История Византийской империи. От основания Константинополя до крушения государства

В целом складывается впечатление, что в случаях, когда император предпринимал карательные меры, его мотивы были больше политическими, нежели религиозными. Феофил не допускал публичной демонстрации культа икон в Константинополе, но в любых других областях империи, а также в своих частных домах в столице его подданные могли поступать как считают нужным. Возможно, сам Феофил подсознательно понимал, что силы иконоборчества почти на исходе, да и времена менялись. В воздухе витал новый гуманизм, возрожденное осознание древнего классического образа мыслей, который выступал за разум и ясность и не имел ничего общего с замысловатой, интроспективной одухотворенностью восточного ума. В то же время народ, от природы обладавший художественными склонностями и так давно изголодавшийся по визуальной красоте, тосковал по старым знакомым образам, которые говорили о временах большей безопасности и уверенности; и, когда 20 января 842 года император Феофил умер от дизентерии в возрасте 38 лет, эпоха иконоборчества умерла вместе с ним.

Императрица Феодора, оказавшаяся теперь регентшей при двухлетнем сыне, главной задачей сделала искоренение иконоборчества на всей территории империи. Она действовала осторожно: пылкий иконоборец Иоанн Грамматик прочно сидел на патриаршем престоле, и наверняка еще оставались старики, которые помнили фиаско 786 года, когда обладавшая верховной властью женщина задалась той же целью и это чуть не привело к мятежу. Впрочем, Феодора была умнее Ирины; кроме того, ей повезло иметь в числе своих советников трех исключительно способных мужчин: дядю Сергия, брата Варду и логофета Феоктиста. Дядя и брат разделяли ее взгляды; Феоктист же, хоть и иконоборец в душе, прежде всего был государственным деятелем, понимавшим, что, если новый режим не предпримет решительных действий, иконопочитатели возьмут закон в собственные руки. Эти четыре человека с осторожностью составили план и затем объявили о созыве собора в начале мая 843 года.

Собор прошел довольно гладко; единственной серьезной проблемой стал отказ Иоанна Грамматика оставить свой пост – он удалился в свою виллу на Босфоре только после принудительного смещения с патриаршего престола. На его место избрали монаха по имени Мефодий и подтвердили решения Седьмого Вселенского собора, который положил конец первому периоду иконоборчества в 787 году. Однако по настоянию Феодоры имя ее почившего мужа не было внесено в списки известных иконоборцев, которых отныне предавали анафеме как еретиков. Усердно распространявшийся рассказ о том, что он покаялся на смертном одре, можно не принимать во внимание, но это помогло предотвратить возникновение неловких ситуаций, так что серьезных возражений не последовало. Была одержана победа ясности над мистицизмом, греческой мысли над восточной метафизикой, Запада над Востоком. Как это часто бывает, эта победа почти целиком обязана своим долгосрочным успехом умеренности и великодушию победителей. Прошло почти четверть века, прежде чем в главном храме была открыта образная мозаика – огромное, западающее в душу изображение Богородицы и сидящего на престоле младенца Христа, которые и сегодня бесстрастно взирают на нас сверху вниз.

Несмотря на многие страдания во имя любимых им икон, патриарх Мефодий не выказал никакого желания мстить за них. Да, предводителей иконоборчества предали анафеме, но их не сажали в тюрьмы и не подвергали дурному обращению. Если кто-то и выражал негодование, так это монахи Феодора Студита, чьи нападки на патриарха, когда он обошел их и занял вакантный престол, в конце концов вынудили его отлучить их всех от церкви. К этому времени они даже попытались заставить Мефодия уйти с поста, подкупив молодую женщину, которая обвинила его в совращении. Во время допроса по этому делу Мефодий доказал свою невиновность тем, что выставил на обозрение части тела, которые должны были нести непосредственную ответственность по выдвинутому обвинению, и пояснил, что сморщенные остатки его мужского достоинства – результат того, что много лет назад, будучи в Риме, он молил святого Петра избавить его от похотливых мыслей и получил удручающе действенный ответ на свою молитву. Неудивительно, что это дело он выиграл.

Для потерпевших поражение иконоборцев оставалось небольшое утешение: после этого византийское искусство ограничилось двумя измерениями, отказавшись от скульптуры. Наверное, это не должно слишком нас удивлять: вторая заповедь звучит достаточно ясно. Тем не менее это серьезный повод для сожалений – ведь если бы в Византии появились такие же талантливые скульпторы и резчики по дереву, какими были ее художники и мозаичисты, они очень обогатили бы мир искусства.