История жизни бедного человека из Токкенбурга

Брекер опечален консерватизмом своих земляков, их равнодушием и недоверием к новым веяниям в политике, общественной морали, науке и культуре. Новые календари не раскупаются, — сетует он в той же дневниковой записи: «Люди твердят — пускай все остается по-старому — так будет вернее».[520]

По-старому остаться все, конечно, не могло. Наступили девяностые годы XVIII в. Европейский мир зашатался так, как не шатался со времен Тридцатилетней войны: разразилась Великая французская революция. И в соседней Швейцарии все перевернулось.

Читая хронику Брекера о революционных событиях в маленьком Тоггенбурге, в соседнем Аппенцелле, в центрах швейцарской политики и экономики — в Цюрихе и Берне, можно представить себе довольно отчетливо, как уходил в прошлое почти еще средневековый мир маленького горного городка и хутора, как наполнялся новым невиданным содержанием древний патриотизм соотечественников Вильгельма Телля.

Сам Брекер оказывается на распутье. Он сочувствует переменам: попытки народа повлиять на власть становятся намного действеннее, чем это бывало раньше, в ходе давней борьбы реформатских общин с Сент-Галленским аббатством. Брекер отнюдь не аполитичен. Он горд за свою пробудившуюся Гельвецию и не устает подчеркивать свое личное достоинство швейцарского крестьянина и ремесленника. Но одновременно он видит злоупотребления не только знаниями, но и обретенной политической свободой, склонность толпы к насилию, разрушительность деяний новоиспеченных «народных» демагогов — местных якобинцев. Революция казнит королей и всех инакомыслящих и не смотрит ни на какую мораль. Марата, Робеспьера «со всеми его гильотинами» он поминает только недобрым словом.[521]

Между тем жизненный путь Брекера идет уже под уклон. Литературная известность, принесшая ему на рубеже 1780-х и 1790-х годов внутреннее удовлетворение и даже некоторый материальный доход, не спасает его и семью от вновь наступающей бедности. Хозяйственный кризис во Франции, изобретение в Англии прядильных машин подрывают надомное производство пряжи и полотна в Альпах. Задуманное поначалу продолжение печатания произведений Брекера в Цюрихе, в типографии его покровителя И. Г. Фюссли, застопорилось на втором томе: то ли интерес Фюссли к Брекеру ослабел, то ли — что вероятнее всего — типографа также задел общий финансовый кризис. Сдержанные попытки автора напомнить о себе не дали результата. Очерки о Шекспире, значительная часть диалогов из «Крестьянского разговора», «Разговор в царстве мертвых». «Шубарт», начатый роман, книжка стихов (Брекеру все-таки лучше удавалась проза) остаются в рукописи. Правда, эти тетрадки тщательно оформлены как рукописные книжки — текст аккуратно выписан, заголовки украшены цветочным орнаментом, иногда прописные буквы раскрашиваются. Брекер вкладывает в это занятие душу, не отделяя мысль от ее рукописного воплощения, словно еще не изобретен печатный станок. «А ты, милая моя книжечка, хоть ты и хроменькая, и горбатая, и с зобом, в наростах и желваках, ты ведь все равно любимое дитя моего сердца или моего ума. А какой же отец не любит своего ребенка? Разве не болит у него вся душа о слабостях дитяти и о его природных недостатках? Ведь и его ранит глубоко, когда люди насмехаются над его ребенком и порицают его. Но с тобой этого не случится, милое мое хроменькое дитя. Запру-ка я тебя в свой сундучок. Ни один глаз человеческий тебя не увидит. А ежели появится у меня мысль выпустить тебя на волю, в мир, то поручу я тебя только добрым, разумным людям, чтобы поправить немного твой умишко, и попрошу их: позвольте этому неудачному моему сынку пожить среди вас, как шуту среди царедворцев, клоуну или Арлекину среди актеров, как Дон Кихоту среди рыцарей и Санчо Пансе среди оруженосцев», — так Брекер заканчивает «Разговор в царстве мертвых».[522]

Многим произведениям писателя пришлось долго оставаться «в сундучке» — практически до трехтомника С. Велльми «Жизнь и сочинения Ульриха Брекера, Бедного человека из Токкенбурга» (Базель, 1945), по которому сделан этот русский перевод. В 1980-х гг. в Санкт-Галлене было осуществлено прекрасное факсимильное издание комедии «Ночь суда».[523] Но части «Рассудительного крестьянского разговора», а также значительная часть дневника все еще доступны лишь архивистам, да и хороший полный комментарий к сочинениям Брекера все еще дело будущего, хотя исследователями в Тоггенбурге, Санкт-Галлене и Цюрихе сделано для него очень многое.

Последнее десятилетие жизни Брекера — это время общественной смуты и неустройства. Французский триколор, который швейцарцы вывешивали сперва как символ свободы, равенства и братства, становится флагом иноземных завоевателей Швейцарии.