История усталости от Средневековья до наших дней

Впрочем, оригинальность таких действий заключается в другом: исчезают простои, задачи механизируются, повышается производительность труда. При этом в тени остается возможная оборотная сторона подобной «экономии усилий»751: «подавляются чувства и разум», теряются «интеллектуальные склонности и способности работать вручную»752. Неожиданные последствия этого – появление совсем новой усталости, зависящей теперь не от затраты физических сил, а от постоянного напряжения внимания, продолжительного нахождения на рабочем месте и монотонности работы. В результате индивидуальная деятельность в мастерской превращается в коллективную дисциплину, за которой неусыпно следят, а возможная инициатива – в нормированное принуждение. Такая система труда появляется в Англии в конце XVIII века и в начале следующего распространяется по всей Европе.

Выполняемая работа становится «жестче и однообразнее», «рамки ее сужаются»753, к чему стремится хозяин производства; Болтон, например, говорил, что на своем заводе в Сохо близ Бирмингема в шуме молотов и колес слышит малейшую остановку или сбой754. У изнурения, вызываемого «бездушной механикой»755 и ежедневно повторяющейся монотонной работой, еще нет названия. В описаниях рабочего процесса, сделанных «инженерами», о нем почти не идет речь756. Однако оно провоцирует сопротивление, отказ работать, порчу оборудования, насилие, возможно вызванное бедами ремесленников, потерявших работу. Рабочие объединяются, их агрессия нарастает. Промышленник из Ланкашира Джозайя Веджвуд писал в 1779 году: «Их около пятисот человек, они сказали, что сломали несколько станков и что собираются делать такое по всей стране»757. В 1780 году они со знаменами и барабанами тысячами собираются в Чорли, в Йоркшире – в 1796-м. Волнения жестоко подавлялись войсками, зачинщиков ждала расправа. Рабочим угрожала потеря работы, их заменяли женщинами и детьми. В 1799 году был принят закон, запрещающий рабочим «объединяться с целью добиться повышения заработков, сокращения рабочего дня и всех прочих улучшений на рабочем месте»758. Появившиеся многочисленные принуждения Жюль Мишле назвал «проклятием, тяготеющим над Англией»759.

Иными словами, на производстве появляются новые суровые условия. Для чувствительного века это выглядело парадоксально: «Филантропия была в моде, но для многих фабрикантов она заканчивалась на пороге фабрики. Их человечность исчерпывалась состраданием к неграм из колоний, которое, впрочем, обходилось им недорого»760. Возникает и выстраивается модель отношений, в результате быстрого распространения которой усталость и изнуренное состояние в XIX веке становятся общим местом.

ГЛАВА 17. БРОСАЯ ВЫЗОВ УСТАЛОСТИ

Социальный аспект усталости, переходя от томности истеричек к чрезмерной нагрузке рабочих, в XVIII веке становится более «открытым». Внимание проявляется как к почти приглаженным ощущениям богачей, так и к недавно обнаруженным чувствам обездоленных. В конце века этот аспект принимает достаточно резкие формы, что было связано с ритмом работы фабрик и с усилением контроля. Усталость, таким образом, становится результатом как чувствительности, так и суровых условий труда.

В наиболее обеспеченных и просвещенных слоях общества в XVIII веке вместе с распространением индивидуализма, стремлением к автономии, новым взглядом на тело и иным восприятием времени появляется осознание того, что можно жить по-другому: по-иному ощущать организм, улучшить результаты работы, обновить горизонты возможного, повысить самооценку. Усталость теперь ожидаема, допустима, ее исследуют, с ее помощью делают открытия, изучают мир и самих себя. Меняются акценты: усталость теперь не «искупление», а «вызов»761.

Преодоление усталости в путешествиях

В большом количестве видов деятельности мы замечаем стремление к изменению и обогащению содержания. Среди прочих – путешествия. Отношение к ним априори было как к чему-то тяжелому и пугающему, и они не то чтобы перестают быть таковыми: как видим из писем, например, мадам Дюдеффан, «усталость путешественника»762 неизменно вызывала у нее страх, но впервые в истории появляется их «возрождающий» эффект, способный восстановить силы и вызвать интерес. Вот какое удивление сквозит в воспоминаниях Дидро о его долгом вояже в Россию в 1773 году: