«Я, не желая вам столь несчастного жребия, – писал князь Цицианов[367]
, – советую возыметь попечение о спасении самих себя сохранением высокопречестнейшего Даниила католикоса в невредимости и в приличных сану его почестях; в противном случае не я, но вы будете виноваты в совершенной погибели вашей, и когда восчувствуете достойную по делам вашим месть, тогда раскаяние ваше не поможет столь жалостной участи вашей, имеющей постигнуть вас за упорство некоторых лишившихся разума и понятия людей.Опомнитесь! Я призываю вас к собственному вашему благу; хан ваш начальник не есть вашего закона, не есть христианин, то и неудивительно, что он прелестью злата и драгоценных каменьев богатого эчмиадзинского монастыря, расхищаемых лже-патриархом Давидом в подкрепление его козней, столь дерзостно поступает с сим почтеннейшим старцем и главою Христовой церкви армянской. Ему, яко магометанину, и закон повелевает гнать христиан; а вас, единого Христа с высокопречестнейшим католикосом Даниилом исповедующих, что к тому понуждает?
Мамед-хан, потребя жизнь его высокопреосвященства в удовлетворение лжепатриарха Давида, совершает веление своего закона, а вы должны дать отчет на страшном суде за предательство, подобное Иудину, сегодня воспоминаемое. При всех сих страданиях и потерянии, быть может, жизни, его высокопреосвящество, быть может, возгласит со Христом:
Одумайтесь и убойтесь! Что я вам говорю, то есть слова не на единой бумаге, но слова, имеющие совершиться прежде, нежели наступающая луна совершит свой месячный круг; вы увидите, что сотоварищи ваши, отсель вас соблазняющие, говоря, что высокославные российские войска не имеют веления достигнуть до вас, доведут вас до последней гибели, новое сие уже поздно будет; вы падете под стопы воинов, и гробы ваши останутся неоплаканными».
Большинство армян не могло, конечно, принять непосредственного участия в выборе патриарха и относилось к этому вопросу безразлично; лица же влиятельные и та часть духовенства, против которого было направлено воззвание, не только оставались глухи к словам князя Цицианова, но, напротив того, усилили еще гонение против Даниила и его партии.
25 мая 1803 года Давид приказал звонить в колокола и привести Даниила пред толпу собравшегося народа.
– Вот тот, – сказал лжепатриарх, – которого вы считали уже мертвым, – еще жив; теперь насыщайтесь зрением; он должен скоро умереть.
– Твой покровитель, – сказал Давид, обращаясь к Даниилу, – бороды не имеет, и ты должен быть подобен ему.
Давид приказал обрить Даниилу голову и бороду.
– В таком образе подобает тебе быть, – заметил с насмешкою лжепатриарх и приказал отвести свою жертву опять в заключение[368]
.С покорностью судьбе переносил Даниил тяжкие страдания и, надеясь на заступничество императора Александра, ожидал скорого прибытия русских войск. Между тем, занятый сначала устройством дел в Грузии, потом военными действиями против лезгин, покорением Ганжинского ханства и, наконец, присоединением к России Мингрелии и Имеретии, князь Цицианов не мог оказать помощи Даниилу ранее половины 1804 года.
В июне этого года главнокомандующий потребовал, чтобы эриванский хан возвел Даниила на патриарший престол, а Давида доставил к нему в Тифлис. «Сия была причина моего разрыва с вами, – писал он, – сия же будет причиной спасения или погибели области Эриванской – другого средства к примирению я не знаю».
Хан молчал, а князь Цицианов, еще 1 апреля, приказал Саратовскому полку выступить из Моздока в Грузию и стягивал к Тифлису все полки, назначенные в состав отряда, оставляя на постах самое ограниченное число войск, необходимых для защиты границы.
Глава 17