История воссоединения Руси. Том 2

Начнём с предводителя войны, «изумляющей века», — с окатоличенного русина Ходкевича. Это — тот великий полководец, который, если читатель помнит, помнит по Нарушевичу и другим историкам, простоял жестокую морозную ночь под Вязьмой, в открытом поле, воображая что на него ударят русские войска, даже не ведавшие о его стоянии, и едва не представил миру зрелища целиком замороженной армии, в чём превзошёл бы даже боготворимого поляками Наполеона. Он, вместе с руководимым им королевичем, был выпутан из московской войны «простаком», как пишут современные поляки, Сагайдачным. Тот же простак понадобился ему в ужасающей степени и для войны турецкой. Здесь между поставленным вне закона казачеством и узаконенным со всеми его плутнями панством, произошла сцена, которую польские историографы всячески игнорируют. К помощи Сагайдачного обратились паны, именем короля, в то самое время, когда королевские мандаты, повелевавшие ловить и предавать смерти членов новой русской иерархии, красовались на всех местах, наиболее посещаемых народом: на городских воротах, на дверях церквей и костёлов, у входа в ратуши и всякие судилища. Сагайдачный на просьбу присланных к нему королём уполномоченных, отвечал так, как в наше время отвечает нерасположенный к соседнему пану хлибороб украинский — учтиво и уклончиво. В переводе на язык придворной шляхты, отговорки его своевольством казаков, невозможностью подняться в короткий срок с большой силой и тому подобным, значили не больше и не меньше, как желание, чтоб шляхта повторила опыт войны без помощи Грицев, которых она отсылала пасти свиней да пахать землю. Слова, дошедшие до львовского летописца, могли так же точно дойти и до Сагайдачного; а Сагайдачный, как и всякий могучий человек, — это надобно помнить — был не более, как представитель известной нравственной силы, какова бы она там ни была. Великость и малость так называемых исторических личностей больше всего этим обуславливаются. Он имел, к тому же, ещё и другую причину играть роль человека, бессильного над казаками. По проискам панов; казаки реестровые, или считавшие себя таковыми, старые бурлаки, составлявшие род боевого монашества в Низовом Войске, избрали своим предводителем, официально так называемым старшим, какого-то Бородавку. Интриганы хотели парализовать этим манёвром власть Сагайдачного, в которой так нуждался теперь король. Но Сагайдачный был силён своим именем и памятью успехов своих; отнять у него обаяние над казацкими умами было выше средств, какими располагали тёмные противники его. К нему справедливее, нежели к которому-либо из казацких предводителей, могли быть применены слова летописной легенды: «рече убо старший, и абие казаков аки травы будет». Его авторитет никем и ничем не мог быть ограничен. По рассказу польского Фукидида или Тацита (трудно сказать, на кого из этих великих историков он менее похож), Ходкевич и его войско под Хотином, ожидавшее со дня на день прихода нового Ксеркса, были в страшном унынии по случаю отсутствия казацких полков. Часть ополчений шляхетских разбежалась из-под королевского знамени ещё до перехода через Днестр; остальное войско непременно бросилось бы стремглав назад, как в Цоцорской кампании, если бы казаки не прибыли раньше турок. Вместо domi ne sedeas, было бы тогда domine sedeas, и мусульмане брали бы шляхту по домам, как грибы. Но Сагайдачный был не Хмельницкий: он этого не желал. Он желал только, чтобы ляхи не трогали души народной — христианской науки, заявившейся в православном духовенстве, как последний залог спасения русского народа от чужой веры и чужого обычая. Давши ляхам дойти до агонии ужаса, он вдруг появился в Варшаве и, в виде почтительнейшей просьбы, потребовал от латино-польского правительства отмены мандатов против новой иерархии. Интересно читать в современном дневнике одного из королевский дворян о варшавском визите Сагайдачного. Он, в самой почтительной форме, но как нельзя категоричнее, предложил ляхам выбор между быть и не быть, а о нём пишут, как о явлении, едва стоящем упоминания!

«Julii 7. Krolowic wyiąchał do Woloch pod Chocim przeciwko tureckim woyskom, na poźarcie Korony Polskiej następuiącym».

«Julii 20. Saydaczny kozak, który był hetmanem kozakow Zaporowskich na Wojnie Moskiewskiej y potym pod Chocimem przeciw Osmanowi, Cesarzowi Tureckiemu, poselstwo od Woyska Zaporowskiego odprawował v Króla JMci y dwa więźniów Tatarskich oddal.

«Julii 31. Saydaczny wziął Odpawę». [240]

Вот всё, что записано в придворном дневнике о человеке, который держал тогда в руках судьбу всей Польши, и мог бы превратить её в пустыню одним своим бездействием. Важно то обстоятельство, что эти тупые строки были писаны не во время пребывания Сагайдачного в Варшаве, а по окончании войны, которая без него была бы вавилонским пленением и варфоломеевской бойней.