История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

Начиная мало помалу понимать нацию, среди которой я собирался жить, я прибыл в Гвадалахару, в Алькалу и в Мадрид. Гвадалахара и Алькала! Что за слова, эти имена, в которых слышится только гласная «А»? Это как язык мавров, для которых Испания была родиной в течение нескольких веков, оставив там большое количество слов. Все знают, что арабский язык насыщен звуком «А». Ученые резонеры отсюда делают неопровержимый вывод, что арабский должен быть самым древним из языков, поскольку «А» – самая легко произносимая из всех гласных, потому что она самая естественная. Не следует поэтому рассматривать как варварские в прекрасном испанском языке произношения, где не встречается других гласных: ала, ашала, Аранда, Альмада, Акара, бакала, Агапа, Аграда, Агракарамба, Алава, Аламата, Альбадара, Алькантара, Алькарац, Алькавала и тысяча других, которые создают эффект отнесения кастильского языка к самому богатому из всех языков, богатству, которое, как читатель хорошо понимает, может состоять только в наличии синонимов, потому что если легко вообразить слова, то трудно найти новые качества и невозможно создать новые вещи. Поскольку этого нет, испанский язык есть бесспорно один из самых прекрасных во вселенной, звонкий, энергичный, величавый, в котором произносятся слова ore rotundo [43] , приспособленный к гармонии самой изысканной поэзии и который стал бы равен итальянскому по отношению к музыке, если бы не было трех букв – все гортанные, которые портят в нем нежность, вопреки тому, что испанцы, которые, естественно, придерживаются противоположного мнения, могли бы сказать. Пусть говорят; quisquis amat ranam ranam putat esse Dianam [44] . Его тон, однако, для ушей непредубежденных кажется более императивным, чем все другие языки.

При входе в ворота Алькала меня осмотрели служащие, обратив внимание на книги, и были недовольны, найдя только «Илиаду» на греческом. Ее у меня попросили и принесли три дня спустя на улицу Креста в кафе, где я поселился, вопреки сеньору Андрэ, который хотел отвести меня в другое место. Некий мужчина дал мне этот адрес в Бордо. Церемония, которую мне устроили в воротах Алькала, меня весьма огорчила. Служащий попросил у меня понюшку табаку, я ее ему дал: это был тертый табак.

– Сеньор, этот табак запрещен в Испании. И говоря эти слова, он выбросил мой табак в грязь и вернул мне табакерку пустой.

Нигде нет столько строгостей относительно табака, как в Испании, где между тем контрабанда процветает более, чем в других местах. Шпионы табачных плантаций, странным образом поощряемые королем, повсюду внимательно стараются обнаружить тех, кто использует иностранный в своих табакерках, и когда они его обнаруживают, они очень дорого заставляют платить за эту дерзость. Это отсутствие лицензии разрешают только иностранным послам; король это знает и должен это терпеть; но он не терпит, когда этим пользуются в его присутствии. Что касается его, он сует в свой большой нос большую порцию своего испанского табака утром, вставая с постели, и больше не делает этого за весь день. Испанский табак превосходен, когда он чистый, но он редок. При моем приезде было невозможно найти хороший. Тот, что был при покойной королеве, был весь уже распродан, я был вынужден три или четыре недели оставаться без понюшки табаку, если только не делал визита к толстому принцу де ла Католика, который, в виде знака особого ко мне расположения, принимал меня после первого раза сидя на стульчаке, на котором он проводил все утро и куда помещался в течение дня, когда, оставаясь один, писал свои депеши. Испанцы, однако, предпочитают табак, молотый по-своему, как и многие из нас предпочитают испанский. Все, что нравится мужчине, – здесь запрещено. Способ исполнять свой долг для некоторых умов состоит в том, чтобы запрещать; но законодательство здесь ни в коей мере не философическое.