В ноябре того же 1663 года Косагов доносил воеводе князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому и через него царю Алексею Михайловичу, что крымский хан со своей ордой и нурредин-султан уже стоят у Перекопа; что татары до Черного моря, по рву, сделали каменную стену и намереваются, соединившись с польским королем, идти на черкасские и русские города; что хан с ордой, полками и изменниками черкасами вместе с тем пройдет и в Запорожье. В Запорожье же совсем малолюдно: из ратных людей, бывших там, осталось только 200 человек, остальные все разбежались, да столько же запорожских казаков, а может быть, и меньше того – остальные все разошлись по городам. В случае же прихода врагов Запорожской Сечи и русского городка удержать будет нельзя: оставшиеся запорожцы или уйдут в днепровские займища, или сдадутся. Ратные же московские люди, покрав у запорожских казаков да у своей же братии лошадей, ушли из Сечи в Белгород. Бежали же они не от голода и нужды, а от страха, узнав, что поляки, татары и черкасы идут на Запорожье. В заключение Косагов просил князя Ромодановского выслать к нему в Сечь всех беглецов, чтоб Запорожье, вследствие своего малолюдства, не отступило из подданства великого государя и чтоб не пропали остальные ратные люди великого государя, казна, порох и всякие запасы[483]
. Донося об этом же самом царю, Косагов писал, что князь Григорий Ромодановский не велел высылать к нему беглецов московской рати и что между запорожскими казаками являются многие «шатости». Тут же вместе с этим он сообщал, что 20 ноября в Сечь из Крыма пришли новые выходцы из плена и рассказывали, что у села Бустурчея у крымского хана с мурзами была рада; после рады хан распустил орду по домам, но на десятый день приказал являться к Перекопу с запасами и с лошадьми. Из Перекопа он намеревался идти в заднепровские города к полякам; сойдясь с поляками и черкасами, предполагал отправиться на черкасские города великого государя. Хан уже послал пушки с татарами в городок Аслам, раньше своего прихода. Заднепровские черкасы также поднялись заодно с татарами: везде по запорожской дороге большое воровство, проезжих людей грабят и убивают. К этому бедствию присоединился еще недостаток в съестных припасах: в Запорожье осмачка ржаной муки продавалась по 5 рублей, а пшена и вовсе добыть было нельзя. Люди, посланные в город Ахтырку за покупкой хлеба, не могли его доставить потому, что не на чем было привезти. Теперь московские люди стали бежать из Запорожья еще и от голода[484].Но все же и при всем этом положение Ивана Серко и Григория Косагова в Сечи не было так опасно до тех пор, пока Павел Тетеря не присылал в Сечь своих «прелестных» писем к запорожским казакам. Тетеря был убежденный в своих политических воззрениях человек: он страдал душой и сердцем за свою родину и искал способа поставить ее на путь самостоятельной и независимой жизни. Но его взгляды были полярно противоположны взглядам запорожских казаков и всей массе населения малороссийских городов. Запорожцы видели залог для свободы украинского народа в русском православном царе, гетман Тетеря видел его в польском католическом короле. Он приводил в своем письме к запорожцам исторические традиции о связи их с Польшей, ставил на вид ненадежность союза с Москвой, опасность от крымского хана и, наконец, свою бескорыстную преданность запорожским казакам. Уже вскоре после возвращения запорожцев из-под Перекопа Павел Тетеря отправил в Запорожье своих посланцев с «прелестными» письмами, в которых старался склонить «молодцов» на сторону Польши: «Польский король Ян-Казимир, желая отобрать у московского царя сегобочную Украину и спасовать гетмана Брюховецкого, решил постановить для обеих малороссийских сторон одного гетмана Павла Тетерю»[485]
.Один из таких листов, писанный 18 ноября 1663 года из города Кременчуга, доставлен был в руки Григория Косагова, и список с него отправлен в Москву.