Чтобы попасть на сцену, литераторы должны были итти на компромисс и приноравливать классицистские каноны к традициям средневековых зрелищ. Наиболее ярким примером сочетания классицизма с национальными мотивами является творчество Хуана де ла Куэвы.
Хуан де ла Куэва (1550—1609) родился в Севилье, в городе, где уже в 70—80-х годах XVI века был постоянный театр Корраль доньи Эльвиры, в котором Куэва и дебютировал как драматург. Куэва был отличным знатоком классической литературы, свои эстетические взгляды он выработал под влиянием греческих, римских и итальянских писателей. В дидактической поэме «Ejemplar poetico» («Руководство для поэтов»), следуя классицистской традиции, он требовал разграничения жанров; трагедия посвящалась «героическим деяниям славных мужей», а комедии предоставлялись «приключения мелких людей». Первые завершались гибелью героев, а вторые — всеобщим согласием и любовью. Куэва утверждал, что «для поэта необходимы правила, которые ведут природное вдохновение по истинному пути». Этим истинным путем искусства было подражание, соответствующее разуму, т. е. правдоподобное подражание. «Комедия, — писал Куэва, — есть подражание человеческой жизни, зеркало нравов, изображение истины». Но столь последовательно рассуждая в теории, Куэва не мог претворить эти принципы на практике, потому что омертвевшие каноны классицизма и наивные предрассудки народных зрелищ заслоняли еще собой непосредственные картины жизни. Четырехактные драмы Куэвы (он первый перешел от пятиактного членения к четырехактному) были причудливым сочетанием античных приемов и мистериальных чудес, через которые только слабо просвечивала в своем общем очертании современная действительность.
Типичным примером такого традиционного для испанского театра смешения является комедия Куэвы «Влюбленный старик». Логично сконструированный сюжет в манере итальянской школы и традиционная ренессансная тема о соперничестве старика и юноши в их любви к одной и той же девушке включали в себе аллегорические фигуры и чудеса. И все же при этом отдаленно передавались черты реальных испанских, нравов.
Подобная же смесь из Сенеки, ауто и «Селестины» составляет содержание и второй популярной комедии Куэвы «Клеветник», в которой впервые была использована легенда о севильском обольстителе и окончательно установлен канон комедий «плаща и шпаги».
Из четырнадцати пьес Куэвы, помимо указанных выше, выделяются «Муций Сцевола» и «Аякс», написанные в подражание античным образцам, и группа народно-героических драм — «Смерть короля Санчо», «Семь инфантов Лары», «Освобождение Испании Бернардо дель Карпио» и другие, посвященные борьбе испанцев с арабами.
В этих драмах классицизм сказывался не столько в соблюдении правил — тут часто нарушались цельность сюжета и единство времени[15]
, — сколько в наличии возвышенной темы и эпического тона, этих основных условий классицистской трагедии.Национальные сюжеты, заимствованные из народных романсов, вводили поэта в богатейший мир фольклорной поэзии, из которой Куэва черпал разнообразнейшие ритмы своей драматургии. Продолжая традиции Энсины и Вируэса и предопределяя высокие достижения Лопе де Вега, Куэва заполнял свои пьесы народной лирикой и эпосом.
В своем теоретическом трактате он с увлечением говорил «о красоте нашего испанского стиха, который изяществом, гармонией и сладкозвучностью не уступает греческому и латинскому».
Драматургия Хуана де ла Куэвы оказалась значительным этапом в развитии испанского театра. В ней была утверждена национальная тема, героический сюжет и народная поэтическая речь. Но все же пьесы Куэвы не обладали той стилевой и идейной цельностью, которая только и определяет жизненную содержательность и художественное своеобразие драматического искусства. И поэтому, когда Лопе де Вега заполнил театр своими пьесами, целостными по стилю и мировоззрению, то драматургия Куэвы совершенно померкла.
Подобная же печальная судьба постигла и второго предшественника Лопе де Вега — гениального автора «Дон Кихота» Мигеля Сервантеса (1547—1616), близкого по своим эстетическим взглядам к Куэве. Сервантес считал, что комедии должны быть зеркалом человеческой жизни, примером нравов и образцом истины, он возражал против средневековых нелепостей и во многом признавал авторитет разумных классицистских правил.