Вся история Гримоальда и его правления являются ярким примером взаимоотношений королевской власти и герцогов. Борьба между этими двумя политическими институтами проходит почти через всю историю Лангобардского королевства. В борьбе против герцогов короли опирались на собственных слуг — гастальдов. Из их числа начала формироваться новая знать, противопоставленная старой родовой, представленной в первую очередь герцогами, опирающимися на нормы родового строя. Новая же знать целиком зависела от короля. Появление этой знати, естественно, усиливало королевскую власть. Но все же такое усиление не было столь значительным, чтобы вовсе оттеснить герцогов. Баланс во взаимоотношениях этих двух политических институтов — монархии и герцогства — постоянно колебался в зависимости от конкретных обстоятельств.
Отношения с местным населением были, с одной стороны, важны для существования Лангобардского королевства. Но, с другой, лангобарды долго принципиально игнорировали итало-римлян, видя в них только жителей подчиненной страны. Король не был королем Италии, но лишь королем рода лангобардов (rех gentis Langobardorum)[459]
. В то же время в отличие от Одоакра или остготского короля он по отношению к местному населению представителем императора себя не считал, ибо лангобарды даже на словах не признавали императора верховным сувереном. Хотя еще до переселения в Италию лангобарды находились в контакте с Империей, последняя большого влияния на них оказать не смогла[460]. Император не воспринимался лангобардами как их высший суверен. Король Кунигперт, правивший в последнее десятилетие VII в., даже стал чеканить собственную золотую монету со своим портретом, что представляло собой недвусмысленный вызов Империи. Во время завоевания крупные имения, восстановленные Юстинианом, были снова ликвидированы, их собственники или порабощены, или убиты, или изгнаны. Место прежних вилл и fundi заняли сравнительно небольшие деревни (vici). Особенно это касается той территории, которую заняли сами лангобарды и их союзники. Там часто на месте прежних имений итало-римлян возникли владения варваров, и местное население было распределено по этим владениям[461]. В других местах владения местного населения сохранились, но их владельцы должны были не менее трети своих доходов отдавать завоевателям. В правовом отношении местное население стояло на очень низком уровне. В лангобардском, как и во всяком варварском, обществе полноправный человек (естественно, боеспособный мужчина) совпадал с воином. Но очень долго воином мог быть только германец, итало-римлян в войско не допускали. Это практически ставило даже самых знатных и богатых итало-римлян (из тех. кто уцелел) на одну доску с альдиями. Характерно, что даже во второй половине VIII в., когда все лангобарды были уже католиками, да и само их королевство было ликвидировано, для лангобардского историка Павла Диакона римляне, под которыми подразумевались не только Империя и ее подданные, но и итало-римляне, жившие ранее под властью лангобардского короля, все еще были «другими», резко отличными от самих лангобардов. Юридические отношения внутри местного общества регулировались римским правом, которое никто не отменял. Но характерно, что лангобардские короли так и не издали никакого закона специально для местного населения, как это было сделано вестготами или бургундами. Само упоминание римского права встречается только в VIII в. Создается впечатление, что взаимоотношения внутри местного общества лангобардские власти очень долго абсолютно не интересовали.