История войн и военного искусства

Войско Карла Смелого под Гранзоном определялось швей­царскими современниками в 100 000 — 120 000 чел.; под Муртеном он имел будто бы в три раза больше. На самом же деле при первой битве в его распоряжении было около 14 000 чел., а при второй — на несколько тысяч больше. Швейцарцы, кото­рым хотелось бы иметь перед собой неизмеримо большие силы, на деле имели в обеих битвах серьезный численный перевес. Лишь под одним Гранзоном они убили будто бы 7000 бургундцев; в действительности же было убито 7 рыцарей и несколько рядовых воинов. Войска гуситов, наводившие ужас на всю Гер­манию и описывавшиеся как необозримые полчища, насчитыва­ли всего 5000 чел. И так было до самого новейшего времени, как указывает Дельбрюк еще в первом своем томе. Эрнст-Мориц Арндт определял в 1814 г. общие потери людьми во всех наполеоновских войнах более чем в десять миллионов чел.; позднейшее исчисление не достигает и двух миллионов, из ко­торых четвертая часть падает на французов, но весьма возмож­но, что и эти цифры значительно преувеличены. Во всех науч­ных описаниях так называемых освободительных войн говорит­ся, что в бою под Гагельсбергом бранденбургский ландвер разбил прикладами черепа 4000 французов; Трейчке даже пи­шет: «Из своих 9000 чел. Жерард вывел лишь 1700 чел. из ужа­сов этой битвы ландвера»; на самом же деле под Гагельсбергом было убито около 30 французов.

Этот метод Дельбрюка сам по себе тоже не нов; первым его представителем можно считать, пожалуй, англичанина Георга Грота, который, пользуясь своим практическим знанием совре­менной демократии, восстановил историю афинской демокра­тии, превратившуюся в передаче антидемократических писате­лей, при однобокой формальной критике боязливых немецких филологов времен Французской революции и карлсбадских ре­шений, в тенденциозную сказку. Опыт Грота подействовал бла­готворно на немецких историков, хотя далеко не основательно, как это нам еще покажет и сам г. Дельбрюк. Однако в области своего специального исследования истории военного искусст­ва Дельбрюк действует так же решительно, может быть, даже еще решительнее, чем Грот, и мы не знаем, может ли какой-нибудь другой немецкий историк сравняться с ним в этом.

Центр тяжести его метода лежит в полном проникнове­нии, во взаимном контроле критики слов и критики фактов. Однако при этом все же угрожает опасность или повторить какое-нибудь неверное предание, так как неизвестно, был ли случай, о котором оно говорит, или же перенести явление из нынешней практики в прошлое, не обратив достаточного внимания на разницу в условиях. Этим опасностям буржуаз­ная история подвергалась бесконечно долго и бесконечно часто; эта опасность в первую очередь угрожает новаторам вроде г. Дельбрюка. Однако благодаря своему основательно­му техническому знанию военного дела, он, в общем, ее удачно избегает — во всяком случае удачнее, чем Моммзен, на которого он ссылается. В «Римской истории» Моммзена стремление освещать события древности под углом зрения современных событий часто превращается в настоящую ма­нию, которая больше мешает, чем объясняет.

Поистине ужасно то побоище, которое г. Дельбрюк устроил античным авторам и средневековым летописцам, прежде всего, конечно, в области военно-научных исторических суждений, ча­сто переходящее, однако, и в другие области вследствие того, что военное дело не может рассматриваться совершенно изоли­рованно; у многих старых господ профессорского цеха, в тече­ние тридцати или сорока лет пользовавшихся в своих записях «источниками» древности и средневековья, парики встали дыбом. Одного из этих чудаков, выступившего против первого его тома, Дельбрюк с большим юмором разделывает во втором томе.

Но странное противоречие! — тот самый человек, который так мало церемонится со светскими авторитетами античной литературы, посвящает работу своему «родственнику и вер­ному другу Адольфу Гарнаку», историку церкви, стремяще­муся защитить историческую правдивость Евангелия от кри­тики Штрауса и Бауэра.

Если правильны принципы исторического исследования, на которых строит свою работу г. Дельбрюк, то под солнцем нет более ужасного преступника перед историческим позна­нием, чем г. Гарнак.

2. МАРАФОН И ФЕРМОПИЛЫ

Дельбрюк начинает свою историю военного искусства с пер­сидских войн, с того исторического периода, относительно ко­торого у нас существуют более или менее верные сведения, хотя и значительно искаженные легендами, записанными со слов ближайших поколений.

Персидское войско переправилось через Эгейское море и выса­дилось на Марафонской равнине, за 490 лет до нашей эры в коли­честве, которое неизвестно в точности, но которое, во всяком слу­чае, превышало силы, имевшиеся у афинян. Это было войско про­фессиональных солдат, состоявшее из лучников и всадников.