История зеркала

Кеплер же смело, даже дерзко отказался от системы воззрений, унаследованной от Средневековья и претерпевшей чрезвычайно незначительные изменения под воздействием опытов, произведенных Джакомо делла Порта; надо сказать, что Джакомо делла Порта оборудовал так называемую камеру-обскуру, проводил в ней исследования различных явлений, связанных со зрением, со светом и темнотой, и утверждал, что предметы, пребывающие на свету, «вводятся в глаз сквозь дырочку зрачка», а если они находятся в темноте, то «поражают» хрусталик. Он объявил принцип преломления света нормальным способом зрения и видения и дал определение трем этапам или фазам зрения: прежде всего он выделил «оптическую фазу», во время которой образ или изображение запечатлевается на сетчатке, проникая сквозь «диафрагму» зрачка, затем выделил фазу передачи нервного импульса по зрительному нерву к мозгу, и наконец выделил особую «умственную» фазу, в ходе коей «душа распознает объект». При таком подходе сходство микрокосмоса и макрокосмоса, сходство осязаемого объекта для сенситивного глаза перестает быть необходимым и уступает место роли субъекта.

Декарт продолжил дело Кеплера, сделав эпистемологические или гносеологические (т. е. имеющие отношение к теории познания) выводы из совершившейся в оптике революции. Отныне признавалось, что внешний мир «получает» свою понятность от того, кто его чувствует и воспринимает. Мерло-Понти пишет, что последователь идей картезианства не видит себя в зеркале: «Его изображение в зеркале представляется ему всего лишь отражением механики вещей и явлений; если он себя в нем и узнает, если он находит между собой и своим отражением сходство, то происходит это только потому, что его мысль создает эту связь»⁴³. Сходство, как полагали теперь мыслители, заключалось не в связи двух предметов или объектов, а коренилось в сознании человека, распознававшего определенную связь между ними и произносившего свое суждение о наличии таковой связи. Одновременно отражение утрачивало всю свою магическую силу, которой оно якобы обладало. Оно более не снимало покровов с некой «иконической», т. е. «портретной», реальности, точно так же, как оно более не отождествлялось с некой действительностью, которую оно якобы обнаруживало и выявляло; оно более не содержало в себе никакой тайны, не скрывало ее, ибо тайна сия, как теперь полагали, скрывалась в душе человека, чувствовавшего и воспринимавшего сходство предметов и осмысливавшего это сходство.

Декарт, подобно Кеплеру, еще ничего не знал о понятии «виртуального образа», или «виртуального изображения», представляющего собой мнимое (фиктивное) продолжение световых лучей, получаемых глазом, и отличающегося от реального изображения. Он довольствовался тем, что делал различие между понятием «pictura», под которым подразумевал отражение на сетчатке глаза, и понятием «imago», под которым подразумевал «самостоятельное», т. е. лишенное какого-либо материального «основания» изображение, которое человек видит в зеркале; можно сказать, что это понятие было «наследником» понятий, существовавших в Средние века.

Вопросы, с которыми обращался к зеркалу человек и которые он задавал себе по поводу зеркала, на протяжении веков претерпевали изменения. От «статуса», придаваемого отражению, от того, воспринималось ли оно в качестве образа, знака, символа или мимесиса, т. е. явления, имеющего отношение к подражанию, к имитации, — от всего этого зависел способ познания мира. Поле субъективности, включавшее в себя сферу знания и сферу осознания самого себя, медленно отделялось от линии религиозного мировоззрения, служившего основой этой субъективности и устанавливавшего для нее некие границы; в то же время познание и освоение таких явлений, как отражение и перспектива, придали человеку новую силу, даровали ему новую способность манипулировать со своим изображением, оказывать на него влияние, искажать его, невзирая на божественное сходство и подобие, «служившие ему порукой».

Три столетия спустя и почти таким же образом первые опыты в фотографии во Франции будут выглядеть в глазах некоторых господ чем-то вроде святотатства, потому что фотография, воспроизводя и фиксируя изображение, как бы отказывается от того, чтобы «схватывать» или «улавливать» сходство с единственным образцом. «Претендовать на то, чтобы зафиксировать мимолетные, недолговечные изображения, появляющиеся в зеркале, не только невозможно, как это было доказано работами немецких ученых, но и кощунственно, ибо в самих подобных намерениях кроется богохульная идея. Человек был создан по образу и подобию Божию, и этот образ и это подобие не могут быть зафиксированы никакой машиной, созданной человеком»⁴⁴. Старые предубеждения, осуждавшие мимесис и иллюзорную видимость, вновь ожили, разбуженные замечательными успехами в развитии техники передачи и фиксации изображения⁴⁵.

Глава II

ТРИУМФ МИМИКРИИ ИЛИ ИМИТАЦИИ