История усталости от Средневековья до наших дней

Критических замечаний также становится больше. Частичные жесты, ощущение их квазиуниверсализации неизбежно возобновляют анализ соответствующей усталости. Внимание уделяется не просто какой-то «тонической» усталости, о которой говорил Чарльз Майерс в 1930‐х годах1815, не просто делаются утверждения о «скуке» и «монотонности»: теперь жесту придается большее значение и уделяется более глобальное внимание, повышается его значение в индивидуальном сознании, его влияние на образ самой работы. Отсюда – появление первых связей между «атомизацией движения» и пережитой усталостью: придается значение фрустрации, неудовлетворенности, нехватке чего-то. Пересматривается объяснение, больше чем раньше связывающее невозможность самореализации и ее целей и задач, углубляющее сам смысл деятельности: «расчлененный труд» «утомителен», потому что отодвигает на второй план все участие и все намерения работника. Помимо депрессии рабочих, появившейся несколькими десятилетиями ранее, расчлененный труд лишает жизненности1816. Он затрагивает индивида как такового, отрицая его. Истощает отсутствием инициативы, ломая даже понимание фактов. Жорж Фридманн в начале 1960‐х годов составил их длинный список, в значительной степени обновив изученные ранее эффекты: чувство обезличенности, ощущение взаимозаменяемости работников, ощущение незавершенности действия1817. Камиль Симонен, в 1950‐х годах бывший вице-президентом Высшего совета по медицине труда и трудовым ресурсам, даже усмотрел в этом возвращение «якобы отмененного рабства»1818. Отсюда вновь выявленная патология: «физиологический и нервный ущерб», подкрепленный невозможностью «работать в своем темпе», что вызывает «раздражительность, досадные инциденты, нервозность»1819. И беспрецедентные свидетельства, описывающие усталость с использованием терминов «раздражение», «кризис», даже «лихорадка», «аффект», «нервы», «раздражение», «напряжение». Царит обстановка резкости, внезапных, если не бурных реакций, что лишний раз подтверждает, насколько «нервное утомление должно противопоставляться физическому утомлению»1820. Такова «ярость», взрыв персонажа книги «Завод женщин» (Usine des femmes) Мари-Франс Бид-Шарретон: «Ее обуревает усталость, страх, что она не сможет выполнить норму, начальник ведет унизительные разговоры. <…> Доведенная до отчаяния, она кричит и яростно бросает железо, платину, другие компоненты»1821. Или волнение токаря, подавленного навязанным ритмом: «В течение нескольких дней у двух токарей случился нервный срыв. Они побледнели и почувствовали, что у них перехватывает дыхание»1822. Или, что гораздо более поразительно, обращение в психиатрическую больницу Бельвиля компаньона Никола Дюбо, работавшего во Флене в 1970‐х годах, и вывод, в котором звучит разочарованность: «Работа на конвейере часто больше влияет на нервы, чем на мышечную усталость»1823. Работая на нем, перестаешь принадлежать себе.

Утверждение «процветания»

И все же бесспорный парадокс: в то время, когда у многих складывается нестабильное положение на работе и она начинает терять смысл, западное общество заявляет о появлении нового «искусства жить», более счастливого, более «процветающего», того самого «благополучия»1824; это слово стало ключевым и после Второй мировой войны связывалось как с медленным ростом индивидуального спроса, так и с увеличением экономического предложения. По словам Бернара Казеса и Эдгара Морена, представлявших в марте 1961 года номер журнала Arguments, впервые посвященный такой теме, «благополучие» предстает «фундаментальной ценностью современности»1825. В быту происходит техническая революция, газ, вода, электричество теперь во всех домах, доступным становится использование кредита, снижаются цены; все это меняет мир жестов, близкого и отдаленного пространства: «Растет количество предметов, используемых в повседневной жизни, множатся потребности»1826. Американская реклама 1950‐х и 1960‐х годов, быстро вдохновившая Европу, внедряла «автоматизм» бытовых приборов, доселе неизвестных: духовки готовили пищу по заложенной в них программе, стиральные машины стирали белье, тостеры поджаривали хлеб, соковыжималки готовили фруктовые соки. «Современный дом» «чудесным образом»1827 высвобождает время, в 1956 году утверждает бренд Reynolds Aluminium, создает «чарующе эффективный»1828 мир, тогда же настаивает бренд Republic Steel Kitchens. «Домохозяйки» преображаются: они разговаривают друг с дружкой по телефону, читают, наряжаются, наблюдают за своими приборами, а все задачи при этом выполняются без их участия. Новая техника не упрощает работу человека, как это уже давно позволяли предыдущие изобретения1829, но заменяет его, преображает домашний мир как никогда раньше. Пока представление о женщине остается неизменным – она по-прежнему лишь хранительница домашнего очага, что препятствует ее самореализации, несмотря на то что в середине века женский труд уже стал набирать обороты1830.