А когда Патра через час вернулась домой из города, она наступила прямо на столицу Европы. Пол взвыл: «Ма-а-ам!» – после чего повалился на спину посреди руин своего города, закрыл глаза и затих.
– Что такое? – спросила Патра, поначалу весело, потом раздраженно. Она опустилась на корточки и поцеловала его в подбородок. – Малыш, что случилось? Что я сделала не так? – Но Пол отказывался открывать глаза. Она взглянула на меня. Я сидела на полу, прижав колени к груди. И хотя проще было объяснить, что она наделала, я предпочла сидеть молча. Я не знала, как рассказать ей про столицу Европы, чтобы при этом мои слова не прозвучали снисходительно, чтобы не говорить таким тоном, словно Пола тут нет. Я пожала плечами.
– Ладно, – сказала Патра. – Пол берет тайм-аут. Малыш отдыхает, он перевозбужден оттого, что завтра приезжает папа. Верно?
Но было видно, что перевозбуждена как раз Патра. В тот день, вместо того чтобы вычитывать рукопись, она укатила на велосипеде в город купить еды и постричься. Она записалась в салон Нелли Бэнкс – та окончила школу стилистов, – и теперь мне было странно видеть волосы Патры, которые короткими перьями торчали в разные стороны и лежали завитками за ушами. Ее волосы теперь даже подчинялись иной силе гравитации – возможно, так на них воздействовало гравитационное поле Европы, – пружинисто поднимаясь и опускаясь и отражая блики предзакатного солнца.
Медленно, демонстративно, я натянула на руку кожаную перчатку Пола и двумя пальцами изобразила, как она идет к нему и, точно крошечный зверек, обнюхивает его коленки.
– Хи-и-и, – протянул он и сел.
Теперь я заметила, что его лицо покрыто густой испариной. Капельки пота собрались лужицей у него на подбородке. А зрачки сильно расширились и напоминали крохотные летающие тарелки. Он покачнулся.
– Так, ладно, – произнесла Патра. Словно Пол высказал какое-то соображение, с которым она вынужденно согласилась. Она сгребла его в охапку и добавила высоким голосом: «Фи-и-фай-фо-фам!» – и еще, уже тише: – Я… чую… кровь… – Она стала притворно грызть его шею. И когда он слабо улыбнулся, произнесла: – Привет, малыш, привет, малютка. О чем нам говорит место преступления?
– Чую кровь!
– Нет места, где Бога…
– Ты же англичанин! – напомнил он ей.
Патра коленом открыла раздвижную дверь веранды и вошла в комнату, держа Пола на руках, как большую куклу с болтающимися руками и ногами. Белый кот метнулся наружу, успев прошмыгнуть перед закрывающейся дверью. Но Патра не заметила. Кот добежал до дальнего края веранды, там резко затормозил, словно наткнулся на невидимую преграду. Конец планеты Европы. Начало леса.
– Ну что? – спросила я у него. – Хочешь выйти в большой мир?
Кот обернулся и посмотрел на меня. Уши прижаты к голове, усы ощупывают воздух.
Я решила его напугать:
– И что я сейчас сделаю, как думаешь?
Уже близился вечер, часы показывали шесть. До моего слуха доносился шум льющейся из крана воды за дверью ванной и отрывки песенки. День, казалось, обнажил свои клыки и изготовился броситься на меня. Раз Патра с Полом скрылись в доме, делать мне было нечего. Солнце над моей головой стояло еще высоко и вроде как замерло в небе. Белый кот медленно совершил большой круг по веранде, потом сел неподвижно у раздвижной двери в ожидании, когда его впустят обратно. И жалобно замяукал, монотонно и не переставая, как будильник. Мне бы давно надо было уйти домой. Сбежать по ступенькам, выйти на лесную тропинку, тянущуюся к красным соснам на склоне холма, за которыми высилась стена старых берез. А дальше – гнездовье бакланов, бобровая запруда на озере, тропа среди зарослей сумаха, псы на привязи. Мне давно было пора вернуться домой, к заждавшимся меня псам, которые от радости обслюнявят мне лицо и руки.
Вместо этого я встала, обошла коттедж кругом и вскарабкалась по толстым веткам старой ели, росшей у Пола под окном. Заглянула в окно. Патра лежала на кровати рядом с Полом и читала ему книжку. Я видела их тесно прижатые тела: Патра обвила его тельце одной рукой и прижалась лицом к его потным волосам на затылке. В руках он держал чашку с носиком для питья, чуть наклонив к губам. Читая вслух, Патра время от времени целовала его в торчащее из-под волос ухо, которое одиноким розовым цветком виднелось на подушке. «Ну, успокойся, успокойся». Ее нежность поразила меня до глубины души. Я ощущала – даже находясь не в комнате, а снаружи, умостившись на еловой ветке, – что эта нежность затмила все вокруг. Мир исчез. И коттедж исчез. Все растворилось как дым – пуфф! И кровать исчезла, и тело вместе с ней. И все мысли исчезли. Его глаза, несколько раз моргнув, закрылись. Ветер перестал шуметь в листве деревьев. Небо подернулось тучами. Когда Пол уснул и его рот чуть приоткрылся, Патра осторожно поднялась с кровати, извлекла чашку из его пальчиков и выскользнула из комнаты.
Потом она вернулась и, не будя его, раздела. Я видела, как она аккуратно стаскивает с его ножек штанины и надевает на него подгузник.