История Византийских императоров. От Василия I Македонянина до Михаила VI Стратиотика

Кроме того, Вальсамон, несомненно, слегка лукавил. Канонист такого уровня, как он, не мог не знать, в какой исторической ситуации принимался этот канон, и смысл, вкладываемый в него отцами Собора. Ведь на самом деле, говоря о том, что «в преимуществах, принадлежащих святейшему престолу Римской церкви и ее предстоятелю, совершенно да не будет никакого нововведения, ни ныне, ни впредь», отцы Собора, скорее, стремились преградить дорогу римским претензиям в сторону Востока, нежели лишний раз подчеркнуть эти «преимущества и честь». Какой смысл был напоминать римским легатам о преимуществах понтифика, если восточные патриархи только что с большим трудом убедили папу не вторгаться в дела Восточной церкви, где главенствовал Константинопольский архиерей? Очевидно, они боялись тех «нововведений» (и, конечно, со стороны Рима), которые позволят папе, забыв и презрев очередные договоренности с Константинополем, вновь начать судить епископов Востока и самих патриархов, а также оценивать, насколько канонична церковная практика греков.

Однако для Вальсамона главное иное: не «консервация» «чести и преимуществ» папы, а как раз констатация факта их наличия у Рима в совсем еще недавние времена, чтобы потом говорить об обоснованности закрепления аналогичных прав за Константинополем; и, наконец, уже о законности перенесении этих прав на «Византийского папу».

Решив первую задачу, можно было взяться и за вторую, далеко не простую. Ее сложность обусловила активную многовековую дискуссию о «правильном» толковании 28-го канона Халкидона, в которую включались в разное время виднейшие византийские канонисты.

В свое время, желая упрочить положение Константинопольского патриарха, Отцы Халкидонского Собора постановили: «Престолу ветхого Рима Отцы прилично дали преимущества: поскольку то был царствующий град. Следуя тому же побуждению и сто пятьдесят боголюбезнейших епископов предоставили равные преимущества святейшему престолу нового Рима, праведно рассудив, да град, получивший честь быти градом царя и синклита и имеющий равные преимущества с ветхим царственным Римом, и в церковных делах возвеличен будет подобно тому, и будет второй по нем». И вот эта неопределенность последнего словосочетания, сознательно допущенная в V веке, чтобы не обострять отношений с Римской церковью, теперь требовала своего «истинного» уразумения.

Самым желанным был, конечно, вариант с толкованием, обосновывающим преходящие права Рима, и некоторые попытки на этот счет предпринимались задолго до IX века. Уже папа Николай I в завязавшейся скандальной переписке с Константинополем с тревогой отмечал, что «греки даже утверждают, похваляясь, что, когда императоры перебрались из Рима в Константинополь, первенство Римского престола также перешло к Константинопольской церкви, и что преимущества Римской церкви переходят вместе с императорскими почестями»[274]. И хотя эти тезисы в официальных документах не значились, трудно отделаться от мысли, что, тем не менее, они были широко распространены «в народе». Откуда еще мог папа знать эти мысли, если бы не слышал их в передаче лиц, побывавших на Востоке?

Небезынтересно проследить, каким извилистым был путь канонистов, озадаченных указанной выше задачей. Так, согласно комментариям канониста Алексея Аристина, предлог «по» означает время, а не умаление чести Константинополя перед Римом: «Как если бы кто сказал: по многом времени и епископ Константинопольский получил равную честь с епископом Римским».

Но это была явная по своей искусственности натяжка. Другие канонисты (Иоанн Зонара и Феодор Вальсамон) опровергли данное толкование, ссылаясь на 131-ю новеллу императора св. Юстиниана I Великого, в которой говорится: «Постановляем, согласно с определениями Святых Соборов, чтобы святейший папа древнего Рима был первым из всех архиереев, а блаженнейший епископ Константинополя, нового Рима, занимал второй чин после Апостольского престола Древнего Рима и имел преимущество чести пред всеми прочими»[275]. Разумеется, в такой редакции все домыслы Аристина утрачивают всякий смысл.

Впрочем, опровергая доводы Аристина, Вальсамон вовсе не собирался оспаривать безусловную для себя аксиому о преимущественных правах Константинопольского патриарха. И по-своему объяснил, почему Рим утратил свои некогда широчайшие полномочия: поскольку папа впал в схизму и им «уже овладел демон гордыни и ограничил его одним Западом» (!)[276], то его права переходят к тому, кто Вселенскими Соборами был признан вторым по чести после Римского епископа, т.е. к Константинопольскому патриарху, заявил Вальсамон.