– Мы из колена в колено пребываем твоими нукерами (слугами), – говорили собравшиеся шамхалу, – ты нам господин, мы твои слуги и, кроме тебя, служить никому не будем, с условием, чтобы ты не пропускал русского войска через границу Терека и Кизляра, также через границу Дербента по сю сторону и чтобы сына своего Сулейман-пашу передал нам, для удержания при себе. В таком случае мы спокойно будем служить тебе и не изменим русскому правительству.
– Акушинцы и даргинцы! – отвечал шамхал. – Оставьте в стороне глупые слова и не предлагайте невозможного. Я не в состоянии запретить войску падишаха (императора) перейти чрез Дербент, Кизляр и Терек на эту сторону: предложение это несообразно с рассудком; но я могу сделать следующее: я скажу русскому начальству, что акушинцы и даргинцы мои нукеры и что они не изменники и не злоумышленники против русского правительства, следовательно, должны быть под моим покровительством.
Горские депутаты требовали, чтобы шамхал отдал им своего сына в аманаты и обещал защищать их. После долгих споров и наставлений Мегди-шамхал согласился на требование горцев, но отказался защищать жителей г. Башлы, аварского хана, Хасан-хана и кайтагцев, действовавших враждебно против русских.
«Я одарил их вещами, – писал шамхал Ермолову, – и сына своего, Сулейман-пашу, передав им, отправил в Акушу потому более, что и я в малолетстве моим отцом поручен был акушинцам и несколько лет жил между ними, имея в виду, что они иначе не могут иметь ко мне доверия, будучи подстрекаемы злонамеренными людьми. Одним словом, я, уповая на Бога, решился сына своего Сулейман-пашу, как половину своего тела, передать в их руки; другого средства не было».
После отъезда акушинцев и даргинцев прибыло в Тарки до 500 человек унцукульцев, живших по соседству с Авариею. Унцукульцы считались храбрейшими в Дагестане, и подобно тому, как акушинцы были руководителями даргинцев, так унцукульцы были примером для койсубулинцев. Унцукульцы передали шамхалу письмо аварского хана, призывавшее их к соединению против русских.
«Мы все, – писал аварский хан унцукульцам, – получили приятное известие; что между Турциею, несчастною Россиею и Грузией открылась война. До сих пор все народы вместе со мною помогали русским, ныне же видят, что я удалился от них.
Для славы и почести веры и Корана я с помощью и милостью их после открытия дорог выступаю в поход к стороне Грузии; а как вы люди великодушные, то приготовьтесь к тому же с твердою надеждою на милосердие и помощь Аллаха».
Презирая хана за то, что он получал жалованье от нашего правительства, унцукульцы осмеяли его посланного. «Вероятно, хан, – говорили они, – отправляется получать свое жалованье; мы не намерены ему сопутствовать».
Успокоенные шамхалом, что никакой войны между Россиею и Турциею не существует, унцукульцы отправились домой, и попытка аварского хана поднять их не увенчалась успехом[457]
. Тогда, раздосадованные поведением шамхала, дагестанские союзники решились оклеветать его перед русским правительством. Сурхай-хан Казикумухский писал генерал-майору Пестелю, что шамхал в заговоре с акушинцами и выдал им своего сына в аманаты, что он, хан Казикумухский, чистосердечнее Мегди, потому что и к нему приезжали акушинцы и предлагали быть с ними заодно, но он отверг их предложение[458].Все эти происшествия заставили Ермолова предписать генерал-майору Вреде, назначенному вместо Пестеля управлять Кубинскою провинциею, строго следить за всем происходившим в Дагестане. Ему поручено было оказывать шамхалу уважение, уверить, что русское правительство всегда будет его защищать, но знать, что сам шамхал, по своей бездеятельности, чрезмерной скупости и неуверенности в подвластных своих, недавно против него восстававших, сам собою ни для себя, ни для нас ничего предпринять не может. «Брат его Шабас, – писал Ермолов генералу Вреде[459]
, – человек благонамеренный, но весьма глупый, к которому также прошу иметь некоторое внимание. Сын сего последнего и в то же время зять шамхала, Амалат-бек, вместе с аварским ханом действовавший против войск наших, как изменник, не достоин никакого внимания. Но, по уважению к шамхалу и отцу его, я не требовал его изгнания и показал себя снисходительным. Если же бы в надежде его на оное могли вы достать его, то взять и строго содержать в крепости».Точно так же, до времени, должен был пользоваться нашим снисхождением и уцмий Каракайтагский, человек самых изменнических свойств, недоверчивый и враждебный русскому правительству. Стараясь казаться нам преданным, потому что сын его находился в Дербенте аманатом, уцмий вел тайные сношения с Сурхаем, которому верить ни в чем было невозможно. Существовавшая вражда между Сурхаем и полковником Аслан-ханом Кюринским, человеком нам преданным, была отчасти средством для обуздания хана Казикумухского.