– Мне очень нравится ваш способ выражаться, потому что я нахожу в нем много ума. Я чувствую даже, что готов доставить вам это варварское удовольствие, и с некоторым усилием чувствую себя также в состоянии в нем участвовать. Итак, я согласен, – продолжил я, – на новые правила нашей дуэли в таких рамках. Вы приходите с двумя пистолетами, которые заряжаете в моем присутствии, и я выбираю свой. Но если мы оба промахиваемся, мы бьемся до первой крови и не больше, если вас это удовлетворит, хотя я чувствую себя готовым драться до смерти. Вы явитесь за мной в три часа, и мы едем, либо мы окажемся под властью закона.
– Прекрасно. Вы любезный человек. Позвольте мне обнять вас. Слово чести, что вы не скажете никому ничего, так как иначе мы будем арестованы.
– Как же вы хотите, чтобы я подвергся этому риску, тем более, что я проделаю несколько лье пешком, чтобы заслужить честь, которую вы хотите мне оказать.
– Тем лучше. Слово сказано. Прощайте до трех часов.
Этот диалог верен, он всем известен уже в течение тридцати двух лет. Когда этот бравый наглец ушел, я сложил в пакет все бумаги, предназначенные королю, и послал за танцором Кампиони, которому полностью доверял.
– Вот пакет, – сказал я ему, – который вы вернете мне сегодня вечером, если я буду жив, и отнесете королю, если я умру. Вы можете догадываться, о чем идет речь, но запомните, что если вы заговорите, я буду опозорен, и, кроме того, я заявляю, что во всем мире вы не найдете врага более жестокого, чем я.
– Я вас услышал. Если я раскрою дело тем, кто, разумеется, ему помешают, скажут, что это вы сами меня к этому подтолкнули. Я хотел бы, чтобы вы вышли отсюда с честью. Единственный совет, что я осмеливаюсь вам дать, это не щадите вашего противника, даже если это окажется всеобщий повелитель. Ваше уважение к нему может стоить вам жизни.
– Я знаю это по собственному опыту.
Я заказал вкусный обед и послал ко двору за великолепным вином из Бургундии; Кампиони обедал со мной. Два молодых графа Мнишек вместе со швейцарцем Бертрандом, их наставником, пришли ко мне с визитом в то время, когда я был за столом, и были свидетелями моего хорошего аппетита и моей необычной веселости. В без четверти три я попросил всех меня оставить одного и подошел к окну, чтобы быть готовым спуститься, как только Подстольничий появится у моих дверей. Я увидел его издалека, приближающегося в берлине с шестеркой лошадей, с двумя конюшими верхами, которые вели на поводу двух лошадей под седлом, с двумя гусарами и двумя адъютантами. Четверо слуг помещались сзади коляски. Он остановился у моих дверей, я быстро сошел с моего четвертого этажа и увидел его в сопровождении лейтенант-генерала и охотника, сидящего на передке. Открыли портьеру, лейтенант уступил мне свое место, пересев на передок, рядом с охотником, с ногами на подножке коляски, я обернулся к своим слугам и сказал им не следовать за мной и оставаться дома, ожидая моих распоряжений. Подстольничий сказал, что они могли бы мне понадобиться; я ответил, что если мне повезет больше, чем ему, я их вызову, но, имея только этих двух несчастных, я предпочитаю оказаться в одиночку у него на руках, уверенный, что он окажет мне необходимую помощь. Он ответил, подавая мне руку в знак дружбы, что позаботится обо мне скорее, чем о себе самом. Я сел, и мы поехали. Он распорядился обо всем заранее, так как никто не произнес ни слова. Мой вопрос о том, куда мы направляемся, был бы сочтен странным. Это был один из тех моментов, когда человек должен сам оглядываться по сторонам. Подстольничий не разговаривал, я решил, что мне следует задать ему несколько вопросов без связи с происходящим.
– Рассчитываете ли вы, монсеньор, провести весну и лето в Варшаве?
– Вчера я на это рассчитывал; но может случиться, что вы мне помешаете.
– Я надеюсь, что не нарушу ни одного из ваших планов.
– Служили ли вы когда-либо военным?
– Да; но смею ли я спросить, почему В.М. задает этот вопрос? Потому что…
– Ничего, совсем ничего. Я спросил, просто для того, чтобы что-то сказать.
После получаса езды коляска остановилась у ворот прекрасного сада. Мы вышли и направились, в сопровождении всего двора месье, к беседке из зелени, которая не была еще зеленой этого 5 марта, и в глубине которой стоял каменный стол. Охотник положил на этот стол два пистолета длиной по полтора фута, достал из кармана кошелек с порохом, затем весы. Он раскрыл пистолеты, отвесил пороха, пули, зарядил их, закрыл до упора и сложил их крестом. Браницкий, самоуверенный, предложил мне выбирать. Лейтенант-генерал громко спросил у него, не дуэль ли это.
– Да.
– Вы не можете здесь драться; вы находитесь в Старостии.
– Это ничего не значит.
– Это много значит, я не должен быть этому свидетелем; Я состою в страже замка, вы меня удивили.
– Молчите. Я отвечаю за все, я должен сатисфакцию этому благородному человеку.
– Господин Казанова, вы не можете здесь драться.
– Почему же меня сюда отвезли? Я буду защищаться везде, даже в церкви.
– Обратитесь со своими соображениями к самому королю, и заверяю вас в его поддержке.