История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4

Легкомыслие этого монаха меня удивляло. Поскольку я уверился, что мои письма не перехватываются, я написал ему, что не чувствую в себе сил довериться его Николаю, и что я не могу также доверить мой секрет бумаге. Между тем, его письма меня забавляли. Он сообщил мне в одном, почему содержат в Пьомби графа Асквина, который не может двигаться, потому что, помимо того, что ему семьдесят лет, он отягощен большим животом, и у него ранее была сломана нога, которая плохо срослась. Он мне сказал, что этот граф, не будучи богат, получил в Удине профессию адвоката и защищал в городском совете дела крестьян против знати, которая хотела лишить его права избираться в провинциальную ассамблею. Требования крестьян нарушали общественное спокойствие, нобли обратились в Трибунал Государственных Инквизиторов, которые потребовали от графа Асквина отказаться от своих клиентов. Граф Асквин ответил, что муниципальный закон поручил ему защищать конституцию, и он им не подчинится; но Инквизиторы арестовали его, вопреки закону, и поместили в Пьомби, где он находится уже пять лет. Он получал, как я, пятьдесят су в день, но имел привилегию пользоваться своими деньгами. Этот монах, у которого не было никогда ни су, наговорил в связи с этим много плохого о своем товарище по поводу его скупости. Он рассказал, что в камере по другую сторону залы находятся два дворянина из «Семи коммун»[67], посаженных также за неподчинение, из которых старший сошел с ума, и его держат связанным. В другой камере сидят два нотариуса.

В эти дни был заключен под стражу маркиз из Вероны из семьи Пиндемонти за то, что не подчинился приказу, предписывавшему ему явиться. Этот сеньор пользовался большими привилегиями, вплоть до того, что было позволено его слугам доставлять ему его письма в собственные руки. Он оставался там только неделю.

Поскольку мои подозрения рассеялись, я стал рассуждать в душе следующим образом. Я хочу освободиться. Эспонтон, который есть у меня, превосходен, но мне невозможно им воспользоваться, потому что каждое утро мою камеру простукивают везде, кроме потолка. Я могу рассчитывать выйти отсюда только через потолок, пробив его извне. Тот, кто его пробьет, сможет спастись вместе со мной, если поможет мне в ту же ночь проделать дыру в большой крыше дворца. Я мог бы пообещать ему пойти с ним до конца как с компаньоном по побегу. Когда я окажусь на крыше, я увижу, что можно будет сделать; Следовательно, нужно решиться и действовать. Я не видел никого, кроме этого монаха, который, в возрасте тридцати восьми лет, хотя и не обладающий большим здравомыслием, мог выполнить мои инструкции. Так что я должен был решиться довериться ему во всем и подумать, как отправить ему мой засов. Я начал с того, что спросил, хочет ли он свободы, и чувствует ли он, что готов все сделать, чтобы ее добиться, спасшись вместе со мной. Он ответил, что как он, так и его товарищ готовы на все, чтобы разорвать цепи, но что бесполезно думать о невозможном; он привел мне длинный перечень трудностей, которому посвятил четыре страницы, и которые я никогда бы не одолел, если бы хотел их все разрешить. Я ответил ему, что главные трудности меня не заботят, и что, выработав свой план, я думал только о разрешении мелких проблем, но это я не могу доверить бумаге. Я пообещал ему свободу, если он даст мне слово чести слепо выполнять мои приказы. Он обещал мне все сделать.

Я написал ему, что у меня есть заостренная железная полоса длиной в двадцать дюймов, с помощью которой он должен пробить потолок своей камеры, чтобы выйти через него, и, выйдя, должен пробить разделяющую нас стену, пройти через это отверстие в мою камеру, пробить ее сверху и вытащить меня наружу. После того, как вы это все выполните, — сказал я ему, — вам больше ничего не надо будет делать, потому что я закончу остальное. Я выведу вас наружу, вас и графа Асквина.