В «Минерве» за 1798 год фон Гельбиг действительно говорил о селениях с «нарисованными на досках» домами. Но он не был ни первым, ни самым заметным автором, который об этом писал. Гельбиг не сопровождал Екатерину в ее поездке, между тем рассказы о «картонных деревнях» появились прежде, чем императрица вернулась в Петербург. В письме из Тулы, написанном в 1787 году на обратном пути из Крыма, австрийский дипломат герцог Шарль де Линь писал: «Уже распространились смехотворные басни, будто по нашему пути перевозили картонные деревни на расстояние в сотню лиг; что корабли и пушки были нарисованы, кавалерия – без лошадей и т. д.; города без улиц, улицы без домов и дома без крыш, без дверей и окон».
О декорациях, неотличимых от реальности, сообщали дипломаты, сопровождавшие Екатерину, например французский посол граф Л. Ф. де Сегюр: «Города, деревни, усадьбы, а иногда простые хижины так были изукрашены цветами, расписанными декорациями и триумфальными воротами, что вид их обманывал взор, и они представлялись какими-то дивными городами, волшебно созданными замками, великолепными садами» («Записки графа Сегюра…», СПб., 1865).
Письма де Линя были опубликованы в 1809 году, «Записки» Сегюра – в 1820-е гг. Но уже в 1797 году в Париже вышла книга Жана Анри Костера́ «Жизнь Екатерины II», вскоре переведенная на английский. Здесь говорилось, что «берега Днепра были усеяны фальшивыми деревнями».
Русская Википедия сообщает, что выражение «потемкинские деревни» фон Гельбиг «повторял в своих дипломатических депешах». Нет, не повторял и не мог повторять: выражение это появилось во Франции и Германии полвека спустя, в 1830–1840-е годы, но и тогда использовалось довольно редко. Маркс писал о «картонных деревнях, которые Потемкин показывал Екатерине» («Лорд Пальмерстон», 1853), Герцен – о «картонных деревнях, которыми Потемкин обманывал [Екатерину]» («Крепостники», 1866).
В XX веке выражение «потемкинские деревни» утвердилось во всех европейских языках. Оно стало универсальной метафорой, применяемой отнюдь не только по отношению к России.
Однако вернемся в наше отечество. В июле 1769 года, незадолго до восстания Пугачева, Екатерина II писала Вольтеру: «В России нет мужика, который бы не имел курицы, когда он ее захочет, а с некоторого времени (…) они предпочитают индеек курам». Разве пером великой императрицы не изображена здесь потемкинская деревня?
Отступим еще почти на два века назад, во времена правления Бориса Годунова. В 1601–1602 годах страна пережила ужасающий голод. Слово Карамзину:
Везде шатались полумертвые, падали, издыхали на площадях. Москва заразилась бы смрадом гниющих тел, если бы Царь не велел, на свое иждивение, хоронить их, истощая казну и для мертвых. В два года и четыре месяца было схоронено 127 000 трупов… (…) Оскудела, без сомнения, и казна, хотя Годунов, великодушно расточая оную для спасения народного, не только не убавил своей обыкновенной пышности царской, но еще более нежели когда-нибудь хотел блистать оною, (…)
Разве это не та же потемкинская деревня?
«Потемкинские деревни» сооружались и продолжают сооружаться, во-первых, для высшего начальства, во-вторых, для иностранцев. В случае с поездкой Екатерины на юг имело место то и другое. «Потемкинские деревни, – замечает посетитель Рунета под ником gbborg, – это любимый русский политический спектакль. Причем все зрители понимают, что это спектакль, но с удовольствием участвуют в нем».
В сущности, никто никого не обманывает. Спектакль он и есть спектакль.
Поэзия должна быть глуповата
В конце мая 1826 года Пушкин пишет князю Петру Вяземскому: