После умывания прозвенел колокол, они стали на колени, и я сделал то же. Это был «Анжелюс». Поставили прибор на маленький столик и спросили меня, какое я пью вино; я ответил Кьянти. Принесли газету и два серебряных подсвечника, а затем вышли. Через час был подан постный обед, очень вкусный, и, прежде чем я отправился спать, меня спросили, свой шоколад я хочу пить перед или после мессы. Я ответил, что перед, гадая про себя о смысле этого вопроса. Я ложусь, мне приносят ночник с отражателем и выходят. Я лежу в постели, подобную которой видел только во Франции. Все было предусмотрено на случай бессонницы, но я не испытывал в этом нужды. Я проспал около десяти часов. Ощущая на себе такую заботу, я уверился, что нахожусь не в общежитии, но смел ли предположить, что нахожусь в приюте? На следующее утро, после шоколада, — манерный парикмахер, который говорит, не дожидаясь вопросов. Полагая, что я не желаю оставлять бороду, он предлагает подправить мой пушок кончиками ножниц, после чего, по его словам, я стану выглядеть еще моложе.
— Кто вам сказал, что я хочу скрыть свой возраст?
— Это очень просто, потому что, если бы монсиньор не думал об этом, он бы не брился еще долгое время. Здесь графиня Марколини. Монсиньор ее знает? Я должен пойти ее причесать в полдень.
Видя, что я не заинтересовался графиней, болтун продолжил:
— Монсеньор в первый раз поселился здесь? Во всех странах нашего Господа нет более прекрасного приюта.
— Я тоже так полагаю и я воздам о нем хвалы Его Святейшеству.
— О! Он это прекрасно знает! Он сам здесь бывал до возведения на престол. Если монсеньор Караффа с вами незнаком, он вам не представится.
Вот почему парикмахеры полезны иностранцам по всей Европе; но не следует их расспрашивать, ибо тогда они смешивают истину с ложью, и вместо того, чтобы рассказывать, сами выспрашивают. Полагая себя обязанным сделать визит монсеньору Караффа, я попросил себя к нему проводить. Он принял меня очень хорошо, и после того, как показал мне свою библиотеку, дал мне в качестве чичероне одного из своих аббатов, который был моего возраста, и которого я нашел исполненным разума. Он мне все показал. Этот аббат, если он еще жив, в настоящее время каноник Св. Иоанна Латеранского. Спустя двадцать восемь лет он оказался мне полезен в Риме.
На следующий день я причастился в памятном месте, где Дева Мария родила нашего Создателя. [59]
.Я посвятил третий день тому, чтобы повидать все сокровища этого замечательного святилища. На следующий день рано утром я ушел, потратив только три паоли [60]
в парикмахерской.На полпути к Мачеррато я догнал фра Стеффано, шедшего очень медленно. Обрадовавшись мне, он рассказал, что оставил Анкону через два часа после меня, делал всего по три мили в день, и очень рад провести два месяца в этом путешествии, которое можно было бы проделать пешком за восемь дней. Я хочу, сказал он, прибыть в Рим свежим и здоровым, ничто меня не тревожит, и если вы в настроении так путешествовать, пойдемте со мной. Для святого Франциска не будет обременительно содержать нас обоих.
Этот лентяй был человек лет тридцати, рыжеволосый, комплекции очень мощной, настоящий крестьянин, который стал монахом, чтобы жить, не утомляя своего тела. Я ответил ему, что тороплюсь и не могу быть его компаньоном. Он сказал, что шагал бы в этот день вдвое быстрее, если бы я согласился взять его плащ, который очень тяжел. Я захотел попробовать, и он взял мой редингот. Мы стали как два комических персонажа, вызывавших смех у всех прохожих. Его плащ действительно весил как поклажа мула. В нем было двенадцать карманов, все полные, кроме того, большой задний карман, который он называл batticulo [61]
, в котором одном содержалось вдвое больше того, что могло поместиться во всех остальных: хлеб, вино, мясо, приготовленное, сырое и соленое, куры, яйца, сыры, ветчина, колбасы; этого было достаточно, чтобы кормить нас в течение двух недель. Я рассказал ему, как обо мне заботились в Лоретто, и он ответил, что если бы я у попросил монсиньора Караффа записку во все приюты в Риме, я бы нашел почти везде такой же прием. Во всех этих приютах, по его словам, относятся с предубеждением к святому Франциску, они не принимают нищенствующих монахов, но нам это безразлично, потому что приюты слишком далеко находятся друг от друга. Мы предпочитаем дома преданных ордену, которые можно найти на протяжении часа пути.— Почему бы вам не останавливаться в ваших монастырях?
— Я не дурак. Во-первых, у меня как у беглого нет свидетельства в письменной форме, которое они всегда спрашивают; меня бы даже могли посадить в тюрьму, как проклятого жулика. Во-вторых, в наших монастырях не так хорошо, как у наших благодетелей.
— Как и почему вы беглец?