настроенные украинские элементы, особенно в виду резко выраженный, им централистических тенденций. В противовес революционным течениям киевский кружок усиленно выдвигает культурную и в особенности научную сторону — развитие украиноведения.
В 1872 г. ему удалось получить разрешение на открытие в Киеве юго-западного отдела географического общества и последний послужил центром, вокруг которого сгруппировались местные украинские силы и организовалась живая научная работа, давшая ряд весьма ценных и важных изданий по истории, этнографии, языку («Записки юго-запад, отдела», «Труды экспедиции в юго-западный край», организованной Чубине-
381
ким, «Исторические песни малорусского народа* Антоновича и Драгоманова, труды Антоновича, Житенкого и др,). Собранный в Киев в 1874 г. археологический съезд, вызвал чрезвычайный интерес в обществе, дал блестящий смотр украинским изучениям. Одновременно начинает оживать и литературная деятельность, украсившаяся рядом более или менее крупных талантов, как авторы повестей — Нечуй-Левицкий, И. Мирный, Ал. Конисский, поэт и драматург Мих. Старицкий; полагаются начатки серьезной разработки народной музыки и украинской оперы (сборники Лысенка и его же онера «Риздвяна нич»).
Но эта передышка была непродолжительна — продолжалась всего несколько лет и была прервана новыми репрессиями. Правительство было обеспокоено донесениями об успехах украинской идеи, которыми его засыпал особенно тогдашний председатель киевской археографической комиссии, Мих. Юзефович, взявший на себя роль блюстителя государственных интересов на Украине. Несмотря на весь аполитизм киевского украинского кружка, возбуждавший среди самих Украинцев недовольство своим односторонним «культурничеством», деятельность его была признана опасной с государственной точки зрения. Юзефович настаивал, что и украинское национальное движение составляет измышление австрийско-польской интриги и проводит замаскированный социализм.
Это сопоставление социализма с австрийской интригой получает необыкновенную пикантность, если вспомнить, какой воистину безграничный страх в австрийских административных сферах того времени чувствовали пред всем, могущим хотя бы отдаленно напоминать социализм. Тем не менее эти безграмотные выдумки производили впечатление в правящих сферах. В начале 1875 г. правительством было Оргавизовано особое совещание, с участием Юзефовича. В виду представлений Юзефовича и донесений цензурного ведомства, усматривавшего в украинофильстве стремление к политическому обособлению, «скрытое посягательство на государственное единство России*, совещание решило употребить все усилия в тому, чтобы остановить украинское движение. Киевское отделение географического общества было закрыто, над учебными заведениями украинских губерний установлен, особый надзор, а относительно литературы были выработаны весьма строгие стеснения, утвержденные в 1876 г. и известные по имени своего инициатора под названием «закона Юзефовича*. В виду того значения, какое он получил в истории украинской жизни, я приведу его целиком:
Государь Император 18 минувшего мая Всемилостивейше повелеть соизволил
1. Не допускать ввоза в пределы Империи без особого разрешения главного управления но делам печати каких бы то ни было книг и брошюр, издаваемых на малороссийском наречии.
2. Нечатаиие и издание в Империи оригинальных произведений и переводов на том же наречии воспретить, за исключением лишь:
а) исторических документов и памятников,
б) произведений изящной словесности,
но с тем, чтобы при печатании исторических памятников безусловно удерживалось правописание подлинников, в произведениях же изящной словесности не было допускаемо никаких отступлений от общепринятого русского правописания и чтобы разрешение на печатание произведений русской словесности давалось не иначе, как по рассмотрении в главном управлении но делам печати,— и
3. Воспретить различные сценические представления и чтения на малорусском языке, а равно и печатание на таковом же текстов к музыкальным нотам.
Хотя это распоряжение, как видим, не воспрещало украинской беллетристики, но и на этот раз, как после запрещения 1863 г., цензурная практика шла, гораздо дальше буквы распоряжения, и никакие украинские книги, если не считать некоторых случайных появлений, совершенно не пропускались цензурою. Доходило до неимоверных курьезов, вроде вычеркивания украинских слов из рассказов, писанных по-великорусски, или требования, чтобы при исполнении на концертах украинских песен или романсов слова были переведены на великорусский или французский язык, и т. д. Только в связи с общим смягчением цензурных условий время принесло некоторое облегчение этих стеснений. Генерал-губернаторы — киевский (Чертков) и харьковский (Дондуков Корсаков) возбудили вопрос об отмене ограничения украинского слова, указывая на то, что распоряжения 1876 г., не подавляя национального движения, своими ничем не оправдываемыми крайностями вызывают лишь ненужное раздражение среди украинского общества; ген. губ, Чертков считал необходимым, для восстановления нормальных отношений, освободить украинское слово вообще от всяких специальных ограничений, поставив его в одинаковые условия с великорусским.
В виду этих компетентных представлений в 881 г. было образовано новое совещание, которое, однако, не нашло возможным отменить стеснений украинского слова и ограничилось лишь некоторыми частичными льготами: разрешило печатать украинские словари, представлять украинские пьесы, исполнять произведения на украинском языке.
Впрочем, и эти украинские спектали были обставлены целым рядом стеснений. Циркуляр 1881 г. требовал для каждого спектакля особого разрешения губернатора или генерал-губернатора и запрещал организацию специальных украинских театров и труип. В виду этого, например, разрешали ставить украинские пьесы только с тем, чтобы кроме украинской пьесы в тот же вечер была дана и велико-русская пьеса, притом
не меньшей величины. Начальникам губерний поручалось внимательно следить за украинофилами, «избравшими сцену орудием своей пропаганды!» (циркуляр 1881 г,), Долгое время всякие украинские представления были совершенно воспрещены в пределах киевского генерал-губернаторства, к которому принадлежали тогда губернии: Киевская, Подольская, Волынская, Черниговская и Полтавская, т.е. большая часть украинской территории России, и украинские труппы «для пропитания* принуждены были скитаться по великорусским городам, и т. п.
По отношению ко всякого рода украинским произведениям печати цензуре внушалось особенная строгость, даже по отношению к беллетристике, и давалась свобода совершенно безграничному усмотрению, так как цензорам поручалось не только запрещать все противоречащее общим цензурным правилам, «но при малейшем к тому поводу сократить число таких произведений в целях чисто-государственных»1
. И цензура усердно действовала в этом направлении.Конечно в подобных условиях сколько-нибудь правильное развитие украинской литературы и украинского движения было немыслимо. Оно, правда, обнаруживало свою жизненность очень сильно. В продолжение 1870-х и 1880-х годов появился целый ряд крупных исследований, касающихся Украины; создан быль специальный орган для ее изучения взамен закрытого в 1876 г. киевского географического отдела («Киевская «Старина», с 1882 г.). Выступил целый ряд талантливых беллетристов и драматургов; развился украинский театр, приобретший, несмотря на все ,стеснения, широкую популярность в целой России; явилась украинская музыка. Но никакое правильное развитие было невозможно там, где появление украинской книги было счастливой случайностью; где из беллетристических произведений большинству не суждено было увидеть света и именно — наиболее серьезным, идейным произведениям; где не допускалось издание на украинском языке сочинений научных, популярных книг для народа и т, и,; где даже сочувствие украинству, участие в украинской литературе — хотя бы в формах самых невинных, доставляло неприятности иногда даже очень серьезные.
Поэтому передвижение украинской культурной и общественной работы из России в зарубежную Украину, начавшееся после первой проскрипции 1863 г., продолжало усиливаться в продолжение 1870-х гг. Еще до появления указа 1876 г. полная необеспеченность судьбы украинского движения в России, в окружавшей его атмосфере инсинуации и
1
Предложение петербургскому цензурному комитету от 8 января: 1892 г. — см. в записке Петербургской академии (Императорская академия Наук от отмене стеснений украинского слова, 1905).384 @
доносов, чувствовалась настолько живо, что создание оргапов украинского движения вне пределов досягаемости уже тогда являлось для многих неотложной необходимостью. Тогда явилась мысль об основании в Львове украинского литературно-научного общества, и результатом было упомянутое уже «Товарищество имени Шевченка», учрежденное в 1873 г. На собранные в России средства была устроена при нем типография, имевшая служить целям украинской литературы и науки. Но собранных небольших средств (около 9.000 гульденов), не хватило на оборудование типографии, она долго еще была принуждена обращать всю энергию на расплату с наиболее неотложными долгами и не могла думать о. собственных изданиях литературных или научных: только в 1880 гг. «Товариство» могло приступить к осуществлению, хотя бы скромному, своих задач. До тех пор роль всеукраинского литературно-общественного органа играла «Правда», в которой довольно деятельное участие принимали и украинские писатели и публицисты из России.
Цензурные условия тогдашней Галиции впрочем тоже не отличались либеральностью, в особенности по отношению к всему, что имело хотя бы отдаленное сродство с социализмом или «колебало основы» в каких-либо других отношениях; поэтому наряд}' с галицкими изданиями появляются украинские издания в Швейцарии, в Женеве. Эмигрировавший в 1876 г. из России М,П. Драгоманов с другими украинскими эмигрантами основались тут, предприняв издание русско-украинского журнала «Громада», посвященного главным образом политическим и общественным вопросам украинской жизни. Это был орган киевских «политиков», в противовес «культурникам» выдвигавшим вопросы политические и общественные, В России, по цензурным условиям, он не имел большого распространения, но в Галиции женевский кружок, путем изданий и личных сношений, приобрел большое влияние, в особенности среди молодежи,
В особенности имело здесь большое значение воздействие самого Драгоманова. Он еще в Киеве очень интересовался зарубежной Украиной и придавал большое значение связям с ней. Затем выехав из России и поселившись в Вене, потом в Женеве, он поддерживает отсюда живые сношения с галицкой интеллигенцией и галицкими изданиями и оказывает большое влияние на галицких народовцев, хотя и в совершенно ином смысле, чем, например, Кулиш. Собственно национальные отношения не особенно занимали Драгоманова, он был неустанным и очень резким проповедником европеизации народовства и украинофильства, сообщения ему прогрессивного характера, социального содержания, в духе умеренного («постепеновского») социализма, и в этом смысле оставил глубокие следы в истории украинского, специально галицкого возрождения, которое действительно нуждалось в воздействии в таком направлении.
Его деятельность в этом направлении была затем поддержана рядом энергических последователей в самой Галиции, среди которых первое место по разносторонности дарований и влиянию занял Иван Франко, в 1870*х гг. начавший свою литературную деятельность.
Скоро обнаружилось резкое расхождение между все нараставшими умеренными, или точнее консервативными элементами среди народовцев и приверженцами идеи Драгоманова и женевского кружка.
Около 1890 г. вожди народовцев разорвали блок с москвофилами, в который вошли в интересах общей борьбы с польским режимом, и заключили союз с правительством, привлеченные обещанием существенных национальных уступок. Этот оппортунизм был Очень несочувственно принять галицким обществом, так как на деле это оказалось союзом с польской шляхтою, представлявшею правительство для Галиции и за цену довольно незначительных уступок в сфере национальной культуры, вроде открытия еще одной украинской гимназии, одной кафедры в Львовском университете и тому под., требовавшей от народовцев отречения от их оппозиции польско-шляхетскому режиму, капитуляции пред ним Кружок Драгоманова, незадолго перед тем отдалившийся от народовцев 'и организовавшийся в отдельную партию так называемых радикалов, нашел живое сочувствие своею критикой народовского оппортунизма (т. н. но-новой эры или «угоды»), и это много содействовало успехам новой партии. Как партия, впрочем, она не процвела, но имела немалое значение как стимул прогрессивности для народовцев, левое крыло которых она фактически собою представляла.
Под давлением радикальной полемики и стоявшего под ее влиянием общественного мнения украинского общества, руководители украинской политики скоро разорвали ,угоду» с польскими правящими кругами и стали в довольно резкой оппозиции к последним и поддерживавшему их центральному правительству. По примеру радикалов, стремившихся опереться на крестьянские массы, и народовцы идут в народ, организуют его для борьбы с шляхетским режимом, стремятся поднять его общественное и политическое сознание. В продолжение 1890хъгг. народовцы под влиянием этого стимула подвинулись влево настолько, что в конце 1900 г. могло произойти их слияние с радикалами: народовская партия приняла все главные пункты радикальной программы — социального и прогрессивного характера. Хотя нельзя сказать, чтобы эти принципы действительно проникли в толщу народовской партии — после этой реформы, принявшей официальное название«национально-демократической» — но само официальное принятие этих принципов в ее программу было интересным симптомом.
Эта борьба радикальных и консервативных течений на галицкой почве, захватившая конец 1880-х и затем 1890-ые годы, велась при живей-
386 ^
шем участии украинцев российских и имела не только местный, а и более общий интерес. Если симпатии «политиков», лежали на стороне галицких «радикалов», то среди «культурников» не было недостатка в людях оправдывавших компромисс в интересах национальных приобретений. «Угода» 1890 г. была заключена при непосредственном участии выдающихся украинских деятелей России и находила у них и позже сочувствие и оправдание. На галицкой почве, на конкретных примерах галицкой политики ставились и решались вопросы о сравнительной ценности национальных форм и их социального и политического содержания, сталкивались и боролись национализм консервативный и радикально-прогрессивный, При полной невозможности свободного обсуждения политических и общественных вопросов с украинской точки зрения в России, галицкая жизнь и ее борьба течений и направлений внушала чрезвычайный интерес украинскому обществу России, не только с напряженным вниманием следившему за ней, но и принимавшему в ней посильное участие. Она служила чрезвычайно ценной поправкой и дополнением культурнического направления, сосредоточившегося в конце 1880-х гг, около журнала «Киевская Старина*, с 1888 г. перешедшего в руки киевского кружка и ставшего настоящим органом его, а также некоторых других литературно-просветительных предприятий.
Вполне понятно, что в этой среде «галицкие увлечения» вызывали довольно сильное неудовольствие, но в конце концов несостоятельность культурнического аполитизма обнаружилась с полной очевидностью для всех, С одной стороны никакими отмежеваньями слева, никакими понижениями украинских национальных запросов и заключением его в тесные пределы внутренних отношений России — на чем настаивали противники галицкой политики — не удавалось создать почвы для легального украинства в России. Правительственные сферы не оставляли места для компромиссов, не желая видеть никакого украинства, ни радикального, ни умеренного, добиваясь полного национального или точнее — этнографического унитаризма. С другой стороны выяснилась невозможность отмежевать культурно-национальные запросы украинства от политических и общественных. Даже чисто научная работа начинала все более хиреть в киевском кружке, не находя преемников в нарастающих поколениях, и название «украинофилов» стало в устах последних получать отрицательное значение, для характеристики несерьезного и неглубокого аполитического украинства,
Одновременно на почве политичеекой и общественной борьбы Галиции как раз в это время, с конца 1890-х годов поднимались всходы культурного движения и национальное украинское движение принимало все более импозантные размеры. Из скромных народнических опытов и начатков
387
изучения Украины, в которых обращалось украинство 1860-х и начала 1870-х гг. в России (не говоря уже о Галиции), на галицкой почве, благодаря соединенным усилиям галицких украинских деятелей, оно выросло до размеров настоящего национального движения, развившего во всей широте национальную программу и вступившего на путь ее осуществления. Развитие на национальной украинской основе различных партий — с более умеренными и с крайними программами и требованиями, политическая, экономическая и просветительная организация народных масс, начатки политической и национальной, борьбы, сильный культурный рост, сказавшийся в успехах научной деятельности на народном языке и расцвете литературы, — все это должно было впушить иные понятия об украинстве и развеять много ошибочных мнений о нем у чужих и своих. Должны были вполне исчезнуть предубеждения тех, которые смотрели на украинство, как на романтический архаизм, несовместимый с прогрессивным движением, и страхи тех украинофилов, которые хотели оградить украинские круги от влияния современных течений, боясь, что увлечение ими будет иметь результатом равнодушие к украинскому национальному вопросу и украинскому национальному вопросу и украинской национальной жизни, Мотивы, руководившие украинскими деятелями 1860 — 1890-х гг., переносившими центр тяжести украинского движения на галицкую почву, вполне оправдали себя. Их энергия и средства, вложенные в развитие украинства в Галшци, приносили желапные плоды, и успехи достигнутые украинским национальным движением, становились могущественным стимулом для украинского общества России, призывавшим к полноте национальной жизни и непосредственным усилиям к ее достижению.
Резко-опозиционное направление, которое получило украинское движение Галиции с 1890-х гг„ в противоположность старому, правительственному украинству 1848 года, поставило его впервые на твердую почву, научив рассчитывать только на собственные силы, а не на милости правительства. Работа, направленная на развитие и организацию народных масс, в продолжение 1890-х и 1900-х годов дала очень внушительные результаты, создав реальные силы в сознательных народных массах, на которых могла опереться в своих политических и национальных запросах украинская интеллигенция. С другой стороны культурный и экономический рост сообщал уверенность в возможности движения даже при самых неблагоприятных политических условиях собственными силами общества.
Как раз на это время, конец 1890-х и 1900-х годов приходятся первые успехи научной работы, украинской не только по темам, но и по внешней форме — украинскому языку, «Товариство имени Шевченка»,
388
довольно скромно прозябавшее в 1880-х гг., преобразовалось в научное общество в 1892 г. и затем в 1898 г. реформировалось по образцу академий наук, сгруппировав вокруг себя научные украинские силы Галиции и России. Скоро оно обратило внимание ученых кругов своими многочисленными научными изданиями (ученый журнал {»Записки», посвященный главным образом украинской истории, филологии и этнографии, археографические издания, «Етнографичний збирник», «Материали по етнольогии» и др.). Большое значение имели также его литературные издания. С 1885 г. Товариство взяло на себя издание литературного еженедельного журнала «Зоря». До 1894 г. это издание допускалось в Россию и в 90-х годах получило довольно широкое распространение, привлекая одновременно к сотрудничеству литературные силы российский Украины. Основанный Товариством Шевченка в 1898 г. взамен «Зори», литературно научный журнал «Литературно Науковий Вистник», допускавшийся в продолжение трех лет в Россию довольно свобедно, имел для российской Украины еще большее значение в том же смысле. Эти новые связи с Галицией оживили литературную деятельность среди Украинцев в России, подняли ее уровень, расширили кругозор, вообще дали сильный толчок украинству, В Галиции этот момент совпал также с появлением целого ряда новых литературных сил — а может быть в значительной степени и вызвал это появление. Местная культурная жизнь, довольно бесцветная до тех пор, расцветилась яркими талантами, внесшими новое содержание и сообщившими новую значительность местной жизни
Этот прилив новых сил сильно повлиял на самочувствие украинского общества, поднял уровень его стремлений и дерзновений. В Галиции с концом 1890 гг. выступает на очередь и приобретает все большую жгучесть вопрос об украинском университете. Выдвинутый украинскими университетскими кругами, он затем становится достоянием самых широких кругов украинского населения, как завершение культурной программы национального возрождения полноты национальной культуры. Когда осенью 1902 г. украинское студенчество львовского университета, встретив резкий отпор со стороны университетских властей своим требованиям расширения прав украинского языка и увеличения числа кафедр, устроило сецессию, поголовно вышедши (в числе 600) из университета, — это произвело чрезвычайно сильное впечатление. Украинское население Галиции без различия сословий и партий чрезвычайно сильно и дружно отозвалось на солидарную манифестацию студенчества, собирая деньги для сецессионистов и домогаясь основания отдельного университета, в виду враждебного отношения польского университетского большинства к национальным требованиям Русин. Последовавшие
затем бурные сцены, от времени до времени постоянно повторявшиеся в эти годы вплоть до кровавой перестрелки 1 июля (н.с) 1910 г., держали все время в напряжении университетский вопрос, сделав из него очередное требование украинской политики.
Наряду с этим в эти же годы большое внимание было обращено также на создание частной украинской средней школы. Благодаря тому, что польским правящим классам еще в 1860-х годах, непосредственно после введения областной автономии, удалось провести закон, — уникат в законодательстве Австрии, по которому учреждение казенной украинской гимназии может состояться не иначе как с согласия галицкого сейма, т. е. его польского большинства, — в руках последнего оказалось veto, против которого стали бессильными даже благие пожелания правительства. Поэтому учреждение каждой новой украинской гимназии приходилось выторговывать у польского большинства ценой разных уступок, и этот вопрос об украинских гимназиях служил одним из камней преткновения, о которые не раз спотыкалась оппозиционная энергия украинской политики (напр. открытие одной из гимназий, коломыйской, должно было послужить компенсацией угоды 1890 г., а вопрос об открытии гимназии в Стапиславове в течение целого ряда лет, 1901—4, служил настоящим центром польско-украинской борьбы). Единственным выходом из этой необходимости позорного выпрашивания средних школ из рук польского большинства явилась организация частной украинской средней школы и в этом направлении в 1907 и последующих гг. было приложено много энергии и старапия. В результате создалась значительная сеть средних школ и подготовительных к ним курсов, планомерно развиваемая специальными органами — обществами и союзами.
В области экономических отношений большое значение имело грандиозное стачечное движение, развившееся в 1902 г. среди сельско-хозяйственных рабочих; никем не руководимое, своею стихийной силою оно захватило даже заброшенные и отсталый местности, сильнейшим образом взбудоражило крестьянское население и несмотря на чрезвычайные репрессии со стороны администрации и судебных инстанций, подняло инстинкт организации и самопомощи среди народных масс, В том же направлении влияло чрезвычайно успешное распространение гимнастических обществ, «Сичей» и «Соколов», сельских читален и общественных лавок, приготовившее импозантное развитие кооперации в последних годах, характеризовавшихся особенным, даже преувеличенным интересом руководящих украинских кругов Галиции к экономическому развитию, созданию финансовых учреждений и разного рода кооперативов.
Эта общественная организационная волна поднялась особенно высоко под конец первого десятилетия нового столетия, после того, как разоча-
рование в так долгожданной реформе избирательного права заставило отложить надежды на скорое удовлетворение национальных и социальных нужд украинского населения путем законодательных реформ. Неожиданно надвинувшаяся в 1905 г.т
благодаря австро-венгерскому кризису и влияниям освободительного движения в России, эта реформа была чрезвычайно горячо и энергически поддержана населением Австрии, в том числе украинским населением Галиции, но уже в самом осуществлении была так жестоко искалечена прпноровленпем ее к интересам привилегированных народностей и классов, что должна была сильно расхолодить горячие надежды, возлагавшийся на нее, А затем «первый народный парламент» Австрии, созванный в 1906 г на основании нового избирательного закона, не замедлил показать, что новый избирательный закон нисколько не сделал его работоспособнее, не вывел из дебрей национальных прений, тормозящих разрешение общественных и культурных вопросов. Национальные меньшинства оказались и в новом парламенте в таком же неблагоприятном положении относительно крупных национальных и партийных групп, на которых опиралось правительство. Украинское представительство хотя и возросло численно против прежнего, по прежнему оказывалось бессильным против влияний польского кола и вступив на старую дорожку оппортунизма, скоро запуталась в его дебрях. В конце концов новый парламент совершенно бесславно окончил свое существование, распущенный досрочно (весной 1911 г.), под знаком «неработоспособности» не дав ничего реального ни в сфере общеимперской жизни, ни для улучшения национальных и общественных отношений Галиции в частности и разочаровав сильнейшим образом в парламентаризме вообще. То, что было достигнуто за эти годы в Галиции, было достигнуто самодеятельностью самого украинского общества, украинского населения, продолжавшей развиватьея со стихийной силой не смотря на неблагоприятные внешние обстоятельства и неуверенность политического курса своих парламентарных представителей. Но в последние годы и в нем становится все более заметным падение энергии и инициативы этой культурной и общественной работы, под неблагоприятными влияниями затяжной национальной борьбы, среди которой в конце концов утратились и общие руководящие принципы и интерес ко всему, что не служило непосредственно национальным или точнее — партийным интересам. И Галицкая Украина, на которой так недавно почивали надежды украинского движения, видимо теряет свою первенствующую руководящую роль в национальной украинской жизни.Еще большие разочарования пришлось пережить за последнее десятилетие, украинскому обществу в России, параллельно с галицким развивавшим широкую программу национального развития.
391
Нарастапие украинского движения, под влиянием его успехов в Галиции и благодаря некоторому ослаблению цензурного режима в России, стало заметным уже со второй половины 1890-х гг. Издательские общества и кружки в Киеве и Петербурге дали ряд популярных изданий для народа и интеллигенции. Вопрос о допущении украинского языка на археологических съездах неожиданно с новой силой поднял горячие споры о культурной правоспособности украинского языка (1899). Широкая струя общественных и политических интересов врывается в украинские круги, захватывая даже старые аполитические издания; «Киевская Старина о вводит у себя публицистические отделы, дает много места украинской беллетристике. Появляются попытки партийной организации на украинской почве. Позже колебания бюрократического режима, эпоха тревожных ожиданий и надежд, охвативших все круги России в годы непосредственно предшествовавшие русско-японской войне и в продолжение этой последней, заставили украинское общество приложить усилия к тому, чтобы вдвинуть украинский вопрос в общую проблему «обновления России *.
Кардинальные вопросы общего переустройства в этот решающий, как казалось, момент грозили отодвинуть на второй план национальные нужды, в особенности «менее благоприятствуемых* народностей, к числу которых неизменно принадлежала украинская. Народные массы были захвачены аграрным вопросом, интеллигенция — гарантиями политической свободы. Представители украинского движения прилагали все старания к тому, чтобы в общем плане создания нового строя не были упущены из виду интересы национального развития государственных народностей. Принимая живейшее участие в общем конституционном движении, они выдвигали на ряду с ближайшими вопросами, требовавшими безотлагательного разрешения, также и раскрепощение украинства. Такой характер имело участие национально-сознательных представителей украинского общества в движении переддумья, 1904—6 гг.
На первой очереди стояла отмена указа 1876 года, которой приходилось добиваться путем прессы, резолюций, петиций к правительству. Принципиально оно было обещано кабинетом Витте, и в декабре 1904 г. комитет министров, в связи с пересмотром существующих «излишних стеснений печати», подвергнув специальному обсуждению существующие стеснения украинского слова, пришел к убеждению, что эти стеснения не оправдываются какою-либо действительной опасностью «украинофильского движения», между тем существенным образом тормозят культурное развитие украинского населения, «затрудняя распространение среди малорусского населения полезных сведений путем издания на понятном для крестьян наречии книг». Однако «в видах вящей
осторожности, для большого разъяснения практического значения упомянутого запрета и проистекающих из него неудобств», комитет решил все-таки еще собрать компетентные сведения по этому вопросу, и на этот раз обратился действительно к источникам более компетентным, чем те специалисты по украинскому вопросу, трудами которых сочинялись запретительные меры 1860 — 70-х годов.
Запрошенные комитетом учреждения — академия наук, киевский и харьковский университеты и киевский генерал-губернатор дали отзывы, подтверждавшие настоятельную необходимость отмены запрещений 1876—1881 гг. Академия наук в обширной записке потрудилась при этом выяснить также полную неосновательность ходячего в официальных кругах положения, что так называемый «русский литературный язык» есть язык общерусский, вполне удовлетворяющий и потребности украинского населения в культуре родного слова. Особое внимание посвятила она также выяснению нежелательных обострений в отношениях украинской народности к великорусскому языку, культуре и государственности, создаваемых запретительными мерами правительства. Но несмотря на то, что соображения комитета министров о необходимости отмены запрещений украинского слова получили таким образом самые веские и категорические подтверждения, у него не нашлось решимости все-таки покончить с этими запрещениями: вопрос «по несвоевременности* был снова отложен — и больше уже не поднимался. Запрещения были сняты общими положениями о печати — специального раскрепощения украинского слова правительство так и не успело осуществить. Изданные осенью 1905 г. временные правила о периодической печати открыли возможность издания периодических изданий на украинском языке, а апрельские правила 1906 г. о неповременных изданиях; отменив все исключительные правила для произведений «на иностранных и инородческих языках», молчаливо сдали в архив все ограничения украинского слова, созданные предшествующими правилами.
Приравнение украинского печатного слова с великорусским эти правила не дали. Этого трудно было и ожидать в виду того, что хозяином положения осталась все та же всевластная бюрократия, вооруженная безграничным правом усмотрения. В продолжении десятилетий искореняла она украинский сепаратизм и ее отношение к украинству не могло переродиться от одного слова временных правил. Если для великорусской прессы и великорусского слова у нее оказались бичи, то для украинского не было недостатка в скорпионах. Ее представители совершенно откровенно заявляли, что та же самая мысль, изложенная на великорусском языке, не производить на них такого неблагоприятного впечатления, как передача ее в украинской форме. Как язык доступный
массам, способный проникать в самые широкие круги, украинская речь не переставала возбуждать тревожную подозрительность, и нарождающаяся с 1905 г. украинская пресса, раскрепощенная правилами 1908 г, украинская книга фактически не переставали подвергаться усиленному надзору и усиленным ограничением даже сравнительно с великорусскими изданиями.
Еще менее благоприятно был разрешен другой кардинальный с точки зрения интересов развития украинских масс — вопрос об украинской школе. Украинской интеллигенцией он выдвигался постоянно, как первое условие улучшения условий народной жизни и «нужды украинской школы», наравне с «нуждами украинской печати», были предметом усиленных петиций и представлений в период передцумья и затем не переставали волновать украинское общество во время всех трех дум. Тот печальный конец, какой встретило это требование в осеннюю сессию 1910 г, дал только сильную иллюстрацию общему неблагоприятному положению украинского вопроса при нынешнем «представительстве* России. В первых двух думах, благодаря более демократическому характеру избирательного закона, постоянно оказывались в достаточном количестве люди хотя не сознательно-национальные, но органически связанные с украинским населением, и сознание нужд последнего в конце концов объединяло их на почве необходимости свободного национального развитая и самоопределения украинского народа1
. Только кратковременное существование первых двух дум не дало возможности их «украинским фракциям» сорганизоваться окончательно и выступить со своими национальными требованиями. Но закон 3 июня лишил самостоятельного представительства народные массы, а с тем отнята была возможность представительства и украинских национальных интересов.1
См. украинскую платформу, выработанную во время первой думы, в журнале «Украинский Вестник» 1906, V, и в моем сборнике «Освобождение России и украинский вопрос» — статья «Наши требования»: «Верные заветам украинского освободительного движения, выдвинувшего федеративный принцип, как основание будущего устроения отношений.Мы признаем федеративные формы наиболее совершенным способом сочетания государственного союза с интересами свободного и нестесненного развития национальной жизни, но в настоящем настаиваем на осуществлении принципа национально-территориальной автономии, как одного из оснований нового государственного устройства. Сообразно атому территории с прообладающим украинским населением должна быть выделена из нынешних административных подразделений и наряду с преобразованием органов местного самоуправления на широких демократических началах должна получить общие органы областного законодательства и самоуправления, руководимые народным представительством в виде украинского сейма, избираемого всеобщим, равным прямым и тайным голосованием».
Националистический курс, принятый тогдашним правительством, выразился в весьма резком и неблагоприятном отношении его к украинскому национальному движению. Отрицательное отношение административных органов, не допускавших основания никаких украинских обществ, ни изданий, было санкционировано сенатом, летом 1908 г., по поводу отказа в регистрации украинской * Просвиты» полтавским губернским присутствием. Сенат утвердил решение присутствия, признав, что цель поставленная проектированной «Просвитою» — помощь культурно-просветительному развитию местного украинского населения, заключает в себе сепаратистические стремления и может привести к нежелательным последствиям. Правительственные сферы возвращались таким образом на позицию крайнего унитаризма, принося ему в жертву насущные интересы украинского населения, во имя которым комитет министров 1904 г. признавал необходимой отмену запрещений украинского слова. Эту точку зрения развил затем циркуляр министра внутренних дел 20 янв. 1910 г, предлагавший представителям местной администрации украинских губерний не допускать обществ и союзов «инородческих, в том числе украинских и еврейских, независимо от преследуемых ими целей», в виду того, что «объединение на почве национальных интересов ведет к усугублению национальной обособленности в России». Наконец рапорт того же министра сенату (февраль 1911) по поводу регистрации общества «Украинская Хата» в Москве дал пространную мотивировку этого нового правительственного курса, признающего традиционной задачей российской государственности «борьбу с движением, известным в наше время под именем украинского и олицетворяющего собой идею возрождения прежней Украины и устройства малорусской Украины на автономных национально-территориальных началах». Не считая возможным разграничить национальные и политические стремления
«Организация областного украинского сейма и связанных с ним органов управления и контроля с широкими полномочиями в местном законодательстве, в распоряжении местными финансами и областным земельным фондом, в местном управлении, в организации просвещения и духовных дел, общественной безопасности и средств экономического развития, — по аналогии других наиболее крупных автономных областей России должна последовать одновременно с ними...
«Особыми общеимперскими законами должны быть установлены права, которыми пользуются языки и наречия не государственные в учреждениях, «находящихся в ведении общеимперских министерств, а также обеспечены права национальностей находящихся на известной территории (в меньшинстве, по отношению к учреждениям общим и местным, и указаны нормы, гарантирующие им возможность нестесняемого существования и осуществления своих национальных и культурных запросов»
украинской интеллигенции, правительство устами этого рапорта признавало нужным стремиться к устранению всяких особенностей, разделяющих восточно-славянские народности.
Эта декларация, вполне принятая сенатом, дает общее освещение тому репрессивному направлению внутренней политики, которая выразилась в последние годы в целом ряде репрессий против невиннейших проявлений украинской национальной жизни: закрытие в целом ряде городов легальнейших «Просвет», не преследовавших иных целей, кроме содействия просвещению и самообразованию широких масс, запрещение украинских клубов, гонения на украинские афиши, вывески, аншлаги, искоренение всяких намеков на украинскую манифестацию, вроде надгробных речей, всяческие кляузы, которыми было окружено разрешение на постановку памятника Шевченку, и т. под., и т. под. Не разрешается никаких новых украинских обществ, хотя бы в таком роде, как общество охраны могилы Шевченка. Подвергаются всяческим преследованиям служащие на государственной или общественной службе лица за подписку на легальнейшие украинские периодические издапия, за держание цензурнейших украинских книг. Заграничные украинские книги и журналы противозаконно облагаются огромнейшей пошлиной, совершенно преграждающей им доступ в России и т. под.
Все эти репрессия и гонения -на которые наконец стало обращаться все чаще и чаще внимание и думской трибуны, как на крайний предел абсурднейшей националистической политики — создают специфическую атмосферу вокруг российского украинства. Не будучи в состоянии убить украинского движения, которое на всяком шагу обнаруживает свою жизненность — в наростами сознательности украинских масс, в распространении национального сознания, в росте литературы, распространении книги, в всевозможных откликах на события, затрагивающие национальное самочувствие, — они дают постоянно чувствовать непрочность всех этих приобретений, осязать дамоклов меч усмотрения, висящий над всеми сколько-нибудь конкретными формами и держать украинское общество в постоянно напряженном, тревожном и неизбежно-раздраженном состоянии.
На протяжении последнего десятилетия (1904—1913) украинская жизнь в России сделала большие успехи. Это бросается в глаза и в литературе, где на ряду с рядом выдающихся талантов образовались кадры литературных работников вместо прежних любителей-одиночек, это чувствуется и в подъеме политической и общественной жизни, — бурный период 1905—1906 гг. не прошел бесследно, создав совершенно новое самочувствие, резко отличающееся от настроений последней четверти XIX в. Политический момент начинает все более определенно проявлять
896. @
себя во всякого рода общественных организациях, стремящихся опереться на широкие общественные круги, на народный массы (взять для примера кооперативное движение, широко развивающееся на Украине). Но политика репрессий и запрещений продолжает в сильнейшей степени парализовать ту организацию общественной самодеятельности, которая дала выход галицкой Украине из тупика политических отношений, и делает положение «Великой Украины» российской и сейчас более тяжелым даже в сравнении с малой Украиной австрийской, несмотря на все тяжелые условия существования этой последней.
Необходимость перестройки России не только в плоскости гражданской и политической свободы, но и в плоскости широкого национального самоопределения дает себя чувствовать живо и настоятельно все более широким общественным кругам.
Литература, Моя книга «Освобождение России и украинский вопрос» 1907, брошюра «Украмнство в России» (оттиск из
МИХАИЛ СЕРГЕЕВИЧ ГРУШЕВСКИЙ
АВТОБИОГРАФИЯ
Я происхожу из старинной, известной с XVIII века, но бедной духовной ремьи Грушин («Группе»), позднее Грушевских, которые проживали в Чигиринском порете. Выли это в основном дьячки, пономари, НО деду моаму Федору удалось стать священником и переехать под Киев, в сало Лесники («ЛЗеникЬ), и это помогло моему отцу Сергею выйти на дорогу. Хотя он рано остался сиротой, но благодаря энергии и способностям получил высшее образование и, не принявши сан священника, отдался педагогической деятельности. Сначала был «профессором» в семинариях переяславско-полтавской и киевской, потом директором народных ШКОЛ на Кавказе, а будучи автором одного популярного Я России учебника славянского языка, не только мог обеспечить вам, детям, возможность. не заботясь о хлебе изсущврм, отдаваться научной работе смолоду, но и оставил поела себя значительное наследство — в большей части предназначенное .им в основном на гуманитарные цели (стипендии и школу),
Мать — Глафира Онокова (правильно Ороцкевич) — происходила из широко известной в юго-западной Киевщины священнической семьи. Я был их старший сын, рожденный 17 сентября старого стиля 1880 года в Холме, где отец тогда был (очень мало) учителем «греко-униатской» гимназии. Я вырос ив Кавказе, куда отец переехал в 1860 году: в Ставрополе (1870—1878), потом во Владикавказе, изредка приезжая на Украину, Однако, под впечатлением рассказов отца, что сохранил теплую привязанность до всего украинского ^ языка, песен, традиций, у меня рано пробудилось и развидоеь национальное укеращщое чувство, поддержанное книгами, теми редкими поездками на Украину, что навелось потому в ареоле далекой «отчиввы», и контрастом чужеплеменной н иноязычной «чуживы», Рано полюбив читать, лишенный в дететве товарищей, оторванный от земли, я рос замкнутым в себе, среди мечтаний и фантазий.
В тифлисской гимназии, куда я был принят в 1880 году, я в восторгом читал все, что мог найтч ш истории литературы и этнографии Украины, и, закрепив книжными источниками то знание украинского языка, которое получил дрма, стал пробовать рвои силы в белетристцке прозе и стихах. В1884 году и отправил первые свои пробы пера Исвдру
398
Семеновичу Левицкому-Нечую, адрес которого нашел в «Очерках истории украинской литературы Петрова. Поощренный им, я и дальше работал над совершенствованием своего языка и литературного мастерства; в этот период были напечатаны мои рассказы:«Бех-аль-Дджугур», написанный в начале 1885 года под влиянием сведений о тогдашней Суданской компании, подогретых блискими — кавказскими впечатлениями (напечатан в «Деле» летом 1885 года), «Бедная девушка», написанный под впечатлением близких мне отцовских рассказов о жизни сельского учительства (они перепечатаны в сборнике моих рассказов; опубликованные против моей воли первые литературные опыты 1884 года не были в нем повторены).
Моей мечтою того времени стало со временем сделаться украинским литератором, издателем и — ученым. Уже тогда украиноведение явилось для меня будущей специальностью, только я колебался, с какого боку подойти к нему — то ли от славиотики, то ли ОТ истории. Монографии Костомарова, «Записки о Южной Руси* Кулиша, сборники Максимовича и Метлинского, «История Сечи» Скальковского, «История славянских литератур» Пипина, первые ежегодники «Киевской Старины», перечитанные мною в 1881-1885 годах, послужили путеводными нитями моих интересов и планов. Наконец история взяла верх над славистикой; полемика о началах Руси: разные теории княжой Руси, полемика славянофилов с западниками, теории начал козачества, не говоря о спорах украинофилов с централистами, запреты и препоны украинской литературы и национального развития вызывали у меня, гимназиста V-VII класса, огромный интерес. Я читал в этой области много, выбирая себе из всего прочитанного, без чужого влияния (между учителями или знакомыми в Тифлисе не было никого, кто мог меня проконсультировать по этой проблеме), главные идеи истории, и, собираясь в университет, владел солидным запасом фактических и теоретических знаний.
Тем сильнее мечтал я скорее попасть в Киев, который представлялся мне светочем украинской научной и литературной работы; но отец, побаиваясь моего украинского запала и напуганный тогдашними студенческими «историями», долго не соглашался на это и дал согласие, только взяв с меня обещание, что я не буду участвовать в любых студенческих кружках.
Те годы, 1886—1890, когда я проходил университетский курс (на филологичном факультете), были смутными годами российских университетов, и киевский не составлял исключение. Главным предметом была классическая филология, все остальное, ограниченное общими курсами, было на втором плане. Эти предметы не много могли добавить к тем знаниям, который приносил с собой хорошо подготовленный гимназист.
Семинары были поставлены чрезвычайно слабо. Система наблюдения за любой вольной мыслью со стороны правительства и собственных черносотенцев создавала удушливую атмосферу. Наибольшее украшение тогдашней украинской науки профессор Антонович оставлял внечатление человека, утомленного этими условиями; он уклонялся от близких отношений со студентами и все больше отдалялся от истории в «более спокойные» в те смутные времена сферы археологии, исторической географии, нумизматики.
Первые годы университетской учебы я отдал работе в семинарах (практическим занятиям) и лекциям; из тем семинарских работ потом была напечатана одна (нанисанная в 1887 году и несколько раз потом переделанная): «Южно-русские дворянские замки в середине XVI века* — моя первая историческая «работа» (перед этим было несколько исторических и историко-литературных статей и рецензий в журналах и газетах — они указаны в перечне «Научного сборника» за 1906 год. Из курсов лекций на развитие моих научных взглядов и интересов осолбенное влияние оказали курсы и труды по общественной экономии, экономической истории, археологии, государственного права и истории права. На третьем курсе я начал большой труд на предложенную факультетом (профессором Антоновичем) тему: «История Киевской земли от смерти Ярослава до конца XIV века*. Работа получила золотую медаль и я был оставлен при университете нрофессорским стипендиатом по кафедре русской истории. Это была уже довольно зрелая работа: законченная в 1890 году и потом изданная (Киев,1891 год), она вазвала нохвальные отзывы в научных сферах, и на ее основе позднее я стал кандидатом на кафедру истории во Львове.
В конце университетского курса я стал больше сближаться с людьми, бывал в литературных и политических украинских молодежных кружках, занимался их организацией, читал в них доклады, участвовал в заграничных украинских изданиях («Правде» и «Заре»), в составлении первых сборниках Научного общества имени Шевченко. Первый их сборник, выпущенный в 1892 году, был открыт моей статьей: «Общественное движение на Украине-Руси в XIII веке». В украинских кругах Киева, в которых я вращался, придавали тогда большое значение реформе Обществу имени Шевченко, ждали помощи со стороны поляков украинскому культурному и просветительному движению по так называемому «соглашению» украинских народников Галичины с правительством. В начале 1891 года профессор Антонович, вернувшись из поездки на Галичину, рассказал мне про план создания кафедры украинской истории во Львовском университете; эта кафедра была предложена нрофессору Антоновичу, но он не захотел брать эту тяжесть на свои старые плечи и
рекомендовал меня. План этот был принят мной с энтузиазмом, с оглядкой на то значение, которое придавалось тогда в киевских украинских кругал галичинскому движению: киевляне надеялись создать в Галичине силами писателей и ученых всей Украины всеукраинский культурный, литературный и научный центр, и с помощью него проломить систему запретов украинского слова и национальности в России, поднять в ней национальное движение и т.д.
Однако пока создание кафедры украинской истории оставалось только в области планов, нужно было думать про дальнейшую научную работу — я стал готовиться к магистерскому испытанию, (сданному в 1893 году) и работал над магистерской диссертацией. Тема — данная мне тем же профессором В.Б.Антоновичем — была выбрана очень неудачно. Пришлось потратить массу усилий, чтобы сделать из нее что-то более или менее серьезное, и хотя в результате вышла книга достаточно ценная (хотя и очень специальная) по очень мало изученной общественно-национальной истории Подолья XIV-XVIII веков («Барское староство, Исторические очерки». Киев,1904, и два тома актовых матералов «Архив Югозападной России», часть VIII, тома 1 и II, изданные одновременно с работой), однако результаты работы соразмерно с вложеннным в нее трудом, достаточно невелики, и нужно было много научного усердия, чтобы не бросить ее наполовине дороги. Правда, большой объем архивной работы, который я из-за нее проделал — сотни просмотренных актовых книг, работа в архивах Киева, Варшавы, Москвы, не прошел даром и пригодился мне позднее.
В мае 1894 года я защитил этот труд как диссертацию на степень магистра, а 1 апреля того же года «императорским рескриптом» во Львовском университете была создана кафедра «всемирной истории со специальным обзором истории Восточной Европы» (так был изменен первоначальный план основания кафедры украинской истории, а тогдашний магистр Гауч мотивировал эту замену тем, что украинская история не может считаться конкретной наукой), и тогда же на эту кафедру пригласили меня (официальное предложение было сделано на год ранее). Заканчивая издание диссертации и актов (последние главы диссертации и II том актов выщли летом 1894 года), мне нужно было подготовиться к чтению лекций. Я впрягся в эту работу с большим вдохновением, не предчувствуя еще тех разрочарований и трудного положения, ждавшего меня на Галичине, Вскоре после моего приезда на Галичипу умер профеодор Огоновокий, и на меня было возложено, так сказать, научное представительство галицкой Украиной. Кроме университетских курсов, которые должны были забирать в первое время очень много времени, я проводил публичные лекции и доклады, а также взялся за организацию
научной работы в недавно реформированном, но совсем еще не выведенным на научную работу Научном обществе имени Шевченко. Взявшись за редактирование Занисок {фермальным редактором я стал с 1895 года, фактическим — ранее), я сделал их вместо ежегодных ежеквартальными, а потом н выходящими раз в два месяца, сам публиковал в них много работ и рецензий, а одновременно с ними начал издавать (с 1895 года) в Обществе другие, специальные публикации — Джерела но истории Украины-Руси, Этногрфический сборник и другие, сам редактируя их первые тома. При этом оказалось, что надежды на участие украинских ученых из России в этой, (долгожданной для российской Украины и так необходимой) научной работе были нанрасны: одни обещали и не давали ничего, другие ограничивались разными отговорками. Даже книги или справки тяжело было добиться, хотя как же смертельно тяжело было работать в тогдашнем Львове, при отсутствии какой-нибудь библиотеки с серьезным подбором литературы и периодики по украинской истории или какой-нибудь другой украинской дисциплины.
Еще большее разочарование вызвало то, что надежды на лучшие условия для украинского культурного и специально-научного развития, на приязненность к национальной украинской идее со стороны правительства и поляков, с которыми и приехал на Галичину, опираясь на уверения только неглубоко ознакомленных с галицкими обстоятельствами киевлян, опираются на фальшивые заверения со стороны поляков, которые с помощью «соглашения* и ценою небольших подачек культурноисторческого плана, хотели задавить всякое опоэиционное, свободолюбивое движение среди *галицких русинов*. Вскоре пришлось увериться, что 150И киевские приятели глубоко ошибались в своих симпатиях к «соглашению*, и «соглашателям», что поляки ничем не хотят поступиться в своей власти и не понимают никаких других отношений к русинам, как отношения главной народности ко второстепенной (служебной). На этом пункте мне пришлось более или менее резко разойтись даже с ближайшими приятелями, сблизившись с кругами резкоонозиционными. С другой стороны, отношения с польской университетской коллегией, которая хотела иметь во мне покорного прислужника польской власти, скоро испортились окончательно и проносили мне много непрятностей. Я сильно из-за всего этого заболел, так что еле-еле мог работать.
В общественно-политических кругах я наконец резко выступил нротив соглашателей и сблизился с элементами радикальными, вместе с ними стал участвовать в реформе галичинского народничества в духе больше радикально-постененном. Реформа была проведено в конце 1899 года, и вместе с несколькими виднейшими радикалами я вошел в главный (экзекутивный) комитет реформированной партии, как заместитель
26 Зак. 35
М.С,
402 @
председателя (председателем остался старый предводитель народников Романчук). Однако убедившись вскоре, что нроведенная реформа не избавила народническую партию от ее старых заблуждений, я через несколько месяцев вместе с доктором Франком вышел из комитета, отстранился от участия в партийной деятельности народников и не раз выступал против их ошибочной политики, являясь вместе с доктором Франком и молодыми товарищами представителями левого направления, каторос представлял основанный в 1898 году журнал ♦Литературно-научный вестник». Специально проведенная в 1904—1905 годах компания против использования некоторыми людьми национальных струн общества вызвала на меня тяжкие громы со стороны официальных представителей народовольцев. В польских кругах положение мое в университете, близость к университетской молодежи и решимость, с которой я проводил идею национального равноправия украинского элемента с польским (и русским), вызвали на меня особенно сильные атаки во время борьбы за университет в 1901—1903 годах, когла польские националисты «обсыпали» меня разными инсинуациями в желтой прессе, требовали моего увольнения из университета и отдания нод суд.
Одновременно моквофильские и славянофильские киевские и Львовские «деятели» мстили мне с другой стороны, паэывая предводителем украинского сепаратизма, указывая, например, на мою подпись под манифестом реформированного народничества, который ставил главной целью национальной программы политическую самостоятельность Украины и т.д. Снова усилил зти придирки изданный в 1904 году в России ♦Очерки истории украинского народа», в котором враги украинства справедливо увидели историческое оправдание национальных украинских желаний и программу украинской автономии, а также статьи, которые с началом освободительного движения в России я печатал в российских газетах по украинскому национальному вопросу. В эти годы мои приятели из российских официальных кругов предостегли меня от приезда в Россию, и я несколько лет не приезжал туда, до 1905 года, и это очень мешало мне (все свое время львовского профессорства я оставался российским подданным и с российским паспортом презжал, обычно 2-3 раза в год для научных занятий и общественных встреч).
В такой тревожной воинотвеннной атмосфере не легко было вести научную работу, которая требует покоя и сосредоточенности. Тем временем ее не убывало, а прибывало. С начала 1897 года я стал председателем Общества имени Шевченка (руководил им фактически со времени своего приезда), и остался и далее председателем его исторической секции и археологической комиссии и редактором «Записок», куда вкладывал много труда и редакторского и авторского. Кроме лекций и семинаров в
университете (семинарским занятиям я придавал самое большое значение, стараясь привлечь способных слушателей к самостоятельным научным занятиям) я вел частные научные занятия со студентами — своими слушателями и посторонними (раздавал книжки для рефератов и оценок, потом эти рефераты зачитывались и разбирались, некоторые самые лучшие были опубликованы). Таким образом желающие слушатели привлекались к научной работе, переходя от рефератов в библиографичном отделе «Занисок Научного Общества имени Шевченко» к самостоятельным оценкам, от небольших работ до самостоятельных исследований. Хотя галичинские обстоятельства низводили в большой мере эту работу до работы Данаид, так как подготовлены молодые адепты исторической науки должны были идти в глухую провинцию и часто как раз научные надежды, которые они подавали, служили мотивом для предержащих властей держать их в чорном теле, все-таки из моего семинара и из этиз privatissima вышло немало людей, которые оставили небольшой, а часто и достаточно заметный след в научной работе, а некоторые занимаются ей и сейчас, не считаясь с тяжелыми обстоятельствами (идя в хронологическом порядке, зто были: О.Терлецкий, Д.Коренец, М.Кордуба, С.Томашевский, С.Рудницкий, О.Целевич, Ю.Кмит, З.Кузеля, О.Чайковский, В.Герасимчук, О.Сушко, Ф.Голийчук, И.Джиджора, И.Кревецкий, И.Крипякевич и другие).
В конце 1897 года поднял я проблему реформирования иллюстрированного женедельника «Заря» в литературно-научный месячник; проект был принят отделом Научного Общества имени Шевченко и с 1898 года начал выходить «Литературнонаучный вестник», а в числе редакторов был поначалу и я (совместно с Маковеем и Франком, позднее с Гнатюком и Франком). Принимал в нем большое участие, особенно в первое время, когда издательство становилось на ноги и мне приходилось выполныять роль главного редактора (сам и печатал и статьи по литературе и общественно-политические обозрения) и в последних, 1905—1906 годах — когда писал в нем нублицистические статьи по разным общественным проблемам.
В конце 1898 года, по случаю празднования столетия украинской литературы, я выстунил с проектом создания особого издательского товарищества, главным образом для публикаций беллетристических и научно-популярных, которые не входили в круг деятельности Научного Общества имени Шевченко. Товарищество должно было быть создано в форме акционерного общества, чтобы осуществлять издание украинских книг не на пожертвования и субвенции, как обычно издавались они до этого времени, а на доходах от реализации. Когда сумма акций дошла до 3000 гульденов, весною 1899 года был создан «Украинско-русский изда-
26*
тельскнй союз» — товарищество, которое в форме акционерной организации действовало для просветительских и культурно-национальных целей, и со временем стало самым большим украинским издательством, принявшим в 1904 году и издание «Литературно-научного вестника». В этом Союзе я поначалу занимал пост председателя Наблюдательного совета, а позднее, когда наблюдательный совет был слит с дирекцией, — председателем дирекции и принимал и до сих пор принимаю деятельную участь в издательской и административной деятельности.
В собственной научной работе, кроме небольших научных статей, рецензий, материалов, помещенных в «Записках», я с начала львовской жизни много времени отдавал археографии, продолжая архивные занятия, ведшиеся и в прошлых годах. Основав в Научной обществе имени Шевченко археографическую комиссию, я предложил для нее план изданий, и из этого плана были подготовлены к изданию материалы по истории Западной Украины XVI века — необычайно важного источника для истории общественных, экономических и национальных отношений того времени. Для этого совершил я в 1895 году новое путешествие по архивам и начиная с 1895 года издал четыре тома в серии «Жерела (источники) к истории Украины-Руси».
Написание истории Украины рано, еще с киевских времен, стало моей задушевной мечтой, в полной мере вопросом своей чести и своего поколения, несмотря на то, что виднейшие представители украинской историографии старшего поколения считали, что время для того еще не пришло, не хватает материала и т.д. В своих мечтах имел я тогда написание истории короткой и общественнодоступной, в трех небольших томах, которые охватывали бы старый, литовскопольский, и новый период. Заняв кафедру, я семь семестров подряд (1894—1897) читал общий курс истории Украины. Повторенный нотом вторично, в 1898—1901 годах, курс этот должен был послужить как-бы скелетом этой задуманной истории. Говорю: скелетом прежде всего потому, что этот курс содержал только лишь путеводную нить политической истории, не говорил о истории культурной, о государственном устройстве, экономической жизни и т.д. — тех разделов, которые потом заняли такое важное место в окончательной реализации плана.
Вскоре пришел я к уверенности, что начинать дело нужно не короткой и популярной, а большой и строго научной историей Украины, которую бы потом можно было бы переделать в короткую и понулярную. В начале 1897 года я приступил к занятиям по моему курсу, начав с менее знакомых мне тем предисторичной колонизации Украины и славянской праистории. В продолжение 1897 и 1898 годов был написан I том и в конце 1898 года напечатан — выход его совпал о грандиозным правднова-
нием юбилея украинского возрождения, организованного Научным Обществом имени Шевченко, в организации которого я активно участвовал, и, как говорили, произвел колоссальное впечатление своей речью на тему важности исторического момента и потребности интенсивной национальной работы.
' В Галичине это начало Истории было принято с большим интересом, можно сказать — с энтузиазмом. Но на просьбу о пропуске книги в Россию ответом был абсолютный запрет. В научных российских и польских кругах ответом на выход книги было абсолютное молчание, как и вообще на всю Историю; да и из украинских историков-специалистов никто не высказался о книге и не дал даже статьи о ней. Не обращая на это внимание я продолжил с таким напряжением начатое дело, и в течение 1899 года был написан и издан II том, в течение 1900 года — III том, который я закончил древний период украинской истории. Сначала я надеялся уложить всю историю в 5-6 томов, позднее, когда на древний период ушло три тома, — от 7 до 8, пока обозрение общественно-политической, экономической и культурной жизни XV-XVII веков, разросшееся на целых два тома, не убедило меня в том, что много томов будет необходимо, чтобы довести историю Украины до начала XIX века.
Ради этой работы, которую я считал, так сказать, задачей своей жизни, я отодвигал все, что можно было отодвинуть; но нельзя было отодвинуть работу в Научном Обществе имени Шевченко, «Записках* и «ЛНВестнике», а время приновило иногда и иные работы. Так, когда в 1899 году в Киеве был должен пройти археологический съезд, с участием галицких ученых, я выдвинул и поставил ребром вопрос про донуск рефератов на украинском языке. Это был первый остро поставленный украинский вопрос на российской территории {это дало повод всем врагам украинства в России вылить потоки яда и помоев на меня, как предводителя этого дела), и нужно было задокументировать, что за этими претензиями о признании научного украинского языка стоит и действительная научная работа. Для этого было организовано бюро в Научном Обществе имени Шевченко, собрано 30 научных рефератов, которые после запрета украинского языка на съезде целиком или в виде резюме были напечатаны в «Записках* (в двух специальных больших томах и в других книгах «Записок»), там также было и несколько моих больших рефератов.
С другой стороны, много нервов ушло на решение недоразумений, возникших в 1901 году в Научной Обществе имени Шевченко, со стороны людей, недовольных деятельностью Общества. Атака была поведена на людей, близких мне, которым я с помощью Общества хотел обеспечить возможность научной работы; раздраженный этим, к летом 1901 года отказался от должности председателя и других обязанностей в Обществе. Но когда оказалось, что оппозиция совсем не имеет охоты организовывать научную работу даже по своему плану, и меня начали просить вернуться, а к этому меня призывали и многие украинцы с разных сторон, я снова вернулся к работе в Обществе, решив по возможности не обращать внимания на выходки оппозиции. Правда, в результате поддержки, которую мне оказывала большая часть членов Общества, эта оппозиция потом значительно слабела с каждым годом, постоянно повторяя, что лично против меня она ничего не имеет. Все это меня очень расстраивало, и компенсацией мне служила только моральная опора, которую давали семья и кружок интеллигентных людей, сотрудников в научной, культурной и общественной работе, которые окружали меня и подбадривали в работе по культурному развитию украинской народности.
Среди всего этого в течение 1901 года был написан IV том Истории и начат V (1902); четвертый том я хотел издать вместе с V, после его окончания. Но 1903 год принес другие планы и дела. В начале этого года я получил приглашение от вольной российской школы в Париже прочитать в ней курс украинской истории. Я с радостью принял это приглашение; у меня к тому времени'укрепилась уверенность в крайней потребности популяризации украинской научной работы, в противовес ее специального игнорирования, которым, очевидно, надеялись ее окончательно замолчать противники украинства, и с помощью изданий на других языках постараться проломить запрет научных украинских публикаций в России. С этой целью уже в 1900 году и позднее обращался я к разным немецким издательским фирмам с предложением немецкого издания своей Истории, однако необычность просьбы и большие объемы работы мешали ее осуществлению — издатели отвечали отказом. Теперь предложение парижской школы подогрело эти планы и мечты, и я решил прочитать в парижской школе короткий общий курс украинской истории, и сразу же обработать его для издания на русском и какомнибудь европейском, например французском, языке, а также использовать эту поездку для проибретения личных связей для популяризации украинской идеи (так, я почти сразу получил приглашение прочитать лекцию в Берлине в обществе русской молодежи и т.д.) Эти надежда на популяризацию украинства лекциями не оправдались; русская молодежь интересовалась вопросами экономики и нолитики, а украинская история и украинство были для нее вещами мало интересными; однако были завязаны некоторые знакомства в Париже и Лондоне, обговорены условия о французском издании малой истории и немецком большом (что правда — за мой счет).
Вернувшись из поездки в мае 1903 года (лекции в Париже читались в апреле и в начале мая, потом я побывал еще в Лондоне и Берлине), я с увлечением засел за обработку русского курса украинской истории, который назвал «Очерк истории украинского народа»; на протяжении лета он был почти весь написан. Однако эту работу, нанисанную с большой надеждой на рост украинской идеи, встретили различные трудности — с переводом на фрацузский и с изданием русского тексту. Издатели не хотели брать такой ненадежной в цензурном отношении книги. Один из очень либеральных издателей отговаривался боязнью, что схема украинской истории, резко расходящаяся с принятой схемой русской истории {например, включение древней Руси), накличет на книгу осуждение со стороны русских научных кругов. Наконец после долгих мытарств и решил печатать и очерк на собственный риск; летом 1904 года он был напечатан и благодаря тому, что тогда началась «весна» Святополка-Мпрского, — был выпущен в свет, так как — как говорилось в цензурной резолюции, — тон книги был спокойный и объективный, хотя и по своему смыслу не подлежащий цензурному одобрению.
Заканчивал «Очерк», я осенью 1903 года взявся за переделку I тома Истории для нового издания {первое, напечатанное в количестве только 600 экземплярах, разошлось уже в 1901 году), — так как нужно было начинать немецкий перевод — с исправленного текста второго издания. Это был тяжкий труд, так как пришлось большую часть тома переделать почти заново {в связи с разными дополнениями и использованием нового или в I томе не использованного материала). Он занял целую зиму и весну 1903-1904 годов; за это же время было написаиго несколько статей с целью популяризации украинской научной работы: статьи для петербургского академического сборника, в редакции которого я договорился о их печати на украинском языке; статьи о Научном Обществе имени Шевченко для Журнала Министерства Народного Просвещения; другие небольшие работы.
Лето 1903 года заняли публичные курсы, организованные во Львове, главным образом в интересах украинской молодежи, которая должна была приехать — и действительно приехала из России. Тогда же я выпустил IV том Истории и взялся за V. Конец 1904 года принес мне радостное известие — появление в России Истории, благодаря горячего и резкого письма, написанного мною к тогдашнему министру Святополк-Мирского. Однако это добавило новой работы: тома II и III Истории разошлись, нужно было готовить новое издание, которое я хотел значительно переработать. Потерявши надежду закончить V том, я переработал и дописал главы, которые содержали в себе обозрение общественно-политического устройства украинских земель под польско-литовским режимом и выпустил их как первую часть V тома весною 1905 года; после этого вышло новое издание II тома, а в конце года — III тома.
Тем временем волны освободительного движения в России поднимались все выше и выше. В Галичине в конце 1904 года я начал в «ЛНВестнике» компанию против предводителей украинской национально-демократической партии, которых подозревали в планах нового компромисса с польскими панами. Выступил против игнорирования реальных потребностей украинского народа, ослепления общественными эффективными фейерверками, что закрывали глаза на эти потребности (причиной стало дело строительства театра и основание частных школ, но полемика имела обшую подоплеку). Однако я еще более часто стал откликаться на темы дня в России, в письмах и статьях — в «ЛНВестнике» и в российских газетах — в «Сыне Отечества* и «Киевских откликах», по украинскому вопросу в России и польско-украинским отношениям в Галичине. Тогда же (летом 1905 года) организовал я новое издание «Очерка*, где было расширено обозрение новейшей историии современного состояния украинства (выпустил я его в апреле 1906 года, не дожидаясь распродажи старого, так как хотел им откликнуться на темы дня). Однако национальный и специальный украинский вопросы не вызывали симпатий в российских либеральных кругах, и писать в чужие газеты было трудно: пришлось столкнуться с отсутствием сочувствия у редакций и оставить их. Создалась крайняя потребность в русском органе по украинскому вопросу, и эту потребность я очень пропагандировал в письмах к землякам, а к осени 1905 года выбрался на Украипу, чтоб позондировать состояние украинского движения, и поагитировать за создание печатного органа. Побывавши в Киеве, Одессе и Харькове, я обрел надежду на реализацию своего плана и собрался по этому делу выехать в Петербург. Однако забастовки, манифест 17 октября, черносотенные погромы, и наконец псевдолиберальный курс и новые постановления о прессе изменили совсем ситуацию: на первый план выступило создание украинских газет, которые организовываются с началом 1906 года в разных местах, а недостаток всякого порядка, правительственный террор, а также полная неуверенность в завтрашнем дне не дают еще возможности никакой серьезной организации.
Поэтому осенью 1905 года я вернулся к работе над Историей, окончил давно начатую II часть V тома (выпущенную в начале 1906 года) и принялся за VI том, вставив туда обозрение экономической и культурной жизни, которое первоначально надеялся поместить в V томе, так как спешил быстрее начать работать над временем, от которого обычно ведут счет украинской истории. В начале летнего курса обозрение экономической жизни, начатое еще в 1904 году и потом оставленное, было закончено, Вместе с этим я занимался организацией работы по упорядочению актов по истории казачества, необходимой в связи с тем, что с конца
1880-х годов прервалась всякая систематическая работа по этой теме. Этот проект был мной предложен в Обществе имени Шевченко еще весною 1905 года (напечатан в 24 вынуске «Хроники Общества»). Молодые археографы, подготовленные в моем семинаре, должны были разделить между собой отдельные части истории казачества и заняться собиранием к ним актового материала из неиспользованных или мало использованных рукописных сборниках Киева, Харькова, Петербурга, Москвы, Кракова, Варшавы. С лета 1905 года были организованы археографические экспедиции в Харьков, Москву, Краков, Варшаву, Петербург, а их члены сразу же по приезду должны были приступить к обработке собранных материалов и подготовке к печати.
Большая честь в этот период была мне оказана моими учениками и последователями, которые по случаю десятилетия моей научной и общественной деятельности в Галичине обрадовали меня изданием роскошного сборника: он был задуман осенью 1904 года, когда десятилетие заканчивалось, а вышел в феврале 1906 года и был мне торжественно вручен. Это событие совпало как раз с выходом II части V тома и I тома немецкого издания Истории.
Львов, 1906, март.
СЕРГЕЙ ШУМОВ, АЛЕКСАНДР АНДРЕЕВ
ХРОНИКА ЖИЗНИ МИХАИЛА СЕРГЕЕВИЧА ГРУШЕВСКОГО
Михаил Сергеевич Грушевский родился 17 сентября 1866 года в западноукраинском городе Холм (ныне город Хелм в Польше). Отец — учитель, позднее инспектор Холмской гимназии Сергей Федорович Грушевский, автор учебника церковно-славянского языка, мать — Глафира Захаровна Опоцкевич (Опокова), из семьи церковнослужителей.
16 октября 1866 года Михаил был крещен в холмской церкви Иоанна Богослова. «N 8.
Свидетельство о рождении М.С.Грущевского.
Время рождения: 1866 года месяца сентября 17-го дня.
Время крещения: того же месяца октября 16-го дня.
Имя родившегося: Михаил.
Родители: учитель Холмской русской гимназии Сергей Федоров сын Грушевский и законная жена его Глафира Захариевна дочь, оба православного исповедания.
Воспреемниками были: Красноставской по крестьянским делам Комиссии Ш участка комиссар Федор Федорович сын Кокошкин и директора Холмской учебной дирекции Феофана Лебединцева жена Юлия Александрова дочь.
Таинство Крещения совершил и запись сию подписал Холмской ИоанноБогословской церкви протоиерей Иаков Крошановский с диаконом Василием Алексеевским и псаломщиками Юлианом Кунаховичем и Владимиром Плышевскимо.
Отец Михаила Сергей Федорович преподавал в Бердичевском уезде, в Кутаиси, служил инспектором и директором народных школ в Ставрополе.
В 1880 году Михаил Грушевский поступил в третий класс Тифлисской гимназии, где увлекся изучением украинской истории и литературы, много читал, за время учебы часто награждался похвальными грамотами за отличные успехи. Тогда же стал писать небольшие рассказы. В 1885 году рассказ «Еех-аль-Джур» был опубликован во львовской газете «Дело».
В 1882 году Михаил с семьей впервые побывал в Москве.
В1886 году Михаил Грушевский с отличием окончил Первую тифлисскую гимназию.
В июле 1886 года Михаил Грушевский поступил на историко-филологический факультет Киевского университета Святого Владимира.
Его учителем был Владимир Бонифатьевнч Антонович (1834—1908), выдающийся украинский историк, археолог, этнограф, глава киевской школы украинских историков, главный редактор «Временной комиссии для разбора древних актов» и издатель «Архива Юго-Западной Росии», с 1878 года служивший профессором русской истории Киевского университета.
В мае 1890 года Михаил Грушевский окончил Киевский университет, получив диплом первой степени. Тогда же он начал заниматься общественной деятельностью, участвовал в украинском движении в Киеве, публиковал очерки и исследования в периодической печати.
В мае 1891 года Михаил Грущевский избран действительным членом Исторического общества Нестора Летописца при Киевском университете.
В мае 1893 года Михаил Сергеевич Грушевский избрал членом Научного общества им. Тараса Григорьевича Шевченко, а позднее и его председателем (до 1913 года).
В 1894 году Михаил Грушевский защитил магистерскую диссертацию «Барское староство» и по рекомендации В.Б.Антоновича осенью начал читать курс истории Украины во Львовском университете (Львов и Галичина входили в состав АвстроВенгрии), став ординарным профессором на кафедре всеобщей истории.
В октябре 1894 года М.С.Грушевский избран членом Украинско-русского педагогического общества во Львове, а также действительным членом львовского общества «Русская беседа». Тогда же стали печататься первые очерки М.С.Грушевского по истории Украины-Руси.
С 1895 года Михаил Сергеевич Грушевский стал председателем историко-философекой секции Научного общества имени Тараса Шевченко, редактором «Занисок НауковогоТоварищества».
В феврале 1895 года М.С.Грушевский избран членом львовского Польского социалистического общества. В мае того же года М.С.Грущевский избран членомкорреспондентом Краковской Академии наук. Работал в архивах Варшавы и Москвы.
В январе 1896 года стал председателем Археологической комиссии Научного общества им. Т.Шевченко.
В декабре 1896 года М.С.Грушевский женился на львовской учительнице Марии Сильвестровне Волковской.
В начале 1897 года М.С.Грушевский начал работать над «Историей Украины-Руси», которая стала печататься по одному тому почти ежегодно.
Е январе 1897 года М.С.Грушевский избран в Археологическую комиссию Московского археологического общества.
В октябре 1898 года на праздновании 100-летия создания « Энеиды» И.Котляревского и возрождения украинской литературы М.С.Грушевский прочитал доклад «Украинско-русское литературное возрождение в историческом развитии украинского народа», вызвавший резонанс по всей Украине,
В марте 1899 года по инициативе М.С.Грущевского во Львове создан «Украинско-русский издательский союз».
В 1899 году М.С.Грушевский — один из создателей из общества «Народная рада» Национально-демократической партии в Галиции, стал заместителем председателя партии.
21 июня в семье Грушевских родилась дочь Екатерина, позднее также ставшая историком.
б февраля 1901 года умер отец М.С.Грушевского Сергей Федорович.
В марте 1901 года М.С.Грущевский избран действительным членом Одесского общества истории и древностей; в апреле — почетным членом Волынского церковно-археологического общества.
Весной и летом 1904 года М.С.Грушевскнй дважды ездил в Италию.
Летом 1904 года М,С.Грущевский онубликовал в Санкт-Петербурге на русском языке «Очерки истории украинского народа». Книга была переиздана в 1906,1911 и 1913 годах.
В конце 1904 года на собственные средства М.С.Грушевского открыта частная учительская гимназия в Коломые.
Во время революции 1905-1907 годов М.С.Грушевский боролся за автономию Украины в составе федеративной России, публиковал статьи, в которых сформулировал цели и задачи украинского движения, а также опубликовал проект будущей конституции России.
В сентябре 1906 года в Киеве начала выходить ежедневная украинская газета «Рада», одним из учредителей которой стал М.С.Грущевский.
В январе 1907 года в Киеве начал выходить журнал «Украина», редактором которого стал М.С.Грушевскнй.
В апреле 1907 года в Киеве было образовано Украинское научное общество, председателем которого был избран М. С. Грушевский.
В сентябре 1908 года М.С.Грушевскнй вошел в руководство полулегального «Товарищества украинских поступовцев», печатал статьи и очерки, участвовал в издании газет и журналов.
В ноябре 19Ю года М.С.Грушевскнй отметил двадцатипятилетие научной и литературной деятельности.
В сентябре 1914 года над М.С.Грушевским установлен негласный полицейский надзор. С сентября М.С.Грущевский находился в Вене, в декабре вернулся в Киев, тогда же был избран членом Чешской Академии наук. 11 декабря 1914 года М.С.Грушевскнй был арестован царскими властями и выслан в Симбирск, осенью 1915 года — в Казань.
В сентябре 1916 года М.С.Грушевский с семьей переехал в Москву, где возобновил общественно-политическую деятельность.
4 (17) марта 1917 года М.С.Грушевский был заочно выбран председателем Украинской Центральной Рады — объединенного органа партий и организаций Украины. 27 марта ученый приехал в Киев, где на следующий день председательствовал на заседании Центральной Рады и стал ее главным идеологом.
10 (23) июня 1917 года в Киеве Центральная Рада провозгласила автономию Украины и создала правительство — Генеральный секретариат.
За небольшой период в Киеве были открыты Украинская Академия искусств, Украинский Народный Университет, Украинская Научно-педагогическая Академия, украинские гимназии.
В ноябре 1917 года Украинская Центральная Рада во главе с М.С.Грушевским приняла резолюцию, осуждавшую Петроградский октябрьский переворот.
20 ноября 1917 года Ш Универсалом Украинской Центральной Рады была провозглашена Украинская Народная Республика. На Софийской площади Киева М.С.Грушевский принял военный парад.
8 декабря Центральная Рада была признана высшим законодательные органом Украины,
В январе 1918 года началось наступление большевистских войск на Украину.
28 января 1918 года по предложению М.С.Грущевского Центральной Радой был принят IV Универсал, провозгласивший Украину независимым суверенным государством; было создано новое правительство Украинской Народной Республики.
26 января 1918 года Центральная Рада переехала из Киева в Житомир.
В начале февраля 1918 года Киев был взят большевистскими войсками, дом М.С.Грушевского с частью архива сгорел, 10 февраля умерла его мать Глафира Захаровна.
14 февраля 1918 года правительство Украинской Народной Республики обратилось к Германии с нотой о военной помощи в борьбе против большевиков.
25 февраля 1918 года гербом Украинской Народной республики стал трезубец, введен григорианский календарь и среднеевропейское время; через неделю была утверждена украинская денежная единица — гривна.
1 марта 1918 года Центральная Рада возвратилась в Киев с австрогерманскими войсками.
28 апреля 1918 Центральная Рада года была разогнана генералом ILIL Скоропадским, осуществившим государственные переворот. перешел на нелегальное положение. Был объявлен его розыск.
14 ноября 1918 года в Киеве состоялось официальное открытие Украинской Академии Наук.
В феврале 1919 года семья Грушевских из Киева переезжает в Каменец, а в марте — в Станислав, в конце марта — в Прагу.
В июне-августе 1919 года М.С.Грушевский работает в Париже, потом возвращается в Прагу, с ноября семья Грушевских живет в Женеве, потом в Вене. создает «Украинский социологический институт*.
В декабре 1923 года Всеукраинская Академия наук избрала М.С.Грушевского действительным членом ВУАН. Президиум Всеукраинского Центрального исполнительного комитета по ходатайству М.С.Грушевского разрешил ему вернуться на Украину.
2 марта 1924 года семья Грушевских вернулась в Киев. М.С.Грущевский руководил секцией истории Украины Исторического отделения ВУАН, работал в журнале * Украина*.
В октябре 1926 года М.С.Грущевский отмечает 60-летие со дня рождения и 40-летие научной деятельности.
В январе 1929 года М.С.Грущевский на общем собрании был избран действительным членом Академии Наук СССР.
В начале марта 1931 года с дочкой Екатериной приехал в Москву. 23 марта приказом заместителя председателя ОГПУ Г. Ягоды шестидесятипятилетний ученый был арестован по придуманному ГПУ делу «Украинского национального центра* и перевезен в Харьков, где активно допрашивался. 4 апреля ученою снова перевезли в Москву и после разговора с заместителем председателя ОГПУ С. Мессингом и начальником секретно-политического отдела ОГПУ Я. Аграновым освободили из-под ареста. М.С.Грушевский был оставлен в Москве; занимался научной деятельностью.
В октябре 1934 года М.С.Грушевский с женой приехал в Кисловодск на отдых. После двух операций 25 ноября М.С.Грушевский скончался в Кисловодской городской больнице. Подробности его смерти до сих пор не выяснены.
М.С. Грущевский похоронен в Киеве, на Байковом кладбище.
Жена М.С. Грушевского Мария Сильвестровна умерла в Киеве в 1949 году.
Дочь М.С. Грущевского Екатерина, автор книга «Украинская народная дума*, была арестована в 1937 году; умерла в ссылке в 1953 году.
Основные труды М.С. Грушевского: «История Украины-Руси» (т.110,1898—1936, доведена до 1658 года); «Очерки истории Украинского нарсда» {СПБ,1904); «Иллюстрированная история Украины* (Киев-Львов, 1911); «История украинской литературы» (т.1—5, Киев-Львов, 1923— 1928).
СОДЕРЖАНИЕ
VII. Княжества-земли XII—XIII веков. Гапицко-волынское
государство 76
VEI. Политическое и общественное устройство, право и культура
XI-XIII веков 80
IX. Падение государственной жизни — переход украинских земель
под власть в. кн. Литовского и Польши 107
X. Украинские земли в XV—XVI в. собирание украинских земель
Польшею 119
XI. Общественные и культурные отношения XIV—XVII веков.
Привилегированные сословия 135
ХШ. Города. Религиозно-национальное и культурное движение
XVI— XVII вв 158
XXI. Социально-экономический процесс в восточной Украине
XVII— XVIII вв 266
XXVII. Падение национальной и культурной жизни в восточной Украине 342
Михаил Сергеевич ГРУШЕВСКИЙ, Автобиография 397
Сергей ШУМОВ, Александр АНДРЕЕВ.
В 2002 г. В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ ВЫХОДЯТ:
0 Мистический гений Украины Григорий Сковорода 0 История Украинских казаков 0 Иван Франко 0 История Афганистана 0 История Ближнего Востока 0 Лиддел Гарт. Полковник Лоуренс Аравийский 0 Ваххабиты 0 История Ватикана 0 История Испании 0 История Польши 0 История Югославии 0 История Болгарии 0 История Швейцарии 0 История заговоров в России 0 История оппозиции в России 0 История информационных войн в России 0 Болевые точки истории России 0 Россия и мировая цивилизация:
Вклад и заимствования
Подготовка оригинал-макета —
Подписано к печати 14,10.2001, Формат 60х90Уи
. Бумага офсетная. Объем 26 п.л. Тираж 1000экз. Заказ № 36. Лиаевзия ЛР № 066700 от 23.06.99.Издательство «Евролинщ, г. Москва. Тел. 157-22-83
Отпечатано с готового оригинал-макета в типографии ГУП "Облиздат", 248640. г. Калуга, пл. Старый торг, д. 5, тел. 57-40-70
Похожие книги
- Мистика
- Историческое фэнтези
- Ироническая фантастика
- Альтернативная история
- Технофэнтези
- Постапокалипсис
- Киберпанк
- Детективная фантастика
- Стимпанк
- Героическая фантастика
- Научная Фантастика
- Эпическая фантастика
- Ненаучная фантастика
- Сказочная фантастика
- Космоопера
- Юмористическое фэнтези
- Ироническое фэнтези
- Ужасы и мистика
- Юмористическая фантастика
- Социально-философская фантастика
- Космическая фантастика
- Городское фэнтези
- Боевая фантастика
- ЛитРПГ
- Фантастика
- Современная сказка
- Социально-психологическая фантастика
- Хроноопера
- Ужасы
- Мифологическое фэнтези
- Фэнтези
- Фантастика: прочее
- РеалРПГ
- Славянское фэнтези
- Бояръ-Аниме
- Попаданцы
- Шпионский детектив
- Прочие Детективы
- Маньяки
- Полицейские детективы
- Исторический детектив
- Шпионские детективы
- Классические детективы
- Триллеры
- Криминальные детективы
- Иронические детективы
- Криминальный детектив
- Крутой детектив
- Детективы
- Триллер
- Иронический детектив, дамский детективный роман
- Советский детектив
- Классический детектив
- Политический детектив
- Боевик
- Про маньяков
- Медицинский триллер
- Дамский детективный роман
- Техно триллер
- Юридический триллер
- Боевики
- Исторические детективы
- Политические детективы
- Поэзия
- в стихах
- Эпическая поэзия
- Басни
- Песенная поэзия
- Лирика
- Визуальная и экспериментальная поэзия, верлибры, палиндромы
- Поэма, эпическая поэзия
- Классическая зарубежная поэзия
- Классическая русская поэзия
- Поэзия Востока
- Современная поэзия
- Классическая поэзия
- Современная зарубежная поэзия
- Современная русская поэзия
- Юмористические стихи, басни
- Верлибры
- Палиндромы
- Экспериментальная поэзия
- Визуальная поэзия
- Историческая фантастика
- Историческая литература
- Политика
- Геология и география
- Ветеринария
- Экология
- Государство и право
- Астрономия и Космос
- Математика
- Шпаргалки
- Биохимия
- Обществознание
- Педагогика
- Психология
- Учебники
- Иностранные языки
- Детская психология
- Биофизика
- Прочая научная литература
- Языкознание
- Биология
- Психотерапия и консультирование
- Юриспруденция
- Военная история
- Альтернативная медицина
- Философия
- Медицина
- Зоология
- Физика
- Литературоведение
- Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
- Языкознание, иностранные языки
- Биология, биофизика, биохимия
- Обществознание, социология
- Психология и психотерапия
- Востоковедение
- Химия
- История
- Ботаника
- Экономика
- Альтернативные науки и научные теории
- Научная литература
- Рефераты
- Секс и семейная психология
- Книги о войне
- Популярно об истории
- Книги о путешествиях
- Книги по психологии
- Религия и духовная литература
- Детская познавательная и развивающая литература
- Детская образовательная литература
- Книги для дошкольников
- Прочая детская литература
- Детские приключения
- Детская проза
- Детские стихи
- Детские остросюжетные
- Детская фантастика
- Книга-игра
- Буквари
- Фантастика для детей
- Детская литература
- Проза для детей
- Внеклассное чтение
- Игры, упражнения для детей
- Классическая детская литература
- Стихи для детей
- Русские сказки
- Зарубежная литература для детей
- Сказки народов мира
- Зарубежные детские книги
- Сказки
- Детские детективы
- Школьные учебники
- Учебная литература
- Книги для подростков
- Экономика
- Поиск работы, карьера
- Отраслевые издания
- Недвижимость
- Корпоративная культура
- Делопроизводство
- Внешнеэкономическая деятельность
- Бухучет и аудит
- Торговля
- Малый бизнес
- Личные финансы
- Государственное и муниципальное управление
- Краткое содержание
- Ораторское искусство / риторика
- Работа с клиентами
- Стартапы и создание бизнеса
- Маркетинг, PR, реклама
- Карьера, кадры
- Маркетинг, PR
- Финансы
- Личная эффективность
- О бизнесе популярно
- Интернет-бизнес
- Банковское дело
- Менеджмент
- Менеджмент и кадры
- Тайм-менеджмент
- Ценные бумаги, инвестиции
- Кадровый менеджмент
- Политическое управление
- Управление, подбор персонала
- Зарубежная деловая литература
- Деловая литература
- Педагогика, воспитание детей, литература для родителей
- Медицина и здоровье
- Семейные отношения, секс
- Семейные отношения
- Рыбалка
- Отдых / туризм
- Автомобили и ПДД
- Сделай сам
- Прочее домоводство
- Спорт
- Здоровье и красота
- Охота
- Домашние животные
- Коллекционирование
- Хобби и ремесла
- Кулинария
- Развлечения
- Сад и огород
- Боевые искусства, спорт
- Домоводство
- Здоровье
- Эротика и секс
- Домашнее хозяйство
- Интерьеры
- Хобби / увлечения
- Мода и стиль
- Красота
- Секс / секс-руководства
- Йога
- Изобразительное искусство
- Рукоделие и ремесла
- Спорт / фитнес
- Прикладная литература
- Компьютерное «железо»
- Базы данных
- ОС и Сети
- Интернет
- Программное обеспечение
- Программирование
- Прочая компьютерная литература
- Учебные пособия, самоучители
- ОС и Сети, интернет
- Программирование, программы, базы данных
- Компьютерное 'железо' (аппаратное обеспечение), цифровая обработка сигналов
- Зарубежная компьютерная, околокомпьютерная литература
- Цифровая обработка сигналов
- Средневековая классическая проза
- Современная проза
- Классическая проза
- Готический роман
- Антисоветская литература
- Военная проза
- Проза прочее
- Роман
- Повесть
- Новелла
- Сентиментальная проза
- Рассказ
- Историческая проза
- Контркультура
- Эпистолярная проза
- Русская классическая проза
- Советская классическая проза
- Магический реализм
- Проза
- Зарубежная классическая проза
- Классическая проза ХX века
- Классическая проза ХIX века
- Роман, повесть
- Фантасмагория, абсурдистская проза
- Афоризмы, цитаты
- Экспериментальная, неформатная проза
- Проза о войне
- Современная русская и зарубежная проза
- Классическая проза XVII-XVIII веков
- Афоризмы
- Эпопея
- Феерия
- Семейный роман/Семейная сага
- Эссе, очерк, этюд, набросок
- Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия
- Зарубежные приключения
- Современная зарубежная литература
- Зарубежная драматургия
- Зарубежная фантастика
- Зарубежный юмор
- Зарубежная религиозная литература
- Зарубежная образовательная литература
- Зарубежная публицистика
- Зарубежная психология
- Зарубежные любовные романы
- Зарубежная поэзия
- Зарубежная классика
- Зарубежная старинная литература
- Зарубежная компьютерная литература
- Зарубежная литература о культуре и искусстве
- Зарубежные детективы
- Зарубежная прикладная литература
- Зарубежное фэнтези
- Зарубежная справочная литература