История войны и владычества русских на Кавказе. Деятельность главнокомандующего войсками на Кавказе П.Д. Цицианова. Принятие новых земель в подданств

19 августа Фирсов возвратился из Эчмиадзина и привез оттуда пшеницы на 13 арбах. Князь Цицианов, оставшись недоволен распоряжениями Фирсова, отправил майора Левицкого[467], с 150 человеками, одним орудием и 35 арбами, для привоза 150 четвертей пшеницы, конфискованных в Эчмиадзине, и 30 снятых с полей Фирсовым, с приказанием выступить из Эчмиадзина в ночь с 20 на 21 августа и к утру прибыть к блокирующему отряду. Майор Левицкий не прибывал, однако же, до 22 августа; тогда князь Цицианов послал такой же отряд с полковником Майновым, который встретил на дороге Левицкого и, соединясь с ним, прибыл в лагерь[468]. Это был последний источник, из которого еще можно было добыть продовольствие; за расходом этого провианта войска должны были оставаться вовсе без хлеба и без фуража. Неприятель выжег весь хлеб, бывший на корню, и все сено, находившееся в окрестностях Эчмиадзина и Эривани[469].

Князь Цицианов принужден был заменять недостаток хлеба сначала мясом волов, покупаемых у возвращавшихся подводчиков, а потом отдать приказание, чтобы солдаты каждый в своей дистанции отыскивали хлебные ямы, в которых туземцы обыкновенно хранили хлеб. Хотя за каждую отысканную четверть обещано было по 50 коп., но и эта мера доставила не более двадцати четвертей разного хлеба. Словом сказать, в эриванском отряде далеко не было предусмотрено изречение опытного вождя графа Румянцева-Задунайского, говорившего, что войну следует начинать с брюха.

Последнее у солдат Эриванского отряда с каждым днем пустело, и князь Цицианов, сознавая безвыходность своего положения в этом отношении, решился употребить последние средства к овладению эриванскою крепостью. Он предложил бывшему в его лагере хану Хойскому быть посредником в переговорах его с Мамед-ханом, склонить его сдать крепость и убедить, что в этом случае, кроме хорошего, он не может ничего ожидать от русского императора; что если он сдаст город, то жизнь его и движимое имущество останутся «в невредимом состоянии, а семейство и в благоденственном положении»[470]. Хойский хан с охотою принял на себя это посредничество, но и оно осталось безуспешным. Мамед по-прежнему клялся в своем расположении к русским и говорил, что неприязненные действия происходят помимо его воли и желаний.

– Я всегда расположен служить верно русскому императору, – говорил эриванский хан, – и сторону персидского владетеля держать не намерен. Хотя до сего времени разными обстоятельствами мои усердные к вам расположения некоторые люди, может быть, иначе вам толковали – прошу впредь не принимать и меня не лишить вашей милости и протекции, а считать усердным к службе Российской империи. Правда, вы имеете основание на меня негодовать, но Богом себя заклинаю – не я тому причиною, но посторонние, и я, уже поздно увидя, не мог поправить. Извиня меня в оном великодушно, простите и не оставьте покровительствовать.

– Сами вы признаетесь, – отвечал князь Цицианов, – что я имею причину негодовать на вас. Если бы вы хотели своего счастия, то могли бы в два месяца найти способ открыть мне путь в Нарын-Кале. Тогда все посторонние люди, мешающие вашему счастию, потеряли бы свою силу и не могли бы вредить. Вспомяните мое слово о том, что кой час я отойду от крепости, то вас предадут Баба-хану. Раскаетесь тогда, но поздно будет. И так подумайте.

– Дайте мне время и возьмите терпение, дабы Баба-хан отсюда удалился; тогда что вы мне ни прикажете исполнить, не откажусь.

– Какая мне надежда на ваше высокостепенство, – спрашивал князь Цицианов, – когда вы, будучи владетельным ханом, в ханстве своем власти не имеете распоряжать, а распоряжает посторонний.

– Ни одно владение так не верно, – отвечал хан, – как я свое имею в действительной своей зависимости, и ни один человек из моих подвластных не отважится противиться мне. Только пред сим обстоятельства были таковы: несколько раз был я в Персии, где оказались в моих делах неприятности, и владение мое приведено было бы в совершенное порабощение, ежели бы не постигла смерть Ага-Магомед-хана. Нынешний персидский владетель не мог сыскать случая меня уловить. Лет семь охраняю себя от его сетей, не подвергаясь опасности, живу в своем владении и ему не поддаюсь. Известно вашему сиятельству, как я сопротивлялся ему военною рукою и отразил нападение его на мою крепость. Наконец, ваше сиятельство с войском сюда прибыли; народ наш, по различности веры, не имел к вам привязанности и встревожен был еще более тем, что в мечети отправляют богослужение по обряду вашей веры. Я хотя и знаю, что все веры у вас терпимы; что вы нимало в том противодействовать не захотите, но только народу нашему внушить это трудно. Баба-ханский визирь мирза Шефи здесь в городе и народ хитростью своею привязал к себе. Брат мой о сем знает, какой он хитрый человек.