– Вы великую власть имеете, как говорите, – отвечал князь Цицианов, – а ахуны не одно с вами мыслят. Ахуны сомневаются в свободном отправлении веры, когда всему свету известно, что в России все веры отправляются свободно. Я же не в мечети, а в школах стал, потому что считаю вас за неприятеля, и безопасность начальнику, который распоряжает, нужна. Без церкви, по моему закону, мне быть нельзя, и она поставлена в длинном покое возле мечети. Я рассудил, когда ее вынесут, то, по обряду, ахуны молитвы свои прочесть могут, так как и мы то сделали.
«Кроме меня, все от вас отвратились, – писал Мамед-хан, – а я по жизнь и преемники мои высочайшему государю императору всероссийскому служить верно расположены. Прошу покорно, ваше сиятельство, дабы ханство мое было потомственное, и другие, видя меня, могли бы в пример взять и привязанность свою к России оказать. Баба-хан не далее через десять дней отсюда отправится; ожидает Пир-Кули-ханова возвращения. Имейте крайнюю осторожность в своих укреплениях. Баба-хан, доколе удалится, может раза два попытаться учинить нападение. Старается он теперь меня обласкать, раза три писал также и Шах-Задэ, и прочие вельможи присягою меня уверяют; но только я, ежели тысячу уверений они сделают, не поверю и усердие свое всероссийскому государю не переменю. Ваше сиятельство, прошу, имейте всекрайнее бдение, дабы пехота персидская не могла бы войти в крепость».
Видя, что переписка и переговоры с эриванским ханом не приводят ни к каким результатам, князь Цицианов решился собрать военный совет. 31 августа собрались у главнокомандующего генерал-майоры: Тучков, Леонтьев и Портнягин, полковник Майнов, подполковники: Симонович и барон Клодт-фон-Юргенсбург.
Главнокомандующий предложил собравшимся выслушать документы, объясняющие положение дел и состояние экспедиционного отряда.
– Сообщение с Грузнею прервано, – сказал князь Цицианов, – провиант получить нет никакой надежды, а в войсках его осталось только на три дня и то половинной дачи, исключая 40 четвертей, находящихся в Эчмиадзине. Так как членам совета известны все прочие обстоятельства, не дозволяющие продолжать блокаду, то предпринять ли штурм или отступить от города?
Представив совету то невыгодное впечатление и вредные последствия, которые могут произойти от отступления как в самой Грузии, где привязанность к России не совсем еще укоренилась, так и в умах ее соседей, главнокомандующий высказался за штурм крепости. Но, не желая стеснять приглашенных на совещание, князь Цицианов оставил собрание, предоставив членам совета постановить свое решение. Генерал-майор Тучков, как старший, потребовал, чтобы, начиная с младших, каждый член особо высказал свое мнение. Имея перед собою в несколько раз сильнейший гарнизон, а в тылу многочисленную неприятельскую армию, барон Клодт предложил снять блокаду, признавая штурм невозможным.
– Люди совершенно изнурены, – прибавил к этому подполковник Симонович, – во время похода и осады мы потеряли третью часть отряда; лестницы сделаны так, что их едва могут подымать 70 человек, следовательно, за исключением рабочих, назначенных для подъема и постановки лестниц, останется весьма мало людей для действий.
Полковник Майнов и генерал-майор Леонтьев подтвердили мнение Симоновича и барона Клодта. Один только генерал-майор Портнягин высказался в пользу штурма, доказывая, что отступление представляет большие затруднения при множестве больных, заручной амуниции и недостатке в лошадях. Генерал-майор Тучков также доказывал, что гораздо полезнее снять блокаду, нежели штурмовать, и так как из семи лиц, составлявших совет, только два были в пользу штурма, а пять признавали необходимым снять блокаду, то генерал Тучков и донес главнокомандующему, что совет признает необходимым отступить.
– Хотя я и предпочитаю штурм, – отвечал на это князь Цицианов, – потому что через отступление мы можем потерять Грузию, но должен исполнить мнение большинства.
Главнокомандующий просил, однако же, членов совета подождать подписывать протокол, так как намерен был обратиться ко всему населению города с предложением сдать добровольно Эриванскую крепость. Он отправил прокламацию ханам Эриванскому и Нахичеванскому, ахунам, муллам и всему народу, в которой писал, что Баба-хан не в силах заставить отступить от крепости; что русские не предают огню ни жилищ поселян, ни последнего их пропитания – хлеба, как сделали то персияне. Князь Цицианов предлагал населению города оценить все это и сдаться на следующих основаниях:
1) Ввести русский гарнизон в Эриванскую крепость и на два полка давать провиант.
2) Присягнуть на подданство русскому императору и
3) Платить ежегодно сто тысяч рублей дани.
После сдачи крепости князь Цицианов обещал оставить обоих ханов, ахунов, духовенство и народ при прежних правах и преимуществах; предоставить всем полную свободу вероисповеданий, а находящееся в крепости персидское войско признать военнопленным и передать в распоряжение ханов с тою целью, чтобы они могли выкупить на него свои семейства, находившиеся заложниками у Баба-хана.