Читаем История зеркала полностью

В Версале стены имеют глаза, а галереи, сплошь увешанные и заставленные зеркалами, навязывают весьма опасную сквозную видимость, т. е. возможность вести наблюдение за всем и вся.

Сен-Симон говорит о дворе как о скопище соглядатаев, жадно следивших друг за другом и выведывавших тайны друг друга, соглядатаев, которые сами постоянно пребывали под наблюдением других таких же соглядатаев, и он описывает один случай, как сыграл со своим спутником весьма забавную шутку, когда заметил во время прогулки по малой галерее, что его спутник отражается в одном из зеркал и что как раз по отражению и можно судить, что тот, опустив глаза, подсмеивается над собеседником1. Разумеется, подобное поведение просто так ему не сошло с рук… Зеркало ничто не оставляет в тени, и его нескромная ясность и прозрачность в каком-то смысле служат заменой любопытному взгляду: тот, кто желает кого-то застигнуть врасплох, сам оказывается в таком положении, подобно «политому поливальщику», как называем мы того, кто становится жертвой собственных махинаций; в присутствии зеркала никто не может чувствовать себя в безопасности, ибо все как бы выставлены на всеобщее обозрение со всех точек и под всеми углами зрения.

Расточая похвалы в адрес зеркала и без счета множа количество «зеркальных кабинетов», эпоха классицизма словно хотела воспеть эру царствования ясности и света, приветствовать пришествие нового мира, сияющего и отшлифованного до гладкости во всех смыслах, мира, из которого будут удалены тени и различия. Зеркало подменяет реальность ее точной (симметричной) копией, ведь зеркало — это целое театральное действо, в котором свои роли исполняют отражения и всяческие хитрые уловки и ухищрения, это театр иллюзии и искусственности, и именно этому двойственному предмету, приобщенному к современной цивилизации. Старый режим доверил быть выразителем и распространителем созидавшего себя «Я», совершавшего сей процесс как под присмотром ока Господа, так и под взорами других членов общества.

Прежде чем вдохновить мыслителей на ход рассуждений, использующих метод интроспекции, т. е. метод самонаблюдения и самоанализа, зеркало служило для ухода за внешностью, для наведения пусть иллюзорной, т. е. видимой и ложной, красоты, было инструментом адаптации к обществу и орудием установления в этом обществе определенной гармонии. В зеркало не смотрятся, нет, это зеркало всматривается в вас, это зеркало диктует свои законы и служит нормативным орудием, в котором, так сказать, «измеряются» соответствия приличиям и светскому своду правил поведения. Сознание самого себя совпадает прежде всего с осознанием своего отражения, т. е. с осознанием своего изображения и своей видимости, т. е. своей способности быть видимым. «Меня видят, значит, я существую». Осознание собственной личности проходит через стадию осознания собственной «кажимости», собственной видимости, через стадию осознания своей роли, через согласие с ней и ее одобрение, и является условием подступа к осознанию статуса субъекта.

В то же время наблюдаемая симметрия служит основанием для того, чтобы питать надежду на инверсную, т. е. обратную, взаимную прозрачность и ясность. Многократно умноженное, увеличенное в размерах, изливающее во все стороны свет, зеркало превращает жизнь в театральный спектакль, в зрелище, общество же превращается в некое подобие витрины из хрустального стекла, в которой каждый может увидеть других и себя, а также может быть увиден, а потому пытается стать точной копией идеального образца, образца придворного. «Надо быть действительно честным и порядочным человеком, чтобы постоянно желать рисковать и выставлять себя под взорами людей честных и порядочных»2 (Ларошфуко, максима № 206).

Подобное хвастовство, которого требует Ларошфуко, настоятельно требует транспарентности, т. е. прозрачности и ясности, и идет рука об руку с интегрированием человека в социальную жизнь.

Идеал честности и порядочности базируется на имитации и сходстве; именно на этой основе мыслитель надеется установить полнейшее согласие между людьми, подменив себялюбие и личный интерес безличным изображением благопристойности и приличий. Зеркальная галерея, где из-за льющихся из люстр потоков света и из-за обилия отражавших друг друга зеркал «тени едва находили себе место, где можно было бы спрятаться»3, символизирует этот парадокс общества, где каждый все видит и выставлен на всеобщее обозрение, общества, которое ловит любой взгляд и оборачивает его на себя, во имя идеала ясности и способности жить в обществе и обществом.

1. ЗЕРКАЛО И СОБЛЮДЕНИЕ ПРИЛИЧИЙ

От зеркала духовного к зеркалу светскому

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги

Косьбы и судьбы
Косьбы и судьбы

Простые житейские положения достаточно парадоксальны, чтобы запустить философский выбор. Как учебный (!) пример предлагается расследовать философскую проблему, перед которой пасовали последние сто пятьдесят лет все интеллектуалы мира – обнаружить и решить загадку Льва Толстого. Читатель убеждается, что правильно расположенное сознание не только даёт единственно верный ответ, но и открывает сундуки самого злободневного смысла, возможности чего он и не подозревал. Читатель сам должен решить – убеждают ли его представленные факты и ход доказательства. Как отличить действительную закономерность от подтасовки даже верных фактов? Ключ прилагается.Автор хочет напомнить, что мудрость не имеет никакого отношения к формальному образованию, но стремится к просвещению. Даже опыт значим только количеством жизненных задач, которые берётся решать самостоятельно любой человек, а, значит, даже возраст уступит пытливости.Отдельно – поклонникам детектива: «Запутанная история?», – да! «Врёт, как свидетель?», – да! Если учитывать, что свидетель излагает события исключительно в меру своего понимания и дело сыщика увидеть за его словами объективные факты. Очные ставки? – неоднократно! Полагаете, что дело не закрыто? Тогда, документы, – на стол! Свидетелей – в зал суда! Досужие личные мнения не принимаются.

Ст. Кущёв

Культурология
60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное