История усталости от Средневековья до наших дней

Продолжительность рабочего времени отныне не просто вызывает страдания. Теперь рабочие часы представляют собой препятствия на пути к автономии и независимости. Сокращение рабочего времени ассоциируется со «свободой», «ослабление» усталости – с возможной образованностью, и даже допускается, что некоторый контроль изнурения трудящихся улучшает условия жизни. Ничего подобного ранее не было: стремление к освобождению проявляется в озабоченности равенством положения: «Почему равенство касается только вас?»1043 – вопрошает ткач-подмастерье Жан-Луи Феррьен, разоблачая «богачей» в «Послании к парижанам» (Épître aux Parisiens) в 1831 году.

Наверное, это ограниченные требования, что связано с небольшим количеством сознательных рабочих, – и тем не менее они демонстрируют усиление чувствительности. Листовки, письма в парламент, декларации, подготовка которых стоит недорого, петиции, публикуемые в ежедневных газетах, даже если их немного, выражают ту же цель: «улучшение нашей несчастной жизни»1044. В центре внимания также оказывается надежда на получение образования, чего раньше не было:

Если бы только бедняки, ремесленники, земледельцы, вместо того чтобы мучиться под гнетом пятнадцатичасового рабочего дня, имели возможность ежедневно посвящать некоторое время получению образования, интеллектуальному развитию… <…> Сами посудите, что в этом плохого?1045

О рабочем времени прежде не говорилось, упоминания о нем исходят из самой работы, мечты и сны смешиваются с испытанными страданиями. Габриель Гони, столяр-«философ», – из тех людей, кто описывает рабочий день во всех деталях: все его этапы, длительность. Он обдумывает работу по дороге в мастерскую, включаются его «навыки ремесленника»1046; затем выполняет стоящие перед ним задачи, «утомляющие его тело и беспрестанно тревожащие голову»1047; время, обратный отсчет которого он внимательно ведет, как будто не двигается и «пожирает его душу»1048. Гони превращает этот процесс в наваждение: его «несчастная мускулатура, едва успевающая отдохнуть во сне, с упорством работает»1049, его удручают «предстоящие десять часов работы»1050, он теряет силы к моменту первого приема пищи – «желудок рабочего остро чувствует голод, вызываемый тяжелой работой, не получает питания, рекомендуемого правилами гигиены, и наполняется бурдой, приготовленной нерадивым трактирщиком»1051, а «ненавистный колокол, возвещающий начало работы, вызывает омерзение»1052. Перед нами человек усталый и раздраженный, отдающий все силы работе и вынужденный подавлять собственные желания. Как бы там ни было, свидетельства Гони демонстрируют культурные изменения, произошедшие с наиболее «образованными» рабочими в начале XIX века. Мы видим здесь также сочетание мускульной и ментальной усталости, затрата физических сил отныне сопровождается труднее переносимыми тяготами1053. Без сомнения, делается акцент на собственных ощущениях, внимание к себе формируется в действии – совершенном или в том, что предстоит сделать. Отсюда эта внутренняя, чрезвычайно личная боль; физические страдания встречаются со смятением чувств, и со временем на фоне роста самоутверждения человека сочетание этих факторов будет только углубляться.

Физическое состояние «бедняка»

Если отвлечься от этих свидетельств, сделанных на основе собственного «опыта», можно заметить, что взгляд наблюдателей обострился. На внутреннее состояние работника стали обращать внимание. Пауперизм проник в сознание, обнищание стало занимать общественное мнение. Сложился образ, который можно было распознать. Признаки работающего человека стали узнаваемыми, чрезмерную работу можно было распознать по асимметричному телу, худым рукам и ногам, впалой груди; все это – признаки чрезвычайной усталости и непреодолимой нехватки энергии. В результате новых тенденций в физиологии появились и новые описания. Самый банальный пример подобного описания – «уродливо сложенная» Горбунья, шившая рубашки в романе Эжена Сю «Вечный Жид» (1844): «она была страшно кривобока, со впалой грудью, сутуловатой спиной и сильно приподнятыми плечами, так что голова как бы тонула в них»1054, 1055, она не могла дышать полной грудью, движения ее были скованны. А вот описание рабочих Глазго, сделанное в 1845 году Фридрихом Энгельсом: «Легкие городских жителей не получают достаточного количества кислорода, следствием чего является физическая и духовная дряблость и вообще пониженная жизнедеятельность»1056, 1057. New Monthly Magazine описывает ткачей из лондонского Спитафилдса как неисправимо изуродованных представителей каких-то странных этносов: