История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6

Итак, по мнению начальника Главного штаба, ни Ермолов, ни Паскевич не могли оставаться на Кавказе. Предположение назначить генерал-фельдмаршала графа Витгенштейна также не соответствовало цели, как человека уже старого и совершенно незнакомого с краем. К тому же, по мнению Дибича, назначение другого начальника должно было быть чувствительно для Паскевича, «ибо он полагал себя, по прежде данному ему препоручению, заступающим место Ермолова». Паскевич неоднократно заявлял Дибичу, что с отъездом последнего он никак не может оставаться с Ермоловым, который, в свою очередь, говорил то же про Паскевича. Зная нерасположение императора к Ермолову, начальник Главного штаба старался вызвать его на добровольное отречение и склонить на подачу просьбы об увольнении. Составляя вместе план будущей кампании, Дибич спрашивал Ермолова, в состоянии ли он привести его в исполнение, так как до него дошли слухи, будто он, жалуясь на затруднительное свое положение, говорил, что он чувствует себя менее против прежнего способным; что дело это слишком важно, так как оба составителя плана должны будут отвечать императору за его исполнение. Ермолов отвечал, что мысль, что он лишен доверенности государя, «приводит его иногда в нерешимость, и он чувствует, что присутствие генерала Паскевича, унижая его в глазах подчиненных, ослабляет дух и способности его».

Дибич высказал удивление, почему Ермолов не обратился прямо к императору с откровенным объяснением, и выразил мнение, что недоразумений с Паскевичем быть не могло, если бы он был с ним откровенен. Алексей Петрович заявил на это Дибичу, что положение его с самого начала было такое, что подчиненные должны были видеть генерала Паскевича наставником его; что совместное служение их с отъездом начальника Главного штаба может быть только вредно для дела. Ермолов говорил, что, повинуясь высочайшей воле, он готов служить с Паскевичем и даже под начальством его, потому что находит невозможным просить увольнения во время войны, но считает последнее полезнейшим для дел и просит довести о том до высочайшего сведения.

Дибич ухватился за последние слова и заметил, что ему кажется странным, почему он сам не выскажет своего желания императору. Ермолов обещал охотно то исполнить. Отправляя 28 февраля курьера в Петербург и не получая никакого письма от Ермолова, Дибич писал ему, что, изложив в своем донесении государю весь их разговор, он упомянул, что Алексей Петрович сам будет писать императору. «Но при отправлении бумаг с фельдъегерем узнал, – прибавлял Дибич[1020], – что ваше высокопревосходительство с ним не посылаете письма, и, не осмеливаясь переменить написанного мною государю императору, покорнейше прошу уведомить меня о причинах, по которым ваше высокопревосходительство изволили отложить намерение свое, дабы я мог в дополнение донесения моего объяснить о том его величеству».

«Чувствительно буду всегда благодарен, – отвечал на это Ермолов[1021], – если откровенное объяснение мое изволите довести до сведения государя императора. Представить письмо мое его величеству я не переменил намерения, но признаюсь вашему высокопревосходительству, что я нынешний день не готовился того сделать, не полагая, чтобы оно нужно было так скоро».

Спустя два дня Ермолов писал императору Николаю[1022]: «Не имев счастия заслужить доверия вашего императорского величества, должен я чувствовать, сколько может беспокоить ваше величество мысль, что, при теперешних обстоятельствах, дела здешнего края поручены человеку, не имеющему ни довольно способности, ни деятельности, ни доброй воли. Сей недостаток доверенности вашего императорского величества поставил и меня в положение чрезвычайно затруднительное. Не могу я иметь нужной в военных делах решительности, хотя природа и не совсем отказала мне в оной. Деятельность моя охлаждается тою мыслью, что не буду я уметь исполнить волю вашу, всемилостивейший государь!

В сем положении, не видя возможности быть полезным для службы, не смею однако же просить об увольнении меня от командования кавказским корпусом, ибо в теперешних обстоятельствах может быть приписано желанию уклониться от трудностей войны, которых я совсем не почитаю непреодолимыми; но, устраняя все виды личных выгод, всеподданнейше осмеливаюсь представить вашему императорскому величеству меру сию, как согласную с пользою общею, которая всегда была главною целью моих действий».