История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

Эту девицу мне представил граф Медини, молодой ветреник, как и я, имевший такие же наклонности, но игрок, объявивший себя противником фортуны. Играли у Анчиллы, любовником которой он был, и он представил меня ей как жертву, не выпуская карт из руки. Ничего не зная, я оставался таким простаком вплоть до рокового момента, когда заметил явное плутовство с его стороны и сказал ему об этом, приставив пистолет к его груди. Анчилла убежала, он вернул мне мои деньги и предложил выйти с ним, чтобы помериться шпагами. Я согласился и пошел за ним, оставив свои пистолеты на столе. Мы вышли на prato d'elia valle , где при свете луны я имел счастье ранить его в плечо. Он должен был запросить пощады, не имея возможности поднять руку. Я пошел спать, но утром счел необходимым, последовав совету г-на де Брагадин, покинуть Падую и отправиться дожидаться его в Венеции. Этот граф Медини всю свою оставшуюся жизнь был моим врагом, и я должен буду рассказать о нем, когда мы с читателем доберемся до Неаполя.

Я провел весь остаток года в своих старых привычках, иногда довольным, а иногда недовольным фортуной. Ридотто[42] был открыт, и я проводил большую часть ночи играя и пускаясь в авантюры.

1747 г.

К концу января я получил письмо от юной графини А. С., которая уже больше не носила это имя. Она мне писала из одного из красивейших городов Италии, где она стала маркизой Х. Она просила меня не показывать виду, что мы знакомы, если случай приведет меня в этот город, где она живет счастливо с мужем, отдавшим ей свое сердце после того, как она согласилась принять его руку.

Я узнал от своего брата, что, едва вернувшись на родину, наша мать переехала в город, из которого она мне написала, к одному из своих родственников, где познакомилась с мужчиной, который должен был сделать ее счастливой. В следующем 1748 году я ее увижу. Помимо письма, которым она меня известила об этом, я был представлен ее мужу. Сладость мира предпочтительней очарования любви, но об этом не думают, когда влюблены. В это же время молодая венецианка, очень красивая, которую ее отец Рамон выставлял на обозрение публики, занимая в балетах, держала меня пятнадцать дней в своих оковах; я оставался бы в них и дольше, если бы Гименей их не разбил. М-м Сесилия Вальмарана, ее покровительница, нашла ей мужа ее профессии в лице французского танцора по имени Бине, который захотел называться Бинетти. Его жена не сочла себя обязанной из-за этого менять на французский свой венецианский характер, который проявлял свою силу во многих авантюрах, которые ее прославили. Она стала причиной большого числа моих приключений, о которых читателю будет обстоятельно изложено в своем месте. Эта Бинетти была отмечена от природы самым редким даром. Возраст никогда не проявлялся в ее лице, что женщин пугает более всего. Она казалась всегда юной для всех своих любовников и наиболее тонких знатоков возрастных изменений. Мужчины не задавали вопросов и были правы, не желая утомлять себя расспросами и вычислениями, чтобы убедиться, что они одурачены внешним видом; но женщины, стареющие на глазах, имели основание вздымать вопли против одной из них, которая не старела. Бинетти насмехалась всегда над этим родом злословия, идя своей дорогой и заводя любовников. Последний, кого она уморила в результате любовных усилий, был поляк Моссинский, которого судьба привела в Венецию восемь лет назад. Бинетти было тогда шестьдесят три.

Жизнь, которую я вел в Венеции, могла бы показаться мне счастливой, если бы я мог воздерживаться от игры, понтируя в бассетт. Там в ридотто держали талью только нобили без масок, одетые в патрицианские одежды, в больших париках, узаконенных в начале этого[43] века. Я играл и совершал большую ошибку, потому что не имел ни силы выйти из игры, когда фортуна была против меня, ни твердости играть по своим деньгам. Играть меня заставляло чувство жадности; я любил тратить деньги, но жалел их, если это были деньги не с игры. Мне казалось, что деньги, полученные в игре, ничего мне не стоят.

В конце того же января, нуждаясь в паре сотен цехинов, м-м Манзони предложила мне через другую даму бриллиант, стоивший пятьсот. Я решил отдать его в заклад в Тревизо, где город держал заведение «Мон-де Пьете», в котором давали под залог из расчета 5 %. Тревизо расположен в пятидесяти милях от Венеции. Это прекрасное заведение не пользуется успехом в Венеции, так как евреи чинят ему препятствия. Я поднялся довольно рано и положил в карман свою бауту , потому что в этот день запрещено ходить в маске. Это было накануне Введения во Храм Пресвятой Богородицы, что называют Сретением.

Я пошел пешком до конца Канале Реджио, с намерением взять гондолу до Местре, где мог сесть в почтовую карету, что доставила бы меня в Тревизо менее чем за два часа, откуда в тот же день я бы уехал, взяв из заклада свой бриллиант, чтобы вернуться в Венецию.