Поселился я неплохо, и мне не хватало только огня; холод здесь сухой и колючий, более, чем в Париже, несмотря на то, что Мадрид расположен на сороковом градусе широты. Причина в том, что Мадрид – самый высоко расположенный город Европы. Те, кто прибывает туда из какого-нибудь приморского города, незаметно поднимаются на высоту, полагаю в тысячу туазов. Город, кроме того, окружен вдали горами, а вблизи – холмами, что приводит к тому, что здесь бывают пронзительные ветры. Воздух Мадрида плох для всех иностранцев, потому что чист и тонок; он хорош только для испанцев, которые все худы, щуплы, зябки до такой степени, что когда дует малейший ветерок, даже в августе, они ходят, закутанные до глаз в широкие полотняные накидки. Умы мужчин в этой стране ограничены бесконечным числом предрассудков, у женщин же, по большей части, достаточно свободны; и те и другие подвержены страстям и желаниям, таким же живым, как воздух, которым они дышат. Они все враждебно относятся к иностранцам и неспособны говорить с ними здраво и дружелюбно, потому что их неприязнь проистекает из врожденной злобности; добавьте к этой злобности неприязнь, которая, очевидно, исходит из того, что иностранец – не испанец! Женщины, которые понимают несправедливость этой ненависти и неприязни, вознаграждают нас своей любовью, но с великой осмотрительностью, потому что испанец, ревнивый по натуре, желает быть таким и по здравому рассуждению. Он связывает понятие чести с малейшим уклонением женщины, которая ему принадлежит; так он маскирует низость души вуалью респектабельности, которой окутывает святыни чести и религии. До крайности суеверный, он неисправим, потому что не знает жизни. Галантность в этой стране может проявляться только тайно, потому что она тяготеет к радостям, которые все не на поверхности, и которые, впрочем, все запрещены. Отсюда секреты, интриги и страдания души, которая разрывается между долгом, налагаемым религией, и страстями, которые с ним борются. Мужчины в этой стране скорее некрасивы, чем красивы; но женщины очень хороши, сгорают от желаний и всегда готовы протянуть руку навстречу попытке, стараясь обмануть тех, кто их окружает, стараясь выследить измену. Храбрый любовник, готовый смело выступить и бросить вызов риску, – вот кого они предпочитают всем прочим, застенчивым, уважительным и осторожным. Они хотели бы удержать его с помощью искусства кокетства, но в глубине души этим пренебрегают. На прогулках, в церкви и на спектаклях они говорят глазами, с кем хотят, владея в совершенстве этим языком соблазнения; мужчина, услышав его, улучив момент и получив предпочтение, уверен, что будет счастлив; он не должен ожидать ни малейшего сопротивления; если он упустит момент и не воспользуется им, другого ему не представится.
Поскольку мне была нужна достаточно теплая комната, а от жаровни мне было плохо, вытяжной трубы же там не было, я попросил печку; с большими трудностями я нашел умельца, который под моим руководством соорудил такую из жести, с длинной трубой, выходящей в одно из моих окон, чтобы не пришлось делать другую, еще более длинную, выходящую на крышу дома. Искусник, гордый своим достижением, заставил меня весьма дорого оплатить свой шедевр. В первые дни, пока моя печка не была готова, меня научили, куда мне пойти погреться часок до полудня и оставаться там до времени обеда; это была площадь, называемая Ворота Солнца; это не были ворота, но место так называлось, потому что там благотворная звезда, не жалея своих богатств, рассылала тепло своих лучей на всех тех, кто выходил там прогуляться, чтобы согреться, и насладиться таким образом их действием. Там я видел большое число бомонда, в виде мужчин, прогуливающихся либо в одиночку, быстрым шагом, либо медленно, болтающих с друзьями; но такой очаг не был в моем вкусе. Нуждаясь в слуге, который говорил бы по-французски, мне пришлось преодолеть трудности, пока я, наконец, не нашел одного, но очень задорого, потому что это был тот, кого в Мадриде называют паж; я не мог ни заставить его подниматься сзади моей коляски, ни носить за мной какие-то пакеты, ни светить мне ночью с фонарем или факелом в руке. Это был мужчина тридцати лет, с физиономией, какой не найти уродливей. В качестве пажа он такой был более удобен в своем деле, чем если бы был красив, потому что не вызывал у мужей тех дам, которым служил, страха, что они в него влюбятся. Женщина определенного уровня не смеет в Мадриде выехать в коляске, если не сопровождается так называемым пажом, который помещается перед ней и нужен только для того, чтобы быть при ней шпионом. Такого плута труднее совратить, чем дуэнью, тирана по своему положению для девицы, которую она охраняет. Именно такого негодяя я и вынужден был взять на службу, из-за трудности найти кого-либо другого.