История Вселенских соборов. Часть II. Вселенские соборы VI, VII, VIII веков

Указ сделался программою и руководящею нитью в деяниях собора. Так как в указе прежде всего предписывалось сделать рассмотрение нечестия Феодора, то собор, по своем открытии, тотчас и занимается этим делом. Из многочисленных сочинений Феодора извлечено было и прочитано множество мест, которые ясно свидетельствовали, что Феодорово учение в сущности было учением Нестория, которое осуждено было на III Вселенском соборе. Неправославные мнения Феодора собор назвал «сокровищами нечестия» (Д. V. 102). Главные заблуждения Феодора касались учения о двух естествах во Христе и образе их соединения. Вот эти заблуждения, открытые и изобличенные собором: 1) от Пресвятой Девы Марии родился не Бог, но человек. «Мы не должны думать, говорит Феодор, что от Девы родился Бог. Говорить, что Бог родился от Марии — безумие, ибо это не иное что, как утверждать, что сам Бог родился от семени Давидова из существа Девы и в ней был зачат; так как то, что от семени Давидова и из существа Девы, находилось во чреве матери и зачатое наитием Св. Духа родилось от Девы; да престанут поэтому говорить нам, что Бог от Бога и единосущный Отцу родился от Девы. Не божеское естество родилось от Девы, а родился от Девы тот, кто произошел из существа Девы (человек). Не Бог-Слово родился от Марии, родился же от Марии тот, кто от семени Давидова» (Д. V. 60–61). 2) Бог Слово не рождался от Марии Девы, Он только присутствовал в человеке Иисусе при Его рождении и во время остальной жизни Его. Феодор говорит: «тотчас же при самом зачатии в человеке Иисусе начал быть Бог Слово; ибо присутствовал в нем не только во время вознесения на небо, но и при воскресении из мертвых, именно как воскрешающий Его. И не при воскресении только из мертвых присутствовал в нем (т. е. не в состоянии только прославления), но и при пригвождении ко кресту и при крещении и после крещения — при совершении им дела Евангелия, а равно и до крещения при выполнении им постановлений закона, при представлении его во храм по закону, и при обрезании, и при обвитии пеленами во время рождения; находился в нем Бог-Слово, также когда он (человек Иисус) находился во чреве матери с первого момента его зачатия» (Д. V. 62). Такое учение Феодора о том, что Бог-Слово только соприсутствовал человеку Иисусу, во время его рождения и земной жизни его, приводило его 3) к учению о разделении естеств в Богочеловеке, к учению, по которому в Богочеловеке как бы допускалось два лица божеское и человеческое, не пришедшие к единению (сущность несторианства). Феодор писал; «нужно полагать различие между храмом (человеком-Христом) и тем, кто вселился в храм (Богом-Словом), — между тем, кто освобожден от уз смерти и тем, кто освободил, — между тем, кто в страданиях стал совершенным, и тем, кто сделал совершенным, — между тем, кто малым чим умален от ангел, и тем, кто умалил, — между тем, кто увенчан славою и честью, и тем, кто увенчал, — между тем, кому дела рук Божиих покорены, и тем, кто покорил» (Пс. 8, 5–8). «Божественное писание учит нас, что иное Бог-Слово, и иное человек, и показывает нам, что различие между ними большое. Когда мы различаем естества, то говорим, что естество Бога-Слова совершенно; совершенно и лице, потому что нельзя сказать, чтобы совершенное Его существо было безлично, — но также говорим, что и естество человеческое совершенно, равно как и лице. А когда обращаем взор на соединение, тогда говорим: одно лице. Но мне скажут: не разделяй человека и Бога, не называй одним именем как того, кто одного со мною естества, так и Бога. Если я должен называть Христа единосущным Богу, то спрашиваю, каким образом человек и Бог одно? Ужели одно естество у человека и Бога, у Господа и раба, у Творца и твари? Человек одного существа с человеком, Бог одного существа с Богом. Итак каким образом чрез единение могут стать одним и человек и Бог» (Д. V. 66–67; 75; 82; 89–90)? Разделив во Христе естества, как два отличные одно от другого лица, 4) Феодор описывает человечество Христа в таких чертах, которые непреличествуют православному учению о Богочеловеке; человек Христос, по нему, ничем не отличался от всякого другого человека, — борьба со страстями и похотями была свойственна человеку Иисусу, как и каждому человеку. Феодор учит: «Господь негодовал и сражался против болезней более душевных, чем телесных, и охотнее побеждал страсти. Против болезней душевных он назначал труднее подвиг, а против телесных легче; чаще и более ему приходилось побеждать первыя, так как важнее та болезнь, которая требует более серьезного лечения. Восприяв и тело и душу, Он тем и другим подвизался за то и другое; умерщвлял в плоти грех и укрощал её похоти; душу же наставлял и побуждал — и свои страсти побеждать и обуздывать плотские похоти. Только чрез свое воскресение Христос, как человек, сделался неизменяемым, т. е., неудобопреклонным ко злу. Почему до воскресения из мертвых Он укорял Петра за то, что этот соблазняет его своими словами (Мф. 16, 23). Чрез воскресение же Христос соделался совершенно непорочным» (Д. V. 80; 68; 85). Как человек, борющийся со страстями и похотями, как человек, не достигший полноты совершенства, 5) Христос нуждался в руководительстве Духа Святого и в подкреплении от самого Бога Слова. Он нуждался в руководстве Духа Святого. Разъясняя эту мысль. Феодор говорит: «выражение: возведен бысть Духом (Мф. 4:1) означает, что Христос как человек был руководим Духом, Им был направляем к должному; Им был научаем тому, чему следовало; Им был укрепляем, так что способным стал на столь трудное состязание. Чрез помазание Духа он не только творил чудеса, но и знал отчетливо, каким образом следует пользоваться чудесами, чтобы возвестить народам благочестие, понести слабости труждающихся и таким образом привести свое намерение в исполнение; поэтому он и оправдался и явился непорочным частью чрез удаление от худого и стремления к лучшему, частью чрез постепенное усовершенствование». (Д. V. 64. 69). Подобное же содействие оказывал человеку Христу и Бог-Слово, соприсутствовавший в нем; Бог Слово помогает ему, как существу иному, чуждому. Феодор пишет: «Бог-Слово много возлюбил его и все его усвоил себе и все перенес, сопровождал его во всех страданиях, силою своею сделал его чрез них совершенным; и он восстает из мертвых не по закону своего естества, но Бог-Слово своим присутствием, своим действием и по своей милости освобождает его от смерти я от тех горьких последствий, которые отсюда происходят, воскрешает его из мертвых и приводит к высшей цели. Пребывая в нем. Бог-Слово даровал ему бессмертную жизнь и сделал его невредимым, бессмертным и неизменным, возвел на небо» (Д. V. 85–86). Основное воззрение Феодора, которое проходит чрез все учение его и которое состоит в том, что Христос человек как в рождении, так и во время земной жизни, не приходил в личное единение с Богом Словом, — отражается и на его учении о Богородице. 6) Феодор уклонялся от названия «Богородица», усвоенного церковью Деве Марии. Феодор рассуждает: «когда спросят: мать человека или матерь Бога — Мария? — мы должны отвечать: и то и другое, первое по естеству, второе относительно. Она матерь человека, потому что человек был во чреве её; но она-матерь Бога, потому что Бог был в рожденном человеке, но Он был в нем по благоизволению». При другом случае Феодор еще яснее говорит: «когда вопрос будет о рождении по плоти, тогда не следует считать Бога-Слово Сыном Марии, потому что от смертного рождается смертное и от плоти подобное ей» (Д. V. 87–88). Кроме нечестия, указанного собором в учении Феодора касательно соединения двух естеств в Богочеловеке, отцы этого собора поставляют в укор Феодору и некоторые другие второстепенные, но все же важные заблуждения, открытые в его сочинениях. Открыто было, что Феодор, 7) хульно отзывался о некоторых книгах, принятых в канон священный, — о книгах Иова и Песни песней. О писателе книги Иова и о содержании её Феодор делает такой отзыв: «То, что необходимо было выставить на вид при изложении книги Иова, все это мог бы кто-нибудь представить в лучшем свете и сделать его ревнителем добра. А так как он этого не сделал, без нужды увлекшись любовью к тщетной славе, то он не мало повредил мнению о праведнике у тех, которые о божественных писаниях судят обыкновенно не с должным благоговением, и тем многих заставляет порицать написанное. О самых начальных словах, которые писатель влагает в уста Иова, когда пришли к нему друзья (Иов. гл. 3), какой человек, верно смотрящий на все или здраво обо всем рассуждающий, может думать или утверждать, что слова эти приличны мужу праведному? Собирать с первого раза так много злословий и обрушивать их на такие предметы, которые не могут принять злословия — кто подумает, что это прилично мужу богобоязненному? Но этот позор еще мал в сравнении с тем, что находится в конце книги (гл. 42). Там говорится, что Иов третью дочь свою назвал «Амалфеев рог». Это значит показать, что Иов верил в языческие басни и уважал вымыслы идолослужения, тогда как несомненно, что Иов человек необразованный, по происхождению идумеянин не мог даже и знать языческих басней о Юпитере, Сатурне и Юноне. В этом названии обнаружился писатель, проникнутый сильною, но грубою любовью к тщеславию. Ибо чтобы показать себя и знающим иностранные учения и сведущим в баснях язычников, которые они считали верными, он не усомнился нисколько заимствованное оттуда имя приписать праведнику, который будто бы хотел украсить им свою дочь. Да и все вообще изложение книги, по моему мнению, ясно показывает, что писатель образован был языческими учениями» (Д. V. 95–97). Еще резче, еще бесцеремоннее отзыв Феодора о книге ИИеснь песней. Он и ей отказывает в каноническом достоинстве, как и книге Иова, и относится к ней с полным глумлением. Феодор писал об этой книге: «Досадно мне было перечитывать ИИеснь песней, потому что она составлена не по подобию пророческой книги и не по историческому преданию, как книги Царств, и не представляет убедительного увещания к подвигам. При чтении её я усердно зеваю и дремлю, как очарованный брачным пиром этой книги». Содержание и цель написания этой книги Феодор объясняет таким образом: «Соломон устраивает египетское пиршество, вступая в брак с египтянкой, через это делается человеком порочным между иудеями и нарушителем Отечественных законов, возбраняющих браки с иноплеменниками. Допустивши нарушение закона и раздраженный укоризнами за это со стороны израильтян, Соломон в песенной форме излагает оправдание самого себя, чтобы тем приятнее сделаться для своей супруги, увеселяясь песнопениями, написанными для неё. Своим сочинением Соломон хотел сказать: так как меня и невесту думают поссорить своими поношениями и разделить своими злословиями, то пусть же послушают, с каким жаром мы воспеваем свои объятия, и пусть при этом обоняют залах наших брачных благовонных мастей; пусть раздаются во все стороны звуки величественных песней о наших лобзаниях; воспевай невеста твою приятную пурпуровую черноту! — Все это надобно иметь в виду читающим эту книгу, замечает Феодор, — и не должно думать, что эта книга мудрейшего есть увещание к бесстыдству и потому ненужно ненавидеть ее, но не надобно и хвалить ее, как будто бы содержащую в себе пророческое изображение благ церкви. Ибо если бы он заслужил пророческую благодать, то сделал бы где-нибудь упоминание о Боге (потому что во всяком пророческом писании непременно упоминается о Боге); но должны знать все, что книга эта есть застольная песнь, подобно тому, как Платон впоследствии написал пиршество любви. От того ни у иудеев, ни у нас Песнь песней не читалась публично» (Д. V. 99 — 102). 8) Собор ставит также в вину Феодору то, что он многих ветхозаветных пророчеств не относит ко Христу и Его царству. Феодор худо отзывается о тех толкователях свящ. писания, которые с особенною ревностью изъясняли ветхозаветные пророчества в смысле мессианском; он говорит о них: «многие стараются отнести все пророчества к Господу Христу; даже и то, что сказано о народе иудейском, понимают подобным образом и предоставляют иудеям повод смеяться, когда указывают на пророчества, нисколько не относящиеся к Господу Христу. К числу таких ветхозаветных пророчеств, не относящихся ко Христу, Феодор относит несомненно мессианский псалом двадцать первый: Боже, Боже мой вонми ми, вскую ми еси оставил. Феодор говорит, что этот псалом никаким образом не относится ко Господу. Если же апостолы слова этого псалма: разделима ризы моя себе и о одежди моей меташа жребий (ст. 19), отнесли ко Христу, то отнесли потому, что на самом деле с Господом Христом случилось то, что прежде преувеличенно сказано было Давидом по поводу перенесенных им несчастий (Д. V. 75–77). 9) Наконец собор не оставляет без внимания и того, что Феодор позволял себе считать именование: христиане, равнозначительным с именованиями: платоники, епикурейцы, манихеи. На соборе прочитано было следующее место из сочинений Феодора: «у всех людей, следующих какой-либо секте, есть обычай называться именем основателей секты; таковы названия епекурейцев, платоников, манихеев и тому подобных. Точно также и апостолы определили нам именоваться христианами, так как нам следует внимать учению Христа» (Д. V.71–72).