История XX века в лицах

Угар национального подъема охватил народы Европы и заглушил те голоса, которые предостерегали от войны и ее убийственных последствий. Сотни тысяч добровольно пошли в армию, чтобы воевать за свою родину. Вокзалы повсюду были переполнены, молодых людей в мундирах целовали их матери, жены и сестры, они шли на фронт под крики «ура». «Каждый был в восторге и думал, что предстоит прогулка — в Париж и обратно», — вспоминает Кэте Родде, бывшая ребенком, когда происходила мобилизация. Гертруда Хандле, которой тогда было девять, подтверждает: «Мы ожидали победоносной войны, к тому же короткой. Солдаты пели и полагали, что к рождеству вернутся». Кайзер Вильгельм II воскликнул, обращаясь к уходящим войскам: «Прежде чем опадут листья, вы снова будете дома».

В первые недели войны немецкая сторона праздновала военные успехи. Старый «план Шлиффена» 1905 года — немецкая калька на случай войны — был переработан и предусматривал сначала нанесение превентивного удара по противнику на Западе и последующее применение главных сил против России.

«Солдатская тоска
Хочу в рубашке белой
Лежать в своей постели
Со сбритой бородой,
С причесанной головой.
Чтобы пальцы были чистые,
А в придачу еще ногти,
А ты, нежная жена,
Бережешь мой сон».

Альфред Лихтенштейн, доброволец 16-го баварского пехотного полка

Поскольку короткая граница между Францией и Германией была сильно укреплена, северный фланг французских войск следовало обойти широким наступлением через нейтральную Бельгию и в течение нескольких недель одержать победу. Рано утром 3 августа 1914 г. Великобритания как гарант бельгийского нейтралитета объявила войну Германии. Однако в начале сентября немецкое наступление приостановилось — быстрое продвижение на Запад захлебнулось в убийственной позиционной войне, которой не желала ни одна из воюющих сторон. Солдаты лежали друг напротив друга в окопах, иногда на расстоянии всего лишь 100 метров. Им под градом снарядов и пуль приходилось идти в атаку по голому, покрытому воронками полю, на котором не было ни деревца, чтобы захватить небольшой кусок ничьей земли. «Думаю, это был кульминационный пункт, — вспоминает участник войны Густав Адольф фон Халем. — Ради небольшого выигрыша территории приносились бессмысленные жертвы. С этого момента война стала чем-то ужасным».

Условия в окопах большей частью были невыносимы, в некоторых солдаты ходили по колено в воде. С наступлением зимы злейшим врагом солдат стала погода. Промокшие насквозь мундиры не высыхали и в первые же морозные ночи стали замерзать на теле.

«Мерзость запустения. Днем и ночью стреляют. Часто за целые сутки мне не удается поспать и двух часов от страха за свою жизнь».

Письмо с фронта от 18 октября 1914 г.

«В них можно было замерзнуть заживо, — говорилось в письме с фронта от 17 октября 1914 г. — В Северной Франции очень холодно. Никто не может помочь. Стрельба не прекращается всю ночь. Рядовой состав изнурен. Мы все хотим мира».

На Западном фронте из-за окопов было невозможно двигаться через рубежи противника. Борьба прекратилась — в разрытой земле, крови и грязи. Гром заградительного огня мортир, пулеметные очереди, постоянно хлеставшие по позициям, и кровавые штыковые бои во время атак выматывали солдатам нервы.

«Мерзость запустения. Днем и ночью стреляют, — писал домой солдат из Сенореса. — Часто за целые сутки мне не удается поспать и двух часов от страха за свою жизнь». Потери были огромны, в отдельные дни умирали десятками тысяч. Над полями сражений распространялся запах разложения. Эрнст Юнгер записал в своем дневнике: «Со всех сторон из обстрелянного кустарника выбирались раненые. Проход был ужасен, загроможден тяжелоранеными и умирающими. К стенке окопа прислонилась обнаженная ио пояс фигура с содранной спиной. Другой, у которого с затылка свисал треугольный лоскут кожи, непрерывно издавал пронзительные, ужасные крики. Здесь царила боль, и я будто через какую-то адскую щель впервые заглянул в глубины ее пределов».

Большая война, которую с такой эйфорией приветствовали европейские нации, установила новые, убийственные масштабы и превзошла все наихудшие предчувствия. «Я проводил в последний путь некоторых из товарищей, — писал 17-летний солдат из Диксмейдена своей матери в ноябре 1914 г. — Но к этому тоже постепенно привыкаешь и радуешься, что тебя самого не задело».