История западноевропейского театра от возникновения до 1789 года

Дон Жуан, Амфитрион, Лизандр или Клеонт Лагранжа были живыми, пылкими молодыми людьми в такой же мере, как жизненно правдивыми и психологически разнообразными были Селимена, Эльмира, Анжелика и др. в исполнении Арманды Бежар — м-ль Мольер. Особенно ярко мольеровский принцип жизнеподобия проявлялся в игре м-ль Боваль, сменившей в ролях служанок Мадлену Бежар.

М. Бежар играла своих лукавых интриганок с большим сценическим темпераментом, но все же в ее героинях не ощущалась та стихия народного юмора и энергии, которой отличались все служанки, созданные Боваль — блестящей актрисой, не знавшей грамоты и учившей роли со слов товарищей.

Король, увидевши впервые Боваль, выразил удивление, что ее приняли в труппу. Но Мольер, сразу разглядевший незаурядное дарование юной артистки, написал для нее одну за другой три чудесные роли — Николь («Мещанин во дворянстве»), Зербинету («Проделки Скапена») и Туанетту («Мнимый больной»), — прилежно разучил их с ней, и Боваль поразила всех, в том числе и короля, правдивостью и заразительной веселостью своей игры. Плоды мольеровского воспитания сказались еще в большей степени на развитии таланта молодого Барона, который через несколько лет после смерти учителя станет величайшим актером Франции.

Мольер создал совершенно новый тип актеров и сам был наиболее выдающимся образцом этого нового типа.

Своею внешностью Мольер не походил на классических героев: «Он не был ни слишком толст, ни слишком худощав. Роста он был скорее высокого, чем низкого, осанку имел благородную, поступь красивую. Он ходил медленно и имел очень серьезный вид. У него был толстый нос, большой рот, мясистые губы, смуглый цвет лица, черные и густые брови, и различные движения, которые он им сообщал, делали его лицо крайне комичным». Артистический талант Мольера поражал зрителей широтой своего диапазона. Мольер был неподражаем в ролях слуг. Маскариль, Сганарель, Скапен — все эти роли он играл с виртуозным блеском, но он также хорошо исполнял и роли добродушных, комических отцов — Оргона, Журдена, Аргона. Играл он великолепно и роли вольнолюбивого Альцеста и злобного Гарпагона.

Мольер обладал удивительным уменьем перевоплощения. Современник писал о нем: «Он весь был актером, с ног до головы. Казалось, что у него несколько голосов. Все в нем говорило. Одним шагом, улыбкой, взглядом, кивком головы он сообщал больше, чем величайший в мире говорун мог бы рассказать за целый час». Все очевидцы игры Мольера указывали на его замечательно живую и психологически содержательную мимику.

Мольер умел для каждого из своих героев находить яркую, выразительную форму, он умел так искусно гиперболизировать изображаемые им характеры, что они, сохраняя внутреннюю правдивость, приобретали острую сатирическую направленность. Беспощадно высмеивая своих героев вроде Гарпагона или Аргона, Мольер совершенно скрывал свою внутреннюю иронию и добивался полной иллюзии действительно существующих, реальных характеров.

Целиком растворяясь в роли, Мольер сам испытывал истинную радость сценического творчества. Он всей душой своей чувствовал стихию артистизма, потому что с юности умел понимать не только мудрого Гассенди, но и великолепного Тиберио Фиурелли. И пусть сердился на его комедиантство друг Буало, пусть академики соблазняли его избранием в число бессмертных в случае, если он бросит позорное ремесло, — он друга не слушал, от академии отказался и с величайшим увлечением, с сознанием великого смысла своего искусства продолжал выступать на сцене, радуя и поучая людей. Здоровье было уже совершенно подорвано, а Мольер не сходил с подмостков вплоть до того злополучного вечера, когда страшное удушье перехватило его дыхание и он, весело изображая Аргона в «Мнимом больном», почувствовал приближение смерти.

А наутро методичный Лагранж записал у себя в дневнике: «17 февраля 1677 г. Как раз в этот день в 10 часов вечера господин Мольер скончался у себя в доме на улице Ришелье после исполнения роли отмеченного «Мнимого больного».

Церковь запретила хоронить автора «Тартюфа»: на смертном одре он не отказался от своих убеждений и не отрекся от своего ремесла. После упорных хлопот король разрешил погребение своего любимца на кладбище, но тайно и без процессии. Ночью при тусклом свете факелов вынесли актеры тело учителя из дому, и тысячная толпа народа, тайком собравшаяся перед домом на улице Ришелье, заколыхалась во тьме и обнажила головы...

После смерти главы театра дела труппы на первых порах резко ухудшились. Лучший ученик Мольера Барон вместе с супругами Боваль перешел в Бургундский отель, а ловкий композитор Люлли после долголетних интриг уговорил, наконец, Людовика XIV отдать ему для оперных спектаклей театр Пти Бурбон.