История Византийских императоров. От Василия I Македонянина до Михаила VI Стратиотика

Честь и авторитет «вселенских патриархов» уже давно признавали все. Но в том смысле, что оба они, вместе с другими патриархами, считались едиными и органичными элементами знаменитой «пентархии» — нигде и никогда канонически и организационно не оформленного учения о власти всех пяти православных патриархов. Совокупно они могли решить любой вопрос, например на Вселенском Соборе, — отсюда и пошла практика созыва на Соборы всех патриархов Кафолической Церкви. Но могли принять решение и заочно, путем обмена письмами и суждениями. В случае крайней необходимости, например временного занятия той или иной патриаршей кафедры еретиком, голос «пентархии» мог озвучить даже один православный патриарх — как правило, им признавался папа Древнего Рима. Именно так и считал св. Феодор Студит, направляя Римским епископам свои многочисленные требования и просьбы выступить против иконоборцев и озвучить мнение Кафолической Церкви. Однако, по тому же св. Феодору Студиту, честь Православия мог защитить и Иерусалимский патриарх. Легко заметить, что, как и в ситуации с «симфонией властей», идея «пентархии» допускала множественность толкований по содержанию, не утрачивая, однако, своей сущности.

И теперь эта идея оказалась невостребованной. В Кафолической Церкви должен быть один глава — стало лозунгом нового времени, но не Римский папа и не император. Правда, нет-нет но иногда восточные «паписты» все же проговаривались, и, сами не замечая того, востребовали идею «пентархии» в трудных ситуациях. Согласно 1-му канону Собора «В храме Святой Софии» 879–880 гг., лица, отлученные папой, или изверженные из чина, или преданные проклятию из клириков итальянских, или из мирян, или епископов, признаются таковыми и Константинопольским патриархом, и наоборот. Канонист Феодор Вальсамон уточнял, что это правило не исключает преимущества и честь Римского предстоятеля, но фраза явно зависает в воздухе. Недоумение усиливается, когда далее Вальсамон пишет: «Если правило упомянуло только о двух великих архиереях, что должно быть с остальными патриархами? Мы утверждаем, что правило изречено для всех»[272]. Получается, что суд Антиохийского или Иерусалимского, к примеру, патриархов равен суду апостолика великого и древнего Рима. Ввиду полного смешения следствий и выводов Вальсамон благоразумно уклонился от продолжения своих комментариев по данному поводу.

III

Однако самая сложная задача выпала на долю канонистов. Теоретики «византийского папизма» должны были решить две задачи одновременно. Во-первых, обосновав каноничность наличия у Римского папы высших политических и церковно-административных компетенций, против чего ранее Восток категорично возражал. А, во-вторых, законность перенесения (!) вероисповедальных прерогатив понтификов на Константинопольского патриарха. Только в этом случае его статус гарантированно мог считаться защищенным от императора, которому, получается, в церковном управлении больше нет места. Собственно говоря, это и была главная цель правовых исканий. Для этого были востребованы «Константинов дар», искренне признаваемый за достоверный документ, некое «древнее свидетельство» и 28-й канон Халкидона.

Для канонистов, озабоченных правовым обоснованием преимуществ Константинопольской кафедры, было совершенно ясно — без признания высших полномочий у папы (хотя бы в прошлом) решить поставленную задачу невозможно. Поэтому Антиохийский патриарх Феодор Вальсамон, горячий поклонник «папской» идеи, так комментировал упомянутое выше 1-е правило Собора «В храме Святой Софии». «Как будто отвечая на возражения кого-то из итальянских епископов, — писал он, — что такое предписание клонится к отмене преимуществ престола древнего Рима вследствие уравнения (прав папы и патриарха), отцы Собора присовокупили, что и впредь должны быть соблюдаемы без изменения преимущества и честь Римского предстоятеля»[273]. Но, очевидно, одно исключает другое: либо равенство судебных полномочий обоих «вселенских» патриархов, либо высшие и исключительные судебные функции папы Древнего Рима.