История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6

Мы видели[284], что тотчас после заключения мирных условий шах поторопился ратификовать трактат и отправить посольство в Петербург. В конце июля 1814 г. чрезвычайный посол Мирза-Абуль-Хасан-хан прибыл в Тифлис и намерен был немедленно ехать в столицу, но Ртищев, не получивший не только ратификации трактата, но и никакого ответа на свои донесения, был в затруднении, как поступить ему с прибывшим послом. Он уговорил Хасан-хана остаться в Тифлисе до получения ратификации трактата и, чтобы показать послу, что остановка эта не будет продолжительна, приказал отправить из Тифлиса на Кавказскую линию большую часть свиты посла и все его тяжести. Не уведомленный министерством Ртищев и сам не подозревал того, что события во Франции заставили императора Александра оставить столицу. Только в конце сентября Абуль-Хасан-хан, в сопровождении генерал-майора Лисаневича, выехал из Тифлиса и 11 декабря прибыл в Москву, где был задержан на три месяца. 18 марта 1815 г. посол выехал из первопрестольной столицы и 27-го числа прибыл в Царское Село. Здесь ему было объявлено, что, если желает, он может переехать в Петербург, но что неожиданное появление Наполеона во Франции побуждает императора продолжить пребывание свое в чужих краях. Что же касается до поручений, возложенных на посла «от двора его, то государь император, не имея возможности посвятить им теперь все то внимание, которого они заслуживают, предоставляет себе, по возвращении в С.-Петербург, войти в рассмотрение оных, с искренним желанием найти в сем обстоятельстве возможность дать персидскому правительству новые опыты своей дружбы».

Абуль-Хасан-хан высказал сначала желание остаться в Царском Селе и ожидать возвращения императора, но потом, соскучившись однообразием жизни, вечером 14 мая 1815 г. без всякой церемонии переехал в Петербург. Эта скромность переезда подала повод ко многим толкам в Персии. Торгующие в России персидские купцы распространили слух, что Абуль-Хасан, по прибытии в Петербург, не нашел соответственного своему званию ни приема, ни внимания со стороны правительственных лиц и что, за отсутствием императора, он живет уединенно, всеми оставленный[285]. Слух этот проник до Тегерана и возбудил всеобщее беспокойство. Ртищеву пришлось убеждать тегеранский двор в противном, и хорошо еще, что убеждение это стоило только посылки шаху собольего меха и трех ястребов, «для страстно им любимой охоты»[286].

Получивши подарки, Фехт-Али-шах успокоился насчет дружественных связей с Россиею, но не успокоился относительно возвращения части земель, уступленных по трактату. Он требовал от Абуль-Хасан-хана результатов тогда, когда тот не вступал еще ни в какие переговоры и даже не имел ни одной аудиенции. Получаемые из Персии письма ставили посла в крайне затруднительное положение, и он обратился за советом к английскому посланнику лорду Вальполю и к случайно находившемуся в Петербурге, проездом из Персии, сиру Гору Узелею. Последний употреблял все средства к тому, чтобы склонить петербургский кабинет к уступке желаемых Персиею земель. Узелей уверял временно управлявшего Министерством иностранных дел тайного советника Вейдемейера, что утверждению дружбы и доброго согласия между двумя державами более всего может способствовать снисхождение на просьбу посла по сепаратной статье мирного договора и что уступки со стороны России не могут быть ей ощутительны. Сторонник Персии, сир Гор Узелей увлекся до того, что советовал русскому правительству отдать даже более того, чем желал тегеранский двор.

Уступка шаху, говорил Узелей, даже и всех приобретений ваших в том крае до самой Грузии была бы выгодна для России. Она уменьшила бы бесполезную трату людей и денег. По моему мнению, естественною границею между Россиею и Персиею должна быть река Терек и кряж гор Кавказских. Хищные обитатели тех неприступных мест не могут никогда быть ни истреблены, ни укрощены, но всегда вредны для вас по своей необузданности и многолюдию.