История воссоединения Руси. Том 2

Да, Иов Борецкий имел продолжателей своему благому делу в среде заботливого о церкви духовенства. Напротив, Сагайдачный, при всех подогреваниях казаков со стороны Иова по его смерти, вовсе не имел продолжателей своего церковного подвига в среде военной корпорации, поднятой им из ничтожества. Казацкая корпорация видела упрочение своей будущности вовсе не в постройке церквей и не в основании при них училищ, а в силе меча и хищения. Эту силу она и прилагала всюду, где было можно прилагать, — прилагала до тех пор, пока внешние и внутренние дела края приведены были в порядок иного рода деятелями. С прекращением возможности казаковать, прекратилось казачество. С приведением края в порядок, оно сделалось ненужным. Функция казаков была кончена, и не без великой всё-таки заслуги в истории. Заслуга Сагайдачного в истории, как и заслуга казачества, которое создало его, и в котором останется жив его нравственный образ, состояла в воспрепятствовании двум великим силам убить русский народ материально, стереть его с лица земли и, как говорит кто-то и где-то, прославить его одной его гибелью. Одна враждебная нам сила действовала через посредство поляков и старалась погубить нас нравственно; другая столь же враждебная нам сила действовала через татар и имела в виду уничтожить нас вещественно. Против первой силы восстановили казаки, по внушению Иова и подобных ему людей, русскую иерархию, утвердившую в обществе начала науки и высшей нравственности; против второй стояли они сами до тех пор, пока она вызывала их к бытию, а бытие казачества имело характер чисто отрицательный, никогда — положительный, как представляют некоторые историки; точнее сказать, оно имело характер всегда рассчётливо-материалный, и не имело никогда — расчётливо-духовного. Последний был казакам несвойствен ни по чему: ни по их положению среди сословий и классов общества, ни по требованиям их ремесла, ни по умственному и нравственному развитию их массы.

Но перед нами лежит разогнутая книга, написанная вовсе не безграмотно, написанная с научными приёмами и с притязанием на авторитетность. В ней мы читаем следующее: «Русская вера оставалась преимущественно (только с немногими исключениями) верой хлопской и не могла найти никакой поддержки внутри русского края; её знамя взяли казаки».

Допустим, что это справедливо; допустим, что казаки в самом деле взяли знамя веры. Но тогда надобно будет указать, когда и в каком виде возвратили они это знамя — или церковной иерархии, или иным защитникам веры. И без того наш ум отвращается от страшных сцен казачества во времена ломки существовавшего порядка вещей для водворения надолго варварского беспорядка; если же принять за истину, что все исторические безобразия казацкие совершались под знаменем веры, под священным знаменем православия, то чем была сама наша вера, чем было это православие, которое мы храним преемственно от времён апостольских? Неужели в самом деле наша православная церковь была скопищем невежества, коварства и тирании, как изображают её латинцы?…