Пораженный наглым бесстыдством этого человека, который так меня обманул, и обман которого был таким образом раскрыт, я не мог более ничего сказать. Мы пошли ужинать и оставались три часа за столом. Мы только и говорили, что об этом деле, и раненый слушал мои соображения. У м-ль Дезармуаз, в ее девятнадцать лет, было все, чтобы нравиться. Она подшучивала с умом над безумной страстью своего отца, который, как она сказала, полюбил ее с возраста одиннадцати лет.
— И вы ему все время сопротивлялись?
— Я сопротивлялась ему, лишь когда он заходил в своих шутках слишком далеко.
— И эти шутки продолжались долго?
— Два года. Мне было тринадцать лет, когда он, сочтя меня созревшей, попытался меня соблазнить, но я закричала и выскочила голая из его постели и спаслась в постели моей матери, которая с этого дня не хотела, чтобы я спала с ним.
— Вы с ним спали? Как же ваша мать могла это терпеть?
— Она не думала, что он может любить меня как влюбленный, а я сама не ждала злодейства. Я полагала, что все, что он мне делает, и что хочет, чтобы я делала ему, было только шуткой.
— Но вы спасли свою игрушку.
— Я сохранила ее для своего любовника.
Бедный раненный, охваченный голодом, засмеялся, и она встала, чтобы подойти и осыпать его поцелуями. Я впал в состояние неистовства, потому что верность этого рассказа явила перед моим мысленным взором эту Дезармуаз более чем голой. Мне казалось, что будь я на месте ее отца, она не выскользнула бы из моих рук с такой легкостью, и я извинял его за то, что, будучи столь влюбленным, он забывал, что она была его дочь. Когда она пошла проводить меня в мою комнату, я дал ей почувствовать всю силу произведенного на меня впечатления от ее рассказа, и она засмеялась, но, поскольку мои слуги там присутствовали, я вынужден был дать ей уйти. На следующий день я написал очень рано ее отцу, что его дочь настроилась решительно не покидать больше своего любовника, который лишь слегка ранен, и что в Шамбери она находится в полной безопасности под охраной законов. Я пошел в ее комнату, чтобы дать ей прочесть мое письмо, и, видя, что ее переполняет желание выразить мне свою благодарность, я просил ее любовника позволить обнять ее, и он раскрыл мне свои объятия, говоря:
–
Моя предательская любовь прикрылась маской отеческого чувства. Я назвал их моими детьми и предложил им свой кошелек, полный золота, если они почувствуют в нем нужду. Пришел хирург, и я вернулся в свою комнату. М-м Морен приехала в одиннадцать часов, вместе со своей дочерью, предшествуемая Ледюком, который щелкал кнутом. Я выбежал, приняв ее в свои объятия и говоря о тысяче милостей, которые она мне оказывает своим приездом. Первая новость, что она мне сообщила, была та, что м-ль Роман, ее племянница — любовница короля, живет в прекрасном доме в Пасси, беременна на пятом месяце и на пути, чтобы стать королевой Франции, как предсказал мой чудесный гороскоп.
— В Гренобле только и делают, что говорят о вас, — сказала она, — и я советую вам туда не возвращаться, потому что вас больше не отпустят. У ваших ног будет вся знать и все женщины, желающие узнать судьбу своих дочерей. Все верят теперь в прогностическую астрологию, и Валенглар торжествует. Он держит пари на сотню луи против пятидесяти, что она разродится принцем, он уверен в выигрыше, если он проиграет, все над ним будут смеяться.
— Он выиграет. Я направляюсь в Париж и надеюсь, что вы дадите мне письмо для м-м Варнье, которая доставит мне удовольствие увидеться с вашей племянницей.
— Это правильно, и я вам дам его завтра.
Я представил ей м-ль Дезармуаз под фамилией ее любовника, спросив у нее, не желает ли она обедать с нами. Так что мы обедали вчетвером, и после обеда мы пошли в монастырь к М. М., которая, когда ей сказали о тете, спустилась к решетке, очень удивленная этим визитом, и еще более удивилась, когда увидела меня. Когда м-м Морен меня представила, она сказала, что видела меня пять или шесть раз у фонтана в Эксе, но я не могу ее узнать, потому что она бывала только закрытая вуалью. Я восхитился ее уму и присутствию духа. Она, как показалось мне, стала еще более красивой. Проведя час в разговорах о Гренобле и о прежних знакомых, М. М. нас покинула, чтобы пойти просить аббатису спуститься и просить принять юную пансионерку, которую она любила и хотела ей представить.
Я воспользовался случаем, чтобы сказать м-м Морен, что она права по поводу найденного сходства, и чтобы просить ее доставить мне удовольствие позавтракать с ней завтра и передать ей от меня в подарок двенадцать фунтов шоколада. Она ободрила меня, сказав, что я сам могу передать свой подарок.