История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7

По окончании репетиции молодая пармезанка по имени Редегонда, игравшая мужскую роль и хорошо певшая, осталась обедать с Терезой, а минуту спустя пришла также молодая приглашенная фигурантка из Болоньи по имени Кортичелли, и поцеловала ей руку. Юное очарование этой девочки меня поразило, но в тот момент, целиком поглощенный Терезой, я не обратил на нее внимания. В следующий момент я увидел старого аббата, очень полного, который вошел размеренным шагом, с ласковым и смеющимся видом, который смотрел только на Терезу, а она подошла и поцеловала ему руку, склонив голову до земли по португальской моде. Тереза, изящная и смеющаяся, усадила его справа от себя, — я сел от нее слева. Я сразу узнал аббата Гама, которого оставил у кардинала Аквавива в Риме семнадцать лет назад, но по нему этого не было заметно. Он был весьма стар, но это был он. Галантный старик, обращаясь только к Терезе, говорил ей пошлые комплименты и больше ни на кого не смотрел. Надеясь, что он меня не вспомнит, я на него не смотрел и говорил всякие пустяки Кортичелли. Тереза призвала меня к порядку, сказав, что г-н аббат хочет знать, узнал ли я его. Я, наконец, взглянул на него, изобразил удивление, поднялся и спросил, имею ли я удовольствие видеть г-на аббата Гаму.

— Его самого, — говорит мне он, поднимаясь и беря меня за голову, чтобы поцеловать в ответ, как он и должен был сделать по своему характеру, будучи, как я знал, тонким политиком и человеком очень любопытным, как я описал читателю в первом томе этих Мемуаров.

После этого начала можно себе представить, что у нас пошли бесконечные разговоры. Он говорил со мной о Барбарукчиа, о маркизе Г., кардинале С.К. и рассказывал, как он перешел со службы Испании на службу Португалии, где сейчас и находится; но тут неожиданно — появление, которое заняло и всколыхнуло все стороны моей души. Молодой человек, на вид пятнадцати-шестнадцати лет, сформировавшийся, как это свойственно итальянцу его возраста, входит и делает реверанс всей компании. Поскольку я был единственный, кто его не знал, бесстрашная Тереза мне его отрекомендовала, говоря: — это мой брат.

Я узнал его, как и должно, но растерявшись и не имея достаточно времени, чтобы взять себя в руки. Этот так называемый брат Терезы был мой портрет, за исключением того, что был менее темноволосый; я сразу увидел, что это мой сын; природа никогда не бывала столь нескромна; это был тот сюрприз, о котором Тереза мне говорила и который удержала при себе, чтобы иметь удовольствие увидеть удивление, нарисованное на моем лице. В своих первых письмах из Неаполя она мне ничего не писала о том, что беременна, и у меня никогда не было мысли о возможности этого. Мне казалось, что Тереза должна была бы избегать этой встречи, потому что у всех были глаза, и их было достаточно, чтобы понять, что этот мальчик должен быть либо моим сыном, либо братом. Я обратился к ней взглядом, но она уклонилась; молодой человек смотрел на меня столь рассеяно, что не придал никакого значения тому, что говорит его сестра. Другие только переводили взгляд с его лица на мое и, считая его моим сыном, не могли подумать ничего иного, кроме как, что я был интимным другом матери Терезы, если верно то, что она его сестра, потому что возраст, который она себе приписывала, не позволял думать, что она сама была его матерью. Тем более нельзя было представить, что я мог бы быть отцом Терезы, потому что я выглядел почти таким же молодым, как она.

Между тем, мне стало очень нравиться прекрасное поведение этого мальчика и ум, который он демонстрировал, говоря на неаполитанском диалекте, на котором он изъяснялся очень точно. Тереза посадила меня за стол между ним и собой. Я нашел его начитанным и воспитанным, с манерами, которые в неаполитанском образовании не были распространены. Тереза сказала ему, что он должен начать говорить на тосканском.

— Всего шесть месяцев, — сказала она мне, — как он вышел из рук того, кто его воспитывал и кто преподал ему все, что он знает, и в частности музыку, которая является его страстью. Вы услышите его за клавесином. Мне на восемь лет больше, чем ему.

То ли из-за веления природы, то ли из-за пристрастия, любви к себе, или из-за чего угодно, я встал из-за стола настолько очарованный этим сыном Терезы, что обнял его с таким волнением, что вся компания зааплодировала. Я пригласил Терезу обедать к себе вместе со всей компанией на завтра.

— Меня тоже? — спросила Кортичелли.

— И вас тоже.

Аббат Гама после обеда мне сказал, что предпочитает позавтракать завтра либо у меня, либо у него, потому что умирает от желания провести со мной пару часов тет-а-тет. Я пригласил его прийти ко мне.

Когда вся компания разошлась, дон Цезарино, так звали красивого мальчика, спросил, не хочу ли я прогуляться вместе с ним. Я ответил, обняв его, что он может прогуляться в моей коляске вместе со своим шурином, потому что я не должен оставлять его сестру одну. Палези был этим доволен.

Когда мы остались одни, я сделал ей комплимент относительно Цезарино.