История Византийской империи. От основания Константинополя до крушения государства

В начале 1423 года молодой Мустафа, в свою очередь, был задушен тетивой от лука, пока Фессалоники находились в осаде. Сын Мануила Андроник, в свои 23 года страдавший от слоновой болезни и очевидно неспособный справиться с ситуацией, пошел на чрезвычайный шаг: с согласия отца и брата он предложил город Венеции. Он объяснил, что Византия больше не может себе позволить его защиту, а сам он слишком болен, чтобы нести такую ответственность. Если венецианцы готовы взять это бремя на себя, он лишь просит, чтобы они сохранили без изменений политическое и религиозное устройство города. После некоторых колебаний венецианцы согласились, и два представителя дожа приплыли в Фессалоники в сопровождении шести кораблей, нагруженных провизией и припасами. 14 сентября над крепостными валами гордо взвилось знамя Венецианской республики.

Ближе к концу года Иоанн Палеолог решил еще раз обратиться с призывом к Западу. Он считал, что к тому времени вся Европа должна понимать, сколь велика опасность – ибо, если падет Константинополь, кто тогда помешает султану продолжить наступление на запад? Он отплыл 15 ноября и вернулся год спустя, посетив Венецию, Милан, Мантую и Венгрию и нигде не добившись успеха. Вернувшись в столицу, Иоанн обнаружил, что положение дел несколько улучшилось: с султаном наконец заключили мир, и жители Константинополя снова могли спать спокойно. Старый Мануил, перенесший два года назад серьезный инсульт, был полностью прикован к постели, однако разум его оставался незамутненным. В один из дней он обратился к своему старому другу Георгию Сфрандзи и сказал: «В другое время мой сын мог бы стать великим василевсом, однако сегодня империи нужен не великий правитель, а хороший управляющий. И я боюсь, что его грандиозные планы и стремления могут навлечь гибель на этот дом».

Вскоре после этого старый император принял монашеский обет и надел монашеское облачение, взяв имя Матфей. Именно в этом качестве он отметил свое семидесятипятилетие 27 июня 1425 года. Всего через двадцать пять дней он скончался. Сфрандзи пишет, что скорбь о нем была более глубокой и массовой, чем о ком-либо из его предшественников; и он вполне ее заслужил.

Империя, единственным василевсом которой 21 июля 1425 года стал тридцатидвухлетний Иоанн VIII Палеолог, была фактически ограничена стенами Константинополя, который ныне представлял собой тягостное зрелище. За первую четверть XV века, после трех осад и нескольких эпидемий чумы, численность населения резко снизилась. К 1425 году в городе вряд ли насчитывалось больше 50 000 жителей, а возможно, и меньше. Экономически империя также находилась в крайне затруднительном положении. Прежде Константинополь был самым богатым и оживленным центром торговли в цивилизованном мире, ныне торговлю перехватили венецианцы и генуэзцы; их колонии тоже пострадали от общего беспорядка, и в византийскую казну попадал лишь тоненький ручеек таможенных пошлин. Деньги постоянно обесценивались, а система распределения продовольствия часто и вовсе не работала. Люди страдали от хронического недоедания, из-за чего снижалась сопротивляемость болезням, и в городе бушевали одна эпидемия за другой.

Повсюду становилась очевидной нехватка денег и рабочих рук. Многие церкви представляли собой лишь пустые стены; Ипподром Константина использовался для игры в поло; разрушался даже императорский дворец во Влахернах. Должно быть, Иоанн часто с завистью думал о своих младших братьях. Четверо сыновей Мануила находились в Морее, и на то были серьезные причины: Морею, в отличие от Константинополя, можно было защитить. Правда, Феодосиевы стены по-прежнему оставались надежными, но здоровых мужчин и женщин, способных защищать эти стены, с каждым днем становилось все меньше. Мало кто из умных людей еще лелеял какие-то надежды на спасение: на Западную Европу надеяться нечего, а турки, которыми правил Мурад II, после короткого периода неудач стали сильны, как и прежде. Вполне вероятно, что при следующем нападении султана на город у его жителей просто не хватит духа сопротивляться.

Морея же находилась в относительной безопасности. Правда, ее опустошили в 1423 году, когда через Фессалию прошла турецкая армия, словно и не заметившая хваленый Гексамилион Мануила – стену, проходившую через Коринфский перешеек, которую он построил несколькими годами ранее. Однако турки не задержались в Фессалии надолго, стену с тех пор укрепили, а Венеция обещала прийти на помощь, если этот инцидент повторится. Венецианские корабли уже патрулировали побережье и были весьма серьезным противником для турецкого флота, который все еще находился в зачаточном состоянии. По сравнению с условиями жизни в столице Морею можно было назвать вполне приятным местом, и, если бы в 1425 году кому-то предложили выбор – жить в Константинополе или в Мистре, мало кто стал бы колебаться.