История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 8

Обтершись и надушившись, мы снова взяли свои одежды. Когда мы вновь приняли пристойный вид, я сказал мадам, что она может прочесть письмо, которое она поместила на подушке из белого надушенного сатина. Она повиновалась, и заметно погрустнела, когда прочла, что ее гипостасис отложен вплоть до прибытия Кэрилинта, которого она увидит, вместе со мной, в следующем году в Марселе. Дух сказал ей кроме того, что юная Ласкарис может ему только навредить, и что она должна положиться на мои распоряжения, чтобы этого избежать. Он кончил тем, что приказал ей принудить меня не оставлять в Эксе женщину, которая потеряла своего мужа и имеет дочь, которую духи предназначают для важного служения нашему ордену. Она должна отправить ее в Эльзас вместе с дочерью и не терять ее из вида вплоть до их прибытия на место, поскольку наше влияние избавит их от опасностей, которые их не минуют, если они останутся сами по себе.

М-м д'Юрфэ, которая, независимо от своего безумия, была очень добросердечна, рекомендовала мне эту вдову со всем жаром фанатизма и человеколюбия, и с большим сочувствием пожелала узнать всю ее историю. Я холодно рассказал ей все, что мне показалось способным утвердить ее в своем решении, и обещал представить ей этих дам возможно скорее.

Мы вернулись в Экс и провели остаток ночи вместе, обсуждая все, что занимало ее воображение. Поскольку все складывалось благоприятно для моих планов, я занимался отныне только путешествием в Эльзас и стараниями обеспечить мне полное обладание Мими, столь хорошо заслужив ее милости услугами, которые я им оказал.

На следующий день я удачно играл, и чтобы завершить день, отправился насладиться приятным сюрпризом для м-м д'Аше, сообщив ей, что решил сам проводить ее в Кольмар вместе с ее Мими. Я сказал, что следует начать с того, что я представлю их даме, которую я имею честь сопровождать, и прошу ее быть готовой назавтра, потому что маркизе не терпится с ней познакомиться. Я ясно увидел, что она переживает, вообразив себе, что то, что я ей говорю, правда, потому что воображала, что маркиза влюблена в меня, и не могла связать эту идею с тем старанием, которое проявляла м-м д'Юрфэ, сблизить со мной двух женщин, которые могут быть опасными соперницами.

Я зашел за ними на следующий день в назначенный час, и м-м д'Юрфэ приняла их с любезностями, которые должны были их весьма удивить, поскольку они не могли знать, что должны быть обязаны этим приемом рекомендации, исходившей от луны. Мы пообедали вчетвером, и обе дамы держали себя женщинами, знакомыми с правилами света. Мими была очаровательна, и я проявлял к ней особую заботу, которую ее мать знала, к чему отнести, а маркиза приписывала уважению, проявляемому к ней со стороны розенкрейцеров.

Вечером мы все отправились на бал, где эта Кортичелли, не упускавшая возможности причинить мне какое-нибудь зло, танцевала так, как не позволительно танцевать благородной персоне. Она делала антраша, пируэты, балетные голубцы, батманы на полноги, наконец, все гримасы оперного паяца. Я был вне себя! Офицер, который, может быть, проигнорировал, что я гожусь ему в дяди, а может быть, только притворился, спросил меня, не профессиональная ли она танцовщица. Я слышал другого, недалеко от себя, который говорил, что, кажется, видел ее танцующей в Праге на последнем карнавале. Я должен был ускорить мой отъезд, так как предвидел, что эта несчастная кончит тем, что будет стоить мне жизни, если мы еще останемся в Эксе.

М-м д'Аше, державшаяся, как я уже сказал, тона приличного общества, заслужила полное одобрение м-м д'Юрфэ, которая склонна была видеть в ее дружелюбии новое свидетельство милости Селенис. Чувствуя, что после всех услуг, что я ей оказываю в столь изысканной манере, она мне обязана некоторой благодарностью, м-м д'Аше, притворившись, что чувствует себя немного не в себе, покинула бал первая, так что, провожая ее дочь домой, я оказался с ней тет-а-тет в полной свободе. Воспользовавшись случаем, что можно не торопиться, я остался с Мими на два часа, и она оказалась нежной, любезной и страстной до такой степени, что, покидая ее, мне не оставалось ничего более желать.

На третий день я усадил мать и дочь, одетых в дорожное платье, в элегантную и удобную берлину, и мы с радостью покинули Экс. За полчаса до отъезда у меня случилась встреча, фатальная по своим дальнейшим последствиям. Фламандский офицер, совершенно мне незнакомый, подошел ко мне и, поведав грустную ситуацию, в которой он оказался, поставил меня в положение, когда я не смог отказать ему в двенадцати луи. Десять минут спустя он принес мне записку, в которой подтверждал свой долг и срок, через который он собирался мне уплатить. Из этой записки следовало, что его зовут Малиньян. Через десять месяцев читатель узнает остальное.