Домогательства посла о возвращении Персии за деньги всех уступленных земель было более чем странно и не могло быть исполнено, но при дальнейших переговорах оказалось, что Абуль-Хасан-хан руководствовался правилом:
После всего сказанного министр иностранных дел счел необходимым заявить Хасан-хану, что, при всем искреннем желании сделать угодное шаху, император Александр не признает возможным следовать «токмо единым побуждениям сердца своего», но считает своею обязанностью принять прежде всего в уважение пользу империи. Граф Нессельроде просил посла сказать по совести: может ли русский император, без душевного прискорбия, согласиться на уступку земель и народов, добровольно присоединившихся к Российской империи?
«При всем расположении соответствовать желаниям его шахского величества, – писал Нессельроде[291]
, – государь император не прежде может приступить к какой-либо решимости, как получив точное сведение о положении нынешних границ и областей, утвержденных мирным договором за Россиею.Сим только образом, а не иначе его императорское величество изволит надеяться, что можно будет найти способ к оказанию Персии удовлетворения, не подвергая себя опасности поступить во вред существенным своим выгодам, сделав ныне же решительное заключение по таким делам, о коих нужно иметь пояснения и кое было бы вопреки точным постановлениям договора, служащего неоспоримым доказательством, сколь желания России умеренны, ибо оный договор далеко не соответствует даже тому, чего требует безопасность границ наших. Но поелику нельзя приступить к столь трудному соображению и к нужным по оному распоряжениям иначе, как на месте, то государь император изволил назначить одного из своих военачальников, удостоенного полною доверенностью его императорского величества, который туда отправится с тем, чтобы обозреть во всей подробности нынешнее положение границ наших, равно как и тех мест, до коих особенно относятся требования его шахова величества.
Для сего поручения высочайше избран генерал-лейтенант Ермолов, и по сведениям, кои от него будут представлены, его императорское величество изволит дать отзыв решительный, сообразив оный с пользами своей империи и с искренним своим желанием сделать угодное его величеству шаху персидскому.
Приемля же в рассуждение, что при таковом ходе сего дела, впрочем неизбежном в столь трудных обстоятельствах, нельзя ожидать скорого последствия, его императорское величество предоставляет себе объявить о решительной воле своей посредством чрезвычайного посла, который отправлен будет к его шахову величеству. Государь император изволил назначить ныне же к сему важному поручению того же генерала Ермолова, который, прибыв в Персию со всеми сведениями, приобретенными на самом месте, тем удобнее может выполнить высочайшие намерения его императорского величества. А потому Государь император желает, чтобы ваше высокостепенство благоволили немедленно донести высочайшему двору вашему о сем назначении и чтобы вы паче всего оный удостоверили, что генералу Ермолову особенно поручено будет, чтобы он во время пребывания своего в Персии изыскивал все способы, дабы укрепить те дружественные связи, на коих незыблемо должны быть основаны мир и доброе согласие между обоими государствами».
Этот ответ был последним выражением воли государя, и 22 мая 1816 г. Мирза-Абуль-Хасан-хан имел прощальную аудиенцию в министерстве иностранных дел. Он выехал из Петербурга с грамотою императора, выражавшего самое искреннейшее желание сохранить дружбу и удовлетворить желаниям повелителя Ирана.
«По благополучном нашем возвращении в столицу нашу, – писал Александр I шаху[292]
, – отправленный к нам от вашего шахова величества чрезвычайный и полномочный посол Мирза-Абуль-Хасан-хан был допущен к нам на аудиенцию без замедления, и дружеская к нам грамота вашего величества, а также приятные дары, с удовольствием от него приняты.