Читаем История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11 полностью

После двухчасовой прогулки, слыша колокола церкви, которые звонили во всю силу, и видя народ, сходящийся туда, Бетти сказала мне, что никогда не видела католической службы, и я был счастлив доставить ей это удовольствие. Это был праздничный день. Она присутствовала при большой мессе, со всей скромностью, делая все, что видела, как делают другие; никто не мог вообразить, что она англичанка. Она сказала мне, выходя, что наша служба создана для человека и для того, чтобы любить религию в гораздо большей степени, чем английская, и она нашла, что английские крестьяне ничего не стоят в сравнении с теми, что она только что видела, чей приличный вид ее поразил. Она спросила у меня, который час, и когда я сказал ей, не подумав, что удивлен, что у нее нет часов, она, покраснев, ответила, что граф у нее их попросил, чтобы оставить в закладе у хозяина, который дал ему лошадь. Я пожалел, что задал ей этот нескромный вопрос, потому что ее румянец явно был вызван неуместным стыдом. Бетти знала, что виновата, и не умела лгать. Мы выехали на трех лошадях ровно в десять часов, и легкий ветерок, смягчая жару, позволил приехать нам в полдень в Радикофани очень довольными. Хозяин, который одновременно был и начальником почты, сразу спросил меня, оплачиваю ли я три паоли, которые ему остался должен проехавший француз, который ел и пил, и у которого нечем было платить. Когда я сказал, что я все оплачу, я увидел, что он стал менее обеспокоен, но это было не все.

— Этот месье, — сказал он, — побил своей обнаженной шпагой трех почтальонов, из которых один, раненный в лицо, последовал за ним, и это ему дорого обойдется. Он их избил, потому что они хотели помешать ему уехать, не заплатив мне и не оплатив конюшне овес, который ела его лошадь.

— Вы неправы, решив применить к нему насилие, потому что у него не вид вора, и вы должны были бы без труда поверить, что я по прибытии вам заплачу.

— Вы ошибаетесь. Я не обязан был этому верить. Я сотню раз в моей жизни бывал обманут подобным образом. Если вы хотите обедать, ваш стол готов. Если бы ваш возчик приехал на четверть часа раньше, все бы сошло хорошо.

Я видел, что Бетти в отчаянии. Ее душа полностью отражалась на ее лице, и ее молчание рисовало ее с лучшей стороны. Далекий от мысли делать ей замечания по поводу этого беспорядка, я попытался развеселить ее разными легкими разговорами и убедил ее хорошо пообедать и повеселить душу превосходным мускатом, которого хозяин принес нам большой графин. Но я бы напрасно старался умерить ее тревогу, если бы не вызвал возчика, сказав, что хочу выехать сразу после обеда.

— Мы поедем только до Сантино, — ответил он, — и будем там через два часа. Подождем прохлады.

— Нет. Мужу мадам может понадобиться наша помощь. Этот раненный почтальон последовал за ним, и бог знает что может приключиться.

— Ладно. Тогда поедем.

Бетти посмотрела на меня с благодарностью, написанной на ее лице, и чтобы выразить ее, сделала вид, что у нее пробудился аппетит. Она уже поняла, что это способ выразить мне благодарность. Я вызвал наверх, пока мы обедали, одного из избитых почтальонов и попросил его рассказать, что было. Этот плут был фанфарон; он подтвердил, что получил удары шпагой плашмя, но хвастал, что запустил в него камнем, который должен был того разозлить; я дал ему паоли и пообещал ему цехин, если он пойдет в Сантино, чтобы свидетельствовать против своего товарища, и он согласился. Он начал тут же говорить в пользу графа, что вызвало смех у Бетти. Он сказал, что рана на лице была только царапина, которую, впрочем, он заслужил, потому что не должен был подставлять голову. Он заверил нас, чтобы утешить, что француз получил три или четыре удара камнем, что не утешило Бетти. Я увидел, что дело приобретает комический оттенок, и что оно окончится ничем. Почтальон, ставший адвокатом графа д'Этуаль, сразу ушел, и мы последовали за ним полчаса спустя.

Но Бетти осталась очень обеспокоенной, когда, прибыв в Сантино, мы узнали, что граф направился в Аквапенданте, что окровавленный почтальон последовал за ним, и что другой почтальон, наш адвокат, поехал также туда. Я напрасно убеждал Бетти, что нечего опасаться, что у графа есть голова на плечах и что он сможет защититься, тем более, что удары камнем, что он получил, показывали, что он только защищался; Бетти мне не отвечала и я видел, что она огорчена. Она, может быть, опасалась, что, если она будет вынуждена провести ночь со мной, я не захочу оплачивать ее расходы. Я думал, я высчитывал и я видел правду. Я спросил у Бетти, не хочет ли она, чтобы мы направились сразу в Аквапанданте. При этом вопросе ее лоб разгладился, она раскрыла руки и я обнял ее.

Ах, природа! Я не старался понять, из какого источника исходит поцелуй, который я получил; я поднялся, вызвал возчика, который уже поставил лошадей в конюшню, и сказал ему, что хочу сразу ехать в Аквапанданте. Он грубо ответил, что я волен взять почтовых, но что касается его, он не поедет.

— Очень хорошо. Быстро, закажи двух лошадей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное