На посту, расположенном недалеко от Мадрида, у меня спросили мой паспорт, я его даю и слезаю, чтобы размяться. Я вижу начальника из бюро, недовольного иностранным священником, который хочет ехать вперед, направляясь в Мадрид, и у которого нет паспорта для въезда в столицу. Он показывает тот, с которым он был в Бильбао, и начальника бюро это не удовлетворяет. Этот священник был сицилиец, его всячески изводили; он меня заинтересовал, я спросил у него, почему он допустил такую оплошность, и он ответил, что не думал, что необходим паспорт, чтобы путешествовать по Испании, если он уже здесь.
– Я хочу ехать в Мадрид, – говорит он мне, – где надеюсь попасть к гранду в качестве исповедника. У меня есть письмо от него.
– Покажите ваше письмо, и наверняка вас пропустят.
– Вы правы.
Он достает из портфеля письмо, которое не запечатано, он показывает его начальнику, который его разворачивает, смотрит подпись и издает крик, читая имя Скилласа.
– Как? Месье аббат, вы направляетесь в Мадрид, рекомендованные Скилласом, и вы смеете показывать письмо?
Служащие, сбиры, что там находятся, услышав, что аббат имеет только рекомендацию этого министра, который является объектом ненависти всей нации, и которого побили бы камнями, если бы король не дал ему ускользнуть, поднимают свои дубинки и начинают колотить несчастного аббата, который совершенно не ожидал столь грустного эффекта рекомендательного письма человека, на которого он возлагал надежды устроить свою судьбу.
Этот г-н де Скиллас был отправлен королем послом в Венецию, где умер очень старым. Этот человек был создан, чтобы быть ненавидимым всеми подданными короля, у которого он захотел быть министром финансов, поскольку, желая увеличить доходы, он был безжалостен в извлечении налогов.
Дверь комнаты, которую мне дал хозяин гостиницы, имела засов снаружи и ничего, чтобы я смог запереться изнутри, когда я пошел спать; дверь открывалась и закрывалась только с помощью защелки. Я не сказал ничего в первую и во вторую ночь, но на третью сказал своему возчику, что не намерен это терпеть. Он ответил мне, что я должен терпеть это в Испании, потому что Святая Инквизиция должна всегда иметь возможность увидеть, что могут делать иностранцы ночью в комнате, эти иностранцы не должны иметь возможность запираться.
– К чему ваша проклятая Инквизиция может испытывать любопытство?
– Ко всему. Увидеть, что вы едите скоромное в постный день. Видеть, что в комнате находится несколько персон обоего пола, спят ли женщины одни или с мужчинами, и знать, являются ли те, кто спит с мужчинами, их законными женами и чтобы иметь возможность отвести их в тюрьму, если брачные сертификаты не засвидетельствованы надлежащим образом. Святая Инквизиция, сеньор дон Хаиме, всегда на чеку в нашей стране для нашего вечного спасения.
Когда мы встречали священника, который нес святое причастие умирающему, сеньор Андреа останавливался и говорил мне непререкаемым тоном, чтобы я сошел с коляски и преклонил колени, даже в грязь, если она была; следовало подчиниться. Тогда возникло большое дело, связанное с религией, в Обеих Кастилиях, относящееся к штанам без поднимаемых отворотов. Отводили в тюрьму тех, кто их носил, и наказывали портных, но, несмотря на это, люди упорно продолжали сопротивляться, и священники и монахи напрасно надрывались на своих кафедрах в поношениях против этой непристойности. Ожидалась революция, которая заставила бы смеяться всю Европу; но, к счастью, дело закончилось без пролития крови. Был издан эдикт, который распечатали и развесили на дверях всех церквей. В нем было сказано, что позволено носить штаны, скроенные подобным образом, только палачу. Мода после этого пала, потому что никто не хотел ни быть принятым за палача, ни пользоваться такой привилегией.