В последнем случае народ в приступе набожности начинал с воплями каяться, приносил в жертву черных баранов, молился, налагал на себя пост и шел слушать проповеди
На большой поляне, где-нибудь в лесу, недалеко от аула, собиралось до трех тысяч черкесов, образовывавших широкий полукруг. Стоя на коленях, иногда в снегу, с поникшими головами, они жадно следили за молитвой, которую громкими голосами произносило несколько эфенди в белых чалмах и такого же цвета длинных мантиях, накинутых поверх черкески. Воткнутые перед ними палки с полумесяцем обозначали сторону, где находится Мекка. После молитвы проповедник читал главу из Корана и произносил проповедь, убеждавшую не сближаться с гяурами и драться с русскими до последней капли крови. Яркие картины, обещавшие райские утехи павшим в бою с русскими и адские муки тем, кто покорился, были так хорошо приноровлены к понятиям и характеру черкесов, что сильно поражали их воображение.
Впечатление, которое проповедник производил на аудиторию, было очень велико: это можно было видеть по быстро изменявшимся выражениям лиц. Но и этого ему казалось недостаточно: он заканчивал проповедь только тогда, когда своей речью вызывал всеобщее восклицание. Перечисляя грехи, принимаемые на душу черкесскими племенами, признавшими над собой силу русского закона, проповедник замечал, «что, по дошедшим до него слухам, они – от чего да избавит Аллах каждого правоверного, чающего вечной жизни, – даже едят свинину, без чего гяуры не стали бы им покровительствовать». Этого черкесы уже не могли вынести: они дрожали от досады, неистовые крики омерзения и проклятия вырывались у толпы…
– Харам! Харам (нечисто, запрещено)! – кричала толпа, перекрывая последние слова проповедника.
Довольный эффектом от своей речи и необузданным рвением своих слушателей, проповедник благословлял собрание, и все расходились по домам. Проходило два-три дня, самое большое неделя, и все бывало забыто, и вот уже совсем другой вопрос занимает всех.
Весна и осень – два времени года, когда жизнь черкесов отличалась наибольшей активностью, время это можно назвать временем
В жизни черкеса нельзя указать ни одного момента, чтобы он сидел смирно. Только ненастные дни, бури да ночь заставляли его сидеть дома и греться у очага, развалившись на разостланной полости.
Простая домашняя обстановка навевала скуку на черкеса, в сакле было ему тесно, душно и грязно.
Дома без деревянных полов, недостаток белья и одежды, отсутствие теплых бань и скудная пища порождали неслыханную нечистоту и самые отвратительные кожные болезни. «Кроме чесотки, – говорит очевидец, – и всякого рода злокачественных нарывов, я не раз встречал настоящую проказу, видел детей, у которых шея и плечи были покрыты наростом, похожим на рыбью чешую».
Черкесы вообще неопрятны: носят, не снимая с плеч, бешметы, испещренные заплатами, и нагольные тулупы с множеством самых разных насекомых, в бараньей шапке содержится чуть не целый воз сена, щепок, отрубей и множество других вещей. Бедность и нехватка одежды были так велики у абадзехов, что только половина из них имела рубашки, остальные же носили одну черкеску, не снимая ее с плеч. Дети до десятилетнего возраста, особенно у крестьян, ходили или голыми, или в одной рубашке. В теплой одежде и в шубах нужда была так велика, что из трехтысячного сборища абадзехов для набега на нашу линию реки Лабы достигало не более тысячи, а остальные были вынуждены вернуться домой с полпути. Одежда абадзехов была по преимуществу сшита из грубой бумажной ткани, которую они выменивали у турок на женщин и детей.
При такой бедности нельзя было и помышлять об особенной чистоте. Черкесы высшего класса и люди богатые держали себя гораздо чище, и между ними кожных болезней не встречалось. При этом во всех сословиях черкесского народа женщины отличались большей опрятностью, чем мужчины, несмотря на то что исполняли почти всю грязную домашнюю работу. За неимением бань, женщины беспрестанно полоскались в больших, совершенно плоских медных тазах и содержали свою одежду в исправности и чистоте.