Жером приезжал дважды. Последний раз в октябре, попрощаться – его полк переводили куда-то на юг.
Матильда сильно похудела. Они с Альфонсом продолжали отравлять друг другу существование, но уже без прежнего пыла.
Жизнь шла своим чередом. Каждый просто делал свое дело.
Отец Жильбер продолжал вести службы в нашей церкви, так и не принеся присяги конституции, хотя в соответствии с декретом от 11-го августа всякий не присягнувший священник подлежал ссылке. Когда, наконец, это стало слишком опасным, барон укрыл старика в замке.
Долгими осенними вечерами они сидели у камина и вели нескончаемые беседы. Отец Жильбер мучился от невозможности заниматься делом всей своей жизни. И без того старый и ослабший, он стал чахнуть, а в один из ноябрьских дней уснул и больше уже не проснулся.
Отец совсем замкнулся в себе. Перестал вести свои исторические исследования. Перестал читать. Почти перестал говорить. Все свое время он проводил, сидя в кресле у камина и глядя в огонь.
В середине января, то есть десять дней назад, этому монотонному существованию пришел конец – в ночь на 14-е в Меридоре объявился маркиз де Ла Руэри.
Тяжело больной, загнанный, скрывающийся от преследования, он попросил пристанища только на одну ночь, чтобы передохнуть, а утром снова уйти.
Отец был счастлив видеть старого друга. Всю ночь они говорили, вспоминали друзей и любимых, снова были молоды и полны сил.
А утром замок окружили синие.
Маркиза нужно было спасти – как гостя, как друга, как человека, возглавлявшего «Бретонскую ассоциацию» и не принадлежавшего себе. И отец приказал Гастону вывести маркиза потайным ходом, ведущим из сторожевой башни далеко за пределы поместья. Никто не думал, что все закончится так страшно.
Гастон не посмел ослушаться своего господина. Он вывел маркиза в лес, а потом возвратился в Меридор.
Когда он вернулся, замок уже пылал. Командир синих посчитал Меридор очагом роялистского заговора и приказал спалить его дотла.
Церковь потушили быстро. А вот замок спасти не удалось. Старые деревянные перекрытия вспыхнули, как свечи. Огонь быстро распространялся и в считанные минуты охватил все здание. Матильда и Альфонс вместе выносили отца из пламени. Им это почти удалось, когда прогоревшая балка рухнула вниз. Кормилицу убило на месте.
Гастон вместе с подоспевшими жителями вытащил барона и Альфонса из огня. Оба сильно обгорели. Альфонс умер в тот же вечер.
Отца перенесли в дом Пьера и Катрин. Послали в соседнюю деревню за лекарем, но тот только бессильно развел руками, посоветовав давать отцу опий для облегчения страданий.
Он жил еще неделю, не приходя в сознание. Все это время Гастон просидел у его постели. И лишь утром, 21-го января, отец пришел в себя. Произнес только одно слово: «Жанна».
А потом умер.
Пьер безуспешно уговаривал меня поесть до тех пор, пока Гастон силком не влил в меня пару ложек овощной похлебки. После этого меня завернули в старый плед и посадили у очага.
Я смотрела на огонь и боролась со сном. Спать хотелось ужасно, но стоило мне только закрыть глаза, как передо мной тут же вставали обгоревшие развалины Меридора.
Странное дело – я не могла представить отца умершим. Ну, не могла и все тут! Для меня он был жив и всегда будет жив. И тот свежий земляной холм, и тот крест не имеют к нему никакого отношения.
– Что ты теперь собираешься делать?
Это Пьер. Мой милый друг детства. С годами он все больше становится похож на своего отца – такой же коренастый, сильный. А вот характер у него материнский – Пьер любопытен и разговорчив, как и его сестра.
– Оставь ее в покое. Не видишь – ей надо отдохнуть. Она еще ничего не поняла. Вот наступит завтра…
А это Гастон. Старый солдат всегда на посту. Когда-то он охранял моего дядю Симона. Теперь он охраняет меня.
У меня в ушах словно вата. Кто-то ходит вокруг меня и что-то говорит, но я не могу разобрать, что именно. Становится темно, и я проваливаюсь в бездонный колодец…
И завтра наступило.
Сквозь полосатую занавеску пробивалось тусклое зимнее солнце. Я лежала на жесткой постели и пыталась понять, где я.
Внезапно воспоминание о вчерашнем дне обрушилось на меня, и я вскочила. А потом села на кровать. Сознание опять раздвоилось. Одна я зажала рот обеими руками и кусала ладонь, чтобы не кричать. А другая я в это же время спокойно и обстоятельно анализировала сложившуюся ситуацию, задвинув эмоции в дальний угол.
Значит так. Отца больше нет. Дома тоже нет. Ничего нет. Где жить, как, а главное, зачем – непонятно.
Ладно, о смысле жизни я подумаю как-нибудь потом.
Перед глазами пронеслись картины разрушенного замка, и меня опять словно парализовало.
Где-то на окраине сознания возникла какая-то нечеткая мысль. Она беспокоила меня, пока не оформилась со всей ясностью. Крестный!