История воссоединения Руси. Том 2

Скудный, почти аскетический казацкий быт мы знаем. Хлиб та вода — то казацька еда: вот его конкретное выражение, не говоря уж обо всём, что нам раскрыло пребывание за Порогами Самуила Зборовского, что нам известно из других современных источников о простоте пищи казацкой, и что самые хронички казацкие, писанные обыкновенно тупыми ко всему характеристическому монахами, не преминули выставить, как черту, бросающуюся в глаза каждому. Казацкая одежда поражала всех наблюдателей своей простотой и даже лохмотностью. Французский инженер времён Генриха IV (Боплан) находил её «грубою», сравнительно с казацкой манерой держать себя. Другой учёный воин, француз времён Яна Собиского (Дальрак), по внешнему виду называл казаков «дикой милициею». Такое же впечатление делали они на воеводу Кмиту в XVI столетии и на московского «попа Лукьянова» в конце ХVІІ-го. Стало быть, на еде и на щегольстве одеждой казаки не проживались. Тем и другим резко отличались они от своих антагонистов поляков и их воспитанников — южно-русских дворян. Казаки не строили крепостей и дворцов, как польские и польско-русские паны; не имели, до времён Хмельницкого, собственно казацких храмов и следовательно не содержали дорого стоющего духовенства; [88] не тратили денег на воспитание детей своих, как паны, при королевском дворе, при дворах магнатов или за границею; в приобретении за деньги недвижимой собственности отказывало им само польское право, а если они владели займищами, то эти займища не стоили им ничего, кроме охраны саблей да рушницей. О предводителях казацких известно, что они, даже нанимаясь в иноземную службу, не получали особого жалованья, сверх установленного в казацком кругу пая. Опасно раненный под Хотином Конашевич-Сагайдачный не позволил себе такой роскоши, как употребительные тогда у панов лектики под балдахинами, а заготовил простую кибитку, вымощенную сеном и подушками; даже испорченного счастьем Богдана Хмельницкого видали путешественники варящим лично кулиш на сенокосе.

Между тем история полна известиями о казацком добычничанье. В морских походах эти пираты не довольствовались нападением на турецкие корабли: они грабили цветущие побережья Анатолии и Малой Азии, и часто, недели на две, на три, устраивали, варягорусским обычаем, ярмарки среди опустошённой прибрежной страны; на эти ярмарки слетались, как хищные птицы, странствующие по морю и по суше торгаши: греки, армяне, жиды, которые, подобно собакам, питались остатками богатой трапезы своих повелителей турок, и, с инстинктом хищных животных, пронюхивали поживу от казацких набегов. А что это были за ярмарки, можно судить по одному тому, что по свидетельству Жолковского, они «разорили в Туреччине до основания несколько десятков стародавних главных городов, не считая мелких, которые пожгли и опустошили». [89] Таким образом, кроме стад, кроме лошадей, которых казаки угоняли, в случае удачного похода, из окрестностей Тягини, Белгорода, Килии и других поднестровских и заднестровских городов, кроме пленников и пленниц, которых они старались захватить ради выкупа, или для продажи панам, наконец, кроме так называемого «турецкого добра», оружия, конской сбруи, одежд и сафьянов, они привозили домой чистое золото и серебро.