История Византийских императоров. От Василия I Македонянина до Михаила VI Стратиотика

В толковании на 12-е правило Антиохийского Поместного Собора, канонист излагал свою мысль еще раз, причем основывал окончательный вывод исключительно на римских подделках, принятых им в качестве истинных документов. «Поскольку грамота св. Константина, данная св. Сильвестру, определяет, что папа имеет все императорские права, а II и IV Вселенские Соборы дали патриарху Константинопольскому преимущества папы и определили, что он во всем почтен подобно папе, то приговор его по необходимости не должен подлежать апелляции, как и императорский приговор не обсуждается вновь. Поэтому, как кажется, синодские указы выпускаются с теми же преимуществами, как и императорские указы. И не должно быть дозволено, чтобы патриаршее судебное рассмотрение было переносимо к императору»[277].

Несложно заметить, что попутно с уравнением прав Константинопольского патриарха с Римским папой Вальсамон решил и более глобальную задачу. Он уравнял права столичного патриарха и Византийского императора, естественно, за счет полномочий императора, для чего и востребовался «Константинов дар» вместе с 28-м каноном[278].

Это далеко не единственный случай ностальгического воспоминания Вальсамона о всемогущем папе Древнего Рима с его многочисленными прерогативами. Нет, конечно, Вальсамон даже и не думал о том, чтобы восстановить его права на территории Восточной Церкви. Но, без всяких сомнений, вспоминал о папских преимуществах и высших экстерриториальных судебных полномочиях, когда возникала необходимость канонически подкрепить статус Константинопольского архипастыря. Комментируя 3-й канон Сардикийского Собора 343 г. о том, что смещенный с кафедры епископ вправе апеллировать к Римскому папе, Вальсамон писал: «То, что во власти папы состоит — быть ли новому рассмотрению отзыва или не быть — составляет особенность церковных дел. Определенное относительно папы должно относиться и к Константинопольскому патриарху, потому что в различных правилах и ему предоставлена во всем такая же честь, как и папе»[279].

Конечно, такой комментарий вызывает множество вопросов и сомнений. Если Вальсамон здесь имел в виду 28-й канон Халкидона, то к чему ссылка на «различные правила»? Тем более что сам по себе 28-й канон не затрагивает конкретно вопроса о судебной компетенции Рима и Константинополя. Если же наш комментатор основывался на иных актах, то, безусловно, они должны были быть приведены в тексте. Но вместо традиционного для своего стиля обоснования вывода ссылками на множество эдиктов, новелл, канонов и судебных решений, Вальсамон в данном случае ограничился только неконкретным обобщением, что свидетельствует о явной тенденциозности канониста в данном вопросе.

Аналогичный комментарий приводится к 4-му и 5-му правилам Сардикийского Собора. В частности, обосновывая предусмотренную этими нормами возможность оспаривания решений местных Соборов у Римского папы, Вальсамон ссылался на исключения из судебных процедур и в конце подытоживал: «Этот род суда представлен на усмотрение папы. А поскольку в предыдущих правилах мы сказали, что определенное относительно папы не составляет преимущества только его одного, так чтобы каждый епископ в случае осуждения по необходимости обращался к престолу Рима, но должно относиться это и к епископу Константинополя; то это же самое мы утверждаем и опять»[280]. Иначе говоря, Вальсамон, без всяких сомнений, предоставляет Константинопольскому патриарху право вселенского судьи, ссылаясь на аналогичное право Римского папы. Но, поскольку папа «впал в схизму», то, очевидно, теперь Константинопольский архипастырь становится единственным вселенским судьей в Кафолической Церкви.

Исподволь такая аргументация получила на Востоке широкое распространение и признание среди духовных лиц и даже сановников. То обстоятельство, что Вальсамон действовал позднее, чем произошли столкновения между Львом Мудрым и Николаем Мистиком, не должно нас пугать: Вальсамон лишь подытоживал те выводы, к которым другие идеологи «византийского папизма» пришли еще до него.

IV

Как следствие, статус Константинопольского патриарха наполняется новым содержанием, что находит свое отражение в законодательной сфере и его титулатуре. Попутно с завидной настойчивостью в публичных речах закрепляется мысль об утрате Римским епископом прежних прерогатив, которые отданы Богом Константинопольскому архипастырю.