История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4

Я сразу набросал шесть других. Я отрастил ноготь моего мизинца на правой руке, чтобы прочищать ухо; я заострил его кончик и сделал из него перо, а вместо чернил я использовал сок черной ежевики, и я написал на той же бумаге свои шесть стихов. Помимо этого, я написал каталог всех книг, что у меня были, и поместил его в оглавлении той же книги. Все книги, переплетенные в картон и изданные в Италии, имеют на задней обложке что-то вроде кармана. Сзади обложки этой же книги, там, где помещают заглавие, я написал «latet»[65]. Желая скорее получить ответ, я сказал Лорену назавтра, что уже читал эту книгу, и хорошо было бы, если бы эта особа послала мне другую. Он сразу принес мне второй том.

Тайная записка, заложенная между страницами книги, написанная по латыни, говорила следующее: «Мы двое, заключенные вместе в этой тюрьме, получаем огромное удовольствие, благодаря тому, что невежество скупца предоставляет нам беспримерную удачу. Я, что пишу, Марин Балби, венецианский нобль, монах ордена сомасков. Мой компаньон — граф Андре Асквин из Удине, столицы Фриули. Он сказал мне написать вам, что вы вольны располагать всеми его книгами, каталог которых найдете внутри переплета. Нам надо, месье, употребить все предосторожности, чтобы скрыть от Лорена нашу маленькую коммерцию».

Одинаковость наших идей переправить наши каталоги, помещая их в переплете книги, меня не удивила, потому что это следовало из общих интересов, но рекомендация о предосторожностях мне показалась странной, тем более, что записка, о которой говорилось, была тайная. Лорен не только мог, но и должен был открывать книгу, и, увидав письмо и не сумев прочитать, он положит его в карман, чтобы дать прочесть любому священнику, которого встретит на улице, и все будет раскрыто в самый момент своего зарождения. Я решил, что этот отец Бальби, должно быть, легкомысленный балбес.

Я прочел каталог и на середине листочка написал, кто я такой, как я был арестован, о неосведомленности в своем преступлении и о надежде, что вскоре я возвращусь к себе. По получении новой книги отец Бальби мне написал письмо на шестнадцати страницах. Граф Асквин ничего мне не писал. Этот монах развлек себя тем, что описал мне всю историю своих несчастий. Он был в Пьомби уже четыре года, потому что, заимев трех бедных дочерей, чистых, внебрачных, он их крестил, дав им свое имя. Его отец настоятель первый раз его поправил, во второй пригрозил, а на третий направил жалобу в Трибунал, который его заключил в тюрьму; и отец настоятель каждое утро отправляет ему обед. Его защита занимала половину письма, вся заполненная сотней жалоб. Его настоятель, говорил он, как и Трибунал, — настоящие тираны, которые, по совести, не имели никакого права. Он говорил, что поскольку уверен, что те бастарды от него, он не может лишить их преимуществ, которые они могли бы извлечь из его имени, и что их матери вполне порядочные, хотя и бедные, потому что до него не знали ни одного мужчины. Он заключал, что совесть его обязывает объявить своими этих детей, которых эти честные девушки принесли ему, чтобы избежать клеветы, будто они от других, а также что он не может противиться своей природе и чувствам отца, которые он ощущает по отношению к этим бедным невинным крошкам. Нет никакого риска, говорил он, что его настоятель будет повинен в том же грехе, что и я, потому что его благочестивая нежность проявляется только по отношению к его школьникам.