Я направился в Майнц, где сел на большой корабль, на который погрузил свою коляску. Я прибыл в Кельн к концу июля, доставив себе истинное удовольствие снова увидеть прекрасную и очаровательную жену бургомистра, которая возненавидела генерала Кеттлера и которая осчастливила меня семь лет назад, во все время моего пребывания в этом городе; но это было не единственное основание сделать остановку в этом неприятном городишке. Я прочитал в Дрездене в газете Кельна, что «сьерр Казанова, снова появившийся в Варшаве после двухмесячного отсутствия, получил приказ уехать, поскольку король получил несколько историй, которые заставили его защитить свой двор от этого авантюриста». Эта статья, которую я не смог переварить, заставила меня сделать визит Жаке, автору этой газеты. Время пришло.
Я наскоро пообедал и пошел с визитом к бургомистру ХХ; я нашел его за столом в семье возле своей прекрасной Мими. Приема, который мне был оказан, можно только желать. Моя история их занимала добрых два часа. Пришли дамы, Мими ХХ должна была уйти, меня пригласили обедать на завтра.
Это женщина показалась мне еще более прекрасной, чем семь лет назад; я вообразил себе возобновление прежних удовольствий и, проведя беспокойную ночь, полную воображаемых приключений, я оделся в придворный костюм и отправился к бургомистру пораньше, чтобы улучить момент поговорить с его супругой. Я застал ее одну; я начал с неких движений, она нежно противилась, но выражение ее лица меня подморозило. Она сказала мне в немногих словах, что время, превосходный врач, излечило ее сердце от болезни, которая мешала нежность со слишком большой горечью, и что теперь она не хочет больше возобновления пережитого.
– Как? Исповедальня…
– Исповедальня должна нам отныне служить лишь для выражений раскаяния в наших прошлых ошибках.
– Боже сохрани меня от раскаяния и от угрызений, источником которых является лишь предрассудок. Я уезжаю завтра.
– Я не говорю вам уезжать.
– Если я не могу надеяться, я не должен оставаться. Могу ли я надеяться?
– Нет, абсолютно нет.
За столом она была между тем очаровательна; но я был настолько обескуражен, что меня сочли угрюмым. Женщины всегда могли либо пробудить, либо пригасить мой интеллект. На следующий день в семь часов я сел в мою коляску и, оказавшись за постом, который вывел меня на дорогу в Экс-Ла-Шапель, вышел, сказав почтальону меня ждать. Я пошел к Жаке, вооруженный пистолетом и тростью, не имея другого намерения, кроме как его поколотить. Я пришел к нему, служанка показала мне комнату, где газетчик Жаке работал в одиночку над своей газетой; она была на первом этаже, и дверь, из-за сильной жары, была открыта. Я вхожу, и он спрашивает, кто там, не глядя и не прекращая писать. Я подхожу к нему, и он, посмотрев на меня, спрашивает, чего я хочу. Это был человек, с которым я мог бы драться, у меня не должно было быть никакой щепетильности относительно того, чтобы его побить.
– Я, бесчестный газетчик, тот самый Казанова, авантюрист, чье имя ты оклеветал в своей газете четырнадцать месяцев назад.
Сказав это, я достаю рукой, освобожденной от перевязи, пистолет и поднимаю свою трость, но несчастный, упав сразу вниз и став на колени, стал молить меня о пощаде, предлагая отдать мне оригинальное письмо из Варшавы, где я мог бы прочесть имя персоны, которая описала ему факт в тех же выражениях.
– Где это письмо?
– Сейчас, минуточку.
Я отхожу, чтобы дать ему пройти, и иду закрыть дверь на задвижку. Он начинает искать, дрожа, как лист, требуемое письмо в письмах из Варшавы, которые, вместо того, чтобы быть расположенными в порядке даты, лежат кое-как. Я показываю ему дату в его мерзкой газетенке, но бесполезно. По истечении часа, дрожа, заикаясь, он снова бросается на колени и говорит, чтобы я делал с ним все, что хочу. Я даю ему удар ногой в живот, убираю в карман пистолет и говорю ему идти со мной. Он идет за мной без возражений и даже без шляпы, которую я не позволяю ему пойти поискать, и провожает меня вплоть до моей почтовой коляски, где видит, что я сажусь в нее, и благодарит бога за то, что гроза миновала.
Я прибыл вечером в Экс-ла-Шапель, где нашел княгиню Любомирскую-Стражникову, Пишаржа Ржевуского, генерала Роникера, Томатиса и его жену и знакомых англичан.
Глава XI
Мое пребывание в Спа. Удар кулаком. Удар шпагой. Крозэн. Шарлота, ее роды и ее смерть. Королевский указ заставляет меня покинуть Париж в двадцать четыре часа.