Читаем История зеркала полностью

Да, зеркала бесцветны, плоски, скучны, а ведь чувствительный человек ищет в жизни нечто редкостное, почти особенное, единственное в своем роде, ищет некую интимность, задушевность, и Эдгар По усматривает во множественности зеркал «ненавистное единообразие», свойственное демократически настроенному разуму или «духу демократизма», единообразие недавно обретенного богатства выскочек, наводнивших Америку, он усматривает в этой множественности зеркал «кипение» и «возбуждение посредственностей». «Комната, в которой имеется пять или шесть зеркал, размещенных кое-как, безо всякого смысла и разбора, с точки зрения художественного вкуса представляет собой комнату, лишенную всякой формы. Если же к этому ее недостатку мы прибавим еще и потрясение, ощущаемое от отблесков и отсвечиваний, производимых зеркалами, то мы получим настоящий хаос, в коем перемешаны пренеприятнейшие эффекты от несогласованных воздействий этих зеркал». Отражения рассеивают внимание вместо того, чтобы его сконцентрировать. Одного-единственного зеркала (Готье и Малларме любят лишь один вид зеркал, а именно венецианские зеркала) вполне достаточно для того, чтобы создать прекрасное внутреннее убранство жилища, которое будет «разгонять страхи и тоску» или будет держать их на почтительном расстоянии от проживающего в доме человека. Кстати, совсем не обязательно видеть себя повсюду и всегда, ибо «денди может десять часов заниматься своим туалетом, но когда он его закончит, он о нем забудет»47, забудет ради того, чтобы заняться созерцанием своего внутреннего мира.

Рожденный на сцене светского общества и перешедший в среду литературной жизни, денди проявил себя как человек, предназначением коего является борьба со скукой и с лицемерием нравов, царящих в обществе. Его величие основано, оно зиждется и строится на пристальном взгляде, который ничто не может отвлечь от созерцания самого себя, на этой насмешке видимости над всем и вся, что в конце века превратится в декадентскую, пустую, лишенную смысла игру48. Зеркало — это средоточие эфемерности и мгновенного, молниеносного действия; оно благоприятствует искусственности и иллюзии, т. е. обману, и оно отрывает субъекта от действительности до такой степени, что тот начинает отвергать и отрицать саму жизнь.

Бодлер, усматривая в дендизме свойство или качество типично мужское, все же вынужден был признать, что мадам Бовари возвысилась до сего высокого звания. Эмма, мечтая о Париже, воображает, что столица похожа на прекрасную гостиную, украшенную зеркалами, гостиную, в которой прохаживаются послы. Она беспрестанно прерывает свои действия и движения, чтобы посмотреться в зеркало; в этом зеркале она, как ей кажется, видит свою душу, видит видимость глубины, которая ее восхищает и берет в плен. Отражение укрепляет ее в вере в способности убежать от серой, посредственной реальности, она бросает ей ужасный вызов, принуждая вопреки всему сохранять видимость фиктивного «Я», более красивого, чем реальность. Именно этот мираж отражения увлекает ее в двойную жизнь, в которой всякое нарушение буржуазной морали делает ее еще немного более похожей на ее изображение, пока в конце концов она не оказывается словно прикована или пригвождена к пустому зеркалу; расставшись с реальной жизнью, совершив из нее побег, Эмма любит себя только в смерти! Между Эммой и реальностью Флобер-Бовари помещает отбрасываемую отблеском призму из зеркального стекла. «Знаешь, чем я был занят позавчера во второй половине дня? Я посвятил это время разглядыванию сельских пейзажей через цветные стеклышки. Мне это было нужно для написания страницы моей Бовари»49.

Зеркало и трансфер

Осознание сути отражения, отражение как изображение сознания… — все это тесно взаимосвязано; образ зеркала не перестает быть иллюзией, обманом, но однако же и иллюзия все же не всегда бывает лживой, она даже может стать неким полезным фактором в психической реальности. Зеркало — это то место, где совершается трансфер, т. е. перенос, перенесение в том смысле, в котором это явление трактуется в психологии; зеркало — это потенциальное пространство, где субъект «переодевается» и вступает в определенные связи со своими фантазиями; условный характер зеркала отвергает наличие суровых и непреодолимых различий, которые существуют между реальностью и миром воображаемым, и потому позволяет субъекту проявлять умение вести более тонкую и изощренную полемику с самим собой и миром, а также позволяет трактовать понятие субъекта более диалектически.

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги

Косьбы и судьбы
Косьбы и судьбы

Простые житейские положения достаточно парадоксальны, чтобы запустить философский выбор. Как учебный (!) пример предлагается расследовать философскую проблему, перед которой пасовали последние сто пятьдесят лет все интеллектуалы мира – обнаружить и решить загадку Льва Толстого. Читатель убеждается, что правильно расположенное сознание не только даёт единственно верный ответ, но и открывает сундуки самого злободневного смысла, возможности чего он и не подозревал. Читатель сам должен решить – убеждают ли его представленные факты и ход доказательства. Как отличить действительную закономерность от подтасовки даже верных фактов? Ключ прилагается.Автор хочет напомнить, что мудрость не имеет никакого отношения к формальному образованию, но стремится к просвещению. Даже опыт значим только количеством жизненных задач, которые берётся решать самостоятельно любой человек, а, значит, даже возраст уступит пытливости.Отдельно – поклонникам детектива: «Запутанная история?», – да! «Врёт, как свидетель?», – да! Если учитывать, что свидетель излагает события исключительно в меру своего понимания и дело сыщика увидеть за его словами объективные факты. Очные ставки? – неоднократно! Полагаете, что дело не закрыто? Тогда, документы, – на стол! Свидетелей – в зал суда! Досужие личные мнения не принимаются.

Ст. Кущёв

Культурология
60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное